– Поди в спальню, подожди меня. Разбери снадобья в мешочках. Отвлекись… И – не вмешивайся.
– Это… это… какая-то недобрая баба, – шепчет, стонет Рута, вяло сопротивляясь и испуганно заглядывая в глаза. – Она злая-презлая! Как мужик с титьками!
– Жди здесь. – Мягко толкнув княжну на кровать, Данила отскочил и захлопнул дверь. В ушах еще звенит колючий голос: «Предатель… раб…» Постой же, псова дочка. Ты сейчас все расскажешь! Он прыгнул в сени, оттуда на порог комнаты: – Хлестаный! Оставь нас вдвоем.
Стыря послушно, почти радостно шмыгнул вон.
– Говори, откуда знаешь Потыка, – быстро приказал Данька, надвигаясь на поляницу. Богатырка отступила на шаг, но гордо подняла голову:
– Мне говорил муж. Он был боевой маг. Муж многое знал. Все славянские волхвы презирают Потыка. Потык был рожден богатырем, но Перун и Стожар напрасно надеялись на него. Потык предал дедовских божков и принял греческое имя. Муж рассказывал: Потык могуч, но слабоволен. Потык носит на шее крест заморского Бога и хочет быть рабом. Потык никому не нужен, он всюду чужой.
– Потык не чужой. – Данька поднял указательный палец с черным перстнем. – Он мой брат.
– Потык недостоин твоего родства, княжич Зверко! Ты смелый воин и гордый волхв. Ты научишься многому и станешь великим. А Потык – жалкий недобогатырь. Он растерял драгоценный дар, завещанный русичам от Сварога и Световита: он утратил ненависть к врагу.
Данила вздрогнул: мягко заныло сердце. Нервы шалят.
– Ты – надежда Руси, а твой брат давно перестал быть русичем. Греческая вера, тороканская жена! Разве такой наследник спасет Залесье от Чурилы? Никогда. Потык потерял главное – гордость. Забывший побеждать да погибнет. Нет-нет. Твой брат не сможет побороть тороканское заклятие. Ляжет в женину могилу и сгниет заживо.
Уже совершенно успокоилась. Ее голос звучит размеренно и четко. Иногда Даньке кажется: слова поблескивают в воздухе. Колючие звуки позванивают в Данькиной голове, как скачущие сюрекены. И все-таки… милая Псанечка… ты не права!
– Потык мой брат. Я освобожу его. У меня есть… Богатырка внезапно смолкла, предчувствуя недоброе…
– У меня есть Имперские Стати.
Пошатнулась! Оскользнулась на бисерной россыпи – всплеснула рукой, с лету сшибла какие-то горшки, хлестко размазала кашу по скатерти… Нет, не упала: уцепилась побелевшими пальцами за подоконник и болезненно стонет:
– Где?! Где они?! Скорее – УНИЧТОЖЬ!!!
Данька замер. Что это – актерская импровизация? Неужели греческие Стати способны повергнуть в ужас отважную богатырку? льдинку-блондинку Псанечку, дочь Желтого Пса?
– Стати – греческая западня. Они убьют тебя!
Красивая, когда волнуется. Глаза и губы темнеют, а дыхание становится почти теплым.
– Муж говорил о замысле хитроумных греков. Греки прислали могучие Стати на Русь, чтобы уничтожить наше древнее чародейство! Наших божков и весь поднебесный Вырий! Это ловушка, княжич! Опомнись!
Восхитительная гиперборейская злоба в глазах молодой женщины заставила Даньку содрогнуться. Уфф… мурашки по хребту. Сколько солнечной ярости в холодном теле, сколько яда на кончике бледного языка! Чудесный генофонд… Что она кричит? Данила почти не слушал слова, он думал о другом. У такой самки будут великолепные детеныши – бестрепетные убийцы и гениальные философы. Просто протянуть руку. Мягко взять рукой за горло и овладеть. Прямо здесь, на дощатом полу, чтобы просыпанный бисер хрустел под ними и вдавливался в мускулистую белую спину…
К счастью, он не успел протянуть руку.
– Не смей прикасаться, – тихо сказала Псаня.
Данька отшатнулся. Бррр.
– Не смей прикасаться к Статям. Они убьют в тебе гордость. Убьют нарождающегося богатыря. Помни: именно ты, а вовсе не старший брат Потык должен унаследовать трон! Только ты спасешь русичей от Чурилы и других иноземцев…
Данила устало вздохнул. Протянув руку к самому лицу богатырки, слегка придавил указательным пальцем кончик ровного арийского носика:
– Красивый носик. И очень красивые слова, Псаня. Вы все умеете красиво говорить. А я не умею. Я молчу. У каждого свое дело: вы – уговариваете, я – молчу и упрямлюсь… Ха. Вот сейчас уговариваешь ты. А прежде этим занимался мой вещий друг, князь Алеша…
– Вещий Лисей будет биться с Кумбал-ханом сегодня ночью, – быстро перебила поляница. – Обе армии погибнут. Ты должен прийти и забрать славу победителя. Славяне назовут тебя главным защитником! Ты нужен народу, княжич!
Данила поморщился.
– Я не знаю, что такое народ, – сухо сказал он. – Я с ним не знаком. Проблема в том, что я помогаю только знакомым. В первую очередь – братьям. Поэтому еду в Калин.
– Ты делаешь ошибку, княжич. – Ее голос шелестит, как коса в пыльной траве. – Спасаешь Потыка, теряешь себя. Отдаешь ферзя за пешку!
– Повтори, – спокойно и строго сказал Данька. – Повтори последнюю фразу.
– Ты… меняешь ладью на лапоть, вот что я сказала! – озлобленно выдохнула Псаня. – Губишь будущего исполина Зверку ради ничтожного Потыка…
– Все, замолчи. – Данила вдруг устал. – Я уже принял решение.
Хлопнула дверь. Взбешенная поляница выскочила из комнаты. Невежливая барышня, усмехнулся Данила. Разве можно так вести себя с высокородной особой княжеской крови? После неприятного разговора гудит в голове. Впрочем… гул доносится снаружи; там по-прежнему буйствуют мои головорезы. Мои милые бандиты, воры и ярыги. Господи, как я одинок.
– Братец? – Дверь приоткрылась, робко просунулась рыжая головка. – Она ушла? Ты велишь мне зайти?
Княжна проскочила в узенькую щель, подбежала к лавке и присела – ровная спинка, – сжатые коленки. Свежая сорочка, пламенные косички рассыпались по плечам. С виноватой улыбкой помахала Даньке костяным гребешком:
– Миленький братец… Ты такой грустный! Ложись сюда. Хочешь, расчешу твои волосы?
Второй раз за день мягко закружилась голова. Данила понял: больше всего на свете. Ему хотелось бы сейчас. Лечь на эту лавку. И положить голову Руте на колени.
Поспешно выходя из комнаты, успел заметить проклятые ржавые железки в рыжих косичках сестры. Она вплела их в волосы. Эти корявые толстые кольца из Алешкиной кольчуги.
Неужели она любит его?
Очень сильно толкнув дверь избушки, княжич Зверко вышел на площадь. Толпа вскипела; взметнулось и опало черное облако степняцких шапок, десятки волосатых лап потянулись за княжеским рукопожатием – Зверку мигом окружили телохранители… «На Чурилу! На Кумбала!» – горланила площадь, от переливчатого свиста поднялся ветер. «Надо говорить с народом, княжич! – зашептал подбежавший Стыря. – Они хотят плыть до Глыбозера и бить полканов… Скажи свою волю…»
Я скажу, кивнул Данька. Его провели через площадь к старому полусгнившему ветряку, распялившему недвижные лопасти над вишневыми зарослями. Перед мельницей возвышалась груда старых жерновов – Даньку подхватили на руки, подсадили наверх – чтобы всем видать нашего княжича, нашу надежу… «Слава наследнику!» – буйно обрадовалась толпа; Данила стащил с головы шапку и поклонился.
Говорить невозможно – на площади почти полтыщи заправских крикунов, многоголосый рев поднимается к притихшим звездам: кажется, что деревья мелко вибрируют, густо роняя листву. «Лю-Бо! Лю-Бо!» – скандируют первые ряды. «Сла-Ва Звер-Ке!» – накатывает сбоку. И сзади, как ровный рокот прибоя: «бей… по… гань!.. бей… по… гань!»
Данька поднял руку и – сразу оглох от внезапной тишины. Затихли! Остался ровный шумовой фон – утробное гудение сотен желудков да шорох пламени в факелах; нервное потрескивание веток под ногами да скрип ремней. Лиц не видно, только глаза мигают во мраке – будто ночное море светится. Вооруженная толпа – вовсе не самое уродливое чудовище на свете, внезапно подумал Данька.
– БРАТЦЫ!
Ух! Колыхнулось, опять закипело – будто круги по воде побежали! Шум снова разрастается, надо спешить. Данька вдохнул глубже, и…
– НАДО БИТЬ КУМБАЛА!
Пока все. Рев и визг на десять минут… Терпеливо выждав, можно улучить момент для очередной фразы:
– ВЫРУЧИМ КНЯЗЯ ЛИСЕЯ! ВПЕРЕД, НА ГЛЫБОЗЕРО!
Теперь в толпе блестят не только глаза – зубы, лезвия и клыки-амулеты, задиристо вскинутые в кулаке над головой. Уши попросту болят, в голове стучит болезненный колокол. Надо заканчивать выступление. Осталось немного.
– ИДИТЕ НА ГЛЫБОЗЕРО, БРАТЦЫ!
«Веди нас, княжич! Слава наследнику!» – заходится лаем полупьяная орава. Он снова поднимает руку – нет, шум не стихает – надо орать. Зачем-то глянул вверх, на звездное небо – ничего не увидел, судорожно вдохнул – как перед прыжком в холодное озеро… И даже прикрыл глаза, выкрикивая тщательно, по слогам:
– НО ЗНАЙТЕ… Я НЕ ПОЙДУ С ВАМИ.
VII
Из куста шипуля, за ногу типуля?
Узольская детская загадка
Рычащая тишина.
– Я дал обещание, – произнес Зверко, проталкивая слова в плотные слои тишины. – Я обещал спасти своего старшего брата Михайлу Потыка. Он попал в беду. Он в Калине. Я должен ехать в Калин.
«Калин… Потык…» – забулькала гремучая смесь под ногами. Пронзительный взгляд Хлестаного бьет Даньку по лицу. «Кидает нас… уходит?» – недоверчиво оглядываются молодые. «Он обещал!.. Родного брата!» – хрипит, доказывая соседям, бритый Черепанка, сразу и заранее простивший обожаемого княжича за все. Кажется, толпа уже делится надвое: одни злятся, другие всерьез прикидывают – а… далеко ли до Калина?
В задних рядах движение, недовольные крики… Данька удивился: темная фигурка всадника расталкивает людишек! Крупный соловый жеребец продавливает дорогу в толпе, а отважный человечек хлещет плетью направо и налево, дергается в седле и кричит во всю голову:
– Пословный человек! Вести для княжича!
Данила беспокойно улыбнулся. Он не ждал почты.
«Пропустите пословника… Ррразойдись»… – зашипела толпа, и будто из темной пены выскочил, мокрый и растрепанный, стройный человечек в темном костюме с белым поясом на бедрах – упал из седла на бритые головы телохранителей в первом ряду: вырвался, кинулся в ноги:
– Послание тебе, княжич!
И взмахнул черной холщовой сумочкой над головой. Только теперь Данила понял, что лицо почтальона темно от засохшей крови, а правая рука… господи, она оторвана по локоть. Только оборванный холостой рукав болтается.
– Послание с того света, – горько улыбнулся вестник и, пошатнувшись, повалился вбок, в толпу. Его подхватили, поставили на ноги. Данька сделал шаг вперед. Бесполезно: в темноте не поймешь выражения глаз. Блестят, и только.
– Меня зовут Пустельга. Я был в плену Кумбал-хана! – гордо прохрипел вестник, размахивая пустым рукавом. – Я сумел бежать!
Орава взвыла и качнулась вперед: «Наш! беглый! от Кумбала!» – ударило брызгами, израненного человечка едва не раздавили в объятьях; прижали к каменным жерновам под ногами у княжича… Узкий волнорез телохранителей жестко качнулся навстречу толпе; вестника отцепили, протащили за оцепление – поспешно и почти невежливо подвели к Зверко.
– Говори, – прокричал наследник, поворачиваясь к толпе боком и закрывая глохнущее ухо ладонью. Человечек вытаращил глаза и открыл рот – видимо, что-то выкрикивал.
– «Я был в плену», – внезапно донеслось до Данькиного мозга. – «Там я видел умирающего богатыря! Кумбал-хан перехватил его на дороге в Калин. Богатыря звали Потык. Он был весь истыкан разрыв-стрелами. Его тело бросили во Влагу».
Данька поманил пальцем. Вестник Пустельга привстал на цыпочках, выставляя чумазое ухо с потемневшей серебряной серьгой. Данька не выдержал: рыком протянул руки и… грубо схватив почтальона за голову, с двух сторон – за лицо и затылок, прокричал прямо в раззявленное ухо, будто в раструб морской раковины:
– Ты врешь, гнида!
С омерзением разжал пальцы, толкнул – будто отбрасывая человечью голову прочь, вниз, обратно в ревущее людское море.
Вестник болезненно мотнул головой, пошатнулся. Его поддержали… толпа рассыпалась довольным хохотом. Идиоты. Данила скрипнул зубами. Им понравилось: они не слышали разговора.
Нет, израненный почтальон не сдавался. Обернул улыбающееся лицо с заплывшим глазом. И… в свою очередь поманил пальцем.
– Загляни в торбу! – Пустельга крикнул прямо в ухо, но Данька едва расслышал: у раненого почтальона был сорван голос.
Наследник принял из его единственной руки черную холщовую сумку с белой заплаткой на боку. Похоже на мешок со сменной обувью, пробормотал Данила, безуспешно пытаясь успокоиться. Но сердце уже оборвалось и стучится в ребра. Распутывать затянутые узлы невозможно: можно сдохнуть от нетерпения. Данька выхватил нож.
Мутно мигнув в свете факелов, широкое лезвие вспороло влажную холстину.
Крестообразный кусок льда выпал прямо в руки.
Это был обломок меча. Толстая рукоять – прямая, без украшений и золоченой луковки. Стальная перекладина – вся в глубоких рубленых шрамах. Клинок переломлен почти у основания, остался лишь осколок лезвия длиной в пару вершков, Данька приблизил холодеющие глаза и отчетливо разглядел маленькое клеймо на светлом ростокском булате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
– Это… это… какая-то недобрая баба, – шепчет, стонет Рута, вяло сопротивляясь и испуганно заглядывая в глаза. – Она злая-презлая! Как мужик с титьками!
– Жди здесь. – Мягко толкнув княжну на кровать, Данила отскочил и захлопнул дверь. В ушах еще звенит колючий голос: «Предатель… раб…» Постой же, псова дочка. Ты сейчас все расскажешь! Он прыгнул в сени, оттуда на порог комнаты: – Хлестаный! Оставь нас вдвоем.
Стыря послушно, почти радостно шмыгнул вон.
– Говори, откуда знаешь Потыка, – быстро приказал Данька, надвигаясь на поляницу. Богатырка отступила на шаг, но гордо подняла голову:
– Мне говорил муж. Он был боевой маг. Муж многое знал. Все славянские волхвы презирают Потыка. Потык был рожден богатырем, но Перун и Стожар напрасно надеялись на него. Потык предал дедовских божков и принял греческое имя. Муж рассказывал: Потык могуч, но слабоволен. Потык носит на шее крест заморского Бога и хочет быть рабом. Потык никому не нужен, он всюду чужой.
– Потык не чужой. – Данька поднял указательный палец с черным перстнем. – Он мой брат.
– Потык недостоин твоего родства, княжич Зверко! Ты смелый воин и гордый волхв. Ты научишься многому и станешь великим. А Потык – жалкий недобогатырь. Он растерял драгоценный дар, завещанный русичам от Сварога и Световита: он утратил ненависть к врагу.
Данила вздрогнул: мягко заныло сердце. Нервы шалят.
– Ты – надежда Руси, а твой брат давно перестал быть русичем. Греческая вера, тороканская жена! Разве такой наследник спасет Залесье от Чурилы? Никогда. Потык потерял главное – гордость. Забывший побеждать да погибнет. Нет-нет. Твой брат не сможет побороть тороканское заклятие. Ляжет в женину могилу и сгниет заживо.
Уже совершенно успокоилась. Ее голос звучит размеренно и четко. Иногда Даньке кажется: слова поблескивают в воздухе. Колючие звуки позванивают в Данькиной голове, как скачущие сюрекены. И все-таки… милая Псанечка… ты не права!
– Потык мой брат. Я освобожу его. У меня есть… Богатырка внезапно смолкла, предчувствуя недоброе…
– У меня есть Имперские Стати.
Пошатнулась! Оскользнулась на бисерной россыпи – всплеснула рукой, с лету сшибла какие-то горшки, хлестко размазала кашу по скатерти… Нет, не упала: уцепилась побелевшими пальцами за подоконник и болезненно стонет:
– Где?! Где они?! Скорее – УНИЧТОЖЬ!!!
Данька замер. Что это – актерская импровизация? Неужели греческие Стати способны повергнуть в ужас отважную богатырку? льдинку-блондинку Псанечку, дочь Желтого Пса?
– Стати – греческая западня. Они убьют тебя!
Красивая, когда волнуется. Глаза и губы темнеют, а дыхание становится почти теплым.
– Муж говорил о замысле хитроумных греков. Греки прислали могучие Стати на Русь, чтобы уничтожить наше древнее чародейство! Наших божков и весь поднебесный Вырий! Это ловушка, княжич! Опомнись!
Восхитительная гиперборейская злоба в глазах молодой женщины заставила Даньку содрогнуться. Уфф… мурашки по хребту. Сколько солнечной ярости в холодном теле, сколько яда на кончике бледного языка! Чудесный генофонд… Что она кричит? Данила почти не слушал слова, он думал о другом. У такой самки будут великолепные детеныши – бестрепетные убийцы и гениальные философы. Просто протянуть руку. Мягко взять рукой за горло и овладеть. Прямо здесь, на дощатом полу, чтобы просыпанный бисер хрустел под ними и вдавливался в мускулистую белую спину…
К счастью, он не успел протянуть руку.
– Не смей прикасаться, – тихо сказала Псаня.
Данька отшатнулся. Бррр.
– Не смей прикасаться к Статям. Они убьют в тебе гордость. Убьют нарождающегося богатыря. Помни: именно ты, а вовсе не старший брат Потык должен унаследовать трон! Только ты спасешь русичей от Чурилы и других иноземцев…
Данила устало вздохнул. Протянув руку к самому лицу богатырки, слегка придавил указательным пальцем кончик ровного арийского носика:
– Красивый носик. И очень красивые слова, Псаня. Вы все умеете красиво говорить. А я не умею. Я молчу. У каждого свое дело: вы – уговариваете, я – молчу и упрямлюсь… Ха. Вот сейчас уговариваешь ты. А прежде этим занимался мой вещий друг, князь Алеша…
– Вещий Лисей будет биться с Кумбал-ханом сегодня ночью, – быстро перебила поляница. – Обе армии погибнут. Ты должен прийти и забрать славу победителя. Славяне назовут тебя главным защитником! Ты нужен народу, княжич!
Данила поморщился.
– Я не знаю, что такое народ, – сухо сказал он. – Я с ним не знаком. Проблема в том, что я помогаю только знакомым. В первую очередь – братьям. Поэтому еду в Калин.
– Ты делаешь ошибку, княжич. – Ее голос шелестит, как коса в пыльной траве. – Спасаешь Потыка, теряешь себя. Отдаешь ферзя за пешку!
– Повтори, – спокойно и строго сказал Данька. – Повтори последнюю фразу.
– Ты… меняешь ладью на лапоть, вот что я сказала! – озлобленно выдохнула Псаня. – Губишь будущего исполина Зверку ради ничтожного Потыка…
– Все, замолчи. – Данила вдруг устал. – Я уже принял решение.
Хлопнула дверь. Взбешенная поляница выскочила из комнаты. Невежливая барышня, усмехнулся Данила. Разве можно так вести себя с высокородной особой княжеской крови? После неприятного разговора гудит в голове. Впрочем… гул доносится снаружи; там по-прежнему буйствуют мои головорезы. Мои милые бандиты, воры и ярыги. Господи, как я одинок.
– Братец? – Дверь приоткрылась, робко просунулась рыжая головка. – Она ушла? Ты велишь мне зайти?
Княжна проскочила в узенькую щель, подбежала к лавке и присела – ровная спинка, – сжатые коленки. Свежая сорочка, пламенные косички рассыпались по плечам. С виноватой улыбкой помахала Даньке костяным гребешком:
– Миленький братец… Ты такой грустный! Ложись сюда. Хочешь, расчешу твои волосы?
Второй раз за день мягко закружилась голова. Данила понял: больше всего на свете. Ему хотелось бы сейчас. Лечь на эту лавку. И положить голову Руте на колени.
Поспешно выходя из комнаты, успел заметить проклятые ржавые железки в рыжих косичках сестры. Она вплела их в волосы. Эти корявые толстые кольца из Алешкиной кольчуги.
Неужели она любит его?
Очень сильно толкнув дверь избушки, княжич Зверко вышел на площадь. Толпа вскипела; взметнулось и опало черное облако степняцких шапок, десятки волосатых лап потянулись за княжеским рукопожатием – Зверку мигом окружили телохранители… «На Чурилу! На Кумбала!» – горланила площадь, от переливчатого свиста поднялся ветер. «Надо говорить с народом, княжич! – зашептал подбежавший Стыря. – Они хотят плыть до Глыбозера и бить полканов… Скажи свою волю…»
Я скажу, кивнул Данька. Его провели через площадь к старому полусгнившему ветряку, распялившему недвижные лопасти над вишневыми зарослями. Перед мельницей возвышалась груда старых жерновов – Даньку подхватили на руки, подсадили наверх – чтобы всем видать нашего княжича, нашу надежу… «Слава наследнику!» – буйно обрадовалась толпа; Данила стащил с головы шапку и поклонился.
Говорить невозможно – на площади почти полтыщи заправских крикунов, многоголосый рев поднимается к притихшим звездам: кажется, что деревья мелко вибрируют, густо роняя листву. «Лю-Бо! Лю-Бо!» – скандируют первые ряды. «Сла-Ва Звер-Ке!» – накатывает сбоку. И сзади, как ровный рокот прибоя: «бей… по… гань!.. бей… по… гань!»
Данька поднял руку и – сразу оглох от внезапной тишины. Затихли! Остался ровный шумовой фон – утробное гудение сотен желудков да шорох пламени в факелах; нервное потрескивание веток под ногами да скрип ремней. Лиц не видно, только глаза мигают во мраке – будто ночное море светится. Вооруженная толпа – вовсе не самое уродливое чудовище на свете, внезапно подумал Данька.
– БРАТЦЫ!
Ух! Колыхнулось, опять закипело – будто круги по воде побежали! Шум снова разрастается, надо спешить. Данька вдохнул глубже, и…
– НАДО БИТЬ КУМБАЛА!
Пока все. Рев и визг на десять минут… Терпеливо выждав, можно улучить момент для очередной фразы:
– ВЫРУЧИМ КНЯЗЯ ЛИСЕЯ! ВПЕРЕД, НА ГЛЫБОЗЕРО!
Теперь в толпе блестят не только глаза – зубы, лезвия и клыки-амулеты, задиристо вскинутые в кулаке над головой. Уши попросту болят, в голове стучит болезненный колокол. Надо заканчивать выступление. Осталось немного.
– ИДИТЕ НА ГЛЫБОЗЕРО, БРАТЦЫ!
«Веди нас, княжич! Слава наследнику!» – заходится лаем полупьяная орава. Он снова поднимает руку – нет, шум не стихает – надо орать. Зачем-то глянул вверх, на звездное небо – ничего не увидел, судорожно вдохнул – как перед прыжком в холодное озеро… И даже прикрыл глаза, выкрикивая тщательно, по слогам:
– НО ЗНАЙТЕ… Я НЕ ПОЙДУ С ВАМИ.
VII
Из куста шипуля, за ногу типуля?
Узольская детская загадка
Рычащая тишина.
– Я дал обещание, – произнес Зверко, проталкивая слова в плотные слои тишины. – Я обещал спасти своего старшего брата Михайлу Потыка. Он попал в беду. Он в Калине. Я должен ехать в Калин.
«Калин… Потык…» – забулькала гремучая смесь под ногами. Пронзительный взгляд Хлестаного бьет Даньку по лицу. «Кидает нас… уходит?» – недоверчиво оглядываются молодые. «Он обещал!.. Родного брата!» – хрипит, доказывая соседям, бритый Черепанка, сразу и заранее простивший обожаемого княжича за все. Кажется, толпа уже делится надвое: одни злятся, другие всерьез прикидывают – а… далеко ли до Калина?
В задних рядах движение, недовольные крики… Данька удивился: темная фигурка всадника расталкивает людишек! Крупный соловый жеребец продавливает дорогу в толпе, а отважный человечек хлещет плетью направо и налево, дергается в седле и кричит во всю голову:
– Пословный человек! Вести для княжича!
Данила беспокойно улыбнулся. Он не ждал почты.
«Пропустите пословника… Ррразойдись»… – зашипела толпа, и будто из темной пены выскочил, мокрый и растрепанный, стройный человечек в темном костюме с белым поясом на бедрах – упал из седла на бритые головы телохранителей в первом ряду: вырвался, кинулся в ноги:
– Послание тебе, княжич!
И взмахнул черной холщовой сумочкой над головой. Только теперь Данила понял, что лицо почтальона темно от засохшей крови, а правая рука… господи, она оторвана по локоть. Только оборванный холостой рукав болтается.
– Послание с того света, – горько улыбнулся вестник и, пошатнувшись, повалился вбок, в толпу. Его подхватили, поставили на ноги. Данька сделал шаг вперед. Бесполезно: в темноте не поймешь выражения глаз. Блестят, и только.
– Меня зовут Пустельга. Я был в плену Кумбал-хана! – гордо прохрипел вестник, размахивая пустым рукавом. – Я сумел бежать!
Орава взвыла и качнулась вперед: «Наш! беглый! от Кумбала!» – ударило брызгами, израненного человечка едва не раздавили в объятьях; прижали к каменным жерновам под ногами у княжича… Узкий волнорез телохранителей жестко качнулся навстречу толпе; вестника отцепили, протащили за оцепление – поспешно и почти невежливо подвели к Зверко.
– Говори, – прокричал наследник, поворачиваясь к толпе боком и закрывая глохнущее ухо ладонью. Человечек вытаращил глаза и открыл рот – видимо, что-то выкрикивал.
– «Я был в плену», – внезапно донеслось до Данькиного мозга. – «Там я видел умирающего богатыря! Кумбал-хан перехватил его на дороге в Калин. Богатыря звали Потык. Он был весь истыкан разрыв-стрелами. Его тело бросили во Влагу».
Данька поманил пальцем. Вестник Пустельга привстал на цыпочках, выставляя чумазое ухо с потемневшей серебряной серьгой. Данька не выдержал: рыком протянул руки и… грубо схватив почтальона за голову, с двух сторон – за лицо и затылок, прокричал прямо в раззявленное ухо, будто в раструб морской раковины:
– Ты врешь, гнида!
С омерзением разжал пальцы, толкнул – будто отбрасывая человечью голову прочь, вниз, обратно в ревущее людское море.
Вестник болезненно мотнул головой, пошатнулся. Его поддержали… толпа рассыпалась довольным хохотом. Идиоты. Данила скрипнул зубами. Им понравилось: они не слышали разговора.
Нет, израненный почтальон не сдавался. Обернул улыбающееся лицо с заплывшим глазом. И… в свою очередь поманил пальцем.
– Загляни в торбу! – Пустельга крикнул прямо в ухо, но Данька едва расслышал: у раненого почтальона был сорван голос.
Наследник принял из его единственной руки черную холщовую сумку с белой заплаткой на боку. Похоже на мешок со сменной обувью, пробормотал Данила, безуспешно пытаясь успокоиться. Но сердце уже оборвалось и стучится в ребра. Распутывать затянутые узлы невозможно: можно сдохнуть от нетерпения. Данька выхватил нож.
Мутно мигнув в свете факелов, широкое лезвие вспороло влажную холстину.
Крестообразный кусок льда выпал прямо в руки.
Это был обломок меча. Толстая рукоять – прямая, без украшений и золоченой луковки. Стальная перекладина – вся в глубоких рубленых шрамах. Клинок переломлен почти у основания, остался лишь осколок лезвия длиной в пару вершков, Данька приблизил холодеющие глаза и отчетливо разглядел маленькое клеймо на светлом ростокском булате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78