- Оставайтесь, если хотите, - сказала она. - Мы оба будем рады, если
вы составите нам компанию.
В этом можно было не сомневаться, и я согласился.
- Вдобавок, - сказал я Бернарду, - мы не знаем, распространяется ли
твой новый статус курьера и на компаньона. Если я попробую поехать с
тобой, может оказаться, что меня все еще не выпускают.
- Ох уж этот нелепый запрет! Я должен серьезно с ними поговорить -
это какой-то совершенно абсурдный, панический поступок, - сказал Зеллаби.
Мы проводили Бернарда до дверей, и он уехал, махнув нам рукой на
прощание.
- Да, для Детей это игра, - сказал Зеллаби, когда машина скрылась за
поворотом. - А что потом?.. - Он слегка пожал плечами и покачал головой.

22. ЗЕЛЛАБИ МАКЕДОНСКИЙ
- Дорогая, - сказал Зеллаби жене за завтраком, - если ты поедешь
сегодня в Трейн, то не купишь ли большую банку леденцов?
Антея перевела взгляд с тостера на мужа.
- Дорогой, - сказала она без особой нежности, - во-первых, если ты
вспомнишь вчерашний день, то поймешь, что о поездке в Трейн не может быть
и речи. Во-вторых, я не собираюсь снабжать Детей конфетами. В-третьих,
если это означает, что ты собираешься сегодня вечером показывать им кино
на Ферме, то я категорически против.
- Барьера больше нет, - сказал Зеллаби. - Вчера вечером я объяснил
им, что это просто глупо. Заложники все равно не смогут ни о чем
сговориться так, чтобы Дети об этом не узнали - хотя бы через мисс Лэмб
или мисс Огл. Барьер означает только лишние неудобства; половина или даже
четверть населения поселка служат для них столь же хорошим щитом, как и
весь поселок. Кроме того, я сказал, что отменю свою лекцию об Эгейских
островах сегодня вечером, если половина из них собирается болтаться по
окрестным дорогам.
- И они так просто согласились? - с интересом спросила Антея.
- Конечно. Они вовсе не такие глупые и с пониманием относятся к
разумным аргументам.
- В самом деле? После всего, что мы пережили...
- Но их можно понять, - возразил Зеллаби. - Когда они возбуждены или
испуганы, они делают глупости, но разве все мы их не делаем? А поскольку
они еще маленькие, то не рассчитывают свои силы, но ведь это можно сказать
и о всех детях? Да, они встревожены и обеспокоены - а мы бы не
беспокоились, если бы над нами висела угроза того, что произошло в
Гижинске?
- Гордон, - холодно ответила Антея, - я тебя не понимаю. На Детях
лежит ответственность за гибель шести человек. Они убили шестерых людей,
наших хороших знакомых, и еще больше народу ранили, некоторых очень
тяжело. В любой момент это может произойти с любым из нас. Ты это
защищаешь?
- Конечно, нет, дорогая. Я просто объясняю, что они могут делать
ошибки, когда им угрожают, точно так же, как мы. Когда-нибудь им придется
сражаться с нами за свою жизнь; они давно знают об этом, и сейчас по
ошибке решили, что это время уже настало.
- Значит, теперь мы должны сказать: "Жаль, конечно, что вы по ошибке
убили шесть человек. Давайте забудем об этом"?
- А что еще ты можешь предложить? Предпочитаешь враждовать с ними? -
спросил Зеллаби.
- Конечно, нет, но если закон, как ты говоришь, против них бессилен,
это вовсе не значит, что мы должны делать вид, что ничего не случилось.
Кроме юридических мер воздействия есть и общественные.
- Лучше соблюдать осторожность. Они только что показали нам, что и
тем, и другим мерам можно с успехом противопоставить силовые, - с
серьезным видом сказал Зеллаби.
Антея озадаченно посмотрела на него.
- Гордон, я тебя не понимаю. О многих вещах мы думаем одинаково, но
сейчас я не могу с тобой согласиться. Мы не можем делать вид, что ничего
не случилось; это было бы равносильно прощению.
- Мы с тобой, дорогая, подходим к вопросу с разными мерками. Ты
судишь по законам общества и считаешь их действия преступлением. Для меня
же это - борьба за существование, и я вижу в этом не преступление, а
мрачную первобытную опасность.
Тон, которым Зеллаби произнес последние слова, настолько отличался от
его обычной манеры говорить, что мы с Антеей изумленно уставились на него.
Впервые я увидел другого Зеллаби: перед нами сидел человек, чьи
нетривиальные аргументы делали его Труды чем-то большим, чем они казались
на первый взгляд; человек более молодой и сильный, чем мой старый знакомый
- любитель пофилософствовать. Зеллаби вновь перешел на свой обычный стиль.
- Мудрый ягненок не станет дразнить льва, - сказал он. - Он будет
ублажать его, заигрывать с ним и надеяться на лучшее. Дети любят конфеты и
будут их ждать.
Несколько секунд он и Антея смотрели друг другу в глаза. Выражение
озабоченности и тревоги медленно исчезло с ее лица, уступив место столь
неприкрытой вере, что я даже смутился.
Зеллаби повернулся ко мне.
- Боюсь, что сегодня днем у меня будет много важных дел, друг мой. Не
хотите ли отпраздновать окончание нашей осады, поехав вместе с Антеей в
Трейн?

Когда, незадолго до обеда, мы вернулись в поместье Кайл, я нашел
Зеллаби в брезентовом кресле на веранде. Он не сразу услышал мои шаги, и я
был поражен его видом. За завтраком он был полон энергии и силы, а сейчас
выглядел старым и усталым, намного более старым, чем был на самом деле.
Легкий ветерок шевелил его шелковистые седые волосы; взгляд был устремлен
куда-то вдаль.
Услышав звук моих шагов, он снова стал прежним. Усталость, казалось,
прошла, рассеянное выражение во взгляде исчезло, и когда он обернулся ко
мне, это снова был тот же самый Зеллаби, которого я знал уже десять лет.
Я сел в кресло рядом и поставил на пол большую банку с леденцами.
Зеллаби взглянул на нее.
- Хорошо, - сказал он. - Они это любят. В конце концов, они все еще
дети - с маленькой буквы.
- Послушайте, - сказал я, - я могу показаться назойливым, но стоит ли
вам ехать к ним сегодня вечером? В конце концов, время назад не повернешь.
Обстоятельства изменились. Они теперь открыто враждебны с поселком и,
может быть, со всеми нами. Они попробовали свою силу и вполне ее осознают.
И наверняка подозревают, что против них могут быть приняты меры.
Ультиматум, который они передали через Бернарда, не примут немедленно,
если вообще примут. Вы сказали, что они встревожены, - так вот, эта
тревога наверняка еще не прошла, и поэтому они все еще опасны.
Зеллаби покачал головой.
- Не для меня, друг мой. Я начал учить их еще до того, как этим
занялись власти, и я по сей день продолжаю их учить. Не могу сказать, что
я их понимаю, но думаю, что знаю их лучше, чем кто-либо другой. Самое
важное - то, что они мне доверяют...
Он замолчал, откинувшись в кресле и глядя на качающиеся на ветру
тополя.
- Доверие... - начал он, но тут появилась Антея с графином шерри, и
Зеллаби принялся расспрашивать ее, что говорят о нас в Трейне.
За обедом он говорил меньше обычного, а потом скрылся в кабинете.
Позже я увидел, как он отправляется на свою ежедневную послеобеденную
прогулку, но поскольку он меня с собой не пригласил, я устроился в
шезлонге в саду. Вернулся он к чаю и предупредил меня, чтобы я поел
поплотнее, так как в те вечера, когда он читал лекции Детям, ужин был
поздно.
Антея сказала, впрочем, без особой надежды:
- Гордон... Они уже видели все твои фильмы. Эгейские острова ты уже
показывал им по крайней мере дважды. Не лучше ли отложить это и, может
быть, подобрать фильм, который они еще не видели?
- Дорогая моя, это хороший фильм; его стоит смотреть больше одного
или двух раз, - слегка обиженно сказал Зеллаби. - И потом, я ведь не
рассказываю каждый раз одно и то же; ты же знаешь, о греческих островах я
могу рассказывать бесконечно.
В половине седьмого мы начали грузить оборудование в его машину.
Ящиков было много - в них находились проектор, усилитель,
громкоговоритель, коробки с фильмами, магнитофон, - и все было очень
тяжелое. Когда все было погружено и поверх ящиков была пристроена стойка
микрофона, я подумал, что мы собираемся на продолжительное сафари, а не на
вечернюю лекцию.
Зеллаби вертелся вокруг, оглядывал и подсчитывал все предметы,
включая банку с леденцами, и наконец, удостоверившись, что все в порядке,
повернулся к Антее.
- Я попросил Гейфорда отвезти меня туда и помочь разгрузить машину, -
сказал он. - Волноваться совершенно не из-за чего. - Он обнял и поцеловал
ее.
- Гордон... - начала она. - Гордон...
Все еще обнимая ее левой рукой, он провел правой по ее лицу и, глядя
в глаза, с легкой укоризной покачал головой.
- Но, Гордон, я их боюсь... Вдруг они?..
- Не волнуйся, дорогая. Я знаю, что делаю, - сказал он.
Он повернулся, сел в машину, и мы поехали, а Антея стояла на крыльце,
грустно глядя нам вслед.

Не могу сказать, что у меня не было дурных предчувствий, когда я
подъезжал к Ферме. Однако ничто в ее облике не вызывало тревоги. Это было
просто большое, довольно уродливое здание викторианской эпохи с новыми
пристройками промышленного вида, появившимися уже во времена мистера
Кримма. На лугу перед Фермой следов от недавней битвы почти не осталось,
и, хотя кусты вокруг основательно пострадали, ничто не говорило о недавних
событиях.
Наш приезд не остался незамеченным. Не успел я выйти из машины, как
дверь здания резко распахнулась, и больше десятка Детей весело сбежали по
лестнице, нестройным хором крича: "Здравствуйте, мистер Зеллаби!" Они
мгновенно открыли задние дверцы, и двое мальчиков принялись вытаскивать
ящики и передавать их другим. Две девочки взбежали по лестнице с
микрофоном и свернутым в трубку экраном, еще одна с радостным криком
схватила банку с леденцами и побежала за ними следом.
- Привет, ребята, - сказал Зеллаби. - Это очень хрупкие приборы.
Обращайтесь с ними осторожнее.
Мальчик улыбнулся в ответ, вытащил один из черных ящиков и с
преувеличенной осторожностью передал его другому. Сейчас в Детях не было
ничего странного или таинственного, разве только их удивительное сходство,
из-за которого они напоминали хор из мюзикла. Впервые после своего
возвращения в Мидвич я воспринимал Детей как детей - с маленькой буквы. Не
было никакого сомнения в том, что Зеллаби пользуется у них популярностью.
Он стоял, глядя на них с доброй грустной улыбкой. Такие, какими я видел их
сейчас, Дети не вызывали абсолютно никаких ассоциаций с опасностью. У меня
даже возникло чувство, что это не могут быть те Дети; и все теории, страхи
и угрозы, которые мы обсуждали, относятся к какой-то другой группе.
Действительно, трудно было отнести на их счет умопомрачение несчастного
начальника полиции, которое так потрясло Бернарда. И уж совсем невозможно
было поверить, что они могли выдвинуть ультиматум, который Бернард
воспринял настолько серьезно, что согласился передать его в самые высокие
инстанции.
- Надеюсь, сегодня здесь большинство, - полувопросительно сказал
Зеллаби.
- Да, мистер Зеллаби, - заверил его один из мальчиков. - Все, кроме
Уилфреда, конечно. Он в изоляторе.
- О, да. Как он себя чувствует? - спросил Зеллаби.
- Спина еще болит, но все дробины удалили, и доктор говорит, что он
скоро поправится, - сказал мальчик.
Мое недоумение продолжало возрастать. Мне все труднее было поверить,
что мы не оказались жертвами какого-то чудовищного недоразумения,
связанного с Детьми, и еще более невероятным казалось то, что Зеллаби,
стоящий рядом со мной, был тем же Зеллаби, который утром говорил о
"мрачной, первобытной опасности".
Из машины вытащили последний ящик. Я помнил, что он уже лежал в
машине, когда мы грузили остальные. Ящик был явно очень тяжелым, и
мальчики понесли его вдвоем. Зеллаби с легким беспокойством следил, как
они поднимаются по лестнице, а потом повернулся ко мне.
- Я хотел предложить вам присоединиться к нам, - объяснил он. - Но,
должен признаться, сегодня мне не дают покоя мысли об Антее. Вы же знаете,
как она волнуется. Дети никогда ей не нравились, а последние несколько
дней расстроили ее куда больше, чем можно по ней заметить. Думаю, будет
лучше, если вы составите ей компанию. Я надеюсь на вас, друг мой... Это
было бы очень любезно с вашей стороны...
- Ну конечно же, - сказал я. - Как я сам об этом не подумал? Конечно.
Что я еще мог сказать?
Он улыбнулся и протянул руку.
- Отлично. Я вам весьма благодарен, друг мой. Уверен, что могу на вас
положиться.
Он повернулся к трем или четырем Детям, все еще вертевшимся
неподалеку.
- Им уже не терпится, - произнес он с улыбкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32