Всякий раз, приезжая в гости, кто-нибудь из отпрысков мужского пола прокрадывался в гараж, чтобы вытащить измерительный щуп и убедиться, что двигатель непостижимым образом полон чистого, янтарного машинного масла. Как выяснилось, ее покойный муж призвал к своему смертному одру всех здравствующих мужчин рода Патерсон, начиная с прадеда и кончая правнуками, и заключил с ними своего рода пакт: если давление в «линкольне» упадет ниже указанного или техобслуживание еще в чем-нибудь подкачает, они мало что попадут в ад - черти, как в «Фаусте» Марло, утащат их прямиком с толчка или с заседания совета директоров. Он знал, что для его жены шина - в лучшем случае нечто такое, что мужчина должен, выпрыгнув из машины, героически поменять под восхищенным взором из-за стекла. Материальный мир существовал исключительно для того, чтобы окружающим мужчинам было чем занять руки, причем, учтите, не ради практической пользы, а чтобы бабушка могла вознаградить их своей улыбкой или повергнуть в прах смутным намеком на недовольство. Система работала замечательно, пока рядом и впрямь были мужчины, то есть до смерти мужа. С тех самых пор партизанский отряд механиков неотступно следил за бабушкой и время от времени угонял «линкольн» с церковной стоянки во время воскресной службы, чтобы тайком поменять в гараже масло. То, что автомобиль четверть века проездил без ремонта - даже бензин заливать ни разу не пришлось, - лишний раз убеждало бабушку в том, какими забавными глупостями утруждают себя мужчины.
В любом случае бабушка, чья практичность на склоне лет только убавилась (если такое возможно), была не та женщина, к которой стоит обращаться за информацией о послужном списке покойного мужа. Защита отечества относилась у нее к той же категории, что и замена лопнувших шин, - грязное дело, которое положено знать мужчинам. Причем не только мужчинам прошедших дней, суперменам ее поколения: Рэнди тоже полагалось это уметь. Если бы завтра Япония и Германия вновь объявили войну Америке, Рэнди следовало бы на следующий же день сесть за пульт управления сверхзвукового истребителя. И Рэнди скорее врезался бы штопором в землю на скорости 2 Маха, чем разочаровал бабушку.
По счастью для Рэнди, который в последнее время живо интересовался дедом, родные откопали старый чемодан: некогда щегольской ротангово-кожаный сувенир «Ревущих двадцатых» с истертыми гостиничными наклейками, запечатлевшими миграцию Лоуренса Притчарда Уотерхауза со Среднего Запада в Принстон и обратно. Чемодан набит маленькими черно-белыми фотографиями. Отец Рэнди вываливает содержимое на стол для пинг-понга, который стоит посреди комнаты отдыха в доме для престарелых, хотя мысли здешних обитателей так же далеки от пинг-понга, как, скажем, от пирсинга сосков. Фотографии разложены на несколько стопок; Рэнди, его отец, дяди и тети перебирают их по очереди. По большей части это снимки уотерхаузовских детей, и все очень веселятся, пока не натыкаются на собственные фотографии в школьном или младенческом возрасте. Затем груда снимков начинается казаться чересчур большой. Очевидно, Лоуренс Притчард Уотерхауз был заядлым фотографом-любителем; теперь за это приходится расплачиваться его детям.
У Рэнди другие мотивы, поэтому он задерживается больше всех и в одиночестве перебирает стопки.
99% - фотографии уотерхаузовской малышни примерно пятидесятых годов. Но есть и более старые. Рэнди находит снимок деда под пальмами, в кителе и белой фуражке. Через три часа он натыкается на фотографию очень юного дедушки, почти что тонкошеего подростка в пиджаке с отцовского плеча. Дедушка стоит перед готическим зданием вместе с двумя другими юнцами: улыбающимся брюнетом, чьи черты кажутся Рэнди смутно знакомыми и мужественно-красивым блондином в очках без оправы. Все трое с велосипедами: дедушка стоит, оседлав свой, двое других, вероятно, сочли это чересчур легкомысленным и держат велосипеды за руль. Еще через час он находит деда снова на фоне пальм в армейской форме.
На следующий день Рэнди сидит рядом с бабушкой, только что завершившей часовой ритуал подъема с постели.
- Бабушка, я нашел две старые фотографии. - Он кладет фотографии на стол и дает ей время переключиться. Бабушка нелегко перепрыгивает с темы на тему, да и старческие глаза фокусируются не сразу.
- Да, на обеих Лоуренс во время войны. - Бабушка всегда умела говорить очевидные вещи абсолютно вежливым тоном, но так, что собеседнику тут же становилось стыдно за свою назойливость. Она явно устала опознавать фотографии - утомительное занятие с очевидным подтекстом «ты скоро умрешь, а нам любопытно - кто эта женщина рядом с «бьюиком»?».
- Бабушка, - бодро говорит Рэнди, надеясь разбудить ее интерес, - вот на этой фотографии он во флотской форме. А на этой - в армейской.
Бабушка Уотерхауз поднимает брови и смотрит на него с тем же искусственным интересом, как если бы приехала сюда по делу, и некий мужчина, с которым их только что познакомили, принялся бы объяснять ей, как поменять шину.
- Это... э-э... несколько необычно, - говорит Рэнди, - чтобы человек на одной войне успел побывать и на флоте, и в армии. Обычно бывает или то, или другое.
- У Лоуренса была и армейская, и флотская форма, - говорит бабушка таким тоном, словно сообщает, что у него были и толстая, и тонкая кишка. - Он надевал их сообразно обстоятельствам.
- Разумеется, - говорит Рэнди.
Ламинарный ветер скользит над шоссе, как сдергиваемая с кровати жесткая простыня, и Рэнди трудно держать дорогу. Ветер не настолько сильный, чтобы сдувать машину, но скрывает обочины; видна только белая, струистая плоскость, бегущая под колесами. Взгляд велит ехать по ней, однако тогда они с Ами выскочат прямиком на лавовые поля. Рэнди пытается смотреть вперед, на белый треугольник горы Рейнир километрах в двухстах впереди.
- Я даже не знаю, когда они поженились, - говорит он. - Кошмар, правда?
- В сентябре 1945-го. Я из нее вытянула.
- Обалдеть.
- Женские разговоры.
- Понятия не имел, что ты умеешь их вести.
- Мы все умеем.
- Узнала что-нибудь еще про свадьбу? Например...
- Название сервиза?
- Ага.
- «Лавандовая роза», - говорит Ами.
- Значит, все сходится. Я хочу сказать, сходится хронологически. Лодка потонула в мае сорок пятого возле Палавана - за четыре месяца до свадьбы. Зная бабушку, можно с уверенностью сказать, что приготовления были в самом разгаре - они определенно уже выбрали сервиз.
- И ты считаешь, что твой дед сфотографировался в Маниле примерно в то же время?
- Это точно Манила. И ее освободили только в марте сорок пятого.
- Что получается? Твой дед общался с кем-то в подводной лодке в конце марта - начале мая.
- На подлодке нашли очки. - Рэнди вынимает из нагрудного кармана фотографию и протягивает их Ами. - Интересно, не такие, как на этом типе? Я про высокого блондина.
- Проверю, когда вернусь. Вот этот чудик слева - твой дед?
- Ага.
- А кто посередине?
- Думаю, Тьюринг.
- Как журнал «Тьюринг»?
- Журнал назвали в его честь, потому что он много сделал для разработки компьютеров.
- Как и твой дед.
- Ага.
- А твой знакомый, к которому мы едем в Сиэтл, он тоже по компьютерам?.. Ой, тебя перекосило, типа «Ами сейчас сморозила такую глупость, что мне физически больно». Мужчины в твоей семье часто морщатся? Такое выражение бывало у твоего деда, когда бабушка сообщала, что въехала «линкольном» в пожарный гидрант?
- Прости, что я такая свинья, - говорит Рэнди. - У нас в семье - все ученые. Математики. Самые тупые вроде меня становятся инженерами.
- Извини, я не ослышалась? Ты назвал себя самым тупым?
- Может быть, менее собранным.
- М-м-м.
- Я хотел сказать, что въедливость и точность в математическом смысле - все, что у нас есть. Каждый должен как-то пробиваться в жизни, верно? Иначе будешь до конца дней работать в «Макдоналдсе» или хуже. Одни рождаются богатыми. Другие - в больших дружных семьях вроде твоей. Для нас способ пробиться в жизни - знать, что два плюс два - четыре, и стоять на этом с упорством, которое кому-то покажется занудным, а кого-то может и обидеть. Прости.
- Кого обидеть? Людей, которые считают, что два плюс два - пять?
- Людей, для которых такт и внимание к чужим чувствам важнее, чем буквальная точность любой сказанной фразы.
- Например... женщин?
Рэнди стискивает зубы на протяжении примерно мили, потом говорит:
- Если можно хоть как-то обобщить разницу между мужским и женским мышлением, то, думаю, мужчина способен сконцентрировать свои мысли до лазерного луча и направить на что-то одно, отрешившись от всего остального.
- А женщины не способны?
- Полагаю, способны, но обычно не хотят. Я, собственно, о том, что женский подход, как правило, здоровее мужского.
- М-м-м.
- Боюсь, ты слишком зацикливаешься на негативе. Речь не о женской ущербности. Скорее о мужской. Именно наша бестактность, недальновидность, зови как хочешь, позволяет нам двадцать лет изучать один вид стрекоз или по сто часов в неделю просиживать за компьютером над составлением программы. Здоровые и уравновешенные люди так не делают, однако это может привести к прорыву в области нового синтетического волокна или чего еще.
- Но ты только что назвал себя несобранным.
- По сравнению с другими в моей семье - да. Я знаю немного про астрономию, довольно много про компьютеры, самую малость про бизнес и, если можно так сказать, чуть лучше умею общаться с людьми. Вернее, я по крайней мере чувствую, когда получается не то, и смущаюсь.
Ами смеется.
- Это у тебя точно здорово получается. По большей части ты просто переходишь от одного смущения к другому.
Рэнди смущается.
- Очень трогательно, - подбадривает Ами. - И хорошо о тебе говорит.
- Я, собственно, о том, что меня отличает. Неумение себя вести люди готовы понять и простить, потому что с каждым такое было; те, кого в школе зовут «ботаниками», а в компьютерном мире - «нердами», пугают другим - неспособностью заметить, что ведут себя как-то не так.
- Даже жалко.
- Пока они учатся в старших классах - да, - говорит Рэнди. - Потом уже не жалко. Это что-то совсем другое.
- Что?
- Не знаю. Не подберу слова. Увидишь.
Поездка через Каскадные горы включает в себя климатический скачок, на который обычно требуется четыре часа лёта. Теплый дождь брызжет в ветровое стекло, сбивая с «дворников» ледышки. Постепенные сюрпризы марта-апреля сжаты до краткого резюме. Скоростные полосы федерального шоссе номер девяносто - в тающих какашках грязного снега с машин, на которых возвращаются домой горнолыжники. Мчащиеся грузовики окутаны пеленой пара и брызг. На середине спуска Рэнди изумляется видом новых офисных зданий с логотипами высокотехнологических фирм, потом удивляется, чего он, собственно, изумился. Ами здесь впервые; она снимает ноги с панели подушки безопасности, выпрямляется, чтобы лучше видеть, и вслух жалеет, что Робин и Марк Аврелий поехали не с ними, а домой, в Теннесси. Перед самыми пригородами Рэнди вспоминает съехать на правую полосу и сбросить скорость. Так и есть: чуть дальше дорожная полиция ловит нарушителей. Ами должным образом потрясена такими житейскими познаниями.
Значительно не доезжая до основной части города, в зеленом предместье с трехзначными номерами улиц и авеню, Рэнди сворачивает на съезд с основной дороги и катит вдоль одного огромного торгового комплекса. Вокруг понавырастали новые магазинчики, привычных ориентиров не найти. Везде людно: народ понес сдавать рождественские подарки. Немного поплутав, Рэнди находит наконец основное здание торгового центpa, несколько замшелое в сравнении с молодой магазинной порослью. Он ставит машину в дальнем конце парковки и объясняет, что легче пятнадцать секунд идти пешком, чем пятнадцать минут искать место поближе к входу.
Минуту Рэнди и Ами стоят над открытым багажником «aкуры», стаскивая с себя наслоения зимней одежды. Ами беспокоится о братьях и жалеет, что они с Рэнди не отдали им все теплое. Когда их видели последний раз, ребята кружили у «импалы», как истребители перед посадкой на авианосец: проверяли давление в шинах, уровень бензина и масла с таким сосредоточенным видом, как будто готовились не просто плюхнуться на сиденья и два дня гнать на восток, а отправлялись навстречу захватывающим приключениям. Классные ребята - девчонки, наверное, по ним сохнут. Ами обняла каждого с такой горячностью, будто прощалась навсегда. Ребята выдержали это с достоинством и снисходительностью; им хватило такта газануть по полной не сразу, а лишь через два квартала.
Рэнди и Ами заходят в торговый центр. Ами по-прежнему не знает, зачем они здесь, хотя держится боевито. Рэнди слегка дезориентирован, но наконец берет курс на доносящуюся из глубины здания электронную какофонию и оказывается в той части торгового центра, где расположены кафе и ресторанчики. Руководствуясь отчасти звуками, отчасти запахами, он доходит до угла, где сгрудились за столиками мужчины в возрасте примерно от десяти до сорока лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
В любом случае бабушка, чья практичность на склоне лет только убавилась (если такое возможно), была не та женщина, к которой стоит обращаться за информацией о послужном списке покойного мужа. Защита отечества относилась у нее к той же категории, что и замена лопнувших шин, - грязное дело, которое положено знать мужчинам. Причем не только мужчинам прошедших дней, суперменам ее поколения: Рэнди тоже полагалось это уметь. Если бы завтра Япония и Германия вновь объявили войну Америке, Рэнди следовало бы на следующий же день сесть за пульт управления сверхзвукового истребителя. И Рэнди скорее врезался бы штопором в землю на скорости 2 Маха, чем разочаровал бабушку.
По счастью для Рэнди, который в последнее время живо интересовался дедом, родные откопали старый чемодан: некогда щегольской ротангово-кожаный сувенир «Ревущих двадцатых» с истертыми гостиничными наклейками, запечатлевшими миграцию Лоуренса Притчарда Уотерхауза со Среднего Запада в Принстон и обратно. Чемодан набит маленькими черно-белыми фотографиями. Отец Рэнди вываливает содержимое на стол для пинг-понга, который стоит посреди комнаты отдыха в доме для престарелых, хотя мысли здешних обитателей так же далеки от пинг-понга, как, скажем, от пирсинга сосков. Фотографии разложены на несколько стопок; Рэнди, его отец, дяди и тети перебирают их по очереди. По большей части это снимки уотерхаузовских детей, и все очень веселятся, пока не натыкаются на собственные фотографии в школьном или младенческом возрасте. Затем груда снимков начинается казаться чересчур большой. Очевидно, Лоуренс Притчард Уотерхауз был заядлым фотографом-любителем; теперь за это приходится расплачиваться его детям.
У Рэнди другие мотивы, поэтому он задерживается больше всех и в одиночестве перебирает стопки.
99% - фотографии уотерхаузовской малышни примерно пятидесятых годов. Но есть и более старые. Рэнди находит снимок деда под пальмами, в кителе и белой фуражке. Через три часа он натыкается на фотографию очень юного дедушки, почти что тонкошеего подростка в пиджаке с отцовского плеча. Дедушка стоит перед готическим зданием вместе с двумя другими юнцами: улыбающимся брюнетом, чьи черты кажутся Рэнди смутно знакомыми и мужественно-красивым блондином в очках без оправы. Все трое с велосипедами: дедушка стоит, оседлав свой, двое других, вероятно, сочли это чересчур легкомысленным и держат велосипеды за руль. Еще через час он находит деда снова на фоне пальм в армейской форме.
На следующий день Рэнди сидит рядом с бабушкой, только что завершившей часовой ритуал подъема с постели.
- Бабушка, я нашел две старые фотографии. - Он кладет фотографии на стол и дает ей время переключиться. Бабушка нелегко перепрыгивает с темы на тему, да и старческие глаза фокусируются не сразу.
- Да, на обеих Лоуренс во время войны. - Бабушка всегда умела говорить очевидные вещи абсолютно вежливым тоном, но так, что собеседнику тут же становилось стыдно за свою назойливость. Она явно устала опознавать фотографии - утомительное занятие с очевидным подтекстом «ты скоро умрешь, а нам любопытно - кто эта женщина рядом с «бьюиком»?».
- Бабушка, - бодро говорит Рэнди, надеясь разбудить ее интерес, - вот на этой фотографии он во флотской форме. А на этой - в армейской.
Бабушка Уотерхауз поднимает брови и смотрит на него с тем же искусственным интересом, как если бы приехала сюда по делу, и некий мужчина, с которым их только что познакомили, принялся бы объяснять ей, как поменять шину.
- Это... э-э... несколько необычно, - говорит Рэнди, - чтобы человек на одной войне успел побывать и на флоте, и в армии. Обычно бывает или то, или другое.
- У Лоуренса была и армейская, и флотская форма, - говорит бабушка таким тоном, словно сообщает, что у него были и толстая, и тонкая кишка. - Он надевал их сообразно обстоятельствам.
- Разумеется, - говорит Рэнди.
Ламинарный ветер скользит над шоссе, как сдергиваемая с кровати жесткая простыня, и Рэнди трудно держать дорогу. Ветер не настолько сильный, чтобы сдувать машину, но скрывает обочины; видна только белая, струистая плоскость, бегущая под колесами. Взгляд велит ехать по ней, однако тогда они с Ами выскочат прямиком на лавовые поля. Рэнди пытается смотреть вперед, на белый треугольник горы Рейнир километрах в двухстах впереди.
- Я даже не знаю, когда они поженились, - говорит он. - Кошмар, правда?
- В сентябре 1945-го. Я из нее вытянула.
- Обалдеть.
- Женские разговоры.
- Понятия не имел, что ты умеешь их вести.
- Мы все умеем.
- Узнала что-нибудь еще про свадьбу? Например...
- Название сервиза?
- Ага.
- «Лавандовая роза», - говорит Ами.
- Значит, все сходится. Я хочу сказать, сходится хронологически. Лодка потонула в мае сорок пятого возле Палавана - за четыре месяца до свадьбы. Зная бабушку, можно с уверенностью сказать, что приготовления были в самом разгаре - они определенно уже выбрали сервиз.
- И ты считаешь, что твой дед сфотографировался в Маниле примерно в то же время?
- Это точно Манила. И ее освободили только в марте сорок пятого.
- Что получается? Твой дед общался с кем-то в подводной лодке в конце марта - начале мая.
- На подлодке нашли очки. - Рэнди вынимает из нагрудного кармана фотографию и протягивает их Ами. - Интересно, не такие, как на этом типе? Я про высокого блондина.
- Проверю, когда вернусь. Вот этот чудик слева - твой дед?
- Ага.
- А кто посередине?
- Думаю, Тьюринг.
- Как журнал «Тьюринг»?
- Журнал назвали в его честь, потому что он много сделал для разработки компьютеров.
- Как и твой дед.
- Ага.
- А твой знакомый, к которому мы едем в Сиэтл, он тоже по компьютерам?.. Ой, тебя перекосило, типа «Ами сейчас сморозила такую глупость, что мне физически больно». Мужчины в твоей семье часто морщатся? Такое выражение бывало у твоего деда, когда бабушка сообщала, что въехала «линкольном» в пожарный гидрант?
- Прости, что я такая свинья, - говорит Рэнди. - У нас в семье - все ученые. Математики. Самые тупые вроде меня становятся инженерами.
- Извини, я не ослышалась? Ты назвал себя самым тупым?
- Может быть, менее собранным.
- М-м-м.
- Я хотел сказать, что въедливость и точность в математическом смысле - все, что у нас есть. Каждый должен как-то пробиваться в жизни, верно? Иначе будешь до конца дней работать в «Макдоналдсе» или хуже. Одни рождаются богатыми. Другие - в больших дружных семьях вроде твоей. Для нас способ пробиться в жизни - знать, что два плюс два - четыре, и стоять на этом с упорством, которое кому-то покажется занудным, а кого-то может и обидеть. Прости.
- Кого обидеть? Людей, которые считают, что два плюс два - пять?
- Людей, для которых такт и внимание к чужим чувствам важнее, чем буквальная точность любой сказанной фразы.
- Например... женщин?
Рэнди стискивает зубы на протяжении примерно мили, потом говорит:
- Если можно хоть как-то обобщить разницу между мужским и женским мышлением, то, думаю, мужчина способен сконцентрировать свои мысли до лазерного луча и направить на что-то одно, отрешившись от всего остального.
- А женщины не способны?
- Полагаю, способны, но обычно не хотят. Я, собственно, о том, что женский подход, как правило, здоровее мужского.
- М-м-м.
- Боюсь, ты слишком зацикливаешься на негативе. Речь не о женской ущербности. Скорее о мужской. Именно наша бестактность, недальновидность, зови как хочешь, позволяет нам двадцать лет изучать один вид стрекоз или по сто часов в неделю просиживать за компьютером над составлением программы. Здоровые и уравновешенные люди так не делают, однако это может привести к прорыву в области нового синтетического волокна или чего еще.
- Но ты только что назвал себя несобранным.
- По сравнению с другими в моей семье - да. Я знаю немного про астрономию, довольно много про компьютеры, самую малость про бизнес и, если можно так сказать, чуть лучше умею общаться с людьми. Вернее, я по крайней мере чувствую, когда получается не то, и смущаюсь.
Ами смеется.
- Это у тебя точно здорово получается. По большей части ты просто переходишь от одного смущения к другому.
Рэнди смущается.
- Очень трогательно, - подбадривает Ами. - И хорошо о тебе говорит.
- Я, собственно, о том, что меня отличает. Неумение себя вести люди готовы понять и простить, потому что с каждым такое было; те, кого в школе зовут «ботаниками», а в компьютерном мире - «нердами», пугают другим - неспособностью заметить, что ведут себя как-то не так.
- Даже жалко.
- Пока они учатся в старших классах - да, - говорит Рэнди. - Потом уже не жалко. Это что-то совсем другое.
- Что?
- Не знаю. Не подберу слова. Увидишь.
Поездка через Каскадные горы включает в себя климатический скачок, на который обычно требуется четыре часа лёта. Теплый дождь брызжет в ветровое стекло, сбивая с «дворников» ледышки. Постепенные сюрпризы марта-апреля сжаты до краткого резюме. Скоростные полосы федерального шоссе номер девяносто - в тающих какашках грязного снега с машин, на которых возвращаются домой горнолыжники. Мчащиеся грузовики окутаны пеленой пара и брызг. На середине спуска Рэнди изумляется видом новых офисных зданий с логотипами высокотехнологических фирм, потом удивляется, чего он, собственно, изумился. Ами здесь впервые; она снимает ноги с панели подушки безопасности, выпрямляется, чтобы лучше видеть, и вслух жалеет, что Робин и Марк Аврелий поехали не с ними, а домой, в Теннесси. Перед самыми пригородами Рэнди вспоминает съехать на правую полосу и сбросить скорость. Так и есть: чуть дальше дорожная полиция ловит нарушителей. Ами должным образом потрясена такими житейскими познаниями.
Значительно не доезжая до основной части города, в зеленом предместье с трехзначными номерами улиц и авеню, Рэнди сворачивает на съезд с основной дороги и катит вдоль одного огромного торгового комплекса. Вокруг понавырастали новые магазинчики, привычных ориентиров не найти. Везде людно: народ понес сдавать рождественские подарки. Немного поплутав, Рэнди находит наконец основное здание торгового центpa, несколько замшелое в сравнении с молодой магазинной порослью. Он ставит машину в дальнем конце парковки и объясняет, что легче пятнадцать секунд идти пешком, чем пятнадцать минут искать место поближе к входу.
Минуту Рэнди и Ами стоят над открытым багажником «aкуры», стаскивая с себя наслоения зимней одежды. Ами беспокоится о братьях и жалеет, что они с Рэнди не отдали им все теплое. Когда их видели последний раз, ребята кружили у «импалы», как истребители перед посадкой на авианосец: проверяли давление в шинах, уровень бензина и масла с таким сосредоточенным видом, как будто готовились не просто плюхнуться на сиденья и два дня гнать на восток, а отправлялись навстречу захватывающим приключениям. Классные ребята - девчонки, наверное, по ним сохнут. Ами обняла каждого с такой горячностью, будто прощалась навсегда. Ребята выдержали это с достоинством и снисходительностью; им хватило такта газануть по полной не сразу, а лишь через два квартала.
Рэнди и Ами заходят в торговый центр. Ами по-прежнему не знает, зачем они здесь, хотя держится боевито. Рэнди слегка дезориентирован, но наконец берет курс на доносящуюся из глубины здания электронную какофонию и оказывается в той части торгового центра, где расположены кафе и ресторанчики. Руководствуясь отчасти звуками, отчасти запахами, он доходит до угла, где сгрудились за столиками мужчины в возрасте примерно от десяти до сорока лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83