На хатимаки написано: «Я - дерьмо собачье», «Я по собственной дури сгубил двести тысяч наших солдат», «Я на блюдечке преподнес Нимицу планы Мидуэя».
Майор делает паузу и звонит по телефону, чтобы Уотерхауз сполна насладился предложенной картинкой. Потом вешает трубку и закуривает новую сигарету.
- Примерно этим было бы для нипов признать на данном этапе войны, что у нас есть «Ультра».
Новые дымовые колечки. Уотерхаузу нечего сказать. Поэтому майор продолжает:
- Поймите, мы прошли водораздел. Мы выиграли Мидуэй. Выиграли Северную Африку. Сталинград. Битву за Атлантику. За водоразделом все иначе. Реки текут в другую сторону. Сама сила тяжести работает на нас. Мы это понимаем. Маршалл, Черчилль и иже с ними думают по старинке. Они привыкли обороняться. Генерал - нет. Строго между нами, в обороне Генерал слаб, что и показал на Филиппинах. Генерал - завоеватель.
- Хорошо, - говорит Уотерхауз. - Чем вы мне предлагаете заняться, коли я уже в Брисбене?
- Велик соблазн посоветовать, чтобы вы нашли других специалистов по безопасности «Ультра», которых нам присылали до вас. Как раз хватит, чтобы составить партию в бридж.
- Я не люблю бридж, - вежливо отвечает Уотерхауз.
- Вроде бы предполагается, что вы опытный дешифровщик, верно?
- Верно.
- Вот и шли бы в Центральное бюро. У нипов мильон разных кодов, и еще не все взломаны.
- Это не моя миссия.
- На свою миссию можете сто раз плюнуть и растереть, - говорит майор. - Я позабочусь, чтобы Маршалл считал, будто вы выполняете свою миссию, иначе он с нас не слезет. Так что перед начальством вы будете чисты.
- Спасибо.
- Считайте свою миссию исполненной. Поздравляю.
- Спасибо.
- Моя миссия - бить долбаных нипов, и она еще не исполнена, поэтому у меня масса других дел, - выразительно говорит майор.
- Так мне можно откланяться? - спрашивает Уотерхауз.
ДЕНИЦ
Когда Бобби Шафто было восемь, он гостил у бабки с дедом в Теннесси. Как-то вечером мальчик от нечего делать стал читать письмо, которое старушка забыла на столе. Бабка строго его отчитала и пожаловалась деду. Тот понял намек и всыпал Бобби по первое число. Это и ряд подобных детских происшествий плюс несколько лет в Корпусе морской пехоты научили его вежливости.
Шафто не читает чужих писем. Это неприлично.
И вдруг... Обстановка: обитый деревом номер над кабачком в Норрсбруке, Швеция. Заведение моряцкого типа - сюда ходят честные рыбаки. Значит, вполне подходит для друга и собутыльника Шафто - капитан-лейтенанта Гюнтера Бишофа, кригсмарине Третьего Рейха (в отставке).
Бишоф получает кучу писем и разбрасывает их по всему номеру. Часть писем от родных из Германии. Они присылают деньги. Поэтому Бишофу в отличие от Бобби не придется работать, даже если война затянется и он застрянет в Швеции лет на десять.
Часть писем, по словам Бишофа, от команды U-691. После того как Бишоф доставил их всех в Норрсбрук, его заместитель, оберлейтенант-цюр-зее Карл Бек, сторговался с кригсмарине, что экипаж может вернуться в Германию и никому ничего не будет. Вся команда за исключением Бишофа погрузилась на борт U-691 и взяла курс на Киль. Буквально через несколько дней посыпались письма. Все до единого человека описывали торжественную встречу: Дениц лично приехал их встречать, целовал, обнимал, осыпал медалями и прочими памятными знаками. Все только и твердили, как здорово бы дорогому Гюнтеру вернуться домой.
Дорогой Гюнтер словно к месту прирос: сидит в своей комнатенке уже почти два месяца. Мир состоит из ручки, чернил, бумаги, свечей, тминной водки, умиротворяющего прибоя за окном. По его словам, каждый удар волны о берег напоминает: он над уровнем моря, там, где людям и положено жить. Мысленно Бишоф все время в студеной Атлантике, на глубине сто футов, запертый, как крыса в канализационной трубе, дрожащей от взрывов глубинных бомб. Он прожил так сто лет и каждую секунду мечтал о поверхности. Десять тысяч раз он давал себе клятву, что, вернувшись в мир света и воздуха, будет наслаждаться каждым вздохом, радоваться каждому мгновению.
Примерно этим он и занят в Норрсбруке. У него с собой личный дневник, который он и заполняет, страницу за страницей, тем, что не успел записать вовремя. После войны это станет книгой воспоминаний, одной из миллиона других, которые наводнят библиотеки от Новосибирска до Ньюфаундленда и от Вашингтона до Джакарты.
К концу первых недель число писем резко пошло на убыль, хотя несколько членов экипажа продолжали писать. Шафто видел эти письма, разбросанные по комнате, - как правило, на клочках плохой серой бумаги.
Рассеянный серебристый свет из окна падает на письменный стол Бишофа, освещая нечто, похожее на прямоугольную лужицу густых сливок. Это какой-то официальный фрицевский бланк, сверху у него хищная птица со свастикой в когтях. Письмо не напечатано, а написано от руки. Когда Гюнтер ставит на него мокрый стакан, чернила расплываются.
Тут Бишоф выходит по нужде. Шафто не может оторвать взгляд от письма. Он знает, что это неприлично, но Вторая мировая война частенько заставляла его пренебрегать этикетом, да и дедушки с ремнем вроде бы не видать - полнейшая безнаказанность. Все переменится года так через два, если немцы и японцы проиграют войну. Но тогда придется отвечать за куда более серьезные проступки, и одно чужое письмо вполне может проскочить незамеченным.
Оно пришло в конверте. Первая строка адреса очень длинная. Там значится «Гюнтер БИШОФ» после целой цепочки званий и титулов, потом еще несколько букв. Обратный адрес Бишоф порвал, когда разрезал конверт, но видно, что это где-то в Берлине.
Само письмо - неразбериха немецкой скорописи. Имя внизу страницы - крупными буквами, в одно слово. Шафто некоторое время пытается его разобрать. Кто бы это мог быть? Надо думать, какая-то большая шишка вроде генерала.
Когда Шафто соображает, что письмо подписано Деницем, у него мурашки бегут по коже. Дениц - жутко важная птица, Шафто раз видел его в киножурнале - он поздравлял подводников, вернувшихся из похода.
С какой стати он пишет любовные послания Бишофу? Для Шафто немецкий - что японский: черт ногу сломит. Но он видит цифры. Дениц пишет цифрами. Может быть, это тонны потопленных кораблей или потери на Восточном фронте. Или деньги.
- Да! - Бишоф вернулся неслышно. На подводной лодке, когда она движется бесшумно, научаешься ходить тихо. - Я придумал гипотезу насчет золота.
- Какого золота? - Шафто, конечно, знает какого, однако его застукали на месте преступления, и он инстинктивно пытается разыгрывать дурачка.
- Которое ты видел в аккумуляторной U-553, - говорит Бишоф. - Понимаешь, друг мой, многие бы сочли, что ты просто кокнутый.
- Правильно - «чокнутый».
- Они сказали бы, что, во-первых, U-553 затонула много раньше того, как ты ее якобы видел, а во-вторых, такая подлодка не может возить золото. Но я тебе верю.
- И что?
Бишоф смотрит на письмо Деница, слегка зеленея, как от морской болезни.
- Прежде я должен рассказать тебе о вермахте одну вещь, за которую мне стыдно.
- Какую? Что ваши захватили Польшу и Францию?
- Нет.
- Что вторглись в Россию и Норвегию?
- Нет, не то.
- Что бомбили Англию и...
- Нет, нет, нет. - Бишоф - само терпение. - Нечто такое, чего ты не знаешь.
- Ну?
- Похоже, пока я в Атлантике выполнял свой долг, фюрер создал программу дополнительного материального стимулирования.
- Это как?
- Получается, что для некоторых высокопоставленных офицеров мало долга и верности. Они не будут с полным рвением исполнять приказ, если не получат... особое вознаграждение.
- Вроде медалей?
Бишоф нервно улыбается.
- Некоторые генералы на Восточном фронте получили поместья в России. Очень, очень большие поместья.
- Угу.
- Но не каждого можно подкупить землей. Некоторые предпочитают более крепкое поощрение.
- Спирт?
- Не в таком смысле крепкое. Я имею в виду то, что можно носить с собой и что примут в любом борделе планеты.
- Золото, - тихо говорит Шафто.
- Золото сойдет. - Бишоф уже давно не смотрит Шафто в лицо. Взгляд устремлен в окно, зеленые глаза, кажется, немного увлажнились. - После Сталинграда на Восточном фронте все не совсем гладко. Скажем так: документы на право владения украинской землей, составленные в Берлине и по-немецки, заметно утратили привлекательность.
- Генералов уже трудно подкупить поместьем в России, - переводит Шафто. - Гитлеру нужно золото.
- Да. А у японцев золота много - не забудь, что они разграбили Китай. И не только Китай. Но многого другого у них нет. Им нужен вольфрам. Ртуть. Уран.
- Что такое уран?
- Кто его знает? Японцам он нужен, мы его поставляем им. Мы даем им технологии - чертежи новых турбин. Шифровальные машины «Энигма». - Тут Бишоф замолкает долго мрачно смеется. Потом, взяв себя в руки, продолжает: - Все это мы везем им на подводных лодках.
- А японцы платят золотом.
- Да. Это теневая экономика, скрытая в океане, торговля небольшими партиями очень дорого товара. Тебе удалось в нее краем глаза заглянуть.
- Ты знал, что это происходит, но не знал про U-553, - говорит Шафто.
- Ах, Бобби, в Третьем Рейхе происходит много такого, чего не знает простой капитан-подводник. Ты воевал, сам понимаешь.
- Да. - Шафто вспоминает странности подразделения 2702. Смотрит на письмо. - Почему Дениц сообщает тебе это сейчас?
- Ничего он мне не сообщает, - обиженно говорит Бишоф. - Я просто додумался. Дениц делает мне предложение.
- Я полагал, что ты в завязке.
Бишоф недолго молчит.
- Я завязал с тем, чтобы убивать людей. Однако позавчера я на маленьком шлюпе обогнул мыс.
- И что?
- Значит, похоже, я не завязал выходить в море на кораблях. - Бишоф вздыхает. - Беда в том, что все по-настоящему интересные корабли принадлежат крупным державам.
Бишоф явно нервничает, и Шафто решает сменить тему.
- Кстати об интересных вещах... - Он рассказывает о Небесном Видении, которое видел по пути сюда.
Бишоф приходит в восторг. Страсть к приключениям, которую он держал заспиртованной и засоленной с самого прибытия в Норрсбрук, проснулась опять.
- Ты уверен, что это был какой-то летательный аппарат?
- Эта штука завывала, и от нее отваливалась всякая дрянь. Но я никогда не видел метеорит, так что точно не знаю.
- Далеко идти?
- Она разбилась в семи километрах от места, где я стоял. Отсюда в десяти.
- Десять километров - пустяки для бойскаута и гитлерюгендовца.
- Ты не был в Гитлерюгенде.
Бишоф секунду размышляет.
- Гитлер... как неприятно. Я думал, если не обращать внимания, он сам уйдет. Может, если бы я вступил в Гитлерюгенд, мне дали бы надводный корабль.
- И тебя бы уже не было в живых.
- Верно! - Бишоф сразу веселеет. - И все равно десять километров - пустяки. Пошли.
- Уже темно.
- Пойдем на огонь.
- Он погаснет.
- Пойдем по обломкам, как Ганс и Гретель.
- У Ганса и Гретель ни хрена не вышло. Ты хоть сказку-то читал?
- Не будь таким пораженцем, Бобби, - говорит Бишоф, влезая в рыбацкий свитер. - Обычно ты не такой. Что тебя угнетает?
Глория.
Сейчас октябрь, дни короткие. Шафто и Бишоф вязнут в еще не открытом сезонном аффективном расстройстве и не спускают друг с друга глаз, как два брата среди зыбучих песков.
- A? Was ist los* [В чем дело? (нем.)], приятель?
- Наверное, просто некуда себя деть.
- Тебе нужно приключение. Пошли!
- Мне нужно приключение, как Гитлеру - его поганые усики, - ворчит Бобби Шафто, тем не менее встает и вслед за Бишофом идет к двери.
Шафто и Бишоф бредут по темному шведскому лесу, словно две заблудшие души, ищущие вход в Лимб. Керосиновая лампа, которую они несут поочередно, светит примерно на длину вытянутой руки. Иногда они молчат по целому часу, и каждый в одиночку силится побороть суицидальную депрессию. Иногда тот или другой (чаще Бишоф) встряхивается и говорит что-нибудь вроде:
- Что-то я в последнее время не вижу Еноха Роота. Чего он поделывает с тех пор, как вылечил твою тягу к морфию?
- Не знаю. Он так меня за это время достал, что неохота больше его видеть. Вроде бы по-прежнему живет в подвале под церковью. Взял у Отто русскую рацию и возится с ней.
- Да, помню, он все менял частоты. Заработала она?
- Понятия не имею, - говорит Шафто. - Но когда рядом начинают падать куски горящего металла, поневоле задумаешься.
- Ага. И он часто ходит на почту. Мы с ним там как-то столкнулись. Он активно переписывается с другими по всему миру.
- С кем с другими?
- Вот и я бы хотел узнать.
Место падения метеора находят по звуку ножовки, который разносится между соснами, словно брачный зов исключительно дурной птицы. Это дает общее направление. Уточнить координаты помогают резкие вспышки света, оглушительный треск и душистый град посеченной листвы. Шафто и Бишоф распластываются по земле и слышат, как пули смачно рикошетят от стволов. Ножовка пилит, не останавливаясь.
Бишоф начинает говорить по-шведски, однако Шафто на него шикает.
- Это «суоми», - говорит он. - Эй, Джульета! Отбой тревоги! Это мы с Гюнтером.
Никакого ответа. Шафто вспоминает, что недавно переспал с Джульетой, а значит, должен следить за своими манерами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Майор делает паузу и звонит по телефону, чтобы Уотерхауз сполна насладился предложенной картинкой. Потом вешает трубку и закуривает новую сигарету.
- Примерно этим было бы для нипов признать на данном этапе войны, что у нас есть «Ультра».
Новые дымовые колечки. Уотерхаузу нечего сказать. Поэтому майор продолжает:
- Поймите, мы прошли водораздел. Мы выиграли Мидуэй. Выиграли Северную Африку. Сталинград. Битву за Атлантику. За водоразделом все иначе. Реки текут в другую сторону. Сама сила тяжести работает на нас. Мы это понимаем. Маршалл, Черчилль и иже с ними думают по старинке. Они привыкли обороняться. Генерал - нет. Строго между нами, в обороне Генерал слаб, что и показал на Филиппинах. Генерал - завоеватель.
- Хорошо, - говорит Уотерхауз. - Чем вы мне предлагаете заняться, коли я уже в Брисбене?
- Велик соблазн посоветовать, чтобы вы нашли других специалистов по безопасности «Ультра», которых нам присылали до вас. Как раз хватит, чтобы составить партию в бридж.
- Я не люблю бридж, - вежливо отвечает Уотерхауз.
- Вроде бы предполагается, что вы опытный дешифровщик, верно?
- Верно.
- Вот и шли бы в Центральное бюро. У нипов мильон разных кодов, и еще не все взломаны.
- Это не моя миссия.
- На свою миссию можете сто раз плюнуть и растереть, - говорит майор. - Я позабочусь, чтобы Маршалл считал, будто вы выполняете свою миссию, иначе он с нас не слезет. Так что перед начальством вы будете чисты.
- Спасибо.
- Считайте свою миссию исполненной. Поздравляю.
- Спасибо.
- Моя миссия - бить долбаных нипов, и она еще не исполнена, поэтому у меня масса других дел, - выразительно говорит майор.
- Так мне можно откланяться? - спрашивает Уотерхауз.
ДЕНИЦ
Когда Бобби Шафто было восемь, он гостил у бабки с дедом в Теннесси. Как-то вечером мальчик от нечего делать стал читать письмо, которое старушка забыла на столе. Бабка строго его отчитала и пожаловалась деду. Тот понял намек и всыпал Бобби по первое число. Это и ряд подобных детских происшествий плюс несколько лет в Корпусе морской пехоты научили его вежливости.
Шафто не читает чужих писем. Это неприлично.
И вдруг... Обстановка: обитый деревом номер над кабачком в Норрсбруке, Швеция. Заведение моряцкого типа - сюда ходят честные рыбаки. Значит, вполне подходит для друга и собутыльника Шафто - капитан-лейтенанта Гюнтера Бишофа, кригсмарине Третьего Рейха (в отставке).
Бишоф получает кучу писем и разбрасывает их по всему номеру. Часть писем от родных из Германии. Они присылают деньги. Поэтому Бишофу в отличие от Бобби не придется работать, даже если война затянется и он застрянет в Швеции лет на десять.
Часть писем, по словам Бишофа, от команды U-691. После того как Бишоф доставил их всех в Норрсбрук, его заместитель, оберлейтенант-цюр-зее Карл Бек, сторговался с кригсмарине, что экипаж может вернуться в Германию и никому ничего не будет. Вся команда за исключением Бишофа погрузилась на борт U-691 и взяла курс на Киль. Буквально через несколько дней посыпались письма. Все до единого человека описывали торжественную встречу: Дениц лично приехал их встречать, целовал, обнимал, осыпал медалями и прочими памятными знаками. Все только и твердили, как здорово бы дорогому Гюнтеру вернуться домой.
Дорогой Гюнтер словно к месту прирос: сидит в своей комнатенке уже почти два месяца. Мир состоит из ручки, чернил, бумаги, свечей, тминной водки, умиротворяющего прибоя за окном. По его словам, каждый удар волны о берег напоминает: он над уровнем моря, там, где людям и положено жить. Мысленно Бишоф все время в студеной Атлантике, на глубине сто футов, запертый, как крыса в канализационной трубе, дрожащей от взрывов глубинных бомб. Он прожил так сто лет и каждую секунду мечтал о поверхности. Десять тысяч раз он давал себе клятву, что, вернувшись в мир света и воздуха, будет наслаждаться каждым вздохом, радоваться каждому мгновению.
Примерно этим он и занят в Норрсбруке. У него с собой личный дневник, который он и заполняет, страницу за страницей, тем, что не успел записать вовремя. После войны это станет книгой воспоминаний, одной из миллиона других, которые наводнят библиотеки от Новосибирска до Ньюфаундленда и от Вашингтона до Джакарты.
К концу первых недель число писем резко пошло на убыль, хотя несколько членов экипажа продолжали писать. Шафто видел эти письма, разбросанные по комнате, - как правило, на клочках плохой серой бумаги.
Рассеянный серебристый свет из окна падает на письменный стол Бишофа, освещая нечто, похожее на прямоугольную лужицу густых сливок. Это какой-то официальный фрицевский бланк, сверху у него хищная птица со свастикой в когтях. Письмо не напечатано, а написано от руки. Когда Гюнтер ставит на него мокрый стакан, чернила расплываются.
Тут Бишоф выходит по нужде. Шафто не может оторвать взгляд от письма. Он знает, что это неприлично, но Вторая мировая война частенько заставляла его пренебрегать этикетом, да и дедушки с ремнем вроде бы не видать - полнейшая безнаказанность. Все переменится года так через два, если немцы и японцы проиграют войну. Но тогда придется отвечать за куда более серьезные проступки, и одно чужое письмо вполне может проскочить незамеченным.
Оно пришло в конверте. Первая строка адреса очень длинная. Там значится «Гюнтер БИШОФ» после целой цепочки званий и титулов, потом еще несколько букв. Обратный адрес Бишоф порвал, когда разрезал конверт, но видно, что это где-то в Берлине.
Само письмо - неразбериха немецкой скорописи. Имя внизу страницы - крупными буквами, в одно слово. Шафто некоторое время пытается его разобрать. Кто бы это мог быть? Надо думать, какая-то большая шишка вроде генерала.
Когда Шафто соображает, что письмо подписано Деницем, у него мурашки бегут по коже. Дениц - жутко важная птица, Шафто раз видел его в киножурнале - он поздравлял подводников, вернувшихся из похода.
С какой стати он пишет любовные послания Бишофу? Для Шафто немецкий - что японский: черт ногу сломит. Но он видит цифры. Дениц пишет цифрами. Может быть, это тонны потопленных кораблей или потери на Восточном фронте. Или деньги.
- Да! - Бишоф вернулся неслышно. На подводной лодке, когда она движется бесшумно, научаешься ходить тихо. - Я придумал гипотезу насчет золота.
- Какого золота? - Шафто, конечно, знает какого, однако его застукали на месте преступления, и он инстинктивно пытается разыгрывать дурачка.
- Которое ты видел в аккумуляторной U-553, - говорит Бишоф. - Понимаешь, друг мой, многие бы сочли, что ты просто кокнутый.
- Правильно - «чокнутый».
- Они сказали бы, что, во-первых, U-553 затонула много раньше того, как ты ее якобы видел, а во-вторых, такая подлодка не может возить золото. Но я тебе верю.
- И что?
Бишоф смотрит на письмо Деница, слегка зеленея, как от морской болезни.
- Прежде я должен рассказать тебе о вермахте одну вещь, за которую мне стыдно.
- Какую? Что ваши захватили Польшу и Францию?
- Нет.
- Что вторглись в Россию и Норвегию?
- Нет, не то.
- Что бомбили Англию и...
- Нет, нет, нет. - Бишоф - само терпение. - Нечто такое, чего ты не знаешь.
- Ну?
- Похоже, пока я в Атлантике выполнял свой долг, фюрер создал программу дополнительного материального стимулирования.
- Это как?
- Получается, что для некоторых высокопоставленных офицеров мало долга и верности. Они не будут с полным рвением исполнять приказ, если не получат... особое вознаграждение.
- Вроде медалей?
Бишоф нервно улыбается.
- Некоторые генералы на Восточном фронте получили поместья в России. Очень, очень большие поместья.
- Угу.
- Но не каждого можно подкупить землей. Некоторые предпочитают более крепкое поощрение.
- Спирт?
- Не в таком смысле крепкое. Я имею в виду то, что можно носить с собой и что примут в любом борделе планеты.
- Золото, - тихо говорит Шафто.
- Золото сойдет. - Бишоф уже давно не смотрит Шафто в лицо. Взгляд устремлен в окно, зеленые глаза, кажется, немного увлажнились. - После Сталинграда на Восточном фронте все не совсем гладко. Скажем так: документы на право владения украинской землей, составленные в Берлине и по-немецки, заметно утратили привлекательность.
- Генералов уже трудно подкупить поместьем в России, - переводит Шафто. - Гитлеру нужно золото.
- Да. А у японцев золота много - не забудь, что они разграбили Китай. И не только Китай. Но многого другого у них нет. Им нужен вольфрам. Ртуть. Уран.
- Что такое уран?
- Кто его знает? Японцам он нужен, мы его поставляем им. Мы даем им технологии - чертежи новых турбин. Шифровальные машины «Энигма». - Тут Бишоф замолкает долго мрачно смеется. Потом, взяв себя в руки, продолжает: - Все это мы везем им на подводных лодках.
- А японцы платят золотом.
- Да. Это теневая экономика, скрытая в океане, торговля небольшими партиями очень дорого товара. Тебе удалось в нее краем глаза заглянуть.
- Ты знал, что это происходит, но не знал про U-553, - говорит Шафто.
- Ах, Бобби, в Третьем Рейхе происходит много такого, чего не знает простой капитан-подводник. Ты воевал, сам понимаешь.
- Да. - Шафто вспоминает странности подразделения 2702. Смотрит на письмо. - Почему Дениц сообщает тебе это сейчас?
- Ничего он мне не сообщает, - обиженно говорит Бишоф. - Я просто додумался. Дениц делает мне предложение.
- Я полагал, что ты в завязке.
Бишоф недолго молчит.
- Я завязал с тем, чтобы убивать людей. Однако позавчера я на маленьком шлюпе обогнул мыс.
- И что?
- Значит, похоже, я не завязал выходить в море на кораблях. - Бишоф вздыхает. - Беда в том, что все по-настоящему интересные корабли принадлежат крупным державам.
Бишоф явно нервничает, и Шафто решает сменить тему.
- Кстати об интересных вещах... - Он рассказывает о Небесном Видении, которое видел по пути сюда.
Бишоф приходит в восторг. Страсть к приключениям, которую он держал заспиртованной и засоленной с самого прибытия в Норрсбрук, проснулась опять.
- Ты уверен, что это был какой-то летательный аппарат?
- Эта штука завывала, и от нее отваливалась всякая дрянь. Но я никогда не видел метеорит, так что точно не знаю.
- Далеко идти?
- Она разбилась в семи километрах от места, где я стоял. Отсюда в десяти.
- Десять километров - пустяки для бойскаута и гитлерюгендовца.
- Ты не был в Гитлерюгенде.
Бишоф секунду размышляет.
- Гитлер... как неприятно. Я думал, если не обращать внимания, он сам уйдет. Может, если бы я вступил в Гитлерюгенд, мне дали бы надводный корабль.
- И тебя бы уже не было в живых.
- Верно! - Бишоф сразу веселеет. - И все равно десять километров - пустяки. Пошли.
- Уже темно.
- Пойдем на огонь.
- Он погаснет.
- Пойдем по обломкам, как Ганс и Гретель.
- У Ганса и Гретель ни хрена не вышло. Ты хоть сказку-то читал?
- Не будь таким пораженцем, Бобби, - говорит Бишоф, влезая в рыбацкий свитер. - Обычно ты не такой. Что тебя угнетает?
Глория.
Сейчас октябрь, дни короткие. Шафто и Бишоф вязнут в еще не открытом сезонном аффективном расстройстве и не спускают друг с друга глаз, как два брата среди зыбучих песков.
- A? Was ist los* [В чем дело? (нем.)], приятель?
- Наверное, просто некуда себя деть.
- Тебе нужно приключение. Пошли!
- Мне нужно приключение, как Гитлеру - его поганые усики, - ворчит Бобби Шафто, тем не менее встает и вслед за Бишофом идет к двери.
Шафто и Бишоф бредут по темному шведскому лесу, словно две заблудшие души, ищущие вход в Лимб. Керосиновая лампа, которую они несут поочередно, светит примерно на длину вытянутой руки. Иногда они молчат по целому часу, и каждый в одиночку силится побороть суицидальную депрессию. Иногда тот или другой (чаще Бишоф) встряхивается и говорит что-нибудь вроде:
- Что-то я в последнее время не вижу Еноха Роота. Чего он поделывает с тех пор, как вылечил твою тягу к морфию?
- Не знаю. Он так меня за это время достал, что неохота больше его видеть. Вроде бы по-прежнему живет в подвале под церковью. Взял у Отто русскую рацию и возится с ней.
- Да, помню, он все менял частоты. Заработала она?
- Понятия не имею, - говорит Шафто. - Но когда рядом начинают падать куски горящего металла, поневоле задумаешься.
- Ага. И он часто ходит на почту. Мы с ним там как-то столкнулись. Он активно переписывается с другими по всему миру.
- С кем с другими?
- Вот и я бы хотел узнать.
Место падения метеора находят по звуку ножовки, который разносится между соснами, словно брачный зов исключительно дурной птицы. Это дает общее направление. Уточнить координаты помогают резкие вспышки света, оглушительный треск и душистый град посеченной листвы. Шафто и Бишоф распластываются по земле и слышат, как пули смачно рикошетят от стволов. Ножовка пилит, не останавливаясь.
Бишоф начинает говорить по-шведски, однако Шафто на него шикает.
- Это «суоми», - говорит он. - Эй, Джульета! Отбой тревоги! Это мы с Гюнтером.
Никакого ответа. Шафто вспоминает, что недавно переспал с Джульетой, а значит, должен следить за своими манерами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83