Затем тишину прорезали новые крики, множество голосов слились в рев. Новые камни полетели в верховного судью и остальных членов Трибунала, растерянно сгрудившихся на заднем краю помоста.
ЛиГарвол еще раз попытался воззвать к толпе, по его голос затерялся в яростном гуле. Он шагнул назад, вскинув руки в тщетной попытке защититься от булыжников. Отступая, он невольно отыскал взглядом прикованного пленника. Голубые глаза сына Равнара смотрели прямо на него, но в них была лишь светящаяся пустота, и судья с ужасающей уверенностью понял, что перед ним — не смертный, а Злотворный, явившийся в обличье человека, чтобы принести тьму в этот мир.
Гнас ЛиГарвол должен был предостеречь их. Нечестивые, неблагодарные жители Ли Фолеза показали себя недостойными его заботы, — и все же он не мог покинуть их Даже теперь. И он попытался заговорить, но людское море взметнулось приливной волной и захлестнуло его. Чьи-то Руки швыряли его из стороны в сторону, били и рвали, со всех сторон летели плевки и брань. Потом его втащили вверх по деревянной лестнице к краю нависающей над котлом площадки.
Судья понял, что его ждет, но в его душе не было места страху. Автонн защитит своего самого преданного слугу. Время для Гнаса ЛиГарвола словно замедлило свой ход или вовсе остановилось. За долю секунды он увидел всю площадь: бушующую толпу мятежников, терзающих его помощников-судей, осаждающих Сердце Света, взламывающих двери и врывающихся в коридоры, освященные Защитником Автонном. И самое худшее, самое ужасное — он увидел, как ослепленные безумием люди сбивают оковы с пленника, освобождают Злотворного, тем самым готовя окончательную погибель себе и всему миру. ЛиГарвол взглянул на создание, принявшее облик сына Равнара ЛиМарчборга, и различил наконец под личиной его нечеловеческую сущность — темную, устрашающую тень уродливых очертаний, в которой горели торжеством злые голодные глаза.
Кажется, он один видел это: он один обладал незамутненным внутренним взором, проникающим сквозь все покровы. Но Автонн видит все, Автонн поможет…
Верховный судья почувствовал, что его поднимают вверх, и тело его обрушилось навстречу кипящему морю, ушло под воду, едва не задев бессильно колыхавшийся труп Дремпи Квисельда. Какой-то миг он верил, что Автонн защитит его от боли, и тут боль ударила, много страшнее, чем все, что он мог себе вообразить. Но сознание почему-то не гасло. Мгновения растянулись в века, пытка длилась, и ни смерть, ни Автонн не являлись, чтобы положить ей конец.
Он все еще был в сознании, когда пятеро судей, один за другим, с воплями рухнули в котел. Эти мучились недолго. Их крики затихли, и тела погрузились в бурлящую воду. Но искру жизни в истинно праведном человеке погасить было не так легко, и верховный судья продолжал страдать. Над ним вдоль кромки котла склонялись лица его убийц, лица, пылающие гневом и ненавистью. Искаженные рты изрыгали проклятия.
А прямо над ним сияло голубое летнее небо. Крик горького отчаяния вырвался у верховного судьи Гнаса ЛиГарвола, когда он увидел, как огромная тень вздымается, заграждая собой синеву, и узнал в ней облик торжествующего зла.
22
Тредэйн сидел в отцовском кабинете, глядя на стоявшие перед ним песочные часы. Все эти месяцы он расходовал силу, не считаясь с ценой ради достижения цели, и теперь тусклый пепел почти заполнил нижнюю колбу. Светящихся песчинок осталось совсем немного. Их можно было растянуть на много десятков лет, используя их по одной за раз или не тратя вовсе. С другой стороны, их хватило бы на одно настоящее чудо.
Итак?
Он отвел взгляд от стола, осмотрелся. Ни пылинки па полках, книгах и немногочисленных креслах. Чисто было и в соседних комнатах, прежде принадлежавших Равнару ЛиМарчборгу. А теперь — ему.
Или не ему? После яростного бунта на площади Сияния — после убийства шестерых членов Трибунала, в том числе самого Гнаса ЛиГарвола, и нескольких тюремщиков, после освобождения заключенных, пожара, разгоревшегося в здании суда, и последовавшего за всем этим указа дрефа о роспуске Белого Трибунала — некоторые положения закона представлялись довольно зыбкими.
Например, о законном владельце особняка ЛиМарчборгов. По всей вероятности, следовало бы обратиться к дрефу с прошением о восстановлении прав законного наследника, и прошение было бы удовлетворено. Большая часть несправедливо конфискованной Трибуналом собственности по всей Верхней Геции уже возвращена законным владельцам. Однако Тредэйн ЛиМарчборг не потрудился подать прошение, и, следовательно, собственность баронессы Эстины ЛиХофбрунн пока что оставалась во владении ее второго мужа, Крейнца ЛиХофбрунна.
Но барон ЛиХофбрунн, по-видимому, особняком не интересовался. Разумеется, бдительный лорд Крейнц не мог не заметить, что в особняк его покойной жены вселился новый жилец, однако он предпочел закрыть глаза на это обстоятельство. Возможно, тяжба с благородным ландграфом Тредэйном ЛиМарчборгом представлялась ему безнадежной или попросту нежелательной. Как бы то ни было, барон смолчал.
Так что Тредэйн мог спокойно жить в отцовском доме и делать с ним, что ему вздумается. Правда, он не нашел в себе сил на большие перемены. Нанял работника вытереть пыль в комнатах отца и перевез туда свои вещи. Отъезд из дома номер шестнадцать на Солидной площади произошел легко, поскольку почтенный Айнцлаур, освобожденный из Сердца Света бунтовщиками, невредимый, но, естественно, раздосадованный неприятными переживаниями, дал Тредэйну ясно понять, что больше не желает иметь мнимого доктора своим жильцом. Серебряные ауслины Тредэйн давно разменял на банкноты и ценные бумаги, а вещи легко уместились в один саквояж. Теперь все это переехало в комнаты лорда Равнара.
Остальная часть дома осталась нетронутой. Мебель так и стояла в полотняных чехлах, повсюду была пыль, заколоченные ставни не пропускали лучей осеннего солнца. Не дом, а фамильный склеп. Вообще-то давно следовало бы открыть окна, впустить в дом свежий воздух… Он ведь не выходил на улицу уже… сколько? Несколько дней? Дольше? Единственное человеческое лицо, которое он видел за это время, принадлежало мальчишке-разносчику из ближайшей таверны, но и с ним Тредэйн особо не разговаривал. Надо было хоть что-то предпринять. И он обязательно займется всем этим — со временем, когда дойдут руки…
Ни одно дело не казалось ему стоящим хлопот. Его дело было сделано, и теперь все кончилось.
Он наказал, виновных. Он восстановил справедливость. Заодно он помог свергнуть Белый Трибунал — тоже приятно. Гленниан и ее приятели-Мухи, те, что остались в живых, могут быть довольны. Возможно, довольна и вся Верхняя Геция. Тредэйн догадывался, что это так, но наверняка сказать не мог, потому что не видел Гленниан ЛиТарнграв с того дня, когда она застала его за беседой с Ксилиилом.
Она обещала тогда, что придет еще — и не пришла. Но это не ее вина. Чуть ли не десяток ее записок с просьбой о свидании лежало перед ним на столе. Тредэйн не отвечал на них, и не потому, что не хотел. Хотя весь мир за стенами старого особняка и казался ему сейчас ненастоящим, Гленниан ЛиТарнграв каким-то образом оставалась реальной. Он ясно представлял ее лицо, слышал ее голос, словно она стояла сейчас перед ним. Но, как бы ни хотелось Тредэйну встретиться с девушкой, совесть не позволяла ему тянуть Глен за собой. Конец его нынешнему бесцельному прозябанию мог быть всего один. Сколько бы ни длилась жизнь, после нее его ждало вечное рабство у Ксилиила. Единственное, чем мог он отплатить Гленниан — это отравить ее жизнь.
Лучше ей держаться от него подальше.
Мысли о Гленниан были ему неприятны, но те, что приходили им на смену, были еще хуже. Стоило прогнать из памяти лицо девушки, перед глазами вставали другие: Эстина, подурневшая, заплаканная, так ничего и не понявшая; Дремпи Квисельд, слабодушный и корыстный человечек, исполненный достоинства в последнюю минуту своей жизни; верховный судья ЛиГарвол, до самого конца считавший себя спасителем человечества. Он сумел погубить их всех, справедливость свершилась, и мир стал лучше.
Поздравляю…
Какой смысл упрекать себя? Иного смысла в его существовании не было, нет и теперь уже никогда не будет.
Гленниан стала бы спорить… «Еще молод… умен… голой сил… столько мог бы сделать…» Тредэйн словно наяву слышал ее мелодичный голос.
Он не хотел ни слушать его, ни думать о самой девушке. Он вообще не хотел думать. Мысли травили душу.
Пора с этим кончать.
Это желание, понял Тредэйн, потихоньку росло в темноте его сознания уже несколько недель. До сих пор оно ни разу не пробивалась на поверхность, но теперь созрело, и он готов был принять его.
Самое время.
До сих пор Ксилиил объявлялся, когда хотел сам. Тредэйн всего один раз вызывал Сознающего. Пора сделать это снова.
В прошлый раз, в мастерской Юруна, его разум черпал силу в отчаянии. Сейчас, чтобы сосредоточиться, ему приходилось полагаться только на свой опыт и решимость.
Губы уже произносили нужные слова. Отцовский кабинет казался по-прежнему пустым, но Тредэйн ощущал невидимое, холодное присутствие Ксилиила. По спине прошел озноб, волоски на руках встали дыбом. Тредэйн не знал, почему Сознающий на сей раз вздумал скрыть свой облик, но кто может понять мысли подобного создания?
Он и не хотел понимать. Главное — чтобы его услышали.
— Великий Ксилиил, — по давней привычке заговорил вслух Тредэйн. — Я вызвал тебя, чтобы сообщить, что готов. Я сделал все, что хотел, и готов передать себя тебе.
Ни намека на ответ, однако, Тредэйн уловил любопытство, вспыхнувшее в сознании Ксилиила, и понял, что должен объясниться.
— Моя цель достигнута, моя задача исполнена. Мне не осталось ничего, кроме воспоминаний и мучительного ожидания. Я предпочитаю покончить с ними побыстрей.
Не было сомнений, что Сущий Ксилиил здесь и внимательно слушает, однако он молчал.
Тредэйу вдруг захотелось открыться перед этим молчаливым слушателем.
— Все это было бессмысленно, — признался он. — Я добился того, к чему стремился, я восстановил равновесие — «равновесие», слово не хуже других — и ждал, что все изменится. Но все было впустую. Я победил — и проиграл.
Ксилиил не отвечал, но Тредэйн продолжал:
— Я думаю, что сделал кое-что хорошее, хоть это и вышло случайно. Но все равно я не получил того, чего ожидал и хотел. Ни покоя, ни отдыха, ни удовлетворения. Только сомнения, раскаяние и вечное отвращение к себе.
Он прислушался, ожидая ответа. Молчание. Но Ксилиил был здесь и слушал его.
— Впрочем, это не твоя забота. Ты дал мне то, что обещал, и я готов платить. У меня ничего не осталось, и я очень устал. Забирай меня. Мы слишком долго тянули.
Ответа не была. Пустота.
— Ксилиил!
Ничего: Чутье подсказало Тредэйну, что гость удалился.
— Гленниан, можно тебя на два слова? — попросил Пфиссиг.
Девушка подавила вздох. Меньше всего на свете ей хотелось разговаривать с молодым Квисельдом, но рано или поздно все равно придется. Почему бы и не сейчас?
— Не присесть ли нам?
— Присядем, — еще неохотнее согласилась Гленниан. Терпеть его присутствие в музыкальной комнате было так же трудно, как и всегда, но теперь можно было утешаться тем, что это уже не надолго.
Они уселись в кресла под высоким окном. Пфиссиг подготовился к встрече, отметила Гленниан. Нацепил оранжевый галстук-бант, который только подчеркивал красноту щек и вечно сопливого носа. Девушка наморщила собственный носик. Еще и надушился, к тому же слишком сладкими духами. Она задумалась, не будет ли слишком невежливо, если она отсядет подальше.
— Ты прекрасно выглядишь, дорогая. Такой… довольной, — аккуратно сложив на коленях маленькие ручки, Пфиссиг улыбнулся.
Чему это он так радуется? Гленниан скрыла беспокойство, и только холодно подняла брови.
— Конечно, у тебя есть все основания, — Пфиссиг выжидательно посмотрел на нее, но ответа не последовало. — Как мне дали понять некоторые доброжелатели, ты подала дрефу Лиссиду прошение о передаче тебе дома Квисельдов.
Дома ЛиТарнгравов! Вслух Гленниан ответила:
— Да, Пфиссиг, подала.
— И просила также о возвращении определенных сумм, конфискованных Белым Трибуналом и переданных Дремпи Квисельду после казни твоего отца?
— Незаконной казни…
— Разумеется… Так просила?
— Да.
И как он умудряется всегда обо всем вызнать?
— И вероятнее всего, ответ будет положительным?
— Думаю, что так.
— И я тоже. Не удивительно, что ты последнее время выглядишь такой довольной. Ты снова богатая наследница! Позволь заверить, что я искренне рад за тебя.
— Благодарю.
Гленниан заметила на его губах усмешку, и в ней шевельнулась сочувствие. В конце концов, его можно пожалеть.
— Послушай, Пфиссиг. Я понимаю, как тебе, должно быть, тяжело. Хочу тебе сказать, что я собираюсь сделать все, что в моих силах, чтобы помочь тебе устроиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
ЛиГарвол еще раз попытался воззвать к толпе, по его голос затерялся в яростном гуле. Он шагнул назад, вскинув руки в тщетной попытке защититься от булыжников. Отступая, он невольно отыскал взглядом прикованного пленника. Голубые глаза сына Равнара смотрели прямо на него, но в них была лишь светящаяся пустота, и судья с ужасающей уверенностью понял, что перед ним — не смертный, а Злотворный, явившийся в обличье человека, чтобы принести тьму в этот мир.
Гнас ЛиГарвол должен был предостеречь их. Нечестивые, неблагодарные жители Ли Фолеза показали себя недостойными его заботы, — и все же он не мог покинуть их Даже теперь. И он попытался заговорить, но людское море взметнулось приливной волной и захлестнуло его. Чьи-то Руки швыряли его из стороны в сторону, били и рвали, со всех сторон летели плевки и брань. Потом его втащили вверх по деревянной лестнице к краю нависающей над котлом площадки.
Судья понял, что его ждет, но в его душе не было места страху. Автонн защитит своего самого преданного слугу. Время для Гнаса ЛиГарвола словно замедлило свой ход или вовсе остановилось. За долю секунды он увидел всю площадь: бушующую толпу мятежников, терзающих его помощников-судей, осаждающих Сердце Света, взламывающих двери и врывающихся в коридоры, освященные Защитником Автонном. И самое худшее, самое ужасное — он увидел, как ослепленные безумием люди сбивают оковы с пленника, освобождают Злотворного, тем самым готовя окончательную погибель себе и всему миру. ЛиГарвол взглянул на создание, принявшее облик сына Равнара ЛиМарчборга, и различил наконец под личиной его нечеловеческую сущность — темную, устрашающую тень уродливых очертаний, в которой горели торжеством злые голодные глаза.
Кажется, он один видел это: он один обладал незамутненным внутренним взором, проникающим сквозь все покровы. Но Автонн видит все, Автонн поможет…
Верховный судья почувствовал, что его поднимают вверх, и тело его обрушилось навстречу кипящему морю, ушло под воду, едва не задев бессильно колыхавшийся труп Дремпи Квисельда. Какой-то миг он верил, что Автонн защитит его от боли, и тут боль ударила, много страшнее, чем все, что он мог себе вообразить. Но сознание почему-то не гасло. Мгновения растянулись в века, пытка длилась, и ни смерть, ни Автонн не являлись, чтобы положить ей конец.
Он все еще был в сознании, когда пятеро судей, один за другим, с воплями рухнули в котел. Эти мучились недолго. Их крики затихли, и тела погрузились в бурлящую воду. Но искру жизни в истинно праведном человеке погасить было не так легко, и верховный судья продолжал страдать. Над ним вдоль кромки котла склонялись лица его убийц, лица, пылающие гневом и ненавистью. Искаженные рты изрыгали проклятия.
А прямо над ним сияло голубое летнее небо. Крик горького отчаяния вырвался у верховного судьи Гнаса ЛиГарвола, когда он увидел, как огромная тень вздымается, заграждая собой синеву, и узнал в ней облик торжествующего зла.
22
Тредэйн сидел в отцовском кабинете, глядя на стоявшие перед ним песочные часы. Все эти месяцы он расходовал силу, не считаясь с ценой ради достижения цели, и теперь тусклый пепел почти заполнил нижнюю колбу. Светящихся песчинок осталось совсем немного. Их можно было растянуть на много десятков лет, используя их по одной за раз или не тратя вовсе. С другой стороны, их хватило бы на одно настоящее чудо.
Итак?
Он отвел взгляд от стола, осмотрелся. Ни пылинки па полках, книгах и немногочисленных креслах. Чисто было и в соседних комнатах, прежде принадлежавших Равнару ЛиМарчборгу. А теперь — ему.
Или не ему? После яростного бунта на площади Сияния — после убийства шестерых членов Трибунала, в том числе самого Гнаса ЛиГарвола, и нескольких тюремщиков, после освобождения заключенных, пожара, разгоревшегося в здании суда, и последовавшего за всем этим указа дрефа о роспуске Белого Трибунала — некоторые положения закона представлялись довольно зыбкими.
Например, о законном владельце особняка ЛиМарчборгов. По всей вероятности, следовало бы обратиться к дрефу с прошением о восстановлении прав законного наследника, и прошение было бы удовлетворено. Большая часть несправедливо конфискованной Трибуналом собственности по всей Верхней Геции уже возвращена законным владельцам. Однако Тредэйн ЛиМарчборг не потрудился подать прошение, и, следовательно, собственность баронессы Эстины ЛиХофбрунн пока что оставалась во владении ее второго мужа, Крейнца ЛиХофбрунна.
Но барон ЛиХофбрунн, по-видимому, особняком не интересовался. Разумеется, бдительный лорд Крейнц не мог не заметить, что в особняк его покойной жены вселился новый жилец, однако он предпочел закрыть глаза на это обстоятельство. Возможно, тяжба с благородным ландграфом Тредэйном ЛиМарчборгом представлялась ему безнадежной или попросту нежелательной. Как бы то ни было, барон смолчал.
Так что Тредэйн мог спокойно жить в отцовском доме и делать с ним, что ему вздумается. Правда, он не нашел в себе сил на большие перемены. Нанял работника вытереть пыль в комнатах отца и перевез туда свои вещи. Отъезд из дома номер шестнадцать на Солидной площади произошел легко, поскольку почтенный Айнцлаур, освобожденный из Сердца Света бунтовщиками, невредимый, но, естественно, раздосадованный неприятными переживаниями, дал Тредэйну ясно понять, что больше не желает иметь мнимого доктора своим жильцом. Серебряные ауслины Тредэйн давно разменял на банкноты и ценные бумаги, а вещи легко уместились в один саквояж. Теперь все это переехало в комнаты лорда Равнара.
Остальная часть дома осталась нетронутой. Мебель так и стояла в полотняных чехлах, повсюду была пыль, заколоченные ставни не пропускали лучей осеннего солнца. Не дом, а фамильный склеп. Вообще-то давно следовало бы открыть окна, впустить в дом свежий воздух… Он ведь не выходил на улицу уже… сколько? Несколько дней? Дольше? Единственное человеческое лицо, которое он видел за это время, принадлежало мальчишке-разносчику из ближайшей таверны, но и с ним Тредэйн особо не разговаривал. Надо было хоть что-то предпринять. И он обязательно займется всем этим — со временем, когда дойдут руки…
Ни одно дело не казалось ему стоящим хлопот. Его дело было сделано, и теперь все кончилось.
Он наказал, виновных. Он восстановил справедливость. Заодно он помог свергнуть Белый Трибунал — тоже приятно. Гленниан и ее приятели-Мухи, те, что остались в живых, могут быть довольны. Возможно, довольна и вся Верхняя Геция. Тредэйн догадывался, что это так, но наверняка сказать не мог, потому что не видел Гленниан ЛиТарнграв с того дня, когда она застала его за беседой с Ксилиилом.
Она обещала тогда, что придет еще — и не пришла. Но это не ее вина. Чуть ли не десяток ее записок с просьбой о свидании лежало перед ним на столе. Тредэйн не отвечал на них, и не потому, что не хотел. Хотя весь мир за стенами старого особняка и казался ему сейчас ненастоящим, Гленниан ЛиТарнграв каким-то образом оставалась реальной. Он ясно представлял ее лицо, слышал ее голос, словно она стояла сейчас перед ним. Но, как бы ни хотелось Тредэйну встретиться с девушкой, совесть не позволяла ему тянуть Глен за собой. Конец его нынешнему бесцельному прозябанию мог быть всего один. Сколько бы ни длилась жизнь, после нее его ждало вечное рабство у Ксилиила. Единственное, чем мог он отплатить Гленниан — это отравить ее жизнь.
Лучше ей держаться от него подальше.
Мысли о Гленниан были ему неприятны, но те, что приходили им на смену, были еще хуже. Стоило прогнать из памяти лицо девушки, перед глазами вставали другие: Эстина, подурневшая, заплаканная, так ничего и не понявшая; Дремпи Квисельд, слабодушный и корыстный человечек, исполненный достоинства в последнюю минуту своей жизни; верховный судья ЛиГарвол, до самого конца считавший себя спасителем человечества. Он сумел погубить их всех, справедливость свершилась, и мир стал лучше.
Поздравляю…
Какой смысл упрекать себя? Иного смысла в его существовании не было, нет и теперь уже никогда не будет.
Гленниан стала бы спорить… «Еще молод… умен… голой сил… столько мог бы сделать…» Тредэйн словно наяву слышал ее мелодичный голос.
Он не хотел ни слушать его, ни думать о самой девушке. Он вообще не хотел думать. Мысли травили душу.
Пора с этим кончать.
Это желание, понял Тредэйн, потихоньку росло в темноте его сознания уже несколько недель. До сих пор оно ни разу не пробивалась на поверхность, но теперь созрело, и он готов был принять его.
Самое время.
До сих пор Ксилиил объявлялся, когда хотел сам. Тредэйн всего один раз вызывал Сознающего. Пора сделать это снова.
В прошлый раз, в мастерской Юруна, его разум черпал силу в отчаянии. Сейчас, чтобы сосредоточиться, ему приходилось полагаться только на свой опыт и решимость.
Губы уже произносили нужные слова. Отцовский кабинет казался по-прежнему пустым, но Тредэйн ощущал невидимое, холодное присутствие Ксилиила. По спине прошел озноб, волоски на руках встали дыбом. Тредэйн не знал, почему Сознающий на сей раз вздумал скрыть свой облик, но кто может понять мысли подобного создания?
Он и не хотел понимать. Главное — чтобы его услышали.
— Великий Ксилиил, — по давней привычке заговорил вслух Тредэйн. — Я вызвал тебя, чтобы сообщить, что готов. Я сделал все, что хотел, и готов передать себя тебе.
Ни намека на ответ, однако, Тредэйн уловил любопытство, вспыхнувшее в сознании Ксилиила, и понял, что должен объясниться.
— Моя цель достигнута, моя задача исполнена. Мне не осталось ничего, кроме воспоминаний и мучительного ожидания. Я предпочитаю покончить с ними побыстрей.
Не было сомнений, что Сущий Ксилиил здесь и внимательно слушает, однако он молчал.
Тредэйу вдруг захотелось открыться перед этим молчаливым слушателем.
— Все это было бессмысленно, — признался он. — Я добился того, к чему стремился, я восстановил равновесие — «равновесие», слово не хуже других — и ждал, что все изменится. Но все было впустую. Я победил — и проиграл.
Ксилиил не отвечал, но Тредэйн продолжал:
— Я думаю, что сделал кое-что хорошее, хоть это и вышло случайно. Но все равно я не получил того, чего ожидал и хотел. Ни покоя, ни отдыха, ни удовлетворения. Только сомнения, раскаяние и вечное отвращение к себе.
Он прислушался, ожидая ответа. Молчание. Но Ксилиил был здесь и слушал его.
— Впрочем, это не твоя забота. Ты дал мне то, что обещал, и я готов платить. У меня ничего не осталось, и я очень устал. Забирай меня. Мы слишком долго тянули.
Ответа не была. Пустота.
— Ксилиил!
Ничего: Чутье подсказало Тредэйну, что гость удалился.
— Гленниан, можно тебя на два слова? — попросил Пфиссиг.
Девушка подавила вздох. Меньше всего на свете ей хотелось разговаривать с молодым Квисельдом, но рано или поздно все равно придется. Почему бы и не сейчас?
— Не присесть ли нам?
— Присядем, — еще неохотнее согласилась Гленниан. Терпеть его присутствие в музыкальной комнате было так же трудно, как и всегда, но теперь можно было утешаться тем, что это уже не надолго.
Они уселись в кресла под высоким окном. Пфиссиг подготовился к встрече, отметила Гленниан. Нацепил оранжевый галстук-бант, который только подчеркивал красноту щек и вечно сопливого носа. Девушка наморщила собственный носик. Еще и надушился, к тому же слишком сладкими духами. Она задумалась, не будет ли слишком невежливо, если она отсядет подальше.
— Ты прекрасно выглядишь, дорогая. Такой… довольной, — аккуратно сложив на коленях маленькие ручки, Пфиссиг улыбнулся.
Чему это он так радуется? Гленниан скрыла беспокойство, и только холодно подняла брови.
— Конечно, у тебя есть все основания, — Пфиссиг выжидательно посмотрел на нее, но ответа не последовало. — Как мне дали понять некоторые доброжелатели, ты подала дрефу Лиссиду прошение о передаче тебе дома Квисельдов.
Дома ЛиТарнгравов! Вслух Гленниан ответила:
— Да, Пфиссиг, подала.
— И просила также о возвращении определенных сумм, конфискованных Белым Трибуналом и переданных Дремпи Квисельду после казни твоего отца?
— Незаконной казни…
— Разумеется… Так просила?
— Да.
И как он умудряется всегда обо всем вызнать?
— И вероятнее всего, ответ будет положительным?
— Думаю, что так.
— И я тоже. Не удивительно, что ты последнее время выглядишь такой довольной. Ты снова богатая наследница! Позволь заверить, что я искренне рад за тебя.
— Благодарю.
Гленниан заметила на его губах усмешку, и в ней шевельнулась сочувствие. В конце концов, его можно пожалеть.
— Послушай, Пфиссиг. Я понимаю, как тебе, должно быть, тяжело. Хочу тебе сказать, что я собираюсь сделать все, что в моих силах, чтобы помочь тебе устроиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62