удачу приносит окружающим. Смех и радость людям! Точно-точно…
Вот разве что… паренька одного с трона сверг, сделал ему изящную подставу, грациозно уронил лицом в грязь, технично развел на бабки, лишил наследства и скомпрометировал в глазах божественного руководства,
– РРРОГВОЛОДДД!!! – рявкнул я и нанес первый удар. Лезвие топора вошло как в серый пластилин. Широкий древесный пласт с чавкающим хрустом отстегнулся от ствола и шлепнулся в траву. Мгновенно скукожился и засох, как гигантская жвачка на горячем асфальте. Обнажилась желтоватая внутренность дерева в красной сетке ядовитых прожилок. А, тварь стоеросовая! Не любишь, дери тебя, когда дерут…
– Добрый кус отколупнулся! – довольно крякнул толстяк, прыгая за спиной. – Молодец! С маху половину бревна вырубил. Валяй дале.
Клевая мысль, отец. Дальше так дальше. Я как раз припомнил еще одного заочно обиженного. Покойник Всеволод, князь Властовский. Умирая, старик подарил мне моток расшитой тесемки, с помощью которого умолял разыскать его детишек-наследничков. Упс. Неловкость приконфузилась. В суете с катапультами и мельничихами я напрочь позабыл о предсмертном поручении старого князя… Триста тысяч читателей – и ни одна зараза не напомнила! Нет у вас совести!
– Тьху! – В очередной раз оплевав собственные ладони, я напрягся, размахнулся и – добавил на выдохе, лихо вонзая секирное лезвие в размякшую древесину. – ВССЕВОЛОДДД!!!
– Эх, дзинь-передзинь! – весело поддакнул топор.
– Чмок-плюх! – сказала ядовитая стоеросина, роняя существенную часть самое себя в почерневшую траву. Чихнула ядовитым дымом, и – вывалился добрый кусок рыхлой древесной мякоти. Ага, падолба сухотная! Треснула, содрогнулась, покосилась! Ловко я тебя покоцал. Одним могучим ударом – почти напрочь практически вырубил! Осталась только тоненькая засохшая корочка – всего-то в палец толщиной.
Тяжеленная громада древесного ствола удерживалась на этой щепочке каким-то чудом. Трещит, стонет, покачивается – вот-вот рухнет. Ан нет: держится, йопонская пальма! Короче: феномен. Типа чуда.
Перекидывая в руках разгоряченный топор, я обошел недорубленную падубу вокруг, прицельно щурясь и играя бровями. Ядреный сколеоз! В смысле склероз. Никак не могу вспомнить, кого ж это я еще приобидел? А? Не тебя, ушастый? Не, я серьезно… Ежели чего… ты скажи.
– Припоминай, Мстиславка! – Суетливый бородач опять забегал, сопя и тяжко подпрыгивая от нетерпения. – Самая немножка осталась!
– Язвень? Сокольник? Куруяд? – неуверенно бормотал я, напрягая склеротичную память. Кого еще я мог за эти два дня обмануть, обхитрить, обуть, обобрать, обесчестить? Старцев? Данила? Ластенька? Бесполезно: только искры да мелкие щепочки секутся из-под топора. А проклятая секвойя снова будто окаменела! Торчит, аки эстонский пограничный столб назло ядерной войне. Ядовитый сок так и хлещет из рубленой раны. Корни гудят… Сопротивляется, бамбук позорный! Сейчас бы бензопилу…
Я не успел вспомнить заветного имени. Дело в том, что одна моя знакомая – опытная жрица-мокошистка, злая фашистка и подлая натовка – нанесла ответный удар. Ваш любимый супергерой вмиг как-то позабыл о всех прочих делах… выронил топор и схватился за горло: змейка-удавка похолодела… льдисто прижгла кожу… мелко задрожала… и сжалась резко, жестоко, насмерть. Мокошь, стало быть, решила поспешить. Уделать непокорного раба.
Красивая сиреневая клякса разбухла перед глазами. Глаза дружно полезли из орбит. В мозгу захрустело, и я непроизвольно факапнулся (типа упал навзничь). Носом в траву. Тело кинулось агонизировать. К счастью, толстый дядька не дремал. Успел-таки зацепить змейку шершавым пальцем (оцарапал мою нежную кожу на загривке) и быстро дернул книзу. Шею обожгло – на миг показалось, будто стальной шнур перерезал горло!
– Экая гадость, однако… Сколько ни давлю их, всякий раз удивляюсь… – пробормотал толстый врач, разглядывая сорванную гниду. Змейка повихлялась в его жестких пальцах – и затихла, вытянулась, почернела. Кудрявый айболит размахнулся – рраз! Зашвырнул соплисто-чешуйчатого гада чуть не на середину озера.
– Со дна явился – на дно опустился! – и рассмеялся: тонко, будто по-девичьи. Точно – юродивый сельский фельдшер. Факт.
– Сс… С-п. Спссиб… – сказал я, ощупывая шею слабой ладонью.
– Бога благодари, – заметил дядька, вытирая скользкие руки о залатанный бурый подол. – Теперича живи осторожко. И про пагубу свою недорубленную не забывай. Когда припомнишь имя обиженного человечка – приходи сюда, да топор прихвати поострее. Доделай начатое.
– Непременно, дяденька, – прохрипел я, ворочаясь в траве. О счастье! Я вновь могу и кашлять и глотать!
– Скажите доктор… Я буду летать? – спросил я, вспомнив о звездной карьере в рядах ВВС. – Доктор? Эй, врач? Ау, профессор?
Увы мне. Сумасшедший профессор испарился. Видимо, спешно отбыл по срочному вызову в другой район страны.
На месте, где он только что стоял, теперь поблескивала маленькая голубая лужица. Совсем не то, что вы подумали: просто подземный ключ пробился наружу и с легким шумом разливался по траве.
…Каждый занимался своим делом. Солнце жарило в темя. Комары кусали. Шея болела. Опустив в ледяную воду мозолистые подошвы, сидел я на сером каменном валуне и обдумывал ситуацию. Каковы координаты мои? Успею ли к обеду в ближайший населенный пункт? И как достать летучий сапог с озерного дна?
– Водоем-водоем, ты Байкал? – спросил я у озера (с тоски). Озеро не ответило: хотело, видимо, сохранить инкогнито. И сапога не возвращало. Злое.
Тут сдвинулся камень. Огромный валун подо мною дрогнул и тихо тронулся вперед. Типа в воду. Прочь от берега. Гы: аттракцион.
«Началось», – спокойно понял я. Друзья давно предупреждали. Еще в школе они пугали меня, несмышленого младшеклассника, мифической бледной горячкой. Глупый, не слушал я дружеского совета.
Но нет! Я не брежу! Камень и впрямь ползет в воду! Более того – фантастика! – все громче слышен сиплый шепот, похожий на болотное бульканье грязи:
– Раб… непокорный раб… одумайся… вернись…
– Добрый день, – вежливо сказал я говорящему камню. – Фамилия моя Бисеров. Я – свой, я – летчик. Меня сбили враги. Помогите…
– Беглый… наглый… иго сбросил… змеицу разорвал…
– Уважаемый камень! Извините, что я к вам обращаюсь, – жалостливо всхлипнул я, поджимая ножки. – Не убивайте. Мы сами будем летчики не местные… Нет денег на документы… Пожалейте… Переправьте, пожалуйста, на противоположный берег. К ближайшему населенному пункту – да поживее, шеф, в натуре, а то к обеду опоздаем.
Валун не ответил. Отполз в воду на добрых три метра – погрузился уже почти полностью. Вода подступила к моей заднице.
– Э, шеф, осторожнее! Не дрова везешь! – недовольно проворчал я. И несильно, но требовательно постучал по каменному кумполу шефа. Видимо, это его взбесило. Глыба дернулась, покосилась – я едва не соскользнул в воду…
И обомлел. Случился фокус: с обеих сторон у валуна отросли короткие ручки. С жесткими морщинистыми пальчиками. Жадно шевеля желтыми коготками, старческие конечности потянулись к моей заднице. К счастью, я ловкий. Успел кинуть тело в воду.
– Не уйдешь… Не избегнешь! – злобно дохнуло за спиной; когти горячо полоснули по спине – я визгнул, отпрыгнул, глянул: так и есть. Не сидится бабкам в богадельнях. Рвутся бабки летчиков ловить!
Из трехсот тысяч читателей не менее одиннадцати наиболее проницательных уже догадались, наверное, что это была Корчала. Милая пожилая дама, которая не далее как позавчера продала мне секрет управления летающим мокасином (в обмен на обещание пожизненно носить на шее ее серебряную змейку). Хе-хе. Привет, старая клюшка. Поймать меня задумала? Вольного испанского летчика? Гы. Неужели на высших курсах жреческого мастерства не обучали вас скоростному плаванию на груди? Пока ты барахтаешься, изнемогая в тщетных попытках выползти на берег, я успею вытряхнуть всех пиявок из шевелюры, поскакать на одной ножке и просушить свои неопреновые гидроподштанники! Весело взбивая брызги, я выбежал на скользкий травянистый берег.
На берегу уже встречали. Две седых волчицы с желтыми клыкастыми улыбками и совершенно обнаженная девушка с молочно-белой кожей и сиреневыми глазами. Неестественно сиреневыми.
Ой. Здрасьте, девочки.
– Стозваночка, ты? Откуда, мать… Вот радость… – смущенно пробормотал я, каменея. Странное явление: обнаженная внешность подружки на этот раз не произвела возбуждающего действия на мой здоровый мужской организм. Потому ли, что глаза у молодой Стожаровой жрицы лучились злобным фиолетом? Или потому, что отсветы горящего взгляда жутковато играли на тонкоскулом личике с улыбчиво приобнаженными верхними зубами, грызущими золотистую цепочку, оплетенную вкруг головы и спущенную на лицо будто стильные, ювелирно украшенные удила? Впрочем… может быть, и потому, что на ногах у Стозванки были красивые, модные лошадиные копыта. Бледно-золотистые, мохнатые, с легким желтым крапом по щиколоткам – видимо, от Версаче.
Вы спрашиваете, почему я не бросился в объятия милой девочки? Парадокс. Сам не пойму. Казалось бы, все при ней: голубые глаза, любящее сердце, массивные молочно-белые груди, узкая талия, сребрящийся кобылий хвост грациозно опущен между гладких стройных ног…
В легком замешательстве я обернулся. Отступать некуда: позади Корчала. Старушка уже почти целиком вылезла из камня – путаясь в складках седого шлафрока, доброжелательно тянулась костлявыми ручками и похрустывала беззубыми челюстями.
– Раб! Невольник! – прохрипела она, несимметрично раззевая темную маленькую пасть. В старческой руке что-то сверкнуло: змейка! Опять старуха протягивает мне скользкое ожерелье!
– Мой… купленный… здесь доказательство… наш залог! – прошипела пожилая дама, размахивая металлической змейкой. Во дура глупая.
– Нет. Ложь. Не твой, – жестко раздалось в ответ. Гулко бухая копытами на толстой платформе, поводя неестественно налившимися бедрами, Стозванка приближалась – и пара белых хищниц, недобро нагибая морды, тронулась следом за юной жрицей.
– Он. Принадлежит. Батьке. Стожару. – Сиреневые глаза колко блеснули, и вдруг – в белых пальчиках Стозванки развилось… нежно-розовое, легкое, поникшее пушистыми кисточками… волшебный пояс полуденицы Метанки. Знакомый артефакт.
– Он. Продался. Стожару. – Стозванка улыбнулась еще эффектнее, показывая желтоватые лошадиные зубки. – И у нас. Залог. Имеется.
Вместо ответа старуха негромко заурчала, мелко тряся патлами – туча известковой перхоти распухла над водой, камень вздохнул и расселся, выпуская из себя горбатое плечистое тельце бабушки. Я вздрогнул: пенсионерка решительно поползла в атаку, загребая мутное мелководье отросшими темными когтями. Примерно так американские пехотинцы в 1944 барахтались в грязной водичке под Дюнкерком.
Они сошлись. Волна и камень, труха и плесень сшиблись лбами. Не волнуйтесь! Я успел отскочить в сторону. И получил редкий шанс на халяву насладиться зрелищным поединком озлобленных жриц.
В синем углу ринга ржала и грызла вспененные удила молодая кобылица Стозванка, чемпион Стожарья по кикбоксингу и копытному бою (тяжелый вес, серебряные копытца, тройной допинг скипидара); в кроваво-красном углу ринга тяжело скакала, отбиваясь от ревущих волков, опытная ветеранша астрального карате, легендарная Корчала. Окружающий мир мгновенно поделился на два лагеря фанатов: за Корчалу болели мухи и вороны. Они скандировали лозунги и махали плакатами: «Смерть коням!» – втайне надеясь, видимо, поживиться вскорости аппетитной свеженькой кониной. Озверевшим корчалистам противостояла менее шумная, но более сплоченная толпа голодных рыб и загодя нетрезвых раков. Потрясая шарфами и транспарантами, они мечтали о сладкой минуте, когда жуткий навар лошадиного копыта отошлет обмякшее тельце старушки на середину их родного озера.
Лично я болел за старуху. Все-таки она билась сразу с тремя противниками! Ие, бабка! Давай-давай! Фофана им, фофана в лобешник! Оле-оле-оле! Старушка отважно встретила натиск седых хищников: хлесткий удар костяной лапы – и первый волк, визгнув, наискось отлетел в воду, разматывая за собой клубочек родных внутренностей. Наша половина стадиона радостно взревела. Я кинулся обниматься с мухами и воронами.
Увы: вскоре противник перехватил инициативу. Вторая Стожарова волчица оказалась ловчее покойной коллеги: запрыгнула бедной бабке на плечи и намертво вцепилась в загривок. А тут и Стозванка подоспела: вертя взмыленным крупом, принялась наотмашь мочить старушку копытами. При этом грудастая кобыла весело повизгивала и мотала облонденной гривой, заплетенной в хитрую косицу. Бабка ушла в глухую защиту, плюясь пылью и ужимаясь в угол ринга…
Вдруг раздался приглушенный хлопок. Видать, кто-то из фанатов кинул на ринг петарду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Вот разве что… паренька одного с трона сверг, сделал ему изящную подставу, грациозно уронил лицом в грязь, технично развел на бабки, лишил наследства и скомпрометировал в глазах божественного руководства,
– РРРОГВОЛОДДД!!! – рявкнул я и нанес первый удар. Лезвие топора вошло как в серый пластилин. Широкий древесный пласт с чавкающим хрустом отстегнулся от ствола и шлепнулся в траву. Мгновенно скукожился и засох, как гигантская жвачка на горячем асфальте. Обнажилась желтоватая внутренность дерева в красной сетке ядовитых прожилок. А, тварь стоеросовая! Не любишь, дери тебя, когда дерут…
– Добрый кус отколупнулся! – довольно крякнул толстяк, прыгая за спиной. – Молодец! С маху половину бревна вырубил. Валяй дале.
Клевая мысль, отец. Дальше так дальше. Я как раз припомнил еще одного заочно обиженного. Покойник Всеволод, князь Властовский. Умирая, старик подарил мне моток расшитой тесемки, с помощью которого умолял разыскать его детишек-наследничков. Упс. Неловкость приконфузилась. В суете с катапультами и мельничихами я напрочь позабыл о предсмертном поручении старого князя… Триста тысяч читателей – и ни одна зараза не напомнила! Нет у вас совести!
– Тьху! – В очередной раз оплевав собственные ладони, я напрягся, размахнулся и – добавил на выдохе, лихо вонзая секирное лезвие в размякшую древесину. – ВССЕВОЛОДДД!!!
– Эх, дзинь-передзинь! – весело поддакнул топор.
– Чмок-плюх! – сказала ядовитая стоеросина, роняя существенную часть самое себя в почерневшую траву. Чихнула ядовитым дымом, и – вывалился добрый кусок рыхлой древесной мякоти. Ага, падолба сухотная! Треснула, содрогнулась, покосилась! Ловко я тебя покоцал. Одним могучим ударом – почти напрочь практически вырубил! Осталась только тоненькая засохшая корочка – всего-то в палец толщиной.
Тяжеленная громада древесного ствола удерживалась на этой щепочке каким-то чудом. Трещит, стонет, покачивается – вот-вот рухнет. Ан нет: держится, йопонская пальма! Короче: феномен. Типа чуда.
Перекидывая в руках разгоряченный топор, я обошел недорубленную падубу вокруг, прицельно щурясь и играя бровями. Ядреный сколеоз! В смысле склероз. Никак не могу вспомнить, кого ж это я еще приобидел? А? Не тебя, ушастый? Не, я серьезно… Ежели чего… ты скажи.
– Припоминай, Мстиславка! – Суетливый бородач опять забегал, сопя и тяжко подпрыгивая от нетерпения. – Самая немножка осталась!
– Язвень? Сокольник? Куруяд? – неуверенно бормотал я, напрягая склеротичную память. Кого еще я мог за эти два дня обмануть, обхитрить, обуть, обобрать, обесчестить? Старцев? Данила? Ластенька? Бесполезно: только искры да мелкие щепочки секутся из-под топора. А проклятая секвойя снова будто окаменела! Торчит, аки эстонский пограничный столб назло ядерной войне. Ядовитый сок так и хлещет из рубленой раны. Корни гудят… Сопротивляется, бамбук позорный! Сейчас бы бензопилу…
Я не успел вспомнить заветного имени. Дело в том, что одна моя знакомая – опытная жрица-мокошистка, злая фашистка и подлая натовка – нанесла ответный удар. Ваш любимый супергерой вмиг как-то позабыл о всех прочих делах… выронил топор и схватился за горло: змейка-удавка похолодела… льдисто прижгла кожу… мелко задрожала… и сжалась резко, жестоко, насмерть. Мокошь, стало быть, решила поспешить. Уделать непокорного раба.
Красивая сиреневая клякса разбухла перед глазами. Глаза дружно полезли из орбит. В мозгу захрустело, и я непроизвольно факапнулся (типа упал навзничь). Носом в траву. Тело кинулось агонизировать. К счастью, толстый дядька не дремал. Успел-таки зацепить змейку шершавым пальцем (оцарапал мою нежную кожу на загривке) и быстро дернул книзу. Шею обожгло – на миг показалось, будто стальной шнур перерезал горло!
– Экая гадость, однако… Сколько ни давлю их, всякий раз удивляюсь… – пробормотал толстый врач, разглядывая сорванную гниду. Змейка повихлялась в его жестких пальцах – и затихла, вытянулась, почернела. Кудрявый айболит размахнулся – рраз! Зашвырнул соплисто-чешуйчатого гада чуть не на середину озера.
– Со дна явился – на дно опустился! – и рассмеялся: тонко, будто по-девичьи. Точно – юродивый сельский фельдшер. Факт.
– Сс… С-п. Спссиб… – сказал я, ощупывая шею слабой ладонью.
– Бога благодари, – заметил дядька, вытирая скользкие руки о залатанный бурый подол. – Теперича живи осторожко. И про пагубу свою недорубленную не забывай. Когда припомнишь имя обиженного человечка – приходи сюда, да топор прихвати поострее. Доделай начатое.
– Непременно, дяденька, – прохрипел я, ворочаясь в траве. О счастье! Я вновь могу и кашлять и глотать!
– Скажите доктор… Я буду летать? – спросил я, вспомнив о звездной карьере в рядах ВВС. – Доктор? Эй, врач? Ау, профессор?
Увы мне. Сумасшедший профессор испарился. Видимо, спешно отбыл по срочному вызову в другой район страны.
На месте, где он только что стоял, теперь поблескивала маленькая голубая лужица. Совсем не то, что вы подумали: просто подземный ключ пробился наружу и с легким шумом разливался по траве.
…Каждый занимался своим делом. Солнце жарило в темя. Комары кусали. Шея болела. Опустив в ледяную воду мозолистые подошвы, сидел я на сером каменном валуне и обдумывал ситуацию. Каковы координаты мои? Успею ли к обеду в ближайший населенный пункт? И как достать летучий сапог с озерного дна?
– Водоем-водоем, ты Байкал? – спросил я у озера (с тоски). Озеро не ответило: хотело, видимо, сохранить инкогнито. И сапога не возвращало. Злое.
Тут сдвинулся камень. Огромный валун подо мною дрогнул и тихо тронулся вперед. Типа в воду. Прочь от берега. Гы: аттракцион.
«Началось», – спокойно понял я. Друзья давно предупреждали. Еще в школе они пугали меня, несмышленого младшеклассника, мифической бледной горячкой. Глупый, не слушал я дружеского совета.
Но нет! Я не брежу! Камень и впрямь ползет в воду! Более того – фантастика! – все громче слышен сиплый шепот, похожий на болотное бульканье грязи:
– Раб… непокорный раб… одумайся… вернись…
– Добрый день, – вежливо сказал я говорящему камню. – Фамилия моя Бисеров. Я – свой, я – летчик. Меня сбили враги. Помогите…
– Беглый… наглый… иго сбросил… змеицу разорвал…
– Уважаемый камень! Извините, что я к вам обращаюсь, – жалостливо всхлипнул я, поджимая ножки. – Не убивайте. Мы сами будем летчики не местные… Нет денег на документы… Пожалейте… Переправьте, пожалуйста, на противоположный берег. К ближайшему населенному пункту – да поживее, шеф, в натуре, а то к обеду опоздаем.
Валун не ответил. Отполз в воду на добрых три метра – погрузился уже почти полностью. Вода подступила к моей заднице.
– Э, шеф, осторожнее! Не дрова везешь! – недовольно проворчал я. И несильно, но требовательно постучал по каменному кумполу шефа. Видимо, это его взбесило. Глыба дернулась, покосилась – я едва не соскользнул в воду…
И обомлел. Случился фокус: с обеих сторон у валуна отросли короткие ручки. С жесткими морщинистыми пальчиками. Жадно шевеля желтыми коготками, старческие конечности потянулись к моей заднице. К счастью, я ловкий. Успел кинуть тело в воду.
– Не уйдешь… Не избегнешь! – злобно дохнуло за спиной; когти горячо полоснули по спине – я визгнул, отпрыгнул, глянул: так и есть. Не сидится бабкам в богадельнях. Рвутся бабки летчиков ловить!
Из трехсот тысяч читателей не менее одиннадцати наиболее проницательных уже догадались, наверное, что это была Корчала. Милая пожилая дама, которая не далее как позавчера продала мне секрет управления летающим мокасином (в обмен на обещание пожизненно носить на шее ее серебряную змейку). Хе-хе. Привет, старая клюшка. Поймать меня задумала? Вольного испанского летчика? Гы. Неужели на высших курсах жреческого мастерства не обучали вас скоростному плаванию на груди? Пока ты барахтаешься, изнемогая в тщетных попытках выползти на берег, я успею вытряхнуть всех пиявок из шевелюры, поскакать на одной ножке и просушить свои неопреновые гидроподштанники! Весело взбивая брызги, я выбежал на скользкий травянистый берег.
На берегу уже встречали. Две седых волчицы с желтыми клыкастыми улыбками и совершенно обнаженная девушка с молочно-белой кожей и сиреневыми глазами. Неестественно сиреневыми.
Ой. Здрасьте, девочки.
– Стозваночка, ты? Откуда, мать… Вот радость… – смущенно пробормотал я, каменея. Странное явление: обнаженная внешность подружки на этот раз не произвела возбуждающего действия на мой здоровый мужской организм. Потому ли, что глаза у молодой Стожаровой жрицы лучились злобным фиолетом? Или потому, что отсветы горящего взгляда жутковато играли на тонкоскулом личике с улыбчиво приобнаженными верхними зубами, грызущими золотистую цепочку, оплетенную вкруг головы и спущенную на лицо будто стильные, ювелирно украшенные удила? Впрочем… может быть, и потому, что на ногах у Стозванки были красивые, модные лошадиные копыта. Бледно-золотистые, мохнатые, с легким желтым крапом по щиколоткам – видимо, от Версаче.
Вы спрашиваете, почему я не бросился в объятия милой девочки? Парадокс. Сам не пойму. Казалось бы, все при ней: голубые глаза, любящее сердце, массивные молочно-белые груди, узкая талия, сребрящийся кобылий хвост грациозно опущен между гладких стройных ног…
В легком замешательстве я обернулся. Отступать некуда: позади Корчала. Старушка уже почти целиком вылезла из камня – путаясь в складках седого шлафрока, доброжелательно тянулась костлявыми ручками и похрустывала беззубыми челюстями.
– Раб! Невольник! – прохрипела она, несимметрично раззевая темную маленькую пасть. В старческой руке что-то сверкнуло: змейка! Опять старуха протягивает мне скользкое ожерелье!
– Мой… купленный… здесь доказательство… наш залог! – прошипела пожилая дама, размахивая металлической змейкой. Во дура глупая.
– Нет. Ложь. Не твой, – жестко раздалось в ответ. Гулко бухая копытами на толстой платформе, поводя неестественно налившимися бедрами, Стозванка приближалась – и пара белых хищниц, недобро нагибая морды, тронулась следом за юной жрицей.
– Он. Принадлежит. Батьке. Стожару. – Сиреневые глаза колко блеснули, и вдруг – в белых пальчиках Стозванки развилось… нежно-розовое, легкое, поникшее пушистыми кисточками… волшебный пояс полуденицы Метанки. Знакомый артефакт.
– Он. Продался. Стожару. – Стозванка улыбнулась еще эффектнее, показывая желтоватые лошадиные зубки. – И у нас. Залог. Имеется.
Вместо ответа старуха негромко заурчала, мелко тряся патлами – туча известковой перхоти распухла над водой, камень вздохнул и расселся, выпуская из себя горбатое плечистое тельце бабушки. Я вздрогнул: пенсионерка решительно поползла в атаку, загребая мутное мелководье отросшими темными когтями. Примерно так американские пехотинцы в 1944 барахтались в грязной водичке под Дюнкерком.
Они сошлись. Волна и камень, труха и плесень сшиблись лбами. Не волнуйтесь! Я успел отскочить в сторону. И получил редкий шанс на халяву насладиться зрелищным поединком озлобленных жриц.
В синем углу ринга ржала и грызла вспененные удила молодая кобылица Стозванка, чемпион Стожарья по кикбоксингу и копытному бою (тяжелый вес, серебряные копытца, тройной допинг скипидара); в кроваво-красном углу ринга тяжело скакала, отбиваясь от ревущих волков, опытная ветеранша астрального карате, легендарная Корчала. Окружающий мир мгновенно поделился на два лагеря фанатов: за Корчалу болели мухи и вороны. Они скандировали лозунги и махали плакатами: «Смерть коням!» – втайне надеясь, видимо, поживиться вскорости аппетитной свеженькой кониной. Озверевшим корчалистам противостояла менее шумная, но более сплоченная толпа голодных рыб и загодя нетрезвых раков. Потрясая шарфами и транспарантами, они мечтали о сладкой минуте, когда жуткий навар лошадиного копыта отошлет обмякшее тельце старушки на середину их родного озера.
Лично я болел за старуху. Все-таки она билась сразу с тремя противниками! Ие, бабка! Давай-давай! Фофана им, фофана в лобешник! Оле-оле-оле! Старушка отважно встретила натиск седых хищников: хлесткий удар костяной лапы – и первый волк, визгнув, наискось отлетел в воду, разматывая за собой клубочек родных внутренностей. Наша половина стадиона радостно взревела. Я кинулся обниматься с мухами и воронами.
Увы: вскоре противник перехватил инициативу. Вторая Стожарова волчица оказалась ловчее покойной коллеги: запрыгнула бедной бабке на плечи и намертво вцепилась в загривок. А тут и Стозванка подоспела: вертя взмыленным крупом, принялась наотмашь мочить старушку копытами. При этом грудастая кобыла весело повизгивала и мотала облонденной гривой, заплетенной в хитрую косицу. Бабка ушла в глухую защиту, плюясь пылью и ужимаясь в угол ринга…
Вдруг раздался приглушенный хлопок. Видать, кто-то из фанатов кинул на ринг петарду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78