Сандра вновь рассердилась на себя и тряхнула головой. Опять это сочувствие, жалость к себе! Вот еще! Жалеть себя? Вот это очаровательное существо в зеркале? Сколько раз она улавливала сигналы, исходящие от самых разных людей, мысли типа: “Господи! Да я бы все отдала, чтобы стать такой, как она!"
Ах, если бы они только знали!
Насколько все было бы хуже, будь она уродиной!..
У нее были большие зеленовато-голубые глаза, маленький остренький носик с горбинкой, рот, который она приучила быть мягким, лишенным циничности, маленькие уши, терявшиеся в копне медного цвета волос, высокие, красиво очерченные скулы, округлый, но упрямый подбородок. О да, цену себе она хорошо знала, должна была знать, равно как и большинство окружавших ее людей.
Слегка изогнутая вверх правая бровь, казалось, всегда вопрошала, подзадоривала, бросала человеку вызов, будто говоря ему: “Ну что же ты, давай — думай!"
Если улавливаемые Сандрой мысли были приятными, на лице ее непроизвольно возникала очаровательная улыбка, служившая своего рода наградой автору этих мыслей. Однако некоторые мысли заставляли ее хмуриться, при этом глаза девушки превращались в узкие щелочки. На первый взгляд, лицо Сандры могло показаться сошедшим с глянцевой обложки любого из множества популярных журналов для женщин. Но при ближайшем рассмотрении становилось очевидным, что характер и образ жизни оставили на нем заметный отпечаток. Двадцать семь прожитых Сандрой лет не прошли бесследно — в уголках глаз скопились мелкие морщинки, другие, более заметные, параллельно друг Другу бежали от виска к виску, свидетельствуя о том, как часто приходилось ей хмуриться и задумчиво морщить лоб. Однако они отнюдь не портили ее внешность, и Сандру это радовало.
Что же касается всего остального...
Если бы не два, по ее мнению, недостатка, фигуру Сандры можно было бы назвать совершенной, во всяком случае почти такой, какую ей хотелось иметь. Верхняя часть ее тела была крупновата, что, по ее мнению, делало ее чересчур типичной, и у нее были слишком длинные ноги.
— Что ж, ты, конечно, можешь воспринимать это как недостатки, — вспомнились ей недавно сказанные слова Гарри, — но мне все это очень нравится!
Он любил, когда в постели она обхватывала его ногами или когда ее груди, касались его лица, привлекая его внимание. Крупные соски, ассимметричные, как и у всех женщин, неизменно возбуждали его, во всяком случае, тогда, когда он всем своим существом находился рядом. Чаще, однако, Гарри был где-то далеко. И в эту минуту Сандре пришла в голову мысль, раскрывающая правду: она слишком часто использовала секс как средство удержать возле себя Гарри, как будто боялась, что, если она отпустит его, он улетит... исчезнет в неизвестном направлении.
Сандре вдруг стало холодно. Она выключила в ванной свет и вернулась в спальню.
Гарри лежал в том же положении, в каком она его оставила, — на левом боку, положив правую руку на то место, где еще недавно лежала она. Дыхание его было по-прежнему ровным и тихим, а глазные яблоки не двигались. Бросив на него короткий телепатический взгляд, она непрошеным гостем проникла в бесконечные и пустые коридоры его сна и обнаружила, что он мечется в этих лабиринтах в поисках двери. Видение появилось и исчезло. Сандра вздохнула. В снах Гарри всегда возникают двери, возможно, они в какой-то мере связаны с дверями Мёбиуса, которые он однажды вычислил математически и заставил появляться из воздуха.
— Теперь, когда все это позади, — однажды сказал он ей, — мне иногда кажется, что все это было лишь сном или что я прочитал рассказ в сборнике фантастики. Нечто нереальное, придуманное мною, или, в крайнем случае, эксперимент, за ходом которого я следил со стороны. И все же я очень хорошо помню, какие ощущения испытывает человек, лишенный телесной оболочки, и точно знаю, что все произошло на самом деле. Даже не представляю, как это объяснить. Тебе когда-нибудь снилось, что ты можешь летать? Что ты действительно умеешь летать?
— Да? — ответила она тогда, и в речи ее явственно слышался мягкий эдинбургский акцент, — часто и очень явственно. Я разбегалась по крутому ровному склону, а потом взлетала и порхала над Пентландскими холмами, над поселком, в котором родилась. Мне было иногда страшно, но я помню, что совершенно точно знала, что и как следует делать, чтобы полететь.
— Вот-вот! — возбужденно подхватил Гарри. — А потом, когда просыпаешься, ты пытаешься продлить свой сон, не позволить ему унести с собой тайну полета. Тебя раздражает и огорчает, что, проснувшись, ты вновь оказываешься крепко-накрепко привязанным к земле. — Он несколько успокоился и со вздохом про, — должал:
— Именно это ощущение я, как правило, и испытывал. И теперь у меня такое чувство, что в детстве я часто видел такие сны, а сейчас они ушли, ушли навсегда, исчезли из моей жизни.
"Это к лучшему, Гарри, — подумала она тогда, — потому что тот мир представлял для тебя опасность. А теперь тебе ничто не угрожает”.
Однако такое положение вещей не устраивало отдел экстрасенсорики. Именно поэтому она и находилась сейчас здесь, ибо руководители отдела очень хотели, чтобы к Гарри вернулись его способности, и их мало волновало, каким образом это произойдет. Ей же отводилась роль помощницы в деле возвращения его дара Сандра вновь скользнула в постель, ей захотелось ощутить тепло Гарри, а он инстинктивно тут же накрыл свободной рукой ее грудь. Его стройное тело было крепким и мускулистым — он тщательно следил за ним и постоянно держал в форме.
— Оно на несколько лет старше меня, — без тени юмора сказал он ей однажды, — а потому я должен о нем хорошо заботиться.
Как если бы речь шла не о нем самом, а о ком-то другом, отданном ему на попечение. Трудно поверить, но когда-то это тело действительно ему не принадлежало. И Сандра была рада, что в то время она не знала ни Гарри, ни прежнего обладателя тела.
— М-м-м-м, — промычал Гарри, когда она крепче прижалась к нему.
— Все в порядке, — прошептала Сандра в темноте.
— М-м-м-м, — снова промычал он во сне и обнял ее еще крепче.
Да, это Гарри, ее Гарри, и она ощущает исходящее от него тепло. Никогда и ни с кем не чувствовала она себя в такой безопасности. Несмотря ни на что, ни на какие его странности и недостатки, когда Сандра лежала вот так, рядом с ним, ей казалось, что она прислоняется к крепкой скале. Стараясь не разбудить, не потревожить его, она нежно поглаживала его грудь, словно убаюкивая, заставляя глубже погрузиться в сон...
...А вместо этого провалилась туда сама...
* * *
— Га-а-а-а-рри! — Мэри Киф, мать Гарри, звала его из своей подводной могилы, но никак не могла докричаться до него. Так продолжалось уже давно, и она знала почему, но все-таки не оставляла своих попыток. — Гарри, кое-кто очень хочет поговорить с тобой. Он утверждает, что вы были друзьями, а то, что ему необходимо сказать, очень важно.
Гарри слышал ее, но не имел возможности ответить. Он знал, что не имеет права отзываться, ибо беседы с мертвыми были ему запрещены. Если он попытается или даже только помыслит об этом, он вновь мысленно услышит этот непримиримый голос, произносящий приказы, воспротивиться которым было невозможно и которые лишали его способностей некроскопа.
— Под страхом боли ты не посмеешь сделать это, Гарри. Да, под страхом сильнейшей боли. Это будет такая мучительная пытка, что ты перестанешь различать и узнавать голоса мертвых. Умственный хаос и кошмар. Я не хочу быть жестоким или грубым по отношению к тебе, отец, но вынужден поступить так ради твоей же пользы, чтобы защитить тебя. И меня тоже. Фаэтор Ференци, Тибор и Юлиан Бодеску могли быть последними в своем роде, а возможно, и нет. Вамфири обладают огромной властью и большими возможностями, отец. И если только в твоем мире они еще остались... рано или поздно они нападут на твой след и отыщут тебя... прежде чем ты сможешь найти их. Но искать тебя они будут лишь в том случае, если у них на то будет причина. Вот почему я начисто ликвидирую эту причину. Ты меня понимаешь?
— Ты делаешь это только ради себя, — ответил ему Гарри. — Не потому что боишься за меня, а лишь ради собственной безопасности. Ты боишься, что однажды я отыщу тебя в твоем пространстве и приду, чтобы уничтожить. Но я же сказал, что никогда не смогу это сделать. Судя по всему, моего слова тебе недостаточно.
— Люди меняются, Гарри. И ты тоже мог измениться. Да, я — твой сын, но я еще и Вамфир. И я не могу рисковать, не могу допустить, чтобы настал тот день, когда ты придешь за мной с мечом, острым колом и огнем. Как я уже сказал, будучи некроскопом, ты представляешь большую опасность, но без поддержки мертвых ты бессилен. Без них для тебя закрыто пространство Мёбиуса. Ты не сможешь вернуться сюда или отыскать меня где-либо еще.
— Но таким образом ты обрекаешь меня на пытку. Мертвые любят меня. Они обязательно будут беседовать со мной.
— Пусть пытаются, но ты их не услышишь и не сможешь им ответить. Во всяком случае сознательно. Отныне и навсегда я лишаю тебя этого дара.
— Но ведь я же некроскоп! Я всегда беседовал с мертвыми, я к этому привык! А что будет, когда я состарюсь? Что будет, когда и сам я присоединюсь к сонму мертвых? Я и тогда буду обречен на страдания? Во веки веков?
— С привычками можно расстаться, Гарри. Повторяю в последний раз, а потом, если не хочешь, можешь не верить мне и попытаться сам все проверить: ты не имеешь права сознательно беседовать с мертвыми, а если заговорят с тобой они, ты обязан тут же забыть все ими сказанное. В противном случае расплачиваться придется тебе. Да будет так!
— А те математические знания, которые дал мне Мёбиус? Их я тоже должен навсегда забыть?
— Ты уже все забыл. И это мой самый строжайший запрет, ибо я не желаю, чтобы вторгались на мою территорию! А теперь достаточно споров! Все... уже... свершилось!
В этот момент в голове Гарри что-то с такой силой дернулось, что он громко вскрикнул, и... наступила полная темнота... а потом...
...Он пришел в себя и обнаружил, что находится в Лондоне, в штаб-квартире отдела экстрасенсорики.
Это произошло четыре года назад. Он обо всем доложил руководству отдела, помог им дополнить и закрыть досье на себя и свою работу. Он больше уже не был некроскопом, утратил способность воздействовать своей метафизической волей на физический мир; а потому для отдела экстрасенсорики стал бесполезен. Но даже после того, как они использовали все возможные и невозможные средства и способы, пытаясь вернуть его паранормальные способности, однако не добились успеха, он знал, что они на этом не остановятся. Как некроскоп он представлял для них слишком большую ценность. Они никогда не забудут о нем и при первой же возможности вернут обратно. То же относится и к миллионам его друзей — к сонму мертвых Точнее говоря, настоящих, истинных друзей в этом Великом Большинстве у Гарри было около сотни. Но все остальные тоже знали о нем. Для них он был единственным лучиком света в мире вечной темноты И вот теперь едва ли не самый дорогой для Гарри представитель сонма мертвых — его мать вновь пыталась пробиться к нему и побеседовать с сыном.
— Гарри О, мой бедный малыш Гарри! Почему ты не отвечаешь мне, сынок? — Для нее он так и остался навсегда малышом.
— Потому что не могу, — хотел он ответить ей, но не посмел, не осмелился сделать это даже во сне. Однажды он уже попытался поговорить с ней, придя на берег реки, и слишком хорошо помнил, к чему это привело. Он отправился туда буквально через час после своего возвращения в Боннириг, в дом, который когда-то принадлежал его матери, а потом Виктору Шукшину. Шукшин утопил ее подо льдом, а затем позволил течению унести ее тело сюда, к излучине замерзшей реки, где оно опустилось на дно и его скрыли водоросли и ил. Здесь она и оставалась до той самой ночи, когда Гарри заставил ее подняться, чтобы свершить месть. И после тело ее вновь мирно упокоилось на дне, постепенно разрушаемое водой, уносимое по частям. Но дух ее все еще пребывал на месте.
Он был здесь и тогда, когда Гарри, как множество раз прежде, пришел на берег реки и сел, вглядываясь в спокойную черную глубину, в тихо журчащую возле зарослей тростника у постепенно разрушающегося глинистого берега воду. День был в разгаре. Тропинки вдоль берега, по которым давно никто не ходил, заросли сорной травой и кустиками куманики, в тенистых ивах и колючем терновнике пели птицы.
Помимо его дома неподалеку стояли еще три. Два из них, располагавшиеся посреди обширных, обнесенных стенами садов, спускавшихся к самому берегу реки, находились на довольно большом расстоянии друг от друга. Оба они давно пустовали и постепенно разрушались. Третий дом, стоявший рядом с домом Гарри, уже несколько лет как был выставлен на продажу. Время от времени появлялись какие-то люди, осматривали его и уходили, качая головами. Апартаменты нельзя было назвать ни фешенебельными, ни престижными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83