Инспектор оборачивается и делает знак рукой. Люди, стоявшие за ним, разом бросаются вперед. Они в форме и по большей части вооружены. Очень скоро некоторые из них оказываются у Рэнди за спиной; собственно, они его окружают. Рэнди смотрит на Ами, но видит лишь пару брошенных туфель: она босиком рванула к телефону-автомату. Возможно, ему никогда больше не увидеть ее в платье.
Рэнди гадает, будет ли тактической ошибкой немедленно потребовать адвоката.
БИТВА ЗА МАНИЛУ
Бобби Шафто просыпается от запаха дыма. Пахнет не забытым в духовке печеньем, не тлеющей кучей осенней листвы и не бойскаутским костром. Это смесь дымов, которых он последние года два изрядно нанюхался: например, от горящих зданий, резины, топлива.
Бобби приподнимается на локте и видит, что плывет в длинной узкой лодке. Недобрый, пахнущий гарью ветер раздувает грязный парус над головой. Глубокая ночь.
Он поворачивается, чтобы взглянуть вперед. Голове это не нравится. Острая боль ломится в двери сознания. Слышны глухие удары ее кованых башмаков.
А! Кто-то вколол ему морфий. Шафто довольно ухмыляется, жизнь хороша.
Темно, как в погребе: над озером опрокинута плотная черная полусфера. Однако по левому борту лодки в ней есть трещинка, в которую сочится желтоватый свет. Он искрится и дрожит, словно звезды, если смотришь на них сквозь марево над капотом черной машины.
Бобби садится и всматривается, постепенно осознавая расстояния. Желтое зарево начинается примерно на восьми часах, если считать, что нос лодки указывает на двенадцать, и продолжается до часа. Наверное, какой-то невероятно чудной предрассветный феномен.
- Майниила, - говорит голос сзади.
- Что?
- Это Манила, - говорит по-английски другой голос, ближе.
- А чего она освещена? - Бобби не видел освещенного города с сорок первого и забыл, как это выглядит.
- Японцы ее подожгли.
- Жемчужина Востока, - говорит кто-то ближе к корме. Слышны горькие смешки.
В голове у Шафто наконец проясняется. Он трет глаза. Милях в двух по левому борту в небо взлетает бочка с бензином, проносится ракетой и пропадает. Бобби начинает различать силуэты пальм по берегу озера, черные на фоне пожарища. Лодка бесшумно скользит по темной воде, маленькие волны плещут о ее борт. Шафто чувствует себя только что родившимся, новым человеком в совершенно новом мире.
Любой другой спросил бы, почему они направляются в горящий город, а не бегут прочь. Однако Шафто не спрашивает, как не мог бы спросить младенец, только смотрит широко открытыми глазами на мир, который ему открылся.
Тот, что говорил с ним по-английски, сидит рядом на планшире. Во тьме маячит бледное лицо над темной одеждой и белый, с прямоугольной выемкой, воротничок. Шафто ложится на дно лодки и некоторое время смотрит на спутника.
- Мне вкололи морфий.
- Я вколол вам морфий. Вы были неуправляемы.
- Прошу прощения, сэр, - с искренним раскаянием говорит Шафто. Он вспоминает китайских морпехов на пути из Шанхая и как те позорно себя вели.
- Нельзя было шуметь. Нас бы обнаружили японцы.
- Понятно.
- Конечно, увидеть Глорию было для вас ударом.
- Валяйте начистоту, падре, - говорит Шафто. - Мой сын. Он тоже прокаженный?
Черные глаза закрываются, бледное лицо качается из стороны в сторону: нет.
- Глория заразилась вскоре после его рождения, работая в горном лагере.
Шафто фыркает.
- Все ясно, Шерлок!
Наступает долгая, томительная пауза. Потом падре говорит:
- Я уже исповедовал остальных. Хотите теперь вы?
- Это то, что католики делают перед смертью?
- Они делают это постоянно. Хотя вы правы, желательно исповедаться непосредственно перед смертью. Это... как бы сказать... сглаживает шероховатости. В будущей жизни.
- Падре, мне думается, что до берега час-два, не больше. Если я начну исповедоваться прямо сейчас, придется начать с кражи печенья из буфета в возрасте восьми лет.
Падре смеется. Кто-то протягивает Шафто зажженную сигарету. Тот глубоко затягивается.
- Мы не успеем добраться до интересного, вроде того как я трахнул Глорию и укокошил целую кучу нипов и фрицев. - Шафто мгновение думает, с удовольствием затягиваясь сигаретой. - Но если в предстоящей заварушке мы все погибнем - а я так понимаю, к этому идет, - то одно дело я должен сделать. Лодка вернется в Каламбу?
- Мы надеемся, что хозяин сможет переправить через озеро еще женщин и детей.
- Есть у кого-нибудь карандаш и бумага?
Кто-то передает ему огрызок карандаша, но бумаги ни у кого нет. Бобби роется в карманах и находит только пачку презервативов «Я ВЕРНУСЬ». Он распечатывает один, аккуратно расправляет обертку, а резинку бросает в озеро. Потом кладет обертку на ружейный ящик и начинает писать: «Я, Роберт Шафто, в здравом уме и твердой памяти, завещаю все свое мирское достояние, включая военное пособие по утрате родственников, моему внебрачному сыну Дугласу Макартуру Шафто».
Он смотрит на горящий город, думает добавить: «если тот еще жив», но решает, что лучше не каркать, поэтому просто ставит свою подпись. Падре подписывается в качестве свидетеля. Для большей достоверности Шафто снимает личные знаки, вкладывает в завещание и обматывает цепочкой. Все это он передает на корму. Хозяин лодки прячет завещание в карман и бодро обещает, добравшись до Каламбы, переправить бумагу кому следует.
Лодка узкая, но очень длинная, и в нее набились больше десятка партизан. Все они вооружены до зубов; оружие новое, видимо, с американской субмарины. Лодка так просела под весом людей и железа, что волны иногда перехлестывают через планширь. Шафто в темноте шарит по ящикам. Ни хрена не видать, но рука нащупывает детали автомата Томпсона.
- Запчасти к автоматам, - объясняет ему один партизан. - Не рассыпь!
- Запчасти, говоришь, - произносит Шафто через несколько секунд возни и достает из ящика полностью собранный «томми». Красные огоньки сигарет «Я ВЕРНУСЬ» прыгают партизанам в рот - те освобождают руки для легкого всплеска аплодисментов. Кто-то передает Шафто магазин с патронами сорок пятого калибра.
- Знаете, такие патроны изобрели специально, чтобы стрелять вашего брата-филиппинца, - объявляет Бобби.
- Знаем, - отвечает один из партизан.
- Для нипов калибр великоват, - продолжает Шафто, вставляя магазин на место. Партизаны гогочут. Один из них перебирается с кормы, раскачивая лодку. Он очень юный и худой. Парнишка протягивает Бобби руку.
- Дядя Роберт, вы меня помните?
Обращение «дядя Роберт» не самая большая неожиданность на этой войне, бывали и почуднее, и Бобби не выказывает изумления. Он всматривается в мальчишеское лицо, тускло освещенное заревом горящей Манилы.
- Ты - Альтамира, - догадывается Бобби.
Парнишка молодцевато берет под козырек и улыбается.
Шафто вспоминает. Квартира Альтамира три года назад, он под рев сирен вносит по лестнице Глорию, которую только что обрюхатил. Комната полна родственниками. Взвод мальчишек с деревянными мечами и ружьями восторженно смотрит на Бобби. Он отдает им честь и выбегает на улицу.
- Мы все сражались с нипами. - Мальчик мрачнеет и крестится. - Двое погибли.
- Часть из вас были совсем маленькие.
- Самые младшие по-прежнему в Маниле, - говорит мальчик. Они с Шафто молча смотрят через воду на пламя, которое уже встало сплошной стеной.
- В квартире? В Малате?
- Думаю, да. Меня зовут Фидель.
- Мой сын там же?
- Думаю, да. Точно не знаю.
- Мы их разыщем, Фидель.
Кажется, что по меньшей мере пол-Манилы собралось на берегу или в воде и ждет спасительных лодок. Макартур наступает с севера, японские десантные войска - с юга, перешеек между манильским заливом и озером Бай с двух сторон стиснут воюющими армиями. По обоим берегам идет паническая эвакуация в духе Дюнкерка, но лодок не хватает. Часть беженцев ведет себя цивилизованно, однако многие плывут к лодкам, пытаясь первыми взобраться на борт. Мокрая рука высовывается из воды и хватается за планширь. Шафто бьет по ней прикладом. Пловец срывается в воду и хватается за ушибленную руку. Шафто говорит ему что он - урод.
Примерно полчаса разные уроды атакуют лодку, пока она курсирует вдоль берега и падре выбирает из толпы женщин с маленькими детьми. Их одну за другой втаскивают в лодку, партизаны один за другим спрыгивают в воду, лодка разворачивается и пропадает во тьме. Шафто и хукбалахап бредут к берегу, таща боеприпасы. Шафто весь обвешан гранатами, они болтаются, как соски у супоросой свиньи. Партизаны шагают медленно и скованно, силясь не рухнуть под весом патронташей, которыми замотались, как мумии. Отряд направляется в город, преодолевая встречный поток беженцев.
Низменная местность на берегу озера - еще не сам город, а предместье, застроенное традиционными хижинами со стенами из ротанговых циновок и с камышовыми крышами. Домики жарко полыхают, отбрасывая красные отблески, которые они видели с лодки. В нескольких милях к северу начинаются каменные здания. Их японцы тоже подожгли, но прочные строения горят спорадически, как изолированные башни огня и дыма.
Шафто и его спутники думали, что высадятся из лодки под огнем и полягут прямо на берегу. Однако они проходят мили полторы, прежде чем видят реального неприятеля.
Шафто рад, что им наконец-то попались настоящие японцы; он нервничал, потому что партизаны, не встречая сопротивления, раздухарились и утратили всякую бдительность. Полдюжины японцев высыпают из магазинчика, который, вероятно, громили - в руках у них бутылки, - и останавливаются на тротуаре, чтобы поджечь здание. Пока они из бутылок со спиртом готовят «коктейль Молотова», Шафто выдергивает чеку, бросает гранату на тротуар, некоторое время смотрит, как она летит, потом ныряет в подворотню. Раздается взрыв, осколки разбивают стекло стоящего рядом автомобиля. Бобби выскакивает на улицу, готовый дать очередь, но в этом уже нет надобности: все японцы корчатся в канаве. Шафто и партизаны ждут, когда другие японцы придут на выручку товарищам... Никто не появляется.
Партизаны ликуют. Шафто в мрачном раздумье стоит посреди улицы, пока падре обходит мертвых и умирающих японцев, совершая над ними последнее помазание. Видимо, дисциплина полностью утрачена. Япошки поняли, что спасения нет. Макартур сметет их, как газонокосилка - попавшийся на пути муравейник. Они превратились в толпу. Шафто легче сражаться с толпой пьяных, деморализованных мародеров, но страшно подумать, что они могут сотворить с мирным населением дальше к северу.
- Мы только на хрен теряем время, - говорит Шафто. - Давайте двигать в Малате, избегая новых стычек.
- Здесь не ты командуешь, - говорит один из партизан, - а я.
- Кто такой? - спрашивает Шафто, щурясь в свете горящей винной лавки.
Это оказывается командир проамериканского отряда, который сидел на корме лодки и до сих пор никак себя не проявил. Шафто нутром чует, что командир из него никудышный.
- Сэр! Есть, сэр! - говорит он и козыряет.
- Я - лейтенант Моралес, и если у тебя есть еще предложения, обращай их ко мне или держи при себе.
- Сэр, есть, сэр! - отвечает Шафто; он не потрудился запомнить фамилию лейтенанта.
Часа два они пробираются на север по узким, дымным улочкам. Встает солнце. Над городом летит маленький самолет. Пьяные, обессиленные японцы открывают по нему редкую стрельбу.
- Это П-51 «Мустанг»! - кричит лейтенант Моралес.
- Это «Пайпер Каб», язви его в душу. - До сих пор Шафто сдерживался, но тут не стерпел. - Артиллерийский корректировщик.
- Тогда почему он летит над Манилой? - самодовольно вопрошает Моралес. Примерно тридцать секунд он наслаждается своим торжеством, потом на севере начинает бить артиллерия. От некоторых зданий отлетают куски.
Первая серьезная стычка происходит полчаса спустя. Японцы засели в здании банка на пересечении двух улиц. Лейтенант Моралес составил исключительно сложный план, по которому надо разбиться на группки. Сам он с тремя партизанами перебегает под укрытие большого фонтана в центре площади. Японцы немедленно открывают огонь. Примерно четверть часа Моралес и его люди прячутся за фонтаном, пока американский снаряд, описав идеальную параболу, не попадает точно в мраморную чашу. Это фугас, который не взорвется, пока во что-нибудь не ударит - например, как сейчас, в фонтан. Падре молится над Моралесом и его людьми с безопасного расстояния в сто ярдов Ближе подходить незачем, поскольку от них все равно ничего не осталось.
Бобби Шафто единодушно выбирают новым командиром. Он ведет людей через площадь, не приближаясь к зданию на углу. Американская батарея старательно бьет по этому самому банку и уже разнесла пару соседних кварталов. «Пайпер Каб» выписывает в небе ленивые восьмерки, передавая по радио указания: «Почти в цель... чуть левее... нет, не так сильно... теперь чуть дальше».
Целый день уходит на то, чтобы преодолеть еще милю на север. Самое быстрое - выскочить на главную улицу и побежать, но чем дальше к северу, тем интенсивнее становится обстрел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83