- Да, вероятно. Слишком уж необычный способ общения. - Бернард
замолчал, продолжая их разглядывать. - Вам не нравится, когда над вами
летают самолеты, верно?
- Да, - согласился мальчик.
- Могу понять, - кивнул Бернард. - Но скажите, почему ваши
предупреждения всегда так суровы? Почему вы всегда заходите дальше, чем
это необходимо?
- Мы могли заставить их разбиться, - сказала девочка.
- Знаю. И благодарен за то, что вы этого не сделали. Но разве не было
достаточно заставить их повернуть назад? Почему вы всегда действуете так
круто?
- Это больше впечатляет. Мы можем долго поворачивать самолеты, прежде
чем поймут, что это делаем именно мы. Но если они каждый раз будут терять
по самолету, то сообразят быстрее, - сказал мальчик.
- Понятно. Полагаю, то же самое можно сказать и о вчерашнем вечере.
Вам показалось недостаточным просто повернуть толпу назад, - предположил
Бернард.
- А вы как думаете? - спросил мальчик.
- По-моему, это зависит от того, как это было сделано. Наверняка не
было никакой необходимости заставлять людей избивать друг друга до смерти.
Я хочу сказать, что даже с чисто практической точки зрения не следовало
заходить настолько далеко - это только усиливает гнев и ненависть.
- И страх тоже, - добавил мальчик.
- Вы хотите внушить страх? Зачем? - спросил Бернард.
- Страх не цель, а средство, - сказал мальчик. - Используя его, мы
получаем инициативу, а владея ею, сможем проводить свою линию. - Он твердо
и решительно взглянул на Бернарда своими золотыми глазами. - Рано или
поздно, - объяснил он, - вы попытаетесь нас уничтожить. Что бы мы ни
делали, вы захотите убить нас. Но кто сказал, что инициатива должна
принадлежать вам?
Мальчик говорил совершенно спокойно, но слова его буквально вонзались
Бернарду в мозг. Он, ошеломленный, слышал взрослого человека, видел перед
собой шестнадцатилетнего подростка и знал, что мальчику всего девять лет.
- На какое-то мгновение, - рассказывал он позже, - меня это просто
захлестнуло. Я был на грани паники. Эта комбинация ребенка и взрослого
показалась исполненной какого-то жуткого значения... почти оскорблением...
Сейчас это уже не воспринимается так остро, но в тот момент для меня это
было открытием, и, Боже мой, я испугался... Я вдруг увидел их одновременно
с двух сторон: каждый в отдельности - еще ребенок; все вместе - взрослый,
способный беседовать со мной на моем собственном уровне...
По Бернарду это было видно и сейчас.
- Не нужно нас бояться, - сказал мальчик. - Мы хотим с вами
поговорить.
Бернард взял себя в руки. Он осторожно присел на обочину рядом с ними
и постарался заставить свой голос звучать ровно.
- Вряд ли кто-то собирается вас убивать, - сказал он. - Конечно, если
вы будете продолжать совершать такие же поступки, как в последнее время,
вас возненавидят и будут мстить. Или - можно сказать и так - люди будут
защищать себя от вас. Но если вы перестанете вредить... - Бернард пожал
плечами. - Неужели вы нас так ненавидите? Если нет, то мы наверняка сможем
договориться...
Мальчик покачал головой.
- Вы ведете разговор в неверной плоскости. Это не вопрос любви или
ненависти. Они значения не имеют. И никакие переговоры ничего не решат.
Дело в биологической необходимости. Вы обязательно попытаетесь убить нас,
потому что иначе вам придет конец. - Он помолчал, подчеркивая свои слова,
потом продолжил: - Некоторые из ваших политиков, которые знают о нас, уже
наверняка прикидывают - а не решить ли проблему так же, как это сделали
русские?
- Так вы знаете об этом?
- Конечно. Пока Дети в Гижинске были живы, нам незачем было
беспокоиться о себе, но когда они погибли, произошли две вещи: во-первых,
было нарушено равновесие; а во-вторых, мы поняли, что русские не нарушили
бы равновесия, если бы не сочли, что колония Детей - больше угроза, чем
потенциальная ценность. Биологическая необходимость неумолима. Русские это
сделали по политическим причинам; вы, несомненно, поступите аналогично.
Эскимосы руководствовались примитивным инстинктом, но результат тот же.
Вам, однако, будет труднее. В России любой человек существует только
для того, чтобы служить государству; если он противопоставляет себя
государству, он изменник, а защита от изменников, как от отдельных людей,
так и от групп, - долг любого общества. Так что в данном случае
биологический долг совпадает с политическим. Но у вас считают, что
государство существует для того, чтобы служить индивидуумам, из которых
состоит общество. Поэтому вашу совесть будет мучить мысль о нарушении
наших "прав".
Первая опасность для нас уже миновала. Она возникла, когда вы впервые
узнали об акции, предпринятой русскими против своих Детей. Решительный
человек мог быстро организовать здесь похожий "несчастный случай". Наше
существование держалось в тайне, и все это можно было устроить ловко и без
особых проблем. Теперь, однако, это невозможно. Люди в Трейнской больнице
уже рассказали о нас; после прошлой ночи разговоры и слухи, вероятно, идут
по всей округе. У вас уже нет возможности организовать убедительный
"несчастный случай". Так что же вы собираетесь предпринять, чтобы нас
ликвидировать?
Бернард покачал головой.
- Послушай, - сказал он, - давай рассматривать этот вопрос с более
цивилизованной точки зрения - в конце концов, мы в цивилизованной стране,
и она славится своим умением находить компромиссы. Твоя железная
уверенность в том, что соглашение между нами невозможно, меня не убеждает.
На этот раз ответила девочка:
- Дело не в цивилизованности, - сказала девочка, - суть конфликта
примитивна. Если мы будем существовать, то будем доминировать над вами во
всем - это ясно и неизбежно. Согласитесь ли вы оказаться в положении
низшей формы жизни и без борьбы начать свой путь к вымиранию? Не думаю,
что вы уже смирились. Кроме того, здесь есть и политический аспект: может
ли любое государство, каким бы терпимым оно ни было, дать приют
меньшинству, которое постоянно накапливает свою мощь и держать которое под
контролем оно, государство, не в силах? Ответ, естественно, отрицательный.
Что же вы намерены делать? Похоже, на какое-то время мы в
безопасности. Примитивные личности, толпа, пойдут на поводу своих
инстинктов - пример мы наблюдали прошлой ночью, - они просто захотят нас
уничтожить. Более либеральные, благоразумные и религиозные граждане будут
без конца обсуждать этические проблемы. Полностью отрицать любые
насильственные действия станут идеалисты - истинные и мнимые: множество
людей, которые провозглашают идеалы и согласятся оставить в удел потомкам
рабство и нищету, лишь бы им самим позволили плодить в своих тетрадочках
описания возвышенных видов у райских врат.
Кроме того, пока ваши правые упорно толкают правительство к принятию
решительных мер, ваши левые видят в этом шанс приобрести политический
капитал для своих партий и попытаться свалить правительство. Их лидеры
будут защищать наши права, отстаивать наши интересы во имя "всеобщей
справедливости"; для них мы будем детьми и преследуемым меньшинством.
Потом некоторые из них сообразят, что проблема действительно серьезна, и
если они хотят победить на выборах, то пора перейти от политики
добросердечия к более прохладному отношению; и вся эта реклама абстрактной
справедливости и истинных добродетелей сойдет на нет.
- Кажется, вы не слишком высокого мнения о наших политиках, - заметил
Бернард.
Девочка пожала плечами.
- Как заведомо господствующий вид, вы можете позволить себе утратить
чувство реальности и забавляться абстракциями, - ответила она. - Политики
долго будут спорить друг с другом, но рано или поздно они поймут, что
проблема взаимоотношений с более развитыми видами очень не проста, а со
временем станет еще сложнее. И рано или поздно они захотят нанести нам
удар. Но прошлой ночью мы уже показали, что случится с солдатами, если их
пошлют против нас. Если вы пошлете самолет, он разобьется. Да, вы можете
применить артиллерию, как русские, или управляемые снаряды, на электронику
которых мы повлиять не можем. Но если вы это сделаете, вы не сможете убить
только нас, вам придется убить и всех людей в поселке. Вам потребуется
довольно много времени, даже чтобы задуматься над подобной акцией, но если
уж она будет проведена, то какое правительство и в какой стране удержится
после подобного уничтожения невинных, пусть даже во имя такой цели? Не
только партия, санкционировавшая убийство, прекратит свое существование,
но и лидеров ее линчуют - во искупление...
Девочка замолчала, и мальчик продолжил:
- Детали могут меняться, но нечто в этом роде неизбежно, если вы
осознаете, какую угрозу мы представляем. Можно с легкостью представить
себе забавную ситуацию, когда политики будут бороться за то, чтобы
остаться в стороне, вместо того чтобы предпринять против нас какие-то
действия. - Он помолчал, задумчиво глядя вдаль, а потом добавил: - Вот
так. Ни вы, ни мы не желаем, чтобы подобное произошло; или, можно сказать,
что у всех нас одно желание - выжить. Все мы - игрушки в руках Ее
Величества Жизни. Она сделала вас сильными количественно, но у вас
недоразвит мозг; нас она снабдила развитым мозгом, но мы слабы физически.
Теперь она натравила нас друг на друга, чтобы посмотреть, что из этого
получится. Наверное, с любой стороны это выглядит жестоко, но жестокость
так же стара, как сама жизнь. Мы постепенно совершенствуемся; юмор и
сострадание - очень недавние изобретения, которые появились лишь вместе с
человеком; они еще не вполне сформировались, но обещают многое. - Мальчик
улыбнулся. - Это Зеллаби, почти дословно. Наш первый учитель. - И
продолжил: - Этой силе невозможно сопротивляться. У нее свои кровавые
развлечения. Однако вполне возможно, что нам удастся оттянуть срок
генерального сражения. Вот об этом мы и хотели бы с вами поговорить...

21. УЛЬТИМАТУМ
- Послушай, - с укоризной сказал Зеллаби золотоглазой девочке,
сидевшей на ветке дерева возле дороги, - это совершенно нелепо -
ограничивать мое перемещение. Ты прекрасно знаешь, что я каждый день
совершаю прогулку и всегда возвращаюсь к чаю. Тирания легко переходит в
дурную привычку. Кроме того, заложницей осталась моя жена.
Девочка немного подумала над его словами и наконец, запихнув леденец
за щеку, сказала:
- Ладно, мистер Зеллаби.
Зеллаби сделал шаг. На этот раз нога свободно преодолела невидимый
барьер, в который только что упиралась.
- Спасибо, дорогая, - произнес Зеллаби, вежливо наклонив голову. -
Идемте, Гейфорд.
Оставив позади болтающую ногами и грызущую леденец охранницу, мы
углубились в лес.
- Это очень интересный вопрос, - заметил Зеллаби, - где именно
проходит у них граница между индивидуальным и коллективным. Кажется, мне
удалось немного продвинуться в его понимании. Свою конфету Ребенок,
несомненно воспринимает индивидуально; но разрешение пройти, которое она
нам дала, было коллективным, так же как и предшествовавший ему запрет. Но
если разум у них коллективный, то что можно сказать об ощущениях, которые
он получает? Неужели остальные Дети вместе с этой девочкой наслаждаются ее
конфетой? Похоже, что нет, хотя они наверняка знают о конфете и, может
быть, даже знают ее вкус. Подобная проблема возникает, когда я показываю
им фильмы или читаю лекции. Теоретически, если бы я работал лишь с двумя
из них, все остальные знали бы то же самое - так они, собственно, и
учатся, это я вам уже говорил, - но на самом деле, если я приезжаю на
Ферму, у меня всегда полный класс. Насколько я понимаю, они и при показе
фильмов могли бы получить всю информацию от единственных представителей
каждого пола, но, вероятно, при передаче зрительных ощущений что-то
теряется, и каждый предпочитает увидеть фильм собственными глазами.
По-видимому, их больше удовлетворяет индивидуальное восприятие картины. И
отсюда вытекает целый ряд вопросов.
- Я могу в это поверить, - согласился я, - но все эти вопросы скорее
чисто научные. Насколько я понимаю, главная проблема - сам факт их
присутствия здесь, с меня достаточно и ее.
- О, - сказал Зеллаби. - Это не столь уж новая проблема. Та же
проблема возникает и с фактом нашего присутствия здесь.
- Почему? Мы здесь появились в результате эволюции, но откуда взялись
Дети?
- Не принимаете ли вы теорию за доказанный факт, друг мой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32