Да, скорее всего над письмом. О чем тут тревожиться, если во всей этой груде бумаг нет ордера на арест главы дома Квисельд?
А с чего бы ему там быть? Нелепая мысль. Нелепая?
Верховный судья ЛиГарвол занят обычной работой… Кажется.
Зато это Железное Око — далеко не обычно. От него прямо-таки разит колдовством, а тот, кто им пользуется, напрашивается на Очищение. Но такой судьбы можно легко избежать, незаметно опустив донос в «Голодный рот». Короткое письмо, разоблачающее доктора Фламбеску как колдуна или торговца колдовскими устройствами, освободит почтенного Квисельда от любых подозрений в соучастии.
Квисельд снова украдкой покосился на доктора. Его непроницаемое спокойствие начинало действовать на нервы. Это уже попахивает высокомерием! Дремпи за свою жизнь навидался довольно надменных взглядов и не намерен был терпеть их от какого-то иностранного выскочки.
Откуда у вас эта вещь? Квисельд удержался от вопроса. Доктор наверняка не ответит. Да и нужно ли ему, Дремпи Квисельду, об этом знать? Меньше будешь знать — крепче будешь спать. Ради собственной безопасности, лучше не вмешиваться в это дело, а это значит, в первую очередь, избавиться от Железного Ока.
Квисельд повертел шарик в руках и не удержался — в последний раз заглянул в глазок. ЛиГарвол стоял у окна, с высоты Сердца Света обозревая город Ли Фолез.
Редкая привилегия — в любое время видеть верховного судью.
Опасная привилегия.
Оторвав глаз от глазка, Дремпи начал с трудом излагать свою мысль:
— Я полагаю…
— Не торопитесь решать, — ловко перебил его доктор. — Советую вам пока оставить Железное Око у себя. Пользуйтесь им свободно. Если в ближайшие несколько дней вы не почувствуете улучшения, я подберу вам другое лечение.
— Но ведь эта вещь явно…
— Предназначена только для избранных. Я не часто прибегаю к таким средствам, но для главы дома Квисельд можно сделать исключение. Если в течение недели я не получу от вас известий, то буду считать, что лечение возымело действие.
— Но…
— Пока мой визит окончен, и желаю вам всего хорошего.
— Фламбеска, деньги…
— Поговорим о них в другой раз, — доктор Фламбеска низко поклонился и вышел. Дверь спальни закрылась за ним.
Почтенный Квисельд лежал, не двигаясь, зажав в руке Железное Око. Он не собирался оставлять его у себя, но доктор распрощался так неожиданно, что Квисельд не успел вернуть устройство, да, пожалуй, ему не так уж хотелось расставаться с ним. Было еще не поздно обезопасить себя, позвать доктора обратно…
Но время шло, а Квисельд лежал молча, насупив брови. А потом поднес Око к глазам.
Тредэйн шел по коридору один. Его не провожали ни слуги, ни охрана. Предполагалось, что врач, выезжающий на дом, вполне способен сам найти дорогу к выходу. Предположение было верным: еще мальчишкой он часто бывал у ЛиТарнгравов и на удивление хорошо запомнил расположение всех комнат и коридоров. На ходу он оглядывался, то и дело узнавая знакомые предметы: бесконечные Цепи канделябров, витые колонны, огромные зеркала — все это было ему знакомо. В этом самом коридоре они с братьями играли в пятнашки. Их сапоги оставили темные отметины на натертых полах, слуги нажаловались, и мальчики получили выговор от отца…
Воспоминания давние отвлекали Тредэйна от недавних воспоминаний о неприятном визите. Ему не хотелось возвращаться к мысли о почтенном Дремпи Квисельде. Намеченная жертва, враг, лежащий в постели и выглядящий таким…
Маленьким. Жалким. Незначительным.
Квисельд, бесспорно, гораздо опаснее, чем кажется на первый взгляд. Не стоит забывать, что за пухлыми губками скрываются ядовитые клыки.
Тред вышел на площадку изогнутой лестницы, ведущей в огромную прихожую, и тут детские воспоминания нахлынули с новой силой. Отчего?
Он был уже внизу, но прошлое словно окружило его сплошной стеной. Он снова был мальчишкой, а последние тринадцать лет — кошмарным сном. Сам воздух был пропитан сладкой горечью воспоминаний.
И тогда он осознал, что слышит музыку — нежные, дразнящие слух звуки. Тредэйн невольно остановился, прислушиваясь. Кто-то играл на клавесине, играл с большим искусством. Мелодия увлекала за собой и казалась странно знакомой. Он уже слышал когда-то этот мотив, хотя не мог припомнить его сочинителя. Непонятно откуда подступила волна холодного ужаса. Музыка была пропитана солнцем и свежестью ветра — яркая, юная и невинная. Почему же эти чарующие звуки напоминают о темной близости неотвратимого рока?
Тредэйн обежал зал глазами. Заметил приоткрытую дверцу и вспомнил, что за ней располагалась музыкальная комната. Тредэйн смутно припоминал это помещение — прежде оно не вызывало в нем особого интереса. Но теперь он был заинтригован.
Подойдя едва ли не на цыпочках Тредэйн заглянул внутрь и узнал полузабытую картину: высокий потолок, расписанный облаками и крылатыми конями, сводчатые окна, теплый блеск паркетного пола и поразительное собрание инструментов, старинных и современных. Многие из них, при всей своей учености, он не знал даже по названию, но клавесин отличил без труда. За ним сидела юная девушка. Тредэйн увидел прямую стройную спину, затянутую в светло-коричневый бархат; длинную белую шею, тяжелый узел непокорных каштановых волос.
Цвет этих волос подстегнул память. Необычный оттенок, он должен его помнить, должен знать, почему его бросает в холод от звуков этой мелодии.
Она, должно быть, почувствовала его взгляд и обернулась. Лицо скорее милое, чем красивое, с тонкими, правильными чертами. И пара необычных, серо-зеленоватых глаз — умных, той неуловимо притягательной миндалевидной формы — под высоким изгибом темных бровей.
Такие глаза ни за что не забудешь. Конечно, за тринадцать лет их взгляд изменился — и в то же время они остались прежними. Маленькая Гленниан ЛиТарнграв, совсем взрослая. Воспитанница предателя, погубившего ее отца. Тредэйн давно узнал, что она живет здесь, но не сумел выяснить, знает ли девушка, какую роль сыграл ее опекун в судьбе Джекса ЛиТарнграва. Он не придавал этому вопросу большой важности, для его целей это не имело ни малейшего значения, но теперь Тредэйн задумался.
Зато больше не приходилось гадать, откуда-то беспокойство, которое вселяла в него подслушанная мелодия. Он узнал мотив, который напевала маленькая Глен во время их долгого путешествия от руин дома Юруна Бледного обратно, в Ли Фолез. «Это из моих», — сказала она тогда с застенчивой небрежностью, но мелодия обладала странной властью. Время на миг съежилось, и Тредэйн снова был мальчиком, спешащим домой через осенний лес, слушая песенку, и не представлявшем, что за несчастье ожидает его по возвращении.
Она смотрела прямо на него, или сквозь него, и Тредэйн догадался, что чарующая мелодия перенесла и ее все в тот же день. Появилось искушение развернуться и бежать, но Тредэйн остался. Узнать его в подобном наряде невозможно. Впрочем, надолго задерживаться здесь он и не собирался.
— Миледи, — поклонился Тредэйн, — прошу простить Мне это вторжение. Меня пленила ваша игра. Я уже покидаю вас.
— Подождите, — властно попросила она, и колдун послушался. — Вы — доктор Фламбеска? Тредэйн снова поклонился.
— Вы были у почтенного Квисельда? — Ему стало неуютно под пристальным взглядом Гленниан.
— Верно.
— Мне не разрешают… — она осеклась. — Пожалуйста, расскажите, что с моим опекуном.
С опекуном.… В ее голосе слышалась едва ли не любовь. Разумеется, она не знает, даже не подозревает, как на самом деле разворачивались события тринадцатилетней давности…
— Он споткнулся, упал и рассек себе лоб. Повреждение незначительное, нет причин для беспокойства.
— Вы уверены, доктор? Уже некоторое время у него такое настроение…
— Почтенный Квисельд страдает от умеренной меланхолии. Я назначил ему лечение, которое, надеюсь, окажет свое действие.
— Какое лечение?
— Этого, миледи, я вам сказать не могу.
— Да… да, конечно. Я понимаю. Скажите мне только, доктор, я могу что-нибудь сделать для него?
Он едва ли не с болью видел, что девушка неподдельно встревожена. К тому же ее неуютно пронзительный взгляд, казалось, проникает сквозь темные стекла очков. Очень захотелось поскорее уйти.
— Ему нужен отдых и покой. Оберегайте вашего опекуна от беспокойства и сильных переживаний. Долгий отдых от забот полностью излечит его.
— Надеюсь! Спасибо, доктор Фламбеска. Вы очень добры.
— Вовсе нет. А теперь, миледи, с вашего позволения, я…
— Вернетесь на Солидную площадь? — ее лицо оставалось бесстрастным, и она не отводила взгляда. — У вас, кажется, много пациентов?
— Именно так.
— И с каждым днем все больше, насколько я понимаю. Вы ведь недавно в Ли Фолезе?
— Я польщен теплым приемом, который оказан мне здесь.
— Несомненно, вы его заслужили. А до того, как приехали к нам?..
Праздное любопытство? Или нечто большее?
— Я жил и работал там, куда забрасывала меня судьба, по большей части на родине, в Стреле.
— А, судьба! Но вы, конечно же, бывали до этого в Верхней Геции?
— Никогда.
— Это странно…
— Отчего же?
У меня ощущение, что я уже видела вас прежде, а я редко ошибаюсь в таких вещах.
— Вполне возможно, миледи. — Замешательство никак не отразилось на его лице. — Я часто прогуливаюсь по улицам вашего города, отдыхаю в парках, любуюсь на реку. Вполне вероятно, что я попадался вам на глаза.
— Нет, я говорю о другом. Я вспоминаю прошлое, очень далекое прошлое.
— Может быть, в другой жизни? — в его улыбке читалось недоверие.
— Не настолько давно, — сухо возразила девушка. — Когда я была девочкой…
— Я был далеко отсюда, в Эшеллерии. Если только вы не бывали там, вы, несомненно, ошибаетесь. А теперь, миледи, если вы позволите мне удалиться…
— Я не ошибаюсь, — спокойно заметила Гленниан. — Дайте мне еще минуту, и я разгадаю вашу тайну. Память еще ни разу меня не подводила.
Память… Вот его-то уж точно подвела память! Как он мог забыть — одаренный ребенок с поразительной памятью! В девять лет она могла, один раз взглянув на страницу книги, дословно пересказать ее содержание без единой ошибки. Она часто проделывала этот фокус для гостей своего отца, и весьма собой гордилась. Будь проклята ее необыкновенная память!
Нельзя было попадаться ей на глаза. Надо постараться не повторять больше этой ошибки.
— Я бы охотно дождался разгадки, но множество обязанностей заставляет…
— Я замерзла, — резко прервала его Гленниан. Встав от клавесина, она быстро прошла к ближайшему камину.
Очень худенькая, но у нее прекрасная фигура, заметил Тредэйн. И двигается красиво. Только жалуется напрасно, в комнате вполне тепло. Хотя, быть может, тринадцать лет в крепости Нул сделали его невосприимчивым к холоду?
Огонь горел ярко, и поправлять его вовсе не требовалось, но по каким-то известным лишь ей одной причинам Гленниан ЛиТарнграв возилась с заслонкой. Лучше бы она этого не делала. Звякнул металл, и тяжелые клубы дыма повалили в комнату. Гленниан, раскашлявшись, руками отгоняла дым. Очень эффективно! Почему было глупой девчонке не позвать умелого слугу?
Тредэйн бросился ей на помощь, нырнул в черный дым и, кашляя, вслепую нашарил и задвинул заслонку. Дым сразу потянуло в трубу, и огонь вспыхнул ярче.
— Какая я неловкая, — пробормотала Гленниан. — Никак не научусь разбираться в этой домашней механике.
Тредэйн моргнул. Кругом было темно. Сажа плотным слоем покрыла стекла его очков.
— Простите меня, доктор, — извинилась Гленниан. — У меня есть платок, позвольте вам помочь.
— Не нужно, я предпочитаю…
— Чепуха, я просто обязана… — возразила она и быстрым движением сняла с него очки.
Тредэйн с трудом удержался, чтобы не выхватить их из рук девушки. Все равно поздно. Она даже не притворялась, что протирает стекла. Гленниан держала очки в руках, внимательно рассматривая Тредэйна.
— Да, — сказала она.
— Я должен просить вас немедленно вернуть мне мою собственность, — он попытался продолжить игру. — Я страдаю болезнью глаз. Яркий свет причиняет мне боль.
— Сочувствую. Эта болезнь, вероятно, появилась у вас недавно? Потому что у тебя всегда было отличное зрение, Тредэйн, а твои глаза ничуть не изменились. Их трудно забыть, и ты это прекрасно знаешь, раз потрудился спрятать их за очками.
— Должен признаться, ваше обращение смущает меня, миледи, — Тредэйн не изменился в лице, хотя сердце стучало, как сумасшедшее. — Вероятно, я смогу лучше оценить вашу шутку, когда избавлюсь от неприятного ощущения. Будьте так добры вернуть…
— Глаза у тебя не слезятся, даже не покраснели, — хладнокровно заметила Гленниан. — Никаких признаков воспаления, не гноятся, не припухли. Думаю, Тред, с глазами у тебя все в порядке.
— Что за именем вы меня назвали?
— Твоим собственным именем, Тредэйн ЛиМарчборг. Прошло много лет, но я его не забыла.
— Вы забавляетесь за мой счет, миледи. Или заблуждаетесь, я думаю, но это легко разрешимо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
А с чего бы ему там быть? Нелепая мысль. Нелепая?
Верховный судья ЛиГарвол занят обычной работой… Кажется.
Зато это Железное Око — далеко не обычно. От него прямо-таки разит колдовством, а тот, кто им пользуется, напрашивается на Очищение. Но такой судьбы можно легко избежать, незаметно опустив донос в «Голодный рот». Короткое письмо, разоблачающее доктора Фламбеску как колдуна или торговца колдовскими устройствами, освободит почтенного Квисельда от любых подозрений в соучастии.
Квисельд снова украдкой покосился на доктора. Его непроницаемое спокойствие начинало действовать на нервы. Это уже попахивает высокомерием! Дремпи за свою жизнь навидался довольно надменных взглядов и не намерен был терпеть их от какого-то иностранного выскочки.
Откуда у вас эта вещь? Квисельд удержался от вопроса. Доктор наверняка не ответит. Да и нужно ли ему, Дремпи Квисельду, об этом знать? Меньше будешь знать — крепче будешь спать. Ради собственной безопасности, лучше не вмешиваться в это дело, а это значит, в первую очередь, избавиться от Железного Ока.
Квисельд повертел шарик в руках и не удержался — в последний раз заглянул в глазок. ЛиГарвол стоял у окна, с высоты Сердца Света обозревая город Ли Фолез.
Редкая привилегия — в любое время видеть верховного судью.
Опасная привилегия.
Оторвав глаз от глазка, Дремпи начал с трудом излагать свою мысль:
— Я полагаю…
— Не торопитесь решать, — ловко перебил его доктор. — Советую вам пока оставить Железное Око у себя. Пользуйтесь им свободно. Если в ближайшие несколько дней вы не почувствуете улучшения, я подберу вам другое лечение.
— Но ведь эта вещь явно…
— Предназначена только для избранных. Я не часто прибегаю к таким средствам, но для главы дома Квисельд можно сделать исключение. Если в течение недели я не получу от вас известий, то буду считать, что лечение возымело действие.
— Но…
— Пока мой визит окончен, и желаю вам всего хорошего.
— Фламбеска, деньги…
— Поговорим о них в другой раз, — доктор Фламбеска низко поклонился и вышел. Дверь спальни закрылась за ним.
Почтенный Квисельд лежал, не двигаясь, зажав в руке Железное Око. Он не собирался оставлять его у себя, но доктор распрощался так неожиданно, что Квисельд не успел вернуть устройство, да, пожалуй, ему не так уж хотелось расставаться с ним. Было еще не поздно обезопасить себя, позвать доктора обратно…
Но время шло, а Квисельд лежал молча, насупив брови. А потом поднес Око к глазам.
Тредэйн шел по коридору один. Его не провожали ни слуги, ни охрана. Предполагалось, что врач, выезжающий на дом, вполне способен сам найти дорогу к выходу. Предположение было верным: еще мальчишкой он часто бывал у ЛиТарнгравов и на удивление хорошо запомнил расположение всех комнат и коридоров. На ходу он оглядывался, то и дело узнавая знакомые предметы: бесконечные Цепи канделябров, витые колонны, огромные зеркала — все это было ему знакомо. В этом самом коридоре они с братьями играли в пятнашки. Их сапоги оставили темные отметины на натертых полах, слуги нажаловались, и мальчики получили выговор от отца…
Воспоминания давние отвлекали Тредэйна от недавних воспоминаний о неприятном визите. Ему не хотелось возвращаться к мысли о почтенном Дремпи Квисельде. Намеченная жертва, враг, лежащий в постели и выглядящий таким…
Маленьким. Жалким. Незначительным.
Квисельд, бесспорно, гораздо опаснее, чем кажется на первый взгляд. Не стоит забывать, что за пухлыми губками скрываются ядовитые клыки.
Тред вышел на площадку изогнутой лестницы, ведущей в огромную прихожую, и тут детские воспоминания нахлынули с новой силой. Отчего?
Он был уже внизу, но прошлое словно окружило его сплошной стеной. Он снова был мальчишкой, а последние тринадцать лет — кошмарным сном. Сам воздух был пропитан сладкой горечью воспоминаний.
И тогда он осознал, что слышит музыку — нежные, дразнящие слух звуки. Тредэйн невольно остановился, прислушиваясь. Кто-то играл на клавесине, играл с большим искусством. Мелодия увлекала за собой и казалась странно знакомой. Он уже слышал когда-то этот мотив, хотя не мог припомнить его сочинителя. Непонятно откуда подступила волна холодного ужаса. Музыка была пропитана солнцем и свежестью ветра — яркая, юная и невинная. Почему же эти чарующие звуки напоминают о темной близости неотвратимого рока?
Тредэйн обежал зал глазами. Заметил приоткрытую дверцу и вспомнил, что за ней располагалась музыкальная комната. Тредэйн смутно припоминал это помещение — прежде оно не вызывало в нем особого интереса. Но теперь он был заинтригован.
Подойдя едва ли не на цыпочках Тредэйн заглянул внутрь и узнал полузабытую картину: высокий потолок, расписанный облаками и крылатыми конями, сводчатые окна, теплый блеск паркетного пола и поразительное собрание инструментов, старинных и современных. Многие из них, при всей своей учености, он не знал даже по названию, но клавесин отличил без труда. За ним сидела юная девушка. Тредэйн увидел прямую стройную спину, затянутую в светло-коричневый бархат; длинную белую шею, тяжелый узел непокорных каштановых волос.
Цвет этих волос подстегнул память. Необычный оттенок, он должен его помнить, должен знать, почему его бросает в холод от звуков этой мелодии.
Она, должно быть, почувствовала его взгляд и обернулась. Лицо скорее милое, чем красивое, с тонкими, правильными чертами. И пара необычных, серо-зеленоватых глаз — умных, той неуловимо притягательной миндалевидной формы — под высоким изгибом темных бровей.
Такие глаза ни за что не забудешь. Конечно, за тринадцать лет их взгляд изменился — и в то же время они остались прежними. Маленькая Гленниан ЛиТарнграв, совсем взрослая. Воспитанница предателя, погубившего ее отца. Тредэйн давно узнал, что она живет здесь, но не сумел выяснить, знает ли девушка, какую роль сыграл ее опекун в судьбе Джекса ЛиТарнграва. Он не придавал этому вопросу большой важности, для его целей это не имело ни малейшего значения, но теперь Тредэйн задумался.
Зато больше не приходилось гадать, откуда-то беспокойство, которое вселяла в него подслушанная мелодия. Он узнал мотив, который напевала маленькая Глен во время их долгого путешествия от руин дома Юруна Бледного обратно, в Ли Фолез. «Это из моих», — сказала она тогда с застенчивой небрежностью, но мелодия обладала странной властью. Время на миг съежилось, и Тредэйн снова был мальчиком, спешащим домой через осенний лес, слушая песенку, и не представлявшем, что за несчастье ожидает его по возвращении.
Она смотрела прямо на него, или сквозь него, и Тредэйн догадался, что чарующая мелодия перенесла и ее все в тот же день. Появилось искушение развернуться и бежать, но Тредэйн остался. Узнать его в подобном наряде невозможно. Впрочем, надолго задерживаться здесь он и не собирался.
— Миледи, — поклонился Тредэйн, — прошу простить Мне это вторжение. Меня пленила ваша игра. Я уже покидаю вас.
— Подождите, — властно попросила она, и колдун послушался. — Вы — доктор Фламбеска? Тредэйн снова поклонился.
— Вы были у почтенного Квисельда? — Ему стало неуютно под пристальным взглядом Гленниан.
— Верно.
— Мне не разрешают… — она осеклась. — Пожалуйста, расскажите, что с моим опекуном.
С опекуном.… В ее голосе слышалась едва ли не любовь. Разумеется, она не знает, даже не подозревает, как на самом деле разворачивались события тринадцатилетней давности…
— Он споткнулся, упал и рассек себе лоб. Повреждение незначительное, нет причин для беспокойства.
— Вы уверены, доктор? Уже некоторое время у него такое настроение…
— Почтенный Квисельд страдает от умеренной меланхолии. Я назначил ему лечение, которое, надеюсь, окажет свое действие.
— Какое лечение?
— Этого, миледи, я вам сказать не могу.
— Да… да, конечно. Я понимаю. Скажите мне только, доктор, я могу что-нибудь сделать для него?
Он едва ли не с болью видел, что девушка неподдельно встревожена. К тому же ее неуютно пронзительный взгляд, казалось, проникает сквозь темные стекла очков. Очень захотелось поскорее уйти.
— Ему нужен отдых и покой. Оберегайте вашего опекуна от беспокойства и сильных переживаний. Долгий отдых от забот полностью излечит его.
— Надеюсь! Спасибо, доктор Фламбеска. Вы очень добры.
— Вовсе нет. А теперь, миледи, с вашего позволения, я…
— Вернетесь на Солидную площадь? — ее лицо оставалось бесстрастным, и она не отводила взгляда. — У вас, кажется, много пациентов?
— Именно так.
— И с каждым днем все больше, насколько я понимаю. Вы ведь недавно в Ли Фолезе?
— Я польщен теплым приемом, который оказан мне здесь.
— Несомненно, вы его заслужили. А до того, как приехали к нам?..
Праздное любопытство? Или нечто большее?
— Я жил и работал там, куда забрасывала меня судьба, по большей части на родине, в Стреле.
— А, судьба! Но вы, конечно же, бывали до этого в Верхней Геции?
— Никогда.
— Это странно…
— Отчего же?
У меня ощущение, что я уже видела вас прежде, а я редко ошибаюсь в таких вещах.
— Вполне возможно, миледи. — Замешательство никак не отразилось на его лице. — Я часто прогуливаюсь по улицам вашего города, отдыхаю в парках, любуюсь на реку. Вполне вероятно, что я попадался вам на глаза.
— Нет, я говорю о другом. Я вспоминаю прошлое, очень далекое прошлое.
— Может быть, в другой жизни? — в его улыбке читалось недоверие.
— Не настолько давно, — сухо возразила девушка. — Когда я была девочкой…
— Я был далеко отсюда, в Эшеллерии. Если только вы не бывали там, вы, несомненно, ошибаетесь. А теперь, миледи, если вы позволите мне удалиться…
— Я не ошибаюсь, — спокойно заметила Гленниан. — Дайте мне еще минуту, и я разгадаю вашу тайну. Память еще ни разу меня не подводила.
Память… Вот его-то уж точно подвела память! Как он мог забыть — одаренный ребенок с поразительной памятью! В девять лет она могла, один раз взглянув на страницу книги, дословно пересказать ее содержание без единой ошибки. Она часто проделывала этот фокус для гостей своего отца, и весьма собой гордилась. Будь проклята ее необыкновенная память!
Нельзя было попадаться ей на глаза. Надо постараться не повторять больше этой ошибки.
— Я бы охотно дождался разгадки, но множество обязанностей заставляет…
— Я замерзла, — резко прервала его Гленниан. Встав от клавесина, она быстро прошла к ближайшему камину.
Очень худенькая, но у нее прекрасная фигура, заметил Тредэйн. И двигается красиво. Только жалуется напрасно, в комнате вполне тепло. Хотя, быть может, тринадцать лет в крепости Нул сделали его невосприимчивым к холоду?
Огонь горел ярко, и поправлять его вовсе не требовалось, но по каким-то известным лишь ей одной причинам Гленниан ЛиТарнграв возилась с заслонкой. Лучше бы она этого не делала. Звякнул металл, и тяжелые клубы дыма повалили в комнату. Гленниан, раскашлявшись, руками отгоняла дым. Очень эффективно! Почему было глупой девчонке не позвать умелого слугу?
Тредэйн бросился ей на помощь, нырнул в черный дым и, кашляя, вслепую нашарил и задвинул заслонку. Дым сразу потянуло в трубу, и огонь вспыхнул ярче.
— Какая я неловкая, — пробормотала Гленниан. — Никак не научусь разбираться в этой домашней механике.
Тредэйн моргнул. Кругом было темно. Сажа плотным слоем покрыла стекла его очков.
— Простите меня, доктор, — извинилась Гленниан. — У меня есть платок, позвольте вам помочь.
— Не нужно, я предпочитаю…
— Чепуха, я просто обязана… — возразила она и быстрым движением сняла с него очки.
Тредэйн с трудом удержался, чтобы не выхватить их из рук девушки. Все равно поздно. Она даже не притворялась, что протирает стекла. Гленниан держала очки в руках, внимательно рассматривая Тредэйна.
— Да, — сказала она.
— Я должен просить вас немедленно вернуть мне мою собственность, — он попытался продолжить игру. — Я страдаю болезнью глаз. Яркий свет причиняет мне боль.
— Сочувствую. Эта болезнь, вероятно, появилась у вас недавно? Потому что у тебя всегда было отличное зрение, Тредэйн, а твои глаза ничуть не изменились. Их трудно забыть, и ты это прекрасно знаешь, раз потрудился спрятать их за очками.
— Должен признаться, ваше обращение смущает меня, миледи, — Тредэйн не изменился в лице, хотя сердце стучало, как сумасшедшее. — Вероятно, я смогу лучше оценить вашу шутку, когда избавлюсь от неприятного ощущения. Будьте так добры вернуть…
— Глаза у тебя не слезятся, даже не покраснели, — хладнокровно заметила Гленниан. — Никаких признаков воспаления, не гноятся, не припухли. Думаю, Тред, с глазами у тебя все в порядке.
— Что за именем вы меня назвали?
— Твоим собственным именем, Тредэйн ЛиМарчборг. Прошло много лет, но я его не забыла.
— Вы забавляетесь за мой счет, миледи. Или заблуждаетесь, я думаю, но это легко разрешимо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62