..
С отвращением на лице Ромка сделал шаг, и темнота немедленно
оккупировала дверной проем.
- Давай перевернем, - сказал Василий. - Чего косоротишься? Зимой вон
один мужик дома помер, полмесяца у теплой батареи пролежал - и то ничего:
по частям выносили... в противогазах... - Он протянул руку к чудовищному
бедру и тут же отдернул пальцы. Гладкая без единой поры и без единого
волоска кожа оказалась прохладной, но не более того. Мертвому телу
полагалось быть куда холоднее.
Где-то вдали по темным комнатам явственно прошлепали босые ноги.
- Так, - сказал Василий. - Значит, между делом... Ты приглядываешь за
дверью слева, я - за дверью справа. Давай-ка...
Он убрал пистолет в кобуру, оставив ее, однако, расстегнутой. Ромка,
преодолев приступ дурноты, нагнулся, и вдвоем они потянули бледную тушу на
себя, взявшись за плечо и за бедро. Тело перевернулось неожиданно легко,
махнув гибкой, как шланг, четырехпалой рукой.
Оба поспешно встали и отступили на шаг. Перед ними лежало нечто
невообразимое. Единственное, что можно было с уверенностью о нем сказать,
- так это то, что оно женского пола.
Еще когда перевертывали, у Ромки екнуло сердце - он заметил, что у
существа отсутствуют уши. Теперь выявилось отсутствие и всех прочих черт,
как-то: носа, рта, глаз... Лицо и затылок лежащей по сути не отличались
друг от друга ничем.
Пережив первую оторопь, они пригляделись повнимательней, в результате
чего пережили поочередно вторую, третью и четвертую. Плечи у чудовищной
дамы были слегка кривоваты, руки - разной длины, но зато бюст... Такого
бюста Василий отродясь не видывал. Ромка - тем более.
Талия довольно тонкая, бедра... Ну о бедрах речь уже велась... А в
целом фигура производила такое впечатление, будто какой-то
скульптор-дилетант довольно тщательно, хотя и препохабно, изваял бедра и
бюст, а руки-ноги-голову заканчивал уже наспех и как попало.
- Слушай, да это кукла! - ошарашенно проговорил Василий.
Они посмотрели друг на друга и страдальчески наморщили лбы, явно
припоминая, где они уже могли видеть эту нестерпимо знакомую композицию.
Хотя чего там было вспоминать: обычная заборная живопись - все пропорции
оттуда...
Создание лежало, бесстыдно раскинув ноги. Василий взглянул и
содрогнулся: выставленные напоказ тайные прелести были выполнены с
анатомической точностью. Чувствовалось глубокое знание предмета.
Он нагнулся и с сосредоточенным видом прощупал истончающуюся
конечность, пытаясь определить, есть ли там внутри кости. Что-то вроде
прощупывалось, но как-то уж больно неопределенно...
- А вдруг это она?.. - замирающим шепотом произнес над ухом Ромка, и
милицейская фуражка Василия шевельнулась вместе с волосами.
- Что "она"? - ощерившись, повернулся он к Ромке. - Ходила? Пугала?..
Совсем уже пробки перегорели?! - Василий схватил и подбросил четырехпалую
бледную руку. Рука безжизненно шлепнулась на пол. - Это же кукла,
понимаешь, кукла!..
Ромка зачарованно смотрел на громоздящееся у ног тело, и все время
казалось, что вот сейчас оно пошевелит бледными пальцами и
медленно-медленно начнет поднимать голое слепое лицо.
Василий встал и огляделся со злобой и отчаянием. Уж лучше бы это был
труп...
- Надо же! - ядовито выговорил он. - Морды нет, зато... - Тут он,
спохватившись, оглянулся на Ромку, но, сообразив, что все слова тому давно
уже известны, назвал орган по имени. - Как нарисованная!..
Ромка смотрел на него с тоской и завистью: судя по всему, железный
человек Василий был напрочь лишен воображения.
- Ладно, - словно сжалившись над впечатлительным спутником, сказал
тот. - Бог с ней. В конце концов, не наше это дело... Пошли дальше.
Уже в дверях он бросил через плечо недовольный взгляд в сторону так и
неосмотренного "предмета неправильной формы", даже поколебался, не
вернуться ли. Не вернулся. Что-то подсказывало Василию, что впереди их
ждет еще чертова уйма подобных, а точнее - ничему не подобных предметов...
И предчувствие не обмануло. Беззвучно вспыхивал свет, расплывались
под ногами смутные тени, лезли в глаза какие-то уродливые то ли заготовки,
то ли обломки: нечто вроде двуногой табуретки с шишковатым сиденьем, потом
пригорок дурно пахнущего (если надавить) желтоватого ветхого поролона. И
наконец койка.
Вернее это была даже не койка, а грядушка от нее с огрызком рамы. Вся
какая-то вывихнутая, словно металл долго и тщательно выгибали, уродуя с
любовью каждую деталь по очереди... Однако внимательный осмотр,
произведенный Василием, показал, что все не так. Во-первых, грядушка и
часть рамы представляли из себя как бы единую отливку. Во-вторых, никто
ничего не уродовал - все говорило о том, что кровать была именно такой с
момента изготовления. Прутья, например, при всем желании не могли бы идти
параллельно, потому что расстояние между ними вверху и внизу было разное,
как, впрочем, и длина самих прутьев.
Кроме того, создавалось впечатление, что недостающая часть койки была
не отпилена и не отломана, а как бы отъедена, ну, скажем, личинкой
насекомого - на эту мысль Василия натолкнули желобки и ямки, какие
остаются обычно в бревнах после жучка-древоточца. Точно такая же резьба по
металлу обнаружилась и на одной из уцелевших ножек. Иными словами, койку
пробовали глодать и с этой стороны...
- Ни фи-га себе!.. - сказал Ромка в соседней комнате, и Василий
встревоженно поднял голову. Судя по тону высказывания, ничего страшного за
стеной найдено не было, но лучше бы, конечно, по комнатам не
разбредаться...
- Ну что там еще? - недовольно спросил Василий.
Ромка появился в проеме, и в руках у него была... Василий моргнул и
поднялся. Книга. Серый увесистый томик с золотым тиснением.
- Вот... - растерянно пояснил Ромка. - Валялась...
Василий взял книгу и тупо уставился на обложку. Лев Толстой. "Анна
Каренина". Осмотрев и ощупав переплет, невольно покосился на вывихнутую
койку. Та же история... Такое ощущение, что томик выпустили с чудовищным
браком: крышка - пропеллером, корешок - вогнутый, даже толщина вверху и
внизу - разная.
- Внутри... - почему-то шепотом подсказал Ромка.
Василий раскрыл томик на середине и вновь моргнул. Сначала
показалось: что-то со зрением. Внезапная близорукость или что-нибудь еще в
этом роде... Ни одной строчки прочесть было невозможно - буквы
расплывались, как на промокашке, крохотными серыми пятнышками. В
состоянии, близком к панике, Василий полез в начало книги. На первой
странице значилось: "Глава 1. Все счастливые семьи счастливы одинаково.
Все несчастные семьи несчастны по-разному. Все смешалось в доме Облонских.
Стива проснулся..." Далее буквы теряли очертания, и строки шли
бессмысленными полосками до конца страницы.
Василий принялся лихорадочно листать. Бумага была рыхлая и толстая,
как блин, - увесистый томик состоял из каких-нибудь полусотни страниц. И
на каждой - одно и то же... Лишь однажды серые пятнышки обрели очертания и
сложились в ясную, вполне определенную фразу: "У Вронского была красная
шея..."
- Ты что-нибудь понимаешь? - в недоумении спросил Василий - и вдруг
умолк.
"Туп... туп... туп..." - негромко, но явственно отдавалось по гулким
темным комнатам. Кто-то опять шел босиком - только походка на этот раз
была другая: нетвердая, вроде бы даже пьяная...
Василий без стука положил книгу на пол и взялся за кобуру. Плохо, что
этаж был сквозным, - шаги доносились как бы из трех проемов сразу.
Оба замерли, вслушиваясь, хотя, честно говоря, пора было уже не
вслушиваться, а всматриваться.
Первым увидел Ромка. Зрачки его расплылись во весь раек, и он
закричал, как подстреленный заяц.
Василий крутнулся волчком - и чуть не выронил пистолет. На его глазах
из мрака, заполнявшего проем, вылепились вздутые переваливающиеся бедра,
колышущиеся ядра грудей и бледный слепой отросточек головы.
Качаясь с боку на бок, враскорячку, она с невероятными усилиями
ковыляла к нему, призывно раскинув четырехпалые руки, одна из которых была
явно короче другой. Истончающиеся от колен ножки вихлялись и гнулись под
тяжестью чудовищного тела.
Заячий Ромкин визг пронзал перепонки. Чувствуя, что всего секунда
отделяет его от безумия, Василий судорожно нажимал и нажимал на спуск, но
выстрела (как и полагается в бреду) не было.
Наконец, дико заорав, он прыгнул навстречу надвигающемуся на него
безликому ужасу и что было силы впечатал рукоять пистолета в крохотный
голый лоб. Хилые ножки подломились, белесая туша откинулась назад и затем
повалилась на спину, запоздало смыкая объятия тонких ручек.
Василий перепрыгнул через упавшую, почувствовал, как слабые пальцы
пытаются ухватить его за штанину, не глядя ударил по ним рукояткой и
кинулся в проем. Следом метнулся Ромка. Стремглав проскочив несколько
комнат и чудом не сверзившись с лестницы без перил, они вылетели из
подъезда, но не остановились, а продолжали бежать, пока не кончилось
дыхание.
Первым упал Ромка, за ним - чуть поотставший Василий. Последним
страшным усилием он еще заставил себя поднять голову и, лишь убедившись,
что никто за ними не гонится, вновь задохнулся и лег щекой на пористое
стекловидное покрытие.
Они долго лежали рядом и не могли произнести ни слова. Мерцание
гигантских конструкций разливалось над ними, как северное сияние.
- Я же говорил, что это она... - всхлипнул Ромка и стукнул кулаком в
пол.
Василий шевельнулся, сел. Осмотрел пистолет и, негромко ругнувшись,
убрал в кобуру. С предохранителя надо снимать, когда стреляешь!..
- Отец-мать живы? - угрюмо спросил он.
Ромка молчал - видимо, собирался с силами.
- Живы... - глухо отозвался он наконец. - Шмотки делят...
- Это как?
- Ну... разводятся...
Василий покивал понимающе-скорбно, потом протянул широкую лапу и
грубовато огладил колкое жнивье на Ромкином затылке.
- Ничего, Ром... Выкрутимся как-нибудь...

Несмотря на то, что в отчаянном своем рывке они покрыли чуть ли не
двести метров, путь до фосфоресцирующих громад оказался неблизким - как
выяснилось, гладкий стеклистый пол скрадывал расстояние. Отупев от
пережитого, они плелись молча, лишь изредка вздыхая и оглядываясь на
сильно уменьшившуюся пятиэтажку. Если верить наручным часам Василия, дело
шло к половине четвертого.
- Слушай, а ведь и впрямь светает...
Они остановились и с неохотой запрокинули головы.
- Это колонны отсвечивают... - сердито буркнул Ромка.
От основания ближайшей опоры их отделяло уже не более пятидесяти
метров. Огромная, как небоскреб или телебашня, вся изрезанная по вертикали
канавами и расселинами, колонна возносилась, мерцая, к стеклистому
потолку, в который и врастала на умопомрачительной для русского
провинциала высоте.
И вовсе она была не круглой, как казалось издали. Если спилить ее под
корень, то срез пня, скорее всего, имел бы форму амебы.
- Понастроили хренотени... - проворчал Василий. Ромка вздохнул и не
ответил.
Они приблизились к самому подножью и вдруг, словно разом прозрев,
остановились.
В бледно-золотистой отвесно взмывающей ввысь стене приблизительно на
уровне человеческого роста были глубоко вырублены три огромные корявые
буквы. Короткое матерное слово.
Молчание длилось не меньше минуты.
- Так... - сипло выговорил наконец Василий. - Выходит, мы тут
все-таки не первые...
Оба вздрогнули и посмотрели друг на друга, пораженные одной мыслью: а
что же стало с тем, кто это выдолбил? Надпись - осталась, а сам?..

5
Голодно, странничек, голодно,
Голодно, родименькой, голодно!
Николай Некрасов
Василия мучили кошмары. Ему снилось, что он мечется, увертываясь, по
своей разгромленной комнате, а за ним, раскинув руки неравной длины,
ковыляет враскачку страшная безликая кукла. С кривоватого белесого плеча
медленно соскальзывает гардина, сорванная и брошенная ей в голову Василием
(Зачем? Она ведь и так слепая!), а он, выиграв очередную пару секунд, рвет
дверцу шкафа и выдергивает ящики, точно зная, что где-то тут должен быть
его пистолет.
Вновь увернувшись, он оборачивается и цепенеет от ужаса: в углу
комнаты, грозно подбоченившись, стоит жена и, сводя брови, наблюдает за
безобразной сценой.
- Ах ты кобель-кобель!.. - скривив рот, говорит она и выходит из
угла, явно не понимая, насколько это опасно.
- Куда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40