Все как обычно. Вокруг него, под ним — город Ли Фолез, оживающий с наступлением утра. Горожане берутся за привычные дела, занимаются будничными заботами и даже не догадываются о том, что случилось.
Тупое дурачье.
Как он ненавидел сейчас их всех за их неведение, спокойствие, беззаботную уверенность, за их спокойную жизнь, за их удачу.
Они не знают, что происходит у них прямо под носом, в этом Сердце Света. Не замечают преступления, не понимают опасности, или, подумать только, не хотят даже знать о происходящем до тех пор, пока к ним ночью не придут безмолвные Солдаты Света.
Бараны!
Окоченевшие руки до боли стиснули оконную решетку. Все равно там, внизу, смотреть не на что. Тред разжал пальцы и опустился на засыпанный грязной соломой пол.
Минуты ползли медленно. Он старался не думать об отце и братьях, но перед глазами стояли их лица, в ушах звучали их голоса. Он ничем не мог им помочь и не мог избавиться от чувства, что должен хоть что-то сделать…
Может, они так же беспокоятся о нем.
Думай о чем-нибудь другом.
О чем-нибудь, требующем сосредоточенности. Например, о комбинациях Чоркана. Но мысль о комбинациях Чоркана вызвала в памяти маленькую Гленниан ЛиТарнграв. Она говорила о них… неужели только вчера? Гленниан. Ее семья собиралась бежать из страха перед Белым Трибуналом. Интересно, успели они уехать? Выбрались ли из Ли Фолеза и сейчас в безопасности, или Джекс ЛиТарнграв как близкий друг Равнара ЛиМарчборга, тоже где-нибудь здесь, в Сердце Света?
Не хочется об этом думать.
Комбинации Чоркана. Тред сосредоточился, и на время все вопросы и страхи отступили.
Но его умственная самодисциплина была далека от совершенства. Сосредоточенность то и дело нарушалась и к полудню исчезла без следа, разрушенная скрежетом и звоном, доносящимся от двери камеры. Кто-то пришел!
Отец?
Вскочив на ноги, Тредэйн обернулся на звук. Внизу двери отворилось маленькое окошко. В камеру протолкнули поднос с кувшином, миской и ломтем черного хлеба. На мгновение появилась человеческая рука с грязными ногтями. Потом рука исчезла, и оконце закрылось.
В тот же миг Тред оказался на коленях перед дверью, колотя кулаком в закрывшийся ставень и зовя невидимого тюремщика.
Ответа не было. Тюремщик то ли был глух, то ли не желал его слышать, а быть может, и то и другое вместе. Поняв, что кричать бесполезно, мальчик обратил внимание на поднос. В кувшине оказалась вода, в миске — сероватая овсянка, а кусок хоть и черствого хлеба был солидного размера. Пленнику Сердца Света приходилось опасаться многого, но голодная смерть ему определенно не грозила.
Ничто на свете не способно отбить аппетит у тринадцатилетнего мальчишки. Тред в несколько секунд опустошил миску, глотнул воды и вгрызся в краюху, оставив от нее только пару корок. Корки он решил оставить на случай, если проголодается до обеда.
А может, к тому времени он уже будет на свободе, дома. Освобождение необъяснимо затягивалось, но наверняка уже скоро. А тем временем… чем бы заняться? Опять комбинациями Чоркана?
Ему не удалось сосредоточиться. Варианты комбинаций бессмысленно прыгали в голове. Несмотря на все усилия, сомнения и страхи возвращались. Одна за другой тянулись унылые минуты.
Где он?
Как видно, что-то усложнилось. Но это не надолго.
Комбинации Чоркана не помогали. Мысленно пожав плечами, мальчик встал и принялся мерить камеру шагами. Взад-вперед, всего несколько коротких шагов в каждую сторону. Каменные стены смыкаются со всех сторон. Он подошел к окну, подтянулся, выглянул сквозь решетку.
Туман немного рассеялся. Стали видны лодочки, скользившие по серебристой реке Фолез, дома на дальнем берегу, купол дворца дрефа и острый шпиль Дылды — самой высокой городской башни с часами. По улицам спешили прохожие, некоторые из них были совсем близко. Если закричать, его наверняка услышат.
Мальчик заставил себя оторваться от окна. Снова хотелось есть. Он жадно сжевал оставшиеся корки и сел, прижавшись спиной к влажной стене и приготовившись ждать.
Хромая, проходили часы. К тому времени, когда колокол Дылды объявил второй час дня, в животе у мальчика снова бурчало. Ему в первый раз пришло в голову, что утренний паек рассчитан на весь день до ужина.
Но к ужину его давно здесь не будет.
Тредэйн, как умел, развлекался умственными и физическими упражнениями, головоломками и шарадами, даже от скуки попробовал сплетать и завязывать в узелки грязную солому и мучительно пытался постигнуть искусство Гленниан ЛиТарнграв создавать мелодию из ничего. Но в нем не было музыки.
В окно доносился шум города, но звуки казались непривычно тихими. Тред не привык к одиночеству. Его всегда окружали люди: родные, друзья, слуги. Разговоры — разные, серьезные или легкомысленные, дружеские или сердитые, но всегда вокруг него звучали человеческие голоса. А теперь…
За окном стало темнеть, живот сводило судорогой, и незнакомый прежде страх тяжело давил, угрожая пробить выстроенную Тредом ненадежную защиту. И тут дверь наконец отворилась: тюремщик. Тяжеловесный громила с рябым лицом вырос на пороге.
— Пыдносыдро, — невнятно буркнул он. Тред недоумевающе уставился на него.
— Пыдносыдро — Не встретив понимания, тюремщик повторил с преувеличенной отчетливостью, выговаривая слова по слогам для то ли глухого, то ли тупоумного заключенного: — Под-нос и вед-ро. Давай ВЕДРО И ПОДНОС. Живо, не то получишь. Ты что, по-гециански не понимаешь?
Тред понимал по-гециански. Он быстро передал тюремщику указанные предметы. Только покончив с этим делом, он догадался спросить:
— Мой отец, ландграф ЛиМарчборг… где он? Что с ним? И что с моими братьями?
Поздно. Дверь с треском захлопнулась, и Тред сел, уставившись на нее и перебирая в голове все, что ему следовало сказать. Кто знает, когда теперь снова появится тюремщик… или хоть кто-нибудь. Он ничего не узнал, и еды не получил. Кажется, заключенных здесь кормили только раз в день. А все потому, что не хватило присутствия Духа воспользоваться представившейся возможностью.
Пока он сидел так, упрекая себя, дверь снова приоткрылась, и тюремщик вернул пустое ведро, содержимое которого, по-видимому, выплеснул в сточное отверстие, откуда оно стекло в отстойник, вонявший, как тайные злодеяния в глубинах Сердца Света.
Тред, решившийся не повторять ошибки, вскочил на ноги.
— Скажи, что сделали с моим отцом, — потребовал он.
Ответа не последовало, и тогда в нем загорелся гнев, подогретый страхом и голодом. Тюремщик привычно делал свое дело, не обращая внимания на шум, поднятый маленьким пленником, и не ожидал нападения. Тред, припомнив советы бесшабашного Зендина, с размаху ударил мужчину кулаком в челюсть и, когда голова мотнулась назад, резанул ребром ладони по открывшейся гортани.
Такой удар, нанесенный взрослым человеком, мог бы убить противника. Но Тред был еще мальчишкой, и тюремщик только сел на пол, ударившись копчиком о камень, и захрипел поврежденной глоткой. Тредэйн метнулся к двери, опрометью бросившись из камеры на площадку. Перед ним уже была винтовая лестница, уводящая из этого царства кошмара к живому миру, где была семья, друзья, свет, свобода…
Жизнь.
Совсем рядом. Но едва он поставил ногу на первую ступень, как его настиг оказавшийся на редкость живучим тюремщик. Здоровенная лапа обхватила Тредэйна за шею и втащила задыхавшегося мальчика в тесную камеру, откуда он тщетно пытался бежать.
Попытки отбиваться оказались смехотворно бессильны и только причиняли боль. Мальчишка не ровня крепкому мужчине.
Его швырнули на солому, от удара перехватило дыхание, и дверь снова захлопнулась.
Убить бы этого тюремщика, убить бы хоть кого-нибудь! Если бы он был старше, выше ростом, сильнее…
Слезы снова навернулись на глаза, и на этот раз он не сумел остановить их.
Солнце закатилось, и в камере стало холодно. Снова спустилась ночь, а он все еще был один.
…вернусь домой, вместе с сыновьями, к утру…
Равнар ЛиМарчборг ошибся, ошибся в первый раз на памяти Треда. Значит, отец тоже может ошибаться!
Мальчик дрожал. Осенний вечер был холоден, но ни страх, ни мучения тела не могли отогнать сон. Несмотря на отчаяние, голод и укусы насекомых, или наоборот — слишком измученный всем этим, Тредэйн мгновенно заснул.
Рано утром его разбудил лязг открывавшейся двери. В окошко протолкнули поднос, и ставень скользнул на место. С тюремщиком не поговоришь, да и что толку пытаться? На этот раз он распределил скудный паек так, чтобы хватило на весь день.
Он выберется отсюда еще до вечера, заверил себя Тредэйн.
В сумерках тюремщик вернулся, чтобы забрать поднос и ведро. Вопросов мальчика он не замечал. Может, и не слышал вовсе.
Третий день не принес перемен. И четвертый. И пятый, казалось, пройдет так же.
Вечером в мрачный склеп его камеры почти не пробивался свет, и Тред слушал, как дождь хлещет по крышам Сердца Света. Косые струи заносило в окно, и сырой ветер пробирал до костей. Мальчик сидел, обхватив руками колени и уронив голову.
За дверью послышался слабый шум, и он поднял взгляд. Тюремщик уже забрал «пыдносыдро», и не должен был возвращаться до самого утра.
Отец . Ждать пришлось долго, очень долго, но он наконец-то пришел.
Сердце заколотилось, Тред с трудом выпрямился.
Дверь отворилась, и крошечную камеру залил свет фонаря. Тредэйн зажмурился. Он успел разглядеть только неясные очертания трех человеческих фигур, но чутьем понял, что отца среди них нет. Один из них шагнул в камеру и прикрыл за собой дверь. Двое остальных остались на площадке.
Тщательно установив фонарь на чистом клочке пола, вошедший выпрямился и неторопливо повернулся, разглядывая пленника. Тред ответил ему таким же внимательным взглядом. Перед ним был высокий, очень худой человек, одетый в простой угольно-черный шерстяной костюм. Глаза мальчика остановились на лице вошедшего — узком, мертвенно-бледном, с длинным подбородком лице, обрамленном прямыми редкими седыми волосами. В тусклом свете его глубоко посаженные глаза казались прозрачными, как дождевые капли. Странное лицо, красивое и холодное, как айсберг. Красивое? Следовало бы сказать: уродливое, ну конечно, уродливое. Черные круги под глазами, слишком резкие черты, ввалившиеся щеки. Измученный старик. Но губы под тонким носом с высокой переносицей были красиво изогнуты, а голос, раздавшийся, когда разомкнулись эти губы, производил неизгладимое впечатление: звучный и глубокий, как колокольный звон, и обжигающий силой абсолютной веры.
— Ты очень похож на отца.
Звук этого голоса утвердил первое впечатление, и Тредэйн понял, кто стоит перед ним. Склонив голову, он вежливо и сдержанно ответил:
— Верховный судья ЛиГарвол.
Он надеялся, что приветствие прозвучит как надо и не выдаст его страха и трепета перед этим человеком. Только трудно сохранять нужный тон, когда во рту так сухо, когда стоишь перед главой Белого Трибунала, чья воля определяет судьбу обреченных. Трудно представить, что такой человек пришел для разговора с мальчишкой.
Словно отвечая на невысказанный вопрос, ЛиГарвол объявил:
— Я пришел предоставить тебе возможность помочь, если ты пожелаешь, своему городу, семье и себе самому.
— Где мой отец? — жадно спросил Тредэйн. — И братья? Что с ними?
— Они здесь, рядом.
— Невредимы?
— Не ты задаешь здесь вопросы.
— Когда я смогу их увидеть?
— Ты забываешься.
— Почему нас притащили сюда?
— Ты дурно воспитан. Следует заняться твоим обучением.
— Мы не сделали ничего дурного.
— Я готов допустить возможность, что лично ты невиновен. — Взгляд бесцветных глаз Гнаса ЛиГарвола словно проникал в мысли пленника. — И я дам тебе возможность убедить меня в этом.
— Как я могу вас убедить?
— Докажи, что ты — друг Белого Трибунала, и я готов, учитывая твою крайнюю молодость, счесть тебя чистым от заразы колдовства, осквернившей дом ЛиМарчборга.
— Просто смешно. Никакая зараза не оскверняла наш дом.
— Запомни, что я не терплю дерзости, и следи за своим языком.
— Вовсе не дерзость — отрицать клевету.
— Это более чем дерзость — это оскорбление моих суждений, оскорбление самого Белого Трибунала — отрицать очевидную истину. Послушай. Вина твоего отца полностью доказана. Благородный ландграф ЛиМарчборг вместе со своими старшими сыновьями и при потворстве своего друга, благородного ландграфа Джекса ЛиТарнграва, повинен в колдовстве, отвратительном в глазах Автонна.
— Это ложь!
— Я уже обладаю доказательствами более чем достаточными, чтобы оправдать Великое Испытание.
— Где эти доказательства? — Тред судорожно пытался сохранить самообладание или хотя бы его видимость. Слова «Великое Испытание» были понятны без объяснений и заставили его сердце забиться чаще, но он должен был показать себя достойным сыном своего отца. — Предоставлена ли отцу возможность ознакомиться с ними? Получил ли он очную ставку с обвинителями?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62