В этом здании все горело и пылало, искушало и совращало, кокетничало и несло угрозу (конфликты из-за внимания женщин Уберфюрер находил самыми естественными из конфликтов, существующих на земле), двигало стройными бедрами и опаляло взглядом из-под длинных, как полярная ночь, ресниц.
- Как ты здесь оказался? - спросил Иван.
- Не помню, - Уберфюрер мучительно пытался нащупать ускользающие воспоминания и натыкался каждый раз на одно и то же - на пустоту. Все, что начиналось с момента "Вперед!" и прыжка его в тоннель - исчезло, в потаенном чулане памяти не было ни одной вещицы - только темнота. Амнезия, поставил сам себе диагноз Уберфюрер и на этом успокоился. Посттравматическая. Вот и ладно.
- А здесь - это где? - спросил он ради интереса. В принципе, какая разница, откуда начинать новую жизнь?
- Новая Венеция. Где-то рядом с Горьковской. А что, ты совсем ничего не помнишь?
- Помню только, что когда очнулся, ссал на гермуху.
Иван поднял брови.
- С заброски?
Старая примета - отлить на гермодверь. На удачу.
Уберфюреру хотелось сказать - нет, чисто отлить захотелось, но он сказал:
- Похоже. Может, у меня сотрясение?
- Смотри мне в глаза, - Иван прищурился. - Ага. Нет, зрачки одного размера. Скажи: прыжок с подвыподвертом. Только быстро.
- Офигевающая прохрень, - сказал Уберфюрер быстро. - Выхухоль, нахухоль, похухоль. Синхрофазотрон. В рамках банальной эрудиции… Да нет, все в норме, брат.
- Ага, - Иван кивнул. Посмотрел на Уберфюрера с каким-то отрешенным выражением на роже. Странный он вообще, подумал Убер. Клево.
- Мы Восстания взяли? - все-таки кое-что он помнит.
Иван помедлил.
- Ну как тебе сказать… взяли.
Лицо у него стало - выразительней некуда. Уберфюрер почесал затылок.
- Так где мы, брат? - спросил он.
- На Горьковской. Вернее, в перегоне от Горьковской до Невского проспекта.
- Как это? - удивился скинхед. - Тут же тоннель должен быть завален!
- Да, Убер, - сказал Иван. - По башке… или что у тебя там, тебя крепко приложили, если даже этого ты не помнишь. Сам-то ты как сюда попал, по-твоему? А? Ну-ка… - диггер вдруг насторожился, наклонился вперед. - Покажи руку!
- Чего?
- Да не эту… другую! Ногти твои где? - Иван поднял взгляд, посмотрел ему в глаза. - Да, брат.
Уберфюрер наклонил голову, посмотрел. Вздрогнул. Левая рука была недавно зажившая, с уродливыми кусками розового мяса вместо ногтей. Уцелел ноготь только на большом пальце. Дела. Уберфюрер сжал руку в кулак, разжал. Где это меня так? От усилия вспомнить опять заболела голова.
- Кто тебя так? - спросил Иван.
Найду, кто это сделал, - Убер сжал зубы, - яйца вырву плоскогубцами. Медленно.
Он пожал плечами. Месть - это личное. Потом сказал:
- Не помню, брат. Да это уже неважно. Верно?

* * *
Он проснулся оттого, что рядом кто рядом был.
Иван осторожно открыл глаза. Ага, вот ты где. Диггер вынул нож, подаренный стариком. Взял его обратным хватом, спрятав лезвие за запястье. Одно название, что оружие. Вот раньше у него был нож как нож. Даже с небольшой тварью можно справиться. Или, например, Уберфюреровский кукри - почти топор…
Некто неизвестный, наглец такой, залез в Иванову сумку. И что-то там искал. Возможно, смысл жизни, подумал Иван с иронией. Или пожрать.
Иван мягко перетек за спину наглеца, присел на корточки.
- Эй, - тихо позвал он. - Ты кто?
«Наглец» повернул голову, увидел Ивана. Испуг плеснулся в больших круглых глазах… и вдруг растаял. Его место заняла радость. Рот раскрылся…
- Командир!
Ну, блин. Иван выпрямил спину, встал.
- Ты что здесь делаешь? - он почти не удивился. Ну что за жизнь, плюнуть некуда, везде знакомые лица…
Перед ним сидел наследный, потомственный мент Миша Кузнецов. Только уже без «макарова» и с подбитым глазом. Иван только сейчас заметил, что одежда у того порвана, а руки в цепях.
Вот уж война раскидала, так раскидала.
- А профессор где? - спросил Иван, уже догадываясь, что так просто он теперь не отделается.
- Не знаю, - сказал Кузнецов. - Он от меня это… убежал.
Мда. Поручи дураку…
Кузнецов сопровождал Водяника по тоннелю на Гостинку. Профессор не был особо этим доволен, злился, даже кричал. Но Кузнецова не прошибешь - молодой мент упорно выполнял поставленную задачу. Так и шли они с профессором, то ругаясь, то обиженно молча, почти до Гостиного Двора… и тут Проф напоследок выкинул фокус. Кузнецов только отвернулся - а Водяника и нет. Как испарился. Миша сунулся в какой-то коллектор, тот вывел в другой коллектор. А там в тоннель.
Кузнецов понял, что заблудился.
А потом решил спросить дорогу у каких-то челноков…
Спросил.
Очнулся уже здесь - в цепях. Оказалось, что должен некую сумму, а расплатиться не может. Так и стал Кузнецов рабом, или как у них здесь называется?
Долговой, сказал Миша.
- Что будем делать, командир? - Кузнецов смотрел вопросительно. - Меня за побег хозяин забьет.
Если бы я знал. Да что за судьба у меня такая? Иван выпрямился.
- Командир?
Оставить тебя здесь и кукуй дальше. А я доберусь до Василеостровской, разберусь там с делами и вернусь. Вот что надо сказать.
Или - извини, придется выбираться самому. Пора взрослеть, мальчик.
Шипение динамиков.
В голове зазвучал хриплый ужасный голос Тома Вэйтса. С пятницы лабаю этот блюз…
Любимая музыка Косолапого.
- Командир? - в голосе звучало отчаяние.
Иван дернул щекой. Скулы затвердели так, словно он вложил за щеки бильярдные шары.
- Жди меня здесь, Миша, - сказал Иван. - Я скоро вернусь. Никуда не уходи.
Кузнецов радостно заморгал. Вот так у нас продвигается воспитание хомячков. Мы кормим их мечтами. Они жиреют, становятся легче воздуха и улетают за край мира. В Австралию, куда, как говорят, не добралась Катастрофа. Мы все живем в противогазах с розовыми стеклами.
Куда он, интересно, уйдет в своих цепях?
Иван резко повернулся на пятках и пошел вперед.
Пока он еще не знал, что будет делать. Но что-то будет - это точно. Проклятая станция.
Проклятое метро. Проклятая жизнь.
Шагая по помостам, он пересек основной причал, где выгружались садки. Гвалт и крики. Бьющиеся в сачках черные гибкие тела. Смотри ты, у них и зубы есть. Иван остановился посмотреть. Толстый местный в пропаленом на спине, в цветную полоску, махровом халате, вытянул руки и, напрягшись как пружина, вытягивал сачок - вода выливалась из сетки, угри выгибались и раскрывали узкие пасти.
У диггера на глазах тощий парень, вытаскивая сачок, не удержался - пошатнулся, начал терять равновесие, сделал два шага к краю причала - раз. Лицо его помертвело. Иван даже отсюда, с десятка метров, видел его огромные круглые глаза. Иван автоматически перешел на бег. Парень уже падал, заваливался вниз…
- Отпускай! - кричали ему. Парень не слышал. Иван мчался, рефлекторно меняя путь, перепрыгивая корзины, где бились или вяло выгибали черные спины такие же угри. Парень, наконец, сообразил, выпустил сачок - но уже поздно. Он потерял равновесие. Вода под ним взбурлила от жадных угриных пастей…
Иван в отчаянии прыгнул через угол, чтобы не обегать такой важный для него отрезок пути.
Парень падал. Иван видел - хотя физически не мог этого разглядеть - как клацают мелкие острые зубы у лодыжки парня, вырывают кусок из черной штанины. В следующее мгновение Иван выставил руку. Пальцы ударили в плечо парня, схватили ткань рукава. Рывок, чуть не вывернувший сустав. Иван приземлился боком, на больную сторону - вспышка! - автоматически согнул колени, уходя в перекат. Не ушел до конца, парень шлепнулся на спину на помост и сработал как тормоз. Иван с размаху приложился левым боком об доски.
Вспышка боли.
Молния рассекла пространство на отдельные ломаные осколки.
Блин! Иван лежал, пережидая пульсацию боли в ребрах. Нет, не дают его ране зажить как следует. Лежал и думал о розовых облаках. Причал под ним мягко покачивался. Иван чувствовал, как снизу в дерево долбятся жадные морды угрей.
- Ты живой? - его тронули за плечо.
- Смотря… - Иван перевернулся на спину. Новая вспышка боли. - Смотря, кто спрашивает.
Перед ним реяла белая круглая луна - в призрачном ореоле. Сейчас слегка влажно и легкий туман. Неужели я наверху? - подумал он.
Луна то приближалась, то удалялась. Наконец, замерла. Иван откинулся, прикрыл глаза. Хорошо лежать.
Открыл.
- Таня? - в следующее мгновение он сообразил, что нет, не Таня. Но тоже очень красивая. И совсем другая. Губы девушки шевельнулись, но Иван не понял ни слова.
- Сейчас, - сказал он и начал подниматься. Его мягко уложили обратно. Иван постарался сосредоточиться, направить внимание в одну точку.
- …пройдет. - вот, почти получилось. Нет.
Извини, Миша. Кузнецову придется подождать.
Иван опять начал вставать. На этот раз мягкое сопротивление женских рук (а легко отличить), было легче. Иван усилием воли преодолел звуковой барьер и встал. Нога болела, но терпимо. Хуже, что ребра опять дали о себе знать.
Пуля Сазонова ударила в бронепластину, чудом не задев жизненно важные органы. Возможно, так и поверишь в судьбу.
Ага, ага. Живи в противогазе с розовыми стеклами.
- В порядке?
Иван поднял голову. В первый момент его насквозь пронзило ощущением красоты девушки, словно весь организм отозвался на определенную ноту. Косолапый говорил, что был такой чудак, он называл любовь «настройкой». Люди сходятся вместе не потому, что так получилось, а потому что настройка совпала. Как есть консонанс и диссонанс - когда вместе две ноты звучат хорошо, и когда совсем не звучат. И ничего с этим не поделаешь. Можете назвать это судьбой…
Бог - великий настройщик. Ага, ага.
То- то несколько миллиардов инструментов сгорело в той Катастрофе. Что, скажем прямо, несколько уменьшило состав оркестра.
- Это ты, что ли, меня вытащил? - теперь перед диггером стоял тощий парнишка, насупленный, и говорил несколько грубо - на вкус Ивана. - На фига?
- Понятия не имею, - честно сказал Иван. Двинулся взглядом дальше - девушка-луна стояла левее паренька, но так близко, словно он ей близкий человек. Любовник? Иван покачал головой. Не так стоят. Не то напряжение между ними. Не то звучание.
- Я же говорил, - паренек обратился к девушке. - он псих.
- Артем! - одернула его та. Улыбнулась диггеру. Улыбка ее звучала так, словно они с Иваном давно знакомы. Чистый белый звук.
- Простите моего брата, - сказала девушка. - И спасибо вам огромное.
- Думаю, ваши угри со мной не согласятся, - сказал Иван. Он слышал свой голос словно со стороны. - Я оставил их без ужина. Хотя, прямо скажем, - он измерил парня взглядом, - не самого обильного. Но все-таки.
Парень дернулся, девушка засмеялась: звонко.
Вот такие дела, Иван.
- У вас хороший смех, - сказал диггер, глядя на нее. - Хороший смех бывает только у людей с чистым сердцем. Как вас зовут?
- Лали.
- Как?
- Ла-ли. Грузинское имя.

* * *
Обитали они с братом на маленьком островке - примерно в метрах трех от большого острова. Лали потянула за веревку, выдвинула доску и положила ее так, чтобы получилось подобие моста. Путь готов. Иван с сомнением посмотрел на узкую полосу дерева, под которой плескалась черная опасная вода.
Лали перешла, практически не глядя. Иван заворожено смотрел, как двигаются ее ноги под юбкой, потер подбородок. Очень… ловкая. Потом решился и неуклюже перебежал по доске сам.
Теперь они сидели в их маленькой хижине (где-то за спиной Ивана тихонько тикали часы), и Лали угощала его чаем.
- Что мы можем для вас с братом сделать?
- Вы? - Иван посмотрел на нее. Он думал, девушка засмущается… Ничего подобного. - Может, это мне надо вам помочь?
Паренек сжал кулаки, лицо подергивалось.
- Нашелся помощник, - буркнул он и вышел из палатки.
- Не обращайте внимания на моего брата, - сказала она. - Он последнее время сам не свой. Он был на ярмарке на Садовой-Сенной и там ему разбили сердце.
- Сочувствую, - сказал Иван. - Это бывает. Необязательно на ярмарках, но бывает. И что произошло дальше?
Лали улыбнулась.
- Дальше она уехала, а он заочно ревнует к ней всех мужчин старше двадцати и моложе столетнего старца. Она назвала его мальчиком, понимаете?
Еще бы, подумал диггер. Мы такого не прощаем.
- У тебя интересное лицо, - сказал Иван, переходя на «ты».
Девушка улыбнулась.
- Я наполовину грузинка, - пояснила она. - А мой брат наполовину русский. Поэтому он такой бука. - Пейте, - она протянула Ивану кружку. - Ему хочется быть или грузином или русским, посередине его не устраивает. Это он так говорит. Но на самом деле тут виновата женщина.
- Кто она?
Лали наклонилась к Ивану. Ее длинные волосы коснулись его щеки.
- Ведьма, - шепнула Лали. Ивану стало щекотно ухо. У нее был прекрасный чистый тон. Настоящее звучание. Юная, но уже женщина. Не потому что успела ей стать, а по внутреннему ощущению самой себя. Девушка ждет мужчин, а женщина ими правит. И подчиняется. Но правит.
Грузинская принцесса, подумал Иван.

* * *
После ужина (тот же самый угорь, тушеный в каких-то темных, чуть отдающих кисловатой остротой, листьях), Лали принесла чай. Иван сидел, смотрел на нее - не все время, а словно держал в поле внимания, как в дигге все время держишь напарника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61