Гордон Зеллаби вопросительно взглянул на жену.
- Думаю, это будет не очень трудно, - сказала Антея. - Она очень
хочет быть с Аланом, единственное препятствие - чувство долга по отношению
к ребенку. Этот конфликт выматывает ее, и она очень страдает.
- А как сильно она привязана к ребенку в действительности?
- Трудно сказать. В такой ситуации на женщину очень давят традиции и
общественное мнение. Инстинкт самосохранения предпочитает проторенный
путь. Чтобы взяли верх личные убеждения, нужно время.
- Так как же с Феррелин? - напряженно спросил Зеллаби.
- О, я уверена, с ней все будет в порядке. Просто она еще не может
решиться. Ты же знаешь, сколько ей пришлось испытать; она перенесла все
тяготы и неудобства, вынашивая ребенка, как своего собственного, а теперь
ей предстоит осознать биологический факт, что он - чужой, что она для него
лишь "приемная мать". Это серьезно.
Антея замолчала, задумчиво глядя вдаль.
- Теперь я каждый вечер читаю благодарственную молитву, - добавила
она. - Не знаю, слышит ли ее кто-нибудь, но я хочу, чтобы где-то знали,
как я благодарна.
Зеллаби взял ее руку, и несколько минут они сидели молча.
- Удивляюсь, - заметил он после паузы, - как могла возникнуть столь
глупая и невежественная метафора, как "Мать Природа"? Ведь Природа
безжалостна, отвратительна и жестока, хотя некоторые верят, что это
необходимо для возникновения цивилизации. Мы считаем жестокими диких
животных, но даже самые свирепые из них покажутся почти ручными, если
представить себе жестокость, которая требуется от людей в открытом море
после гибели корабля; что же касается насекомых, то их жизнь обеспечивают
процессы, фантастически жуткие, с нашей точки зрения. Нет большей иллюзии,
чем то ощущение уюта, которое возникает от слов "Мать Природа". Каждый вид
должен бороться, чтобы выжить, и он будет ради этого делать все, что
только может, даже самое отвратительное, разве только какой-нибудь другой
инстинкт окажется сильнее инстинкта самосохранения.
- Гордон, - озабоченно сказала Антея, - по-моему, твои мысли
постоянно возвращаются к чему-то...
- Да, - признался Зеллаби, - я опять и опять думаю о кукушках.
Кукушки очень настойчивы в своем стремлении выжить. Настолько настойчивы,
что остается только один выход, стоит только им попасть в чье-то гнездо.
Я, как ты знаешь, гуманист; ни жестким, ни тем более жестоким меня назвать
нельзя...
- Да, Гордон, - кивнула она.
- Более того, я цивилизованный человек. Поэтому я не могу заставить
себя одобрить то, что сделать необходимо. И даже если мы осознаем, что
выбора нет, с этим не согласятся остальные. Поэтому мы, как бедные
пеночки, будем выкармливать и растить чудовище, предавая тем самым свой
собственный род. Странно, не правда ли? Мы запросто можем утопить выводок
котят, которые ничем нам не угрожают, но будем заботливо растить эти
создания.
Некоторое время Антея сидела неподвижно, потом повернулась и долгим,
пристальным взглядом посмотрела на мужа.
- Ты действительно уверен, что это необходимо, Гордон?
- Да, дорогая.
- Это на тебя не похоже.
- Я уже сказал об этом. Но и в подобной ситуации я оказался впервые.
Мне пришло в голову, что тезис "Живи и давай жить другим" применим лишь в
определенных границах - пока сознаешь свою безопасность. Когда же я
почувствовал - как никогда ранее, - что мое положение венца творения
оказалось под угрозой, этот тезис сразу же перестал мне нравиться.
- По-моему, ты преувеличиваешь, Гордон. В конце концов, несколько
необычных малышей...
- Которые могут вызывать невротическое состояние у взрослых женщин, -
не забудь еще и Харримана, - заставив выполнять свои желания.
- Может быть, когда они станут старше, это пройдет? Говорят, бывают
случаи удивительного взаимопонимания, психической общности...
- Возможно - в отдельных случаях. Но в шестидесяти взаимосвязанных
случаях?! Нет, ни о какой привязанности не может быть и речи. Это самые
практичные, здравомыслящие и независимые детишки, какие когда-либо
существовали на свете. Еще они, пожалуй, самые самовлюбленные, и не
удивительно - они могут получить все, чего захотят. Пока они еще в том
возрасте, когда им хочется не слишком многого, но позже... что ж,
увидим...
- Доктор Уиллерс говорит... - начала его жена, но Зеллаби нетерпеливо
перебил ее.
- Уиллерс в свое время оказался на высоте положения, так что не
удивительно, что теперь он ведет себя как зазнавшийся страус. Его вера в
истерию стала почти патологией. Надеюсь, отпуск пойдет ему на пользу.
- Но, Гордон, он, по крайней мере, пытается как-то объяснить...
- Дорогая, я человек терпеливый, но не испытывай больше моего
терпения. Уиллерс никогда не пытался ничего объяснить. Он согласился с
отдельными фактами, от которых нельзя было отмахнуться, а остальные
старался просто не замечать, а это уже нечто другое.
- Но должно же быть какое-то объяснение?
- Конечно.
- Как ты думаешь, какое?
- Придется подождать, пока дети не подрастут и не сделают это
очевидным сами.
- Но у тебя есть какая-то идея?
- Боюсь, тебя это не обнадежит.
- И все же?
Зеллаби покачал головой.
- Я не готов, - сказал он. - Но поскольку ты женщина умная, я задам
тебе вопрос: если бы ты пожелала бросить вызов стабильному и хорошо
вооруженному обществу, что бы ты стала делать? Попробовала бы попытку
нападения, вероятно, дорогую и наверняка разрушительную? Или, если время
для тебя не столь важно, применила бы тактику "пятой колонны", чтобы
атаковать врага изнутри?

16. ПРОБЛЕМЫ ЕЩЕ ВПЕРЕДИ
В течение следующих месяцев в жизни Мидвича произошло множество
перемен.
Феррелин уехала вместе с Аланом, оставив ребенка - пока на время - у
Зеллаби. Доктор Уиллерс передал свою практику ассистенту, помогавшему ему
во время кризиса, и отправился вместе с женой в заслуженный отпуск - как
говорили, в кругосветное путешествие.
Однако самой большой сенсацией оказалась эвакуация Фермы, занявшая
всего несколько дней. Ученым сообщили об этом в понедельник, и они сразу
принялись паковаться. В среду начали прибывать большие фургоны, а к концу
недели главное здание и дорогостоящие новые лаборатории уже стояли с
темными окнами, пустые и отдающие эхом, оставив у жителей поселка чувство,
что они наблюдали волшебную пантомиму. Мистер Кримм исчез вместе со своими
сотрудниками, включая двух девушек, которые в начале лета уволились, а
потом вновь поступили на работу; и когда этот исход завершился,
единственным напоминанием о Ферме, не считая самого здания, осталась одна
молодая женщина, которая предпочла быть рядом со своим ребенком, и четверо
золотоглазых Детей, которым нужно было найти приемных родителей.
Неделю спустя, в коттедже, где раньше жил мистер Кримм, поселилась
супружеская пара по фамилии Фримен. Своим видом они напоминали высушенные
мумии, их семнадцатилетняя дочь выглядела немногим лучше. Мистер Фримен
представился врачом, специализирующимся по социальной психологии, жена его
тоже оказалась доктором медицины. Нам намекнули, что их задача - изучение
развития Детей. Этим они, видимо, и занимались, постоянно что-то
высматривая, порой заглядывая в дома, и довольно часто их можно было
видеть на одной из скамеек на лужайке, где они с важным видом бдительно
несли свою вахту. Сочетание агрессивных манер со скрытностью привели к
тому, что уже через неделю все возмущались их поведением и называли их не
иначе как Пронырами. Однако другой чертой характера Фрименов была
настойчивость, и, в конце концов, их стали воспринимать как нечто
неизбежное.
Бернард на мои расспросы ответил, что к его отделу они отношения не
имеют, но действительно были командированы в Мидвич. Мне подумалось, что
если это - единственное последствие страстного желания Уиллерса добиться
изучения Детей, то очень хорошо, что сейчас его с нами нет.
Зеллаби предлагал Фрименам сотрудничество, но безуспешно. Не знаю,
какой департамент подбирал таких работников, но нам казалось, что будь они
пообщительнее, то могли бы с меньшими усилиями получить гораздо больше
информации. Так или иначе, какая-то польза от их рапортов, вероятно, была,
и нам оставалось только смириться с их излюбленной манерой шнырять по
поселку.
Однако, какой бы научный интерес ни представляли Дети в течение
первого года их жизни, почти ничто не внушало нам опасений. Кроме
перманентного сопротивления попыткам увезти любого из них из Мидвича,
прочие проявления их способностей к принуждению были весьма умеренны и
нечасты. Они были, по словам Зеллаби, детьми очень разумными и
самостоятельными - пока к ним не начинали относиться пренебрежительно или
препятствовать их желаниям. За двумя исключениями, здоровье их также было
в полном порядке. Этими двумя исключениями оказались две болезненные
девочки, которые незадолго до Рождества подхватили какую-то вирусную
инфекцию и умерли в течение нескольких часов.
Казалось, ничто в поведении Детей не подтверждало зловещие
предсказания старух или иначе сформулированные, но не менее мрачные,
прогнозы самого Зеллаби; время текло настолько безмятежно, что не только
мы с Джанет, но и многие другие начали сомневаться, не преувеличены ли
наши страхи, и не ослабевают ли необычные способности Детей - может быть,
они совсем исчезнут, когда те подрастут?
Но следующим летом Зеллаби сделал открытие, которое, судя по всему,
ускользнуло от внимания Фрименов, несмотря на их добросовестную слежку.
Однажды летним утром Гордон Зеллаби явился к нам домой и безжалостно
вытащил нас на улицу. Я пытался протестовать, но он был неумолим.
- Я все прекрасно понимаю, дорогой мой. Знаю, что отрываю вас от
работы. У меня самого перед глазами стоит отчаянное лицо моего издателя.
Но это очень важно. Мне нужны свидетели, заслуживающие доверия.
- Свидетели чего? - без всякого энтузиазма спросила Джанет.
Зеллаби покачал головой.
- Я ничего не буду говорить заранее. Я просто прошу вас наблюдать за
экспериментом и делать свои выводы. Вот здесь, - он похлопал себя по
карману, - наш инструмент.
Он положил на стол маленькую покрытую орнаментом деревянную коробочку
размером в полтора спичечных коробка, а рядом - головоломку в виде двух
больших изогнутых и сцепленных между собой гвоздей, которые нужно
правильно повернуть, чтобы разъединить. Гордон поднял деревянную коробочку
и слегка потряс. Внутри что-то стукнуло.
- Леденец, - объяснил он. - Эта коробочка - плод бессмысленной
изобретательности японцев. Как ее открыть, сразу не понятно, но стоит
сдвинуть в сторону вот эту пластинку мозаики, и она без труда откроется -
и вот вам конфета. Зачем было нужно придумывать такую конструкцию,
известно лишь японцам, но нам, я думаю, она сослужит хорошую службу. Итак,
какого мальчика из Детей мы выберем для первой пробы?
- Но малышам еще нет и года, - заметила Джанет.
- Вы прекрасно знаете, что они отличаются от хорошо развитых
двухлетних детей только своим возрастом, - возразил Зеллаби. - И в любом
случае, то, что я предлагаю, - не совсем проверка умственного развития. А
может быть, и проверка? - нерешительно сказал он. - Должен заметить, я в
этом не уверен. Впрочем, это и не важно. Просто назовите ребенка.
- Хорошо. Ребенок миссис Брант, - сказала Джанет. И мы отправились к
миссис Брант.
Миссис Брант проводила нас на задний дворик, где играл ребенок. Он
выглядел очень смышленым, и, как и говорил Зеллаби, на вид ему было не
меньше двух лет. Зеллаби протянул ему коробочку. Мальчик взял ее,
внимательно рассмотрел, обнаружил, что внутри что-то гремит, и осторожно
потряс. Когда мы убедились, что мальчик не сможет ее открыть, Зеллаби
достал из кармана конфету и отдал ее мальчику в обмен на коробочку.
Коробочка так и осталась закрытой.
- Не понимаю, что вы хотели этим сказать, - заметила Джанет, когда мы
ушли от миссис Брант.
- Терпение, моя дорогая, - укоризненно сказал Зеллаби. - Кто будет
следующим? Нужен опять мальчик.
Джанет предложила пойти к викарию, но Зеллаби покачал головой.
- Нет, не подойдет. Рядом может оказаться девочка Полли Раштон.
- Это имеет какое-то значение? Все это довольно таинственно, -
сказала Джанет.
- Я хочу, чтобы мои свидетели были удовлетворены, - сказал Зеллаби. -
Назовите кого-нибудь другого.
Мы отправились к старшей миссис Дорри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32