У нее за спиной Джеффри показывал на карусель.
- Мамочка, - прошепелявил он, - смотри, красивая рыбка!

6
Мальчики, болтливые и проказливые, как молодые обезьянки, вереницей
зашли в столовую, мгновенно наполнившуюся гомоном и гвалтом, и бросились
занимать свои обычные места за длинным столом, испещренным инициалами их
предшественников.
Сестра Мириам сквозь очки в строгой черной оправе наблюдала за
детьми, терпеливо дожидаясь, пока все тридцать сорванцов рассядутся по
местам. Даже за столом, в ожидании молитвы, неугомонные десятилетки
толкались и щипались. Перекрикивая общий шум, сестра Мириам сказала:
- Ну, хорошо. А теперь нельзя ли потише?
Они притихли, как булькающее в горшке варево, и уставились на
стоявшую перед ними смуглую пожилую женщину в черной рясе. Она взяла в
руки блокнот. На нее была возложена обязанность проверять, все ли
вернулись с перемены. Сестра Мириам хорошо знала детей и по именам, и в
лицо, и все же всегда оставалась возможность, что кто-нибудь - вероятнее
всего, кто-нибудь из наименее смышленых - исхитрится заплутать в лесу,
окружавшем сиротский приют. Так уже случилось однажды, давным-давно, когда
сестра Мириам только начинала здесь работать и забора еще не было. Ребенок
тогда чудом уцелел. С тех пор она никогда не рисковала.
- Перед завтраком мы проведем перекличку, - привычно сообщила она
детям. - Джеймс Паттерсон Антонелли?
- Здесь.
- Томас Кини Биллингс?
- Здесь.
- Эдвард Эндрю Бэйлесс?
- Присутствует.
- Джером Дарковски?
- Пришутствует. - Смешки и гиканье. Сестра Мириам резко подняла
голову.
- У вас полчаса до прихода следующей группы, дети. Если будете
дурачиться, то лишь зря потратите время. Я, кажется, просила тишины? - Она
снова опустила взгляд к блокноту. - Грегори Холт Фрейзер?
- Здесь.
Сестра Мириам зачитывала список по алфавиту, приближаясь к его имени.
Иногда ей хотелось, чтобы он исчез, сбежал из приюта, сгинул в лесной
чаще, оставив разве что клочок одежды на изгороди как единственное
свидетельство своего существования. Нет, нет, внутренне запротестовала
она. Прости. Я не хотела. Она нервно глянула поверх списка на ребят. Он
сидел где всегда, во главе стола, и ждал, когда она назовет его имя. На
его губах играла едва заметная улыбка, словно он знал, какие мысли роились
за непроницаемой маской ее лица.
- Джеффри Харпер Рейнс?
Он не отозвался.
Дети замерли.
Они ждали.
Он ждал.
Сестра Мириам прокашлялась и опустила голову, чтобы не видеть их лиц.
С кухни тянуло жареным мясом - там готовили гамбургеры.
- Джеффри Харпер Рейнс, - повторила она.
Он молчал, сложив руки на столе перед собой. Черные глаза, узкие
щелочки на бледном лице, смотрели дерзко.
Сестра Мириам бросила блокнот на стол. Нет, довольно! Эта глупая игра
излишне затянулась!
- Джеффри, я дважды вызывала тебя. Ты не отозвался. На уроке двести
раз напишешь свое имя и покажешь мне. - Она посмотрела на следующее в
списке имя. - Эдгар Оливер Торторелли.
Но ответил ей не Торторелли. Прозвучал другой голос. _Е_г_о_ голос.
- Вы что-то не назвали мое имя, сестра. - Он так прошипел это
"сестра", что в первый момент ей почудилось, он сейчас скажет какую-нибудь
непристойность.
Сестра Мириам моргнула. Ей вдруг стало жарко. На кухне гремели
подносами и тарелками. Сестра Мириам сказала:
- Как же не назвала? Дети, я ведь называла имя Джеффри? - Она
поморщилась. Нет, нет. Нельзя впутывать в это других детей. Это наше с ним
дело, остальные тут ни при чем.
Дети заерзали. Их глаза, похожие на темные стеклянные шарики,
метались от мальчика к женщине.
- Меня зовут _В_а_а_л_, - сказал мальчик. - На другие имена я не
отзываюсь.
- Давайте обойдемся без этой ерунды, молодой че...
Скрипучий голос Джеффри оборвал ее на полуслове.
- Я ничего не буду писать. И не буду откликаться ни на какие имена,
кроме своего.
Она беспомощно застыла под его немигающим взглядом. И увидела, что на
его губах медленно появилась усмешка, превратившаяся в жестокую улыбку, но
глаза... глаза остались холодными и безжалостными, как нацеленная
двустволка. Дети за столом вертелись, нервно хихикали, а он - он сидел
неподвижно, сложив руки на столе.
Сестра Мириам поглядела в кухню, окликнула хлопотавших там монахинь:
"Можно подавать", - и, не взглянув на детей, вышла из тяжелых дверей
столовой. По тускло освещенному коридору мимо классов, по главному
коридору, через приемную, за двери-витражи на большое широкое крыльцо, где
сбоку от ступеней висит серая металлическая вывеска "ПРИЮТ ЗАБОТЛИВЫХ
ПРАВЕДНИКОВ ДЛЯ МАЛЬЧИКОВ". Вдалеке, на детской площадке среди деревьев,
уже роняющих свой багряно-золотой осенний убор, кругами, словно пчелы в
улье, носились мальчишки из другой группы.
Сестра пересекла двор и направилась по асфальтированной подъездной
дороге к маленькому кирпичному строению, совершенно не походившему на
нелепую, с фронтонами и острыми коньками крыш, громаду приюта. Здесь
располагались административные помещения. По соседству, в кольце деревьев,
горевших на солнце яркой желтизной, стояла приютская часовня.
Сестра Мириам вошла в кирпичное здание и по тихим, застланным
винно-красными коврами коридорам подошла к маленькому кабинету с золотыми
буквами "Эмори Т.Данн" на дверях. Секретарь, хрупкая женщина с желчным
лицом, подняла на нее глаза:
- Сестра Мириам? Я могу вам чем-нибудь помочь?
- Да. Я хотела бы поговорить с отцом Данном.
- Сожалею, но через десять минут у него назначена встреча. Похоже,
для юного Латты нашлась прекрасная семья.
- Мне обязательно нужно с ним поговорить, - сказала сестра Мириам и,
к великому изумлению секретарши, постучала в дверь, не слушая, что ей
говорит эта легендарная личность, бессменный секретарь отца Данна на
протяжении двадцати с лишним лет.
- Войдите, - сказали из-за двери.
- Но, сестра Мириам, - возмущенно проговорила секретарша, - как же
можно...
Сестра Мириам закрыла за собой дверь.
Отец Данн вопросительно взглянул на нее из-за широкого, застеленного
промокательной бумагой письменного стола. Средних лет, в седых волосах
кое-где проглядывают блестящие черные пряди. Серые глаза. Позади, на
обшитой дубовыми панелями стене, висело два десятка почетных дипломов за
работу в области теологии и гуманитарных наук. Отец Данн был человеком
образованным и принял сан, уже имея гарвардский диплом доктора социологии.
Порой сестра Мириам недоумевала: в глазах этого сдержанного, степенного
человека нет-нет да и проскакивала искра гнева.
Отец Данн сказал:
- Вам не кажется, что вы довольно бесцеремонны? Я с минуты на минуту
жду посетителей. Может быть, вы заглянули бы попозже, ближе к вечеру?
- Прошу вас, святой отец. Мне нужно сказать вам пару слов.
- Может быть, вам мог бы помочь отец Кэри? Или сестра Розамунда?
- Нет, сэр, - сестра Мириам твердо решила не отступать. Со всеми
прочими она уже говорила. Ее вежливо выслушивали и предлагали каждый свои
меры - кто либеральные, кто жесткие. Но ничего не помогало. Пришла пора
узнать мнение отца Данна, и сестра Мириам не собиралась уходить, не
высказавшись. - Мне нужно поговорить с вами о Джеффри Рейнсе.
Отец Данн едва заметно прищурился; ей почудилось, что устремленный на
нее снизу вверх взгляд стал ледяным.
- Ну что ж, присаживайтесь, - он указал на черное кожаное кресло и
включил переговорное устройство на своем столе: - Миссис Бимон, попросите,
пожалуйста, мистера и миссис Шир подождать несколько минут.
- Хорошо, сэр.
Отец Данн откинулся на спинку кресла и забарабанил пальцами по столу.
- Мне кажется, я уже знаком с этой проблемой, сестра Мириам, - сказал
он. - Что, есть новости?
- Сэр, этот ребенок... он совершенно не похож на остальных. Я с ним
не справляюсь. Он так меня ненавидит, что я... э-э... почти физически
ощущаю его ненависть.
Отец Данн снова протянул руку к переговорному устройству:
- Миссис Бимон, будьте любезны принести мне дело Джеффри Харпера
Рейнса. Десяти лет.
- Да, сэр.
- По-моему, вы видели его личное дело? - спросил отец Данн.
- Да, видела, - ответила сестра Мириам.
- Значит, вы знакомы с обстоятельствами его жизни?
- С обстоятельствами - да, но мне абсолютно не понятны его желания и
стремления.
- Что ж, - продолжал отец Данн, - вы, возможно, знакомы с моей
теорией "младенческого стресса". Знакомы?
- Не совсем. По-моему, я краем уха слышала, как вы с отцом Робсоном
беседовали на эту тему.
- Ну, тогда, - сказал отец Данн, - послушайте. Младенец - самое
нежное и чувствительное из всех творений Господа. Едва родившись, ребенок
уже тянет ручки, чтобы касаниями исследовать новую среду обитания. И
реагирует на эту среду; а она в определенной степени формирует его.
Младенцы, да и вообще все дети независимо от возраста, необычайно
восприимчивы к проявлению различных чувств, переживаний, страстей. - Он
многозначительно воздел палец. - И особенно к ненависти. Ребенок способен
до конца жизни носить в себе пагубные, разрушительные страсти, пограничные
с насилием эмоции. У мальчика, о котором идет речь, жизнь складывалась...
сложно. Насилие, учиненное над его матерью, заронило в ее душу малую искру
ненависти, которая, беспрепятственно разгораясь, привела к убийству отца
Джеффри. Мать мальчика убила мужа на глазах у ребенка. Я полагаю, что
именно здесь корень той ненависти, а может быть, страдания, которое носит
в себе Джеффри. Сцена жестокого насилия произвела на мальчика сильнейшее
впечатление и до сих пор жива где-то на самом дне его памяти...
Вошла миссис Бимон и положила на стол отца Данна желтую папку,
помеченную "Рейнс, Джеффри Харпер". Отец Данн поблагодарил и принялся
молча листать страницы.
- Возможно, Джеффри не помнит подробностей той ночи... по крайней
мере, не сознает этого. Но на уровне подсознания он помнит каждое грубое
слово, каждый жестокий удар. - Он на мгновение отвлекся от изучения бумаг,
желая удостовериться, что собеседница внимательно его слушает. - Вдобавок,
сестра Мириам, нам приходится считаться с психологией осиротевшего
ребенка. Здесь у нас - сироты от рождения, никому не нужные дети, трудные
дети. Они не просили их рожать. Они считают себя ошибкой, следствием того,
что кто-то забыл принять противозачаточные таблетки. Нам удается - очень
медленно, ценой неимоверных усилий, с ничтожной отдачей - пробиться к
некоторым из них. Но этот Рейнс... он пока еще не впустил нас к себе в
душу.
- Он пугает меня, - сказала сестра Мириам.
Отец Данн хмыкнул и вновь погрузился в изучение желтой папки.
- Он здесь четыре месяца. Его перевели к нам из школы Святого
Франциска в Трентоне. Туда он попал из нью-йоркского приюта Богоматери,
успев перед тем побывать в приюте Святого Винсента для мальчиков, тоже в
Нью-Йорке. Его несколько раз усыновляли, но по тем или иным причинам он не
приживался. Все приемные родители отмечали его нежелание общаться,
неуступчивость... - отец Данн взглянул на сестру Мириам, - грубость и
дурные привычки, непокорность родительской власти. И еще одно: он упорно
отказывается откликаться на христианские имена. - Священник поднял голову
и посмотрел на монахиню. - Что скажете?
- Сейчас он отказывается откликаться даже на свое настоящее имя. Он
называет себя Ваалом, и я слышала, как кое-кто из ребят так его называл.
- Да, - проговорил отец Данн, поворачиваясь вместе с креслом к
распахнутому окну, чтобы посмотреть на детей, играющих во дворе. - Да. И,
насколько я понял, он отказывается ходить на службы в часовню. Это так?
- Да, сэр. Именно так. Он отказывается даже входить в часовню. Мы
лишили его возможности смотреть фильмы, играть на площадке с другими
детьми, чего только не пробовали, и все зря. Отец Робсон посоветовал
восстановить все его права и больше не тратить на это силы.
- Мне кажется, это самое лучшее, - заметил отец Данн. - Очень и очень
странно... А что, его отец был человеком верующим?
Сестра Мириам покачала головой, и отец Данн сказал:
- Что ж, я тоже не знаю. Мне известно только то, что содержится в
этой папке. Он, кажется, мало общается с другими детьми?
- По-моему, есть несколько таких, кто пользуется его доверием, но все
они похожи на него, такие же молчаливые и подозрительные. И все же,
несмотря на всю свою непокорность, он прекрасно учится. Он много читает,
особенно по истории и географии, и жизнеописания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40