— Набат говорил с источником при мне, — заявила личность, признанная заместителем Набата и известная как «Председатель» — существо рассудительное, отважное, но хладнокровное в суждениях — истинный вождь заговорщиков. — Источник, имя которого ради как его, так и нашей безопасности должно остаться неизвестным, не присутствовал на Зимнем Восхвалении прошлой ночью, но получил сведения от одного из приглашенных. Мы не первый раз имеем дело с этим человеком, и прежде он всегда оправдывал наше доверие. Поэтому я не вижу причин сомневаться в правдивости его последнего сообщения, которое содержит сведения, способные подорвать единство Трибунала. Баронесса Эстина ЛиХофбрунн, видный член Лиги Союзников, публично призналась в преднамеренном лжесвидетельстве, следствием которого была несправедливая казнь ее первого мужа, благородного ландграфа Равнара ЛиМарчборга, тринадцать лет назад. Не знаю, помнит ли кто-нибудь из вас этот случай…
— Я помню, — перебил Набат. — Отвратительное насилие над справедливостью.
Его поддержал согласный гул.
— Свидетельство баронессы бесценно, — прервал его бесстрастный голос Председателя, — тем более что она добровольно разоблачила себя как обманщицу, косвенно повинную в гибели людей, и главное — как послушное орудие в руках преступного судьи. Никогда прежде столь высокопоставленные особы не делали подобных признаний. Это поразительно само по себе, однако баронесса пошла дальше, обвинив самого верховного судью Гнаса ЛиГарвола Приходится задуматься, сколько свидетелей все эти годы были марионетками ЛиГарвола? Сколько невинных погибло из-за подобных лжесвидетельств? Учитывая все это я вижу в признании Эстины ЛиХофбрунн сильнейшее оружие, когда-либо попадавшее в наши руки — но это оружие возымеет действие, только если ее рассказ станет достоянием гласности. Вы согласны?
Согласие было практически единодушным. Для Мух несколько веских слов из уст Председателя значили много больше, чем гневные крики их страстного вождя. Однако в одном голосе все еще звучало сомнение:
— А с чего бы эта ЛиХофбрунн вдруг решила вывернуться наизнанку за обеденным столом? — вопросил известный упрямец Кирка, у которого недостаток образования в полной мере возмещался природным умом. — Что-то здесь не так.
— Совесть проснулась, — объяснил Набат.
— После того как спокойно спала… сколько бишь… Вроде как тринадцать лет? Что-то плохо в это верится!
— Могу только повторить, что точно пересказал вам заявление этой женщины, — вспыхнув, огрызнулся Набат. — Чего вы еще хотите?
— Может, она и сказала то, что сказала, но сколько в этом правды? — не уступал Кирка.
— А с чего бы богатой и знатной даме возводить на себя клевету? — усмехнулся Набат.
— Может, она свихнулась, — пожал плечами Кирка. — Или просто упилась в стельку. А может, любой ценой вздумала обратить на себя внимание?
— В этом случае, — снова послышался голос Председателя, — признанная союзница Белого Трибунала предстает безумицей или пьяницей, подверженной припадкам бреда. Или же, напротив, ее признание истинно, значит, она солгала под присягой, перед судом. В любом случае ясно, что на ее слова нельзя положиться — а именно на основании показаний этой женщины Белый Трибунал приговорил многих жертв. Я намереваюсь исследовать прошлое баронессы, узнать имена тех, кого она погубила своими доносами, и обстоятельства их гибели. Набрав достаточно материала, я подготовлю статью для публикации. Не стоит упоминать, что мне срочно понадобятся также все сведения о нынешнем положении баронессы. А пока отчет о событиях прошлого вечера уже отпечатан и готов к рассылке.
— Я возьму побольше экземпляров, — заявила Белая Гардения. — У меня два новых распространителя, надежные ребята, подмастерья из…
— Возьмите сколько считаете нужным, — оборвал ее Набат.
На сей раз его резкость была оправданна, потому что Гардения едва не сболтнула лишнее, а имена членов общества следовало любой ценой сохранять в тайне. Имена распространителей, разбитых на дюжины, известны были только старшему каждой дюжины. Сами старшие знали друг друга под вымышленными именами. Настоящих имен сидящих теперь за кухонным столом не знал никто, кроме Местри Вуртца, Набата. Эти имена он зашифрованными хранил в надежном месте, известном только Председателю, что обеспечивало сохранность группы в случае ареста или смерти Набата.
Белая Гардения, покраснев наперекор своему псевдониму, умолкла, не сказав больше ни слова. Набат обвел единомышленников взглядом.
— Все согласны, насколько я понимаю, — предположил он. — Или еще кто-то желает поспорить и пожаловаться?
Желающих не нашлось. Старшие дюжин разобрали пачки листовок. «Мухи» с облегчением покинули своего вождя, расходясь незаметными маленькими группками.
— Подожди, — остановил Набат уходившего последним Председателя. — Задержись ненадолго, надо поговорить.
Отказывать ему было не принято. С минуту Набат молчал, разжигая в себе красноречие, затем потоком полились слова:
Это все слякоть, — он хмуро взглянул вслед ушедшим сообщникам, — им недостает огня, решимости, настоящей убежденности.
— Неправда, — вряд ли кто-нибудь, кроме Председателя, решился бы с такой простотой возразить Набату. — Они по-настоящему преданы делу. Каждый готов умереть под пытками за свои убеждения. И каждый сотни раз доказал это.
— Ты так думаешь? — Набат, казалось, на мгновение воспрянул, но тут же снова погрузился в уныние. — Впрочем, откуда тебе знать. В твоем-то возрасте. Ума и храбрости тебе не занимать, признаю, но вот опыта недостает. У тебя просто не было времени понять, что такое тирания судей. Я, как ты знаешь, многое видел и поплатился за это потерей всего. Трудно поверить, глядя на меня, а ведь я был когда-то в силе. Профессор естественной истории, владелец прекрасного дома, любящая жена и сын… удивительный сын. Я тебе не рассказывал о своем сыне?..
Слушая давно знакомую печальную повесть, Председателю нелегко было сохранять на лице выражение сочувственного внимания. Неподдельное горе старика, бесспорно, заслуживало сострадания, но ведь этот рассказ повторяется из раза в раз уже многие годы. Рано или поздно откажет любое терпение.
На помощь пришла утешительная мысль: пока Набат плачется, старшие спешат к своим участкам. Через пару часов листовки будут в руках разносчиков. Многие начнут разбрасывать их по городу еще до заката: скорость для них — дело чести. Другие, более осторожные и ценящие свою жизнь, дождутся темноты. К утру самое позднее весь Ли Фолез будет знать, что произошло на Зимнем Восхвалении.
— Судьи-убийцы. Кровопийцы. Людоеды. Лицемеры. Тираны… — гремел Набат.
Каждое слово сопровождал рассеянный кивок Председателя. Монолог Набата прервал лишь короткий отрывисты и стук в дверь: два-три-два удара — условный сигнал.
— Что такое? — встрепенулся старик.
— Новости, — ответил вошедший. — Едва успел отойти от Горнила, как услышал. Говорят, тело баронессы ЛиХофбрунн рано утром выбросило на берег ниже Висячего моста. Похоже, самоубийство.
— Пока что ей не пришлось взять свое признание обратно, — это замечание исходило от Председателя.
Трое соучастников переглянулись, и на губах одного из них проскользнула ядовитая усмешка.
— Тем лучше, — заметил Набат.
* * *
— Одну таблетку растворить в дистиллированной воде и принимать после еды, — объяснял доктор.
— В воде? Фламбеска, я не пью воды, — возмутился почтенный Джитц ЛиКронцборг. — Нельзя ли растворять их в вине?
— Нет. Вам придется сократить употребление вина и полностью отказаться от крепких напитков…
— Что?!
— И постарайтесь воздерживаться от жирных паштетов, угрей в остром соусе и особенно от жареных пышек.
— Почему?!
— Доверьтесь мне.
— О, знаю я вас, врачей. Вы просто стараетесь меня напугать. — Ответа не последовало, и ЛиКронцборг добавил с некоторой неловкостью: — Что еще?
— Не повредит немного физических упражнений.
— Это дело вкуса. А не нанять ли молельщика?
— Сколько угодно, если вам доставляет удовольствие их слушать. Однако не пренебрегайте моими советами. В противном случае ваш кишечник, и без того перегруженный, открыто взбунтуется. А его бунт, поверьте, не доставит вам удовольствия.
— Не преувеличивайте, доктор, — почтенный ЛиКронцборг говорил без особой убежденности. Ответа снова не последовало, и он робко протянул руку к пузырьку с зеленоватыми таблетками. — Одну после каждой еды? Растворять в воде?
Доктор кивнул.
— И обязательно в дистиллированной?
— По крайней мере — в кипяченой.
— Не слишком-то я вам доверяю. Но попробую, ладно.
— Загляните снова через месяц.
— Хм-м. Возможно. Не пить крепкого? Совсем? И с чего бы это? Ну, посмотрим… — выбравшись из кресла, Джитц ЛиКронцборг сунул пузырек в карман и заковылял к двери.
Тредэйн проводил взглядом последнего пациента. Надежды мало, но случалось, пациенты удивляли его неожиданными проявлениями здравого смысла.
Дверь за почтенным ЛиКронцборгом закрылась. Тредэйн вздохнул. Он снова один, но одиночество больше не приносило ему покоя. Как только прерывалась череда пациентов, мысли снова возвращались в тревожное русло. Слишком уж часто вспоминался Тредэйну Сущий Ксилиил, светящиеся пылинки, пересыпающиеся в стеклянной камере, ужасное будущее, избранное им для себя, а теперь — еще и леди Эстина и его не принесшая радости победа над ней.
Справедливость. Тредэйн покачал головой. Не стоит об этом. Просто засиделся он, вот в чем дело. Целый день в комнате. Надо бы прогуляться, сменить обстановку, заняться чем-нибудь. Зимой рано темнеет, и на улице уже смеркается. В «Разгоняющей Туман», красивой и дорогой таверне по соседству с Солидной площадью, все столики, конечно, заняты. Люди, лица, разговоры. Вино и еда. Скорее всего, он застанет там и Джитца ЛиКронцборга, запивает коньяком жирные пышки.
Поднявшись, Тредэйн вышел из комнаты. Однако из дома выбраться не удалось: дорогу ему преградил Айнцлаур.
— Видели, доктор? — домовладелец протянул ему пару листков бумаги. — Да нет, конечно, не видели, вы ведь весь день провозились со своими симулянтами. Первая оказалась на ступенях рано утром. Вторая появилась около полуночи, как прочитал, едва сдержался, чтобы не броситься к вам — так меня все это изумило! Эта баронесса, о которой здесь написано — она ведь побывала у вас — Приходила пару недель назад. Я запомнил ее имя. Да и трудно забыть, такую бучу она тут устроила. «Вы знаете, кто я такая?!» Тогда-то я не знал, зато теперь уж век помнить буду. Говорю вам, доктор, это она самая! Вы только посмотрите!
Тредэйн быстро просмотрел листовки, украшенные знакомым узором из крылышек мух. В одной содержался отчет о Зимнем Восхвалении, которое он сам наблюдал колдовским зрением. Все произошедшее в зале торжеств было описано в точности. Вплоть до момента, когда баронесса Эстина ЛиХофбрунн выбежала из зала, не упущено ни одной подробности. Несомненно, сведения были получены от кого-то, присутствовавшего на торжестве. Вероятно, листовка была отпечатана спустя всего несколько часов после завершения банкета, когда еще не было известно о самоубийстве Эстины, а возможно, и сама она была еще жива. Любопытно.
Анонимный автор статьи не ограничился беспристрастным изложением событий. Мухи никогда не занимались пустыми сплетнями, и сенсационное саморазоблачение Эстины предоставило им богатый материал для рассуждений. Автор не упустил случая привлечь внимание читателей к логическим выводам о нечистоплотности, жестокости и общей ненадежности судебной процедуры.
…Белый Трибунал, — читал Тредэйн,— созданный для защиты граждан Верхней Геции, ныне преследует прямо противоположные цели. Опасность колдовства, как предполагается, угрожающего жизни и благополучию каждого человека, вряд ли сравнима с опасностью, исходящей от суда, призванного искоренять колдовство. Созданный на благо человечества, Белый Трибунал заботится исключительно о собственном благе, ради которого его судьи готовы поступиться и справедливостью, и порядочностью, и гуманностью. Однако не следует забывать, что воля общества, так долго дремавшая, обладает властью положить конец существованию Белого Трибунала в любой день и час…
Недурно. Хотя, конечно, карикатуры более понятны простонародью.
— Эти Мухи когда-нибудь доиграются. Они еще будут мечтать о котле, когда до них доберутся, — заметил Айнцлаур. Тредэйн молча кивнул и перешел ко второй листовке, очевидно, составленной на несколько часов позже и описывающей мокрую смерть баронессы Эстины ЛиХофбрунн.
Итак, она утопилась. После беседы с самозваным доктором Фламбеской она в одиночестве ушла в туман. Теперь никто не узнает, о чем она думала, блуждая по городу. В конце концов, случайно или намеренно, женщина вышла к Висячему мосту. Быть может, постояла там, а может, решилась сразу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62