Николь касается листка, больше всего на свете желая подписать его; потом решительно встряхивает головой, отодвигает его и встает, бездумно, чисто механически вытягиваясь по стойке «смирно». Элиас - человек сугубо штатский, но она-то нет, и семь лет службы оста­вили свой отпечаток.
- Это все, сэр?
- Мы закончили, мисс Ши, можете идти. Она отдает честь и делает поворот кругом, больше подходящий для строя ромбом на параде Академии ВВС, находящейся в четверти миллио­на миль отсюда, в тени колорадской ветви Ска­листых гор - а затем выходит из кабинета, пе­чатая шаг.
- Центральный Лос-Анджелес, - на пробу произнесла Николь, стряхивая задумчивость. - «Барон» Ноябрь восемнадцать тридцать шесть Сьерра, от вас на десять тысяч пятьсот, азимут двести восемьдесят, удаляюсь от радиомаяка Даггет, тридцать миль, иду на визуальной к Мохаве, как поняли?
Всего в какой-то миле под ней распростерлась от горизонта до горизонта бескрайняя пустыня. Однообразие пейзажа нарушают лишь небольшие группы скал да изредка возносящиеся к небу оди­нокие утесы. Целое море тускло-желтого цвета, пестреющее там и сям более темными коричне­выми и красно-оранжевыми помарками, но ни клочка зелени. Бесценное, редкое свидетельство того, что сегодня Земля осталась почти такой же, какой ее застали индейцы многие эпохи назад. Искусственный спутник, производящий здесь съемку местности, мог бы вынести вполне оче­видное заключение, что планета совершенно не­обитаема - или, во всяком случае, ее цивилиза­ция находится в самой зачаточной стадии разви­тия. «Разумеется, пока он не собрал бы данные по составу атмосферы», - отметила про себя Николь. Полстолетия неустанной, все более настой­чивой охраны среды обитания принесли щедрые плоды - воздух стал куда пригоднее для дыха­ния, а в морях уже можно купаться, - но до окончательного исцеления атмосферы еще идти и идти.
Николь вновь вызвала Лос-Анджелесскую диспетчерскую и на сей раз удостоилась ответа.
- Тридцать шесть Сьерра, прием подтверж­даю, - сообщил очередной компьютерный голос, столь же приятный и лишенный индивидуальнос­ти, как слышанный в Вегасе, как две капли воды похожий на голоса всех диспетчеров до единого, разбросанных по всему континенту. Люди выхо­дят на связь лишь в случае непредвиденных про­блем; в остальных случаях системой успешно за­правляют компьютеры. - Ваша текущая позиция находится вне пределов нашего непосредственно­го радарного сопровождения, - чего в общем-то и следовало ожидать при подобной высоте полета над этой пересеченной, гористой местностью. - Но рекомендуем учесть, что ваш курс проложен через закрытую для полетов воздушную зону, военный полигон.
- Вас поняла, Лос-Анджелес. Имею допуск для пролета над полигоном по направлению на аэропорт Мохаве, - неподалеку от города, к се­веру от обширной военной базы, известной под названием Гражданского испытательного авиа­центра, - и намерена запросить из Эдвардса пе­ленг, прием.
Она с трудом подавила зевок - не от усталос­ти, а скорее из-за нехватки кислорода на такой высоте - и резко обернулась вправо, уголком глаза поймав какое-то движение далеко внизу. Пожалуй, ничего страшного; должно быть, кто-то гоняет по дюнам, и солнце сверкнуло на ветро­вом стекле.
- Вас понял, тридцать шесть Сьерра. Связы­вайтесь с КДП Эдвардс на частоте сто двадцать четыре и восемь десятых.
- Один-два-четыре-точка-восемь, Лос-Анд­желес, вас поняла.
- Тридцать шестой Сьерра, здесь Лос-Андже­лес, как поняли? - вторгся в беседу новый голос, на этот раз наделенный индивидуальными инто­нациями. Николь уселась поровнее и быстро ог­лядела небосвод перед собой.
- Здесь Сьерра тридцать шесть, слушаю.
- Назовите тип своего самолета еще раз. Этот вопрос вызвал у Николь улыбку. Значит, ничего серьезного; этот вопрос ей доводится час­тенько слышать от диспетчеров основных авиа­трасс, персонал которых привык иметь дело с но­вейшими достижениями инженерного искусства, в отличие от обожаемых Николь захолустных аэродромчиков, где по сей день помнят прежние деньки и прежние самолеты.
- «Бичкрафт», - пояснила она неведомой со­беседнице. - «Барон», модель Б, от «браво», пятьдесят восемь, прием.
- «Барон»? - недоверчиво переспросила та.
- Двухмоторный винтовой, шестиместный, примерно 1985 года.
- И до сих пор летает?!
- Спасибо, очень хорошо. Диспетчер восторженно присвистнула.
- Ну, тогда спокойного вам воздуха, Сьерра тридцать шесть. Однако советуем проявлять повышенную бдительность. Вы в этакой ничейной полосе между Вегасским центром, нами и Эдвардсом. А при вашей высоте мы не можем обес­печить пристойной радарной поддержки.
- Вас поняла, Лос-Анджелес, и искренне признательна.
Николь переключила главный дисплей на ра­дарный обзор, отрегулировав локатор, чтобы полу­чить отчетливое изображение предстоящего пути.
Прошло уже четыре года с той поры, когда она в последний раз ступала по грунту пустыни. После окончания Академии ВВС Николь послали в Эдвардс, чем порядком ее шокировали, по­скольку она профилировалась на астронавта и должна была перейти в распоряжение НАСА. Впрочем, как выяснилось, тогдашний командир Гражданского испытательного авиацентра Гарри Мэкон послал индивидуальный запрос на распре­деление Николь на базу, и изрядную часть про­веденного там года Николь являла собой нечто вроде его тени, волоча на себе все рутинные обя­занности, причитающиеся помощнику команди­ра базы, но заодно приобретая бесценный летный опыт. Вершиной ее здешней карьеры стало при­глашение занять кресло второго пилота в полете, оказавшемся первым и притом успешным испы­танием управляемого спускаемого многоразового корабля XSR-5. А неделю спустя Николь была участницей мемориального полета над могилой Гарри. И через месяц уже направлялась в НАСА.
И вот круг замкнулся - она возвращается. Ступенью выше, ступенью ниже - какая разни­ца? В душе Николь до сих пор сохранилось какое-то оцепенение, и она уже начала сомне­ваться, что хоть когда-нибудь сумеет оттаять окончательно.
Моргнув, она снова посмотрела направо и чуть повернула штурвал, дав самолету легкий крен вправо, чтобы оглядеть пустынный пейзаж. Затем сняла солнечные очки - быть может, без них взор станет острее. Ее тревожило замеченное уголком глаза движение, даже и не движение, а отпечатавшийся на сетчатке след образа; правду сказать, это могло лишь почудиться, но лучше убедиться наверняка. Она снова усмехнулась, но на сей раз совсем невесело. Самое скверное в по­лете то, что толком разглядеть хоть что-нибудь - дьявольски сложная задача. Бесчисленное мно­жество раз - уж и не упомнишь, сколько имен­но, - Николь сообщали, что к ней приближается другой летательный аппарат, и даже говорили, где именно его надо высматривать, но даже самый пристальный взор обнаруживал там лишь пустой воздух. Просто поразительно, что столь громад­ный вблизи самолет может бесследно затеряться в небесах, едва оторвавшись от земли.
Она нажала на тангенту передатчика, чтобы запросить из Эдвардса пеленг.
И в этот миг самолет будто наткнулся на стену.
Ни звука, ни предупреждения - просто перед фюзеляжем мелькнул стреловидный силуэт с двумя кинжалами пламени, оставляющими поза­ди него парный инверсионный след, с грохотом метнувшись к звездам, должно быть, как раз пре­одолев звуковой барьер, потому что ударная волна раз в десять превосходила его размер; ока­меневший воздух грубо сокрушил нос «Барона», швырнул его в одну сторону, а Николь в другую. Ударившись головой о стену, она вскрикнула. Индикаторы на всей приборной доске полыхали рубиновыми вспышками тревоги, путаясь с по­сыпавшимися из глаз искрами, а какая-то неус­тупчивая тяжкая длань упорно пыталась выдрать Николь из кресла и размазать по потолку.
Распахнув глаза, она обнаружила, что погну­тые очки криво свисают с кончика носа, а тело ее вклинено в угол между сиденьем и левой сто­роной фюзеляжа. Мир закружился, как волчок, слева направо, настолько быстро, что больше миллисекунды смотреть было невыносимо. Ни­коль тотчас же осознала, что ее постигло то, чего боятся все летчики: плоский штопор. Самолет не­сется к земле по такой тесной спирали, что кры­лья не могут поддерживать самолет, а элероны - опереться о воздух для маневра. А если неосторожно дать тягу, вращение будет лишь ускоряться и ускоряться.
И все это совершенно беззвучно, хотя двига­тели должны уютно рокотать. Причина проста: оба пропеллера застыли совершенно неподвижно.
И снова подсознание единым махом отреагиро­вало куда быстрее, чем успела оформиться мысль; когда Николь постигла, что к чему, тело уже при­шло в действие - выйти на горизонтальный полет, снизить подачу топлива и разблокировать двигатели, чтобы позволить набегающему воздуху раскрутить винты вхолостую. Этот маневр равно­значен прогулке по проволоке, но обычно про­блем не составляет. Однако оказавшись в кон­версионном следе, Николь вынуждена была сра­жаться не только с турбулентностью, но и с ос­татками смеси в двигателях, которая в сочетании с выхлопами и залившим карбюратор бензином образовала густое месиво тяжелых углеводородов. Для двигателей внутреннего сгорания это все равно, что барахтаться в трясине. А раз смесь обеднена кислородом, зажигания не происходит, и двигатель мгновенно глохнет.
«Барон» сотрясался с такой силой, что Николь не могла сфокусировать взгляд на приборах, не могла определить высоту; впрочем, это и не важно, потому что показания альтиметра - одно, а расстояние до грунта - совсем другое. Соглас­но картам, среднее возвышение составляет пять­десят шесть футов над уровнем моря, но отдель­ные гребни и утесы возносятся до четырех тысяч футов. В таком сумасшедшем низвержении ин­дикатор темпа спуска абсолютно бесполезен; если пытаться высчитать, много ли времени в запасе - отправишься на тот свет прежде, чем успеешь за­няться собственным спасением. И снова, пока эти мысли фейерверком вспыхивали на горизонте сознания, руки Николь двигались будто сами по себе - одна обогатила смесь до предела, а вторая заработала ручным подсосом, чтобы закачать в карбюратор свежее топливо. Парные двигатели осложняли проблему, поскольку вращение про­тив часовой стрелки создавало центробежную силу, гнавшую топливо прочь от правого двига­теля, но зато заливавшую бензином левый. То, что придется в самый раз одному, для другого окажется или чересчур много, или слишком мало. И подсказать, где остановиться, может лишь ин­туиция.
Николь повернула ключ зажигания. Ничего­шеньки. Чертыхнувшись сквозь зубы, она скрип­нула зубами, когда подкатившая под горло желчь обожгла рот. Затем повторила процесс, сосредо­точившись на одном двигателе и болезненно скривившись, когда пара небольших взрывов тряхнула самолет, но чувствуя в душе благодар­ность, потому что выхлопы означали, что зажи­гание сработало. Пропеллер завертелся, и Николь принялась манипулировать дросселем и смесью, пытаясь добиться идеальной комбинации. При этом ее порядком удивил собственный крик, про­звучавший будто со стороны:
- Да, да, да, ДА!!! - когда трехлопастный пропеллер закрутился все быстрее и быстрее, этот сукин сын работал черт-те как, то и дело хлопали взрывы не догоревшей в цилиндрах смеси, со­провождаемые облаками черного дыма, но дви­гатель все-таки работал. Широко открыв дрос­сель, Николь подала ручку до упора вперед, вы­вернув штурвал и вдавив педали рулей. «Барон» падал хвостом вперед - в штопоре такое случается, - но теперь, когда она заставила воздух об­текать крылья, он даст им опору и позволит рулям и элеронам сделать свое дело. Разумеется, при этом самолет сильно теряет высоту, и есть риск просто спикировать на песок пустыни. Но иного выбора все равно нет. Самолет яростно со­дрогался, словно собирался вот-вот развалиться на куски, но эта конструкция выдержала испы­тание временем - среди самолетов «Барон» яв­ляет собой нечто вроде легендарного фургона первопроходцев Дикого Запада. И когда двига­тель надсадно завыл, вторя неистовому, яростно­му воплю самой Николь, полет вдруг выровнялся, горизонт остановил свое коловерчение, и с оше­ломительной внезапностью все вдруг стало тихо и спокойно.
Какое-то мгновение Николь могла лишь си­деть и изумленно глазеть перед собой, пока «Барон» с ревом несся всего в нескольких сотнях футов от поросших кустарником скал и вершин деревьев юкка. Дыхание вырывалось из ее груди короткими, неглубокими рывками, словно отча­янные, механические вздохи марафонца, столк­нувшегося со «стеной» - тем отрезком дистан­ции, где и тело, и разум подвергаются высшей пробе. Она не шевелилась, обратившись в живую статую; вряд ли сейчас у нее нашлись бы силы шелохнуть хоть пальцем. Наконец, Николь ухит­рилась дотянуться до дросселя и уменьшить по­дачу смеси, доведенную до красной черты. Но тут же ощутила реакцию опасно завихлявших руко­яток управления, сопровождаемую дрожью стрел­ки альтиметра;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41