Ностальгический вкус. Словно ему опять двадцать с чем-то, он сидит в руддворе и метает тушенку. После заброски на него всегда накатывал дикий голод.
И жажда.
Да, жажда. Сейчас бы немного темного пивка. Трезвыми тогда по тоннелям никто не ходил, моветон-с. Идешь и смотришь, где, чего и как. Экстрим. Да и вообще - он отправляет в рот следующую порцию, задумчиво жует - кому-то надо было увидеть все это собственными глазами…
Кто же знал, чем все в итоге обернется?
Пригодились и санузлы, и гермы, и фву-шки, и дизеля.
Тогда ходил и думал - интересно, как все это будет выглядеть, если заработает…
Все заработало. Хотя лучше бы не.
Жаль только, увидеть не удалось.
Он вздрагивает, неловкое движение, и следующий кусок вылетает из ложки. Твою маму!
Для того чтобы увидеть - нужны глаза.
А с глазами вышла фигня.
Но зато по звуку он теперь легко определяет, куда упал кусок мяса. Эхолокация не хуже, чем у летучих мышей.
А в память намертво вбиты схемы тоннелей, бункеров, коллекторов и развязок. Мысленно ткни пальцем, и развернется карта. Вот туда бы сходить… и сюда, там теперь открыто наверняка… и еще здесь бы посмотреть…
Но что теперь увидишь? Он сидит некоторое время, не в силах пошевелиться. Чертовы глаза. Как глупо. Глупо и обидно вышло…
Проходит минута, другая. Наконец спина его распрямляется. Снова мерный стук ложки по жести. Звук работающих челюстей.
Завтрак туриста, блин.
Завтрак диггера.
* * *
«Петербург… Ленинград, то есть - самый несоветский город Советского Союза. Его в этом смысле может переплюнуть только Таллинн. Две «н» на конце. Вот такая фигня».
Так, кажется, говорил Косолапый?
Ленинградская готика.
Зыбкость, серость, слякоть, туман, неопределенные, размытые контуры, мелкий дождь. Выплывающие из тумана дома. Выцветшие фасады. Статуя Медного всадника на громовом камне.
Гуляющий по ночам бронзовый Пушкин.
Забитый, теперь даже ночью, Невский проспект. Брошенные сгнившие иномарки.
За серым, наплывающим волнами туманом скрывается нечто страшное…
Иван идет по Невскому, считая кофейни.
Один. Кофейня "Cafemax".
Два. Кофейня «Шоколадница». Обязательно закажите блинчики.
Кофейня "Идеальная чашка". Оранжевые столики застыли в темноте. Забытый кем-то зонтик до сих пор висит на накренившейся вешалке.
Далекое «ррр-гав» вдалеке. Тающее эхо. Зловещая громадина Казанского собора - с крыльями, обступающими с двух сторон, берущими в гулкий сырой капкан.
Дин- дон, дин-дон.
Царь Петр Алексеевич:
«Быть на сем месте городу великому»…
Затянутое серой пеленой низкое небо. Вершина Казанского собора тонет в тумане.
Растрескавшийся, выгнутый серый асфальт под ногами, пробитый здесь и там бело-серыми побегами. С крыши падает камешек. Грохот водостока. Движение в тумане - нет, да. Да, там что-то движется, за пеленой, далеко отсюда. Огромное…
Когда Иван смотрит на фасады домов, ему кажется, что он не различает цвета.
Мы все уже умерли.
Том Вэйтс, звучащий в мертвой тишине заброшенной кофейни. Питерский сырой блюз дождливой ночи Невского проспекта…
Белая толстостенная чашка на толстом блюдце. Внутри черная высохшая корка. Рядом на столе - забытый пакетик сахара. Бумажный, с надписью «СЛАДКО»…
Оранжевая салфетка.
С пятницы лабаю этот блюз
То держусь то сука снова нажрусь
Сколько лет я бьюсь и бьюсь об эти стены головой -
Они все уже соленые на вкус
Хриплый ужасный голос Тома Вэйтса звучит у Ивана в ушах. В мертвом тишине потрескивают миллирентгены, и гамма-излучение проходит сквозь тонкие стены.
Эхо.
Иван стоит на улице и слушает радиоактивный блюз.
У него в руке двуствольное ружье.
Он идет по Невскому, обходя машины. Почти все дома без окон, скалятся темными провалами - мрачный жутковатый Петербург смотрит на Ивана слепыми глазами. Он стар. Он безумен. Он ужасен.
Он беззубый старый негр-блюзмен в пожелтевшей манишке.
У Ивана в руке двустволка иж-43КН. Он поворачивает рычаг - щелк, переламывает стволы - тускло блестят капсюли. Двенадцатый калибр. Патроны - крупная картечь. Останавливающее действие с продлением боли.
Иван смотрит на капсюли - чистые, яркие - и защелкивает ружье. С четким стуком стволы встают на место. Иван взводит курки - один, второй. Чик, чик. Это не настоящие курки, они просто взводят боевые пружины. Но все равно это прекрасное ощущение.
Иван проходит мимо книжной лавки. Здесь, на Невском, их много - на каждом углу. Или примерно через дом. Кофейни и книжные магазины. Иногда одежда. Словно до Катастрофы в Питере ничем другим не занимались - кроме чтения книг за распитием кофе, а одежду выбирали, исходя из цвета поблекших фасадов.
Еще магазин. Разбитая витрина, пластиковый манекен с бусами на шее. Белая рука лежит отдельно. На ней фиолетовый браслет.
Феньки. Фенечки.
Иван переходит улицу, лавируя между машинами. Это был насыщенный день - день, когда все закончилось. Теперь машины стоят. Их сотни. Тысячи. Мертвые, любопытные, с хозяевами на сиденьях. Он обходит белую «шкоду» (на месте водителя сидит скелет, откинув голову) и встает на поребрик. Впереди, за железным забором, если обойти его справа, будет вход на станцию Площадь Восстания. Круглый вестибюль с башенкой и шпилем. Смешной, как присевший карлик.
Некогда темно-горчичные стены потемнели, они только слегка выступают из окружающей серой мглы - туман ложиться мягким подбрюшьем на круглую крышу наземного вестибюля.
Иван поднимает голову - над зданием метро возвышается пятиэтажное здание с надписью гигантскими белыми буквами "ГОРОД-ГЕРОЙ ЛЕНИНГРАД".
Часть букв отвалилась.
Какое совпадение, думает Иван. То же самое произошло и с моей жизнью.
- Иван, - слышит он.
Поворачивает голову. Что ж… - думает он. - я почти не удивлен.
- Иван, - говорит Косолапый. - Проснись, Иван.
- Зачем? Я умер, - говорит он. - Я знаю, что я умер. Меня завалило взрывом на Приморской. А потом мне снилась война. Смерть. Жестокость. Предательство. Станция цвета крови. Ржавеющий в заброшенном бомбаре дизель. А теперь я вижу тебя. Возможно, это самая последняя из моих самых последних наносекунд жизни. Кислородная смерть мозга, правильно?
- Нет, - говорит Косолапый. - Все это было на самом деле.
Иван некоторое время обдумывает его слова, потом говорит:
- Я не хочу возвращаться.
- Надо, Иван. Надо.
* * *
Первое, что он увидел, открыв глаза - голубой свет. Это оказался единственный хороший момент, потому что свет отражался от лезвия ножа.
Вот это я попал.
Тесак был огромный, ржавый, покрытый темными разводами. Ивану даже показалось, что он может различить присохшие к металлу волоски… Ну, Сазон! Блин, даже застрелить не может толком, подумал Иван с удивлением. Еще диггер называется…
- Вку-усный, - сказал лысоватый гнильщик. - Ты наверняка вкусный.
А сейчас меня съедят.
- П-по… - Иван попытался отодвинуться от непрошенного «гурмана». - Да пошел ты.
Тесак взлетел…
- Вы какого черта здесь делаете? - раздался хриплый сильный голос.
Гнильщик повернулся, открыл рот… поднял фонарь.
Из темноты надвигалось нечто - огромное и седое. И огромное и седое было в раздражении.
Гнильщики переглянулись. «Гурман» опустил заржавленный тесак, втянул в плечи неровную, в странных пятнах, голову. Повернулся к остальным - их было пятеро. Трое мужчин и две женщины. Правда, различия между ними были самые минимальные. Воняющие на все метро груды тряпья и злобы.
- А ну, съебались из кадра! - старик двинулся прямо на них.
К удивлению Ивана, гнильщики, глухо ворча, отступили. Старик сделал шаг, второй. При ходьбе он опирался на огромный ржавый костыль, обмотанный почерневшей изолентой. Седая грива воинственно колыхалась на его плечах. Ричард Львиное сердце.
Ну, или псих.
- Ушибу - мало не покажется, - предупредил старик. - Вы меня знаете.
Гнильщики заворчали. Начали расходиться в стороны, чтобы охватить его кольцом. Классическая тактика стаи собак Павлова.
Старик взмахнул рукой…
Свист воздуха.
Огромный ржавый костыль ударил гнильщика в грудь. Раздался звук, словно что-то сломалось. И при этом не костыль. Гнильщика отбросило метра на два, он упал на спину и глухо застонал.
Однако, подумал Иван. Старик с необыкновенной ловкостью двинулся к потерянному оружию. Ближайший гнильщик бросился на перехват - получил коленом в пах и откатился, завыл. Третьему нападавшему старик с размаху врезал локтем по зубам.
Остались женщины. Злобные, как крысы.
Старик наклонился, продолжая смотреть куда-то в сторону. Сделал рукой странное движение, словно пытаясь найти костыль на ощупь.
Нащупал, выпрямился. Взмахнул костылем. Жуткий свист рассекаемого воздуха.
- Ну, кто на новенького?
Иван выдохнул. Гнильщики позорно бежали, забыв фонарь. В тусклом свете Иван видел только старика. И слышал топот удаляющихся шагов.
- И заебали ломать мой ВШ! - заорал старик вслед гнильщикам. Иван снова удивился, до чего тот огромный. Два метра как минимум. Вот еще одно заблуждение развеялось. Словно калеками могут быть только маленькие люди.
В ответ из темноты долетели различные эмоциональные возгласы. Что-то про "хорошего человека энигму".
- Они… кхм, кхм, - Иван откашлялся. - Они вас знают?
В старике чувствовалась огромная сила - и бешеный темперамент. Того и гляди раздолбает что-нибудь от избытка чувств. Такой компактный передвижной вулкан на одном костыле.
- Хех. Да меня тут каждая собака знает, - сообщил старик. Глаза его смотрели над плечом Ивана. Диггер покосился - да нет там никого. Что он там увидел?
- Собака? Павловская, что ли? - переспросил Иван. Спохватился: - Черт! Без обид, дед, сорвалось с языка.
- Кто тебе дед? - удивился старик. - Я?
Иван хотел ответить, но не успел. Старик мгновенно наклонился и положил ладонь ему на лицо. Шибануло запахом изоленты и застарелого пота. Пальцы старика ощупали нос, щеки, лоб Ивана, небритый подбородок. Блин, дед! Иван попытался отодвинуться, но сил не было. Его дернули за ухо. Иван поморщился.
- Полегче, - сказал он.
Старик приблизил к нему свое лицо. Глаза были белые, без зрачков, и смотрели над головой диггера.
- Что ты там бормочешь?
И только тут Иван сообразил, что его спаситель слеп.
* * *
Синее пламя спиртовки било в донышко закопченной кастрюли.
- И вот тогда Федор мне позвонил, - сказал старик.
- Позвонил? - удивился Иван.
- Телефон.
Старик помешал ложкой варево. Иван даже отсюда чувствовал резкий запах горящего сухого спирта и вкусный, вытягивающий желудок, аромат варева. Грибная похлебка. В животе у Ивана настойчиво забурчало.
- Я когда с ним связался, - сказал старик, продолжая садистки помешивать похлебку. Иван сглотнул слюну. - тоже подумал, что глюки у меня. Я в своей жизни наркотики всякие пробовал, но тут был какой-то очень яркий приход.
Иван повел головой.
Только не рассказывайте мне про «приход». Перед вами фактически отец галлюциногенной бомбы…
- С кем связались-то? - переспросил он.
- С Федором. Я разве не сказал? Федор Бахметьев его зовут, он там живет…
- Где? - кто-то из нас точно бредит.
- На ЛАЭС. Ленинградская атомная станция, не слышал разве?
Приехали. Иван откинулся, заложил руки за голову. Похоже, «яркий приход» у старикана до сих пор не закончился.
- Я о них много знаю. У меня отец строил атомные станции, - сообщил старик. - Я в детстве играл с чертежами РБМК.
- А что это?
Старик пожал плечами.
- Реактор. Чернобыльская модель. Практически один в один с ленинградским. Только питерский помощнее будет.
Н- да.
День ото дня все интереснее жить. То в тебя стреляет лучший друг, то с реактора звонят…
- Какой телефон-то? - спросил Иван.
- Чего?
- Я говорю: по какому телефону вы с ним говорили?
- Вон на там, на столе, в комнате. Красный такой.
Иван с трудом поднялся. Голова кружилась.
Еле- еле, по стеночке, добрел до двери, толкнул ее. Скрип.
На столе действительно стоял телефон. Только совсем не красный. И даже не зеленый. Иван покосился на старика - тот достал белый пластиковый пузырек, открыл и начал солить варево. Вкусный запах не давал Ивану сосредоточиться и подумать. Черт.
Желудок опять сжался. Иван практически слышал, как тот рычит.
Успеешь, диггер. А пока действуй.
Иван рывком добрался до стола, плюхнулся на стул. Посидел, пережидая головокружение. Когда комната вокруг перестала уплывать, оглядел стол.
На нем стоял единственный телефон. Из матово-серой пластмассы, со следами пальцев на слое пыли.
Давненько им не пользовались, похоже.
И тут только до Ивана дошло. Старикан-то слепой! Все шутим на старости лет.
Иван снова посмотрел на телефон. Не работает - зуб даю. Не ра-бо-та-ет. Может, старику действительно звонили с ближайшей станции? Может, он того - родственник какого-нибудь главного коменданта? И ему провели отдельную линию. Угу.
Но, в общем-то, куда логичней версии о звонке с ЛАЭС.
Иван взялся за трубку, пальцы обхватили гладкую пластмассу. Помедлил секунду. А вдруг действительно ответят? Что я им скажу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
И жажда.
Да, жажда. Сейчас бы немного темного пивка. Трезвыми тогда по тоннелям никто не ходил, моветон-с. Идешь и смотришь, где, чего и как. Экстрим. Да и вообще - он отправляет в рот следующую порцию, задумчиво жует - кому-то надо было увидеть все это собственными глазами…
Кто же знал, чем все в итоге обернется?
Пригодились и санузлы, и гермы, и фву-шки, и дизеля.
Тогда ходил и думал - интересно, как все это будет выглядеть, если заработает…
Все заработало. Хотя лучше бы не.
Жаль только, увидеть не удалось.
Он вздрагивает, неловкое движение, и следующий кусок вылетает из ложки. Твою маму!
Для того чтобы увидеть - нужны глаза.
А с глазами вышла фигня.
Но зато по звуку он теперь легко определяет, куда упал кусок мяса. Эхолокация не хуже, чем у летучих мышей.
А в память намертво вбиты схемы тоннелей, бункеров, коллекторов и развязок. Мысленно ткни пальцем, и развернется карта. Вот туда бы сходить… и сюда, там теперь открыто наверняка… и еще здесь бы посмотреть…
Но что теперь увидишь? Он сидит некоторое время, не в силах пошевелиться. Чертовы глаза. Как глупо. Глупо и обидно вышло…
Проходит минута, другая. Наконец спина его распрямляется. Снова мерный стук ложки по жести. Звук работающих челюстей.
Завтрак туриста, блин.
Завтрак диггера.
* * *
«Петербург… Ленинград, то есть - самый несоветский город Советского Союза. Его в этом смысле может переплюнуть только Таллинн. Две «н» на конце. Вот такая фигня».
Так, кажется, говорил Косолапый?
Ленинградская готика.
Зыбкость, серость, слякоть, туман, неопределенные, размытые контуры, мелкий дождь. Выплывающие из тумана дома. Выцветшие фасады. Статуя Медного всадника на громовом камне.
Гуляющий по ночам бронзовый Пушкин.
Забитый, теперь даже ночью, Невский проспект. Брошенные сгнившие иномарки.
За серым, наплывающим волнами туманом скрывается нечто страшное…
Иван идет по Невскому, считая кофейни.
Один. Кофейня "Cafemax".
Два. Кофейня «Шоколадница». Обязательно закажите блинчики.
Кофейня "Идеальная чашка". Оранжевые столики застыли в темноте. Забытый кем-то зонтик до сих пор висит на накренившейся вешалке.
Далекое «ррр-гав» вдалеке. Тающее эхо. Зловещая громадина Казанского собора - с крыльями, обступающими с двух сторон, берущими в гулкий сырой капкан.
Дин- дон, дин-дон.
Царь Петр Алексеевич:
«Быть на сем месте городу великому»…
Затянутое серой пеленой низкое небо. Вершина Казанского собора тонет в тумане.
Растрескавшийся, выгнутый серый асфальт под ногами, пробитый здесь и там бело-серыми побегами. С крыши падает камешек. Грохот водостока. Движение в тумане - нет, да. Да, там что-то движется, за пеленой, далеко отсюда. Огромное…
Когда Иван смотрит на фасады домов, ему кажется, что он не различает цвета.
Мы все уже умерли.
Том Вэйтс, звучащий в мертвой тишине заброшенной кофейни. Питерский сырой блюз дождливой ночи Невского проспекта…
Белая толстостенная чашка на толстом блюдце. Внутри черная высохшая корка. Рядом на столе - забытый пакетик сахара. Бумажный, с надписью «СЛАДКО»…
Оранжевая салфетка.
С пятницы лабаю этот блюз
То держусь то сука снова нажрусь
Сколько лет я бьюсь и бьюсь об эти стены головой -
Они все уже соленые на вкус
Хриплый ужасный голос Тома Вэйтса звучит у Ивана в ушах. В мертвом тишине потрескивают миллирентгены, и гамма-излучение проходит сквозь тонкие стены.
Эхо.
Иван стоит на улице и слушает радиоактивный блюз.
У него в руке двуствольное ружье.
Он идет по Невскому, обходя машины. Почти все дома без окон, скалятся темными провалами - мрачный жутковатый Петербург смотрит на Ивана слепыми глазами. Он стар. Он безумен. Он ужасен.
Он беззубый старый негр-блюзмен в пожелтевшей манишке.
У Ивана в руке двустволка иж-43КН. Он поворачивает рычаг - щелк, переламывает стволы - тускло блестят капсюли. Двенадцатый калибр. Патроны - крупная картечь. Останавливающее действие с продлением боли.
Иван смотрит на капсюли - чистые, яркие - и защелкивает ружье. С четким стуком стволы встают на место. Иван взводит курки - один, второй. Чик, чик. Это не настоящие курки, они просто взводят боевые пружины. Но все равно это прекрасное ощущение.
Иван проходит мимо книжной лавки. Здесь, на Невском, их много - на каждом углу. Или примерно через дом. Кофейни и книжные магазины. Иногда одежда. Словно до Катастрофы в Питере ничем другим не занимались - кроме чтения книг за распитием кофе, а одежду выбирали, исходя из цвета поблекших фасадов.
Еще магазин. Разбитая витрина, пластиковый манекен с бусами на шее. Белая рука лежит отдельно. На ней фиолетовый браслет.
Феньки. Фенечки.
Иван переходит улицу, лавируя между машинами. Это был насыщенный день - день, когда все закончилось. Теперь машины стоят. Их сотни. Тысячи. Мертвые, любопытные, с хозяевами на сиденьях. Он обходит белую «шкоду» (на месте водителя сидит скелет, откинув голову) и встает на поребрик. Впереди, за железным забором, если обойти его справа, будет вход на станцию Площадь Восстания. Круглый вестибюль с башенкой и шпилем. Смешной, как присевший карлик.
Некогда темно-горчичные стены потемнели, они только слегка выступают из окружающей серой мглы - туман ложиться мягким подбрюшьем на круглую крышу наземного вестибюля.
Иван поднимает голову - над зданием метро возвышается пятиэтажное здание с надписью гигантскими белыми буквами "ГОРОД-ГЕРОЙ ЛЕНИНГРАД".
Часть букв отвалилась.
Какое совпадение, думает Иван. То же самое произошло и с моей жизнью.
- Иван, - слышит он.
Поворачивает голову. Что ж… - думает он. - я почти не удивлен.
- Иван, - говорит Косолапый. - Проснись, Иван.
- Зачем? Я умер, - говорит он. - Я знаю, что я умер. Меня завалило взрывом на Приморской. А потом мне снилась война. Смерть. Жестокость. Предательство. Станция цвета крови. Ржавеющий в заброшенном бомбаре дизель. А теперь я вижу тебя. Возможно, это самая последняя из моих самых последних наносекунд жизни. Кислородная смерть мозга, правильно?
- Нет, - говорит Косолапый. - Все это было на самом деле.
Иван некоторое время обдумывает его слова, потом говорит:
- Я не хочу возвращаться.
- Надо, Иван. Надо.
* * *
Первое, что он увидел, открыв глаза - голубой свет. Это оказался единственный хороший момент, потому что свет отражался от лезвия ножа.
Вот это я попал.
Тесак был огромный, ржавый, покрытый темными разводами. Ивану даже показалось, что он может различить присохшие к металлу волоски… Ну, Сазон! Блин, даже застрелить не может толком, подумал Иван с удивлением. Еще диггер называется…
- Вку-усный, - сказал лысоватый гнильщик. - Ты наверняка вкусный.
А сейчас меня съедят.
- П-по… - Иван попытался отодвинуться от непрошенного «гурмана». - Да пошел ты.
Тесак взлетел…
- Вы какого черта здесь делаете? - раздался хриплый сильный голос.
Гнильщик повернулся, открыл рот… поднял фонарь.
Из темноты надвигалось нечто - огромное и седое. И огромное и седое было в раздражении.
Гнильщики переглянулись. «Гурман» опустил заржавленный тесак, втянул в плечи неровную, в странных пятнах, голову. Повернулся к остальным - их было пятеро. Трое мужчин и две женщины. Правда, различия между ними были самые минимальные. Воняющие на все метро груды тряпья и злобы.
- А ну, съебались из кадра! - старик двинулся прямо на них.
К удивлению Ивана, гнильщики, глухо ворча, отступили. Старик сделал шаг, второй. При ходьбе он опирался на огромный ржавый костыль, обмотанный почерневшей изолентой. Седая грива воинственно колыхалась на его плечах. Ричард Львиное сердце.
Ну, или псих.
- Ушибу - мало не покажется, - предупредил старик. - Вы меня знаете.
Гнильщики заворчали. Начали расходиться в стороны, чтобы охватить его кольцом. Классическая тактика стаи собак Павлова.
Старик взмахнул рукой…
Свист воздуха.
Огромный ржавый костыль ударил гнильщика в грудь. Раздался звук, словно что-то сломалось. И при этом не костыль. Гнильщика отбросило метра на два, он упал на спину и глухо застонал.
Однако, подумал Иван. Старик с необыкновенной ловкостью двинулся к потерянному оружию. Ближайший гнильщик бросился на перехват - получил коленом в пах и откатился, завыл. Третьему нападавшему старик с размаху врезал локтем по зубам.
Остались женщины. Злобные, как крысы.
Старик наклонился, продолжая смотреть куда-то в сторону. Сделал рукой странное движение, словно пытаясь найти костыль на ощупь.
Нащупал, выпрямился. Взмахнул костылем. Жуткий свист рассекаемого воздуха.
- Ну, кто на новенького?
Иван выдохнул. Гнильщики позорно бежали, забыв фонарь. В тусклом свете Иван видел только старика. И слышал топот удаляющихся шагов.
- И заебали ломать мой ВШ! - заорал старик вслед гнильщикам. Иван снова удивился, до чего тот огромный. Два метра как минимум. Вот еще одно заблуждение развеялось. Словно калеками могут быть только маленькие люди.
В ответ из темноты долетели различные эмоциональные возгласы. Что-то про "хорошего человека энигму".
- Они… кхм, кхм, - Иван откашлялся. - Они вас знают?
В старике чувствовалась огромная сила - и бешеный темперамент. Того и гляди раздолбает что-нибудь от избытка чувств. Такой компактный передвижной вулкан на одном костыле.
- Хех. Да меня тут каждая собака знает, - сообщил старик. Глаза его смотрели над плечом Ивана. Диггер покосился - да нет там никого. Что он там увидел?
- Собака? Павловская, что ли? - переспросил Иван. Спохватился: - Черт! Без обид, дед, сорвалось с языка.
- Кто тебе дед? - удивился старик. - Я?
Иван хотел ответить, но не успел. Старик мгновенно наклонился и положил ладонь ему на лицо. Шибануло запахом изоленты и застарелого пота. Пальцы старика ощупали нос, щеки, лоб Ивана, небритый подбородок. Блин, дед! Иван попытался отодвинуться, но сил не было. Его дернули за ухо. Иван поморщился.
- Полегче, - сказал он.
Старик приблизил к нему свое лицо. Глаза были белые, без зрачков, и смотрели над головой диггера.
- Что ты там бормочешь?
И только тут Иван сообразил, что его спаситель слеп.
* * *
Синее пламя спиртовки било в донышко закопченной кастрюли.
- И вот тогда Федор мне позвонил, - сказал старик.
- Позвонил? - удивился Иван.
- Телефон.
Старик помешал ложкой варево. Иван даже отсюда чувствовал резкий запах горящего сухого спирта и вкусный, вытягивающий желудок, аромат варева. Грибная похлебка. В животе у Ивана настойчиво забурчало.
- Я когда с ним связался, - сказал старик, продолжая садистки помешивать похлебку. Иван сглотнул слюну. - тоже подумал, что глюки у меня. Я в своей жизни наркотики всякие пробовал, но тут был какой-то очень яркий приход.
Иван повел головой.
Только не рассказывайте мне про «приход». Перед вами фактически отец галлюциногенной бомбы…
- С кем связались-то? - переспросил он.
- С Федором. Я разве не сказал? Федор Бахметьев его зовут, он там живет…
- Где? - кто-то из нас точно бредит.
- На ЛАЭС. Ленинградская атомная станция, не слышал разве?
Приехали. Иван откинулся, заложил руки за голову. Похоже, «яркий приход» у старикана до сих пор не закончился.
- Я о них много знаю. У меня отец строил атомные станции, - сообщил старик. - Я в детстве играл с чертежами РБМК.
- А что это?
Старик пожал плечами.
- Реактор. Чернобыльская модель. Практически один в один с ленинградским. Только питерский помощнее будет.
Н- да.
День ото дня все интереснее жить. То в тебя стреляет лучший друг, то с реактора звонят…
- Какой телефон-то? - спросил Иван.
- Чего?
- Я говорю: по какому телефону вы с ним говорили?
- Вон на там, на столе, в комнате. Красный такой.
Иван с трудом поднялся. Голова кружилась.
Еле- еле, по стеночке, добрел до двери, толкнул ее. Скрип.
На столе действительно стоял телефон. Только совсем не красный. И даже не зеленый. Иван покосился на старика - тот достал белый пластиковый пузырек, открыл и начал солить варево. Вкусный запах не давал Ивану сосредоточиться и подумать. Черт.
Желудок опять сжался. Иван практически слышал, как тот рычит.
Успеешь, диггер. А пока действуй.
Иван рывком добрался до стола, плюхнулся на стул. Посидел, пережидая головокружение. Когда комната вокруг перестала уплывать, оглядел стол.
На нем стоял единственный телефон. Из матово-серой пластмассы, со следами пальцев на слое пыли.
Давненько им не пользовались, похоже.
И тут только до Ивана дошло. Старикан-то слепой! Все шутим на старости лет.
Иван снова посмотрел на телефон. Не работает - зуб даю. Не ра-бо-та-ет. Может, старику действительно звонили с ближайшей станции? Может, он того - родственник какого-нибудь главного коменданта? И ему провели отдельную линию. Угу.
Но, в общем-то, куда логичней версии о звонке с ЛАЭС.
Иван взялся за трубку, пальцы обхватили гладкую пластмассу. Помедлил секунду. А вдруг действительно ответят? Что я им скажу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61