– Стало быть, новая роль. Любящей дочери, да?
– Мать, ты че, с дуба рухнула? – Я нахмурился. – Ты че, в натуре, не понимаешь: надо вернуться к отцу. К безутешному, между прочим! Кстати, твой папа – не какой-нибудь бомж или холоп, а очень богатый дядька. Сам Катома, властовский посадник!
– Ага. Посадник. – Наглая девка фыркнула и устало закатила глазки. – Ну разумеется, я его дочка, это бесспорно. Слушай, а почему ты не выбрал жертвой английскую королеву? Давай лучше я буду внучка английской королевы, а? Или правнучка Билла Клинтона? Незаконнорожденная, от Мони Левинской? Так интереснее: замах на большие бабки!
– Да какие бабки, о чем ты! – Я не сдержал улыбки. Кажется, медовая дурочка не верит своему счастью. – Я просто желаю блага – тебе и посаднику Катоме. Он такой классный мен! И такой несчастный…
– Верю-верю, – кивнула зеленоглазая стерва, не переставая гримасничать. – Одного не пойму: какие ты за это получишь бонусы? Должность в администрации? Акции властовской ушкуестроительной верфи? Давай раскрывай карты. Не надо вешать маленькой девочке квашню на уши…
Она разъярялась прямо на глазах, как вынутый из стакана кипятильник. Травянисто-зеленые глаза сухо прожелтели, приближаясь по цвету к мутному хаки. Щечки в свою очередь воинственно разрозовелись.
– Невольницу себе нашел, да? Рабыню? Думаешь, я теперь за твои серые глаза буду на халяву пахать, добрых людей на бабки разводить? Подленькая разбойная тварь! Я тебе кто – робот механический? Кукла заводная, да? Электроник с кнопкой на спине?
Ой. Дело пахнет длинными когтями. Кажется, киска готовится к прыжку. На всякий случай я снова попятился к двери… Поздно!
– За живую меня не считаешь! – визгнула Метанка – и прыгнула. Йошкина кошка! Скакнула, как мелкая льветка-леопардица – через всю комнату кинулась, не поленилась. И поцарапала.
– Ты че, мать? – поразился я, разглядывая покоцанную руку.
– За живую не считаешь! – крикнула Метанка уже тише (глаза заметно потемнели). – Очень больно, да? Впрочем, так тебе и надо. – Взяла себя в руки; снова села на кровать. – Хам. И подлец. Вот!
– Какая же ты, в сущности, бездушная и злая девчонка, – поразился я, вылизывая царапину на запястье. – Сколько я страдал ради тебя! Сколько мучился! Писал тебе письма, потом рвал и выкидывал… снова писал, рвал, снова выкидывал, мучился, опять выкидывал, опять рвал, опохмелялся, опять мучился и снова рвал… а ты меня подлецом, да? Нет у тебя сердца!
– Славик! – Она подскочила как ужаленная. – Не издевайся, ну пожалуйста! Ну – нет сердца, и что? Подумаешь! Для полуденицы это нормально… Зато у меня глаза зеленые. И грудь красивая. А про сердце – не надо, прошу тебя. Мне неприятно.
– Так, – спокойно сказал я. – Иди сюда. Вскочила и подбежала.
– Глаза закрой, – посоветовал я и приложил руку туда, где, по моим расчетам, у девушек должно быть сердце.
– Не дыши так громко, – сказал я через некоторое время. – Мне ничего не слышно.
– Тэк. Все в порядке: сердце имеется, – заявил я минут через пять, когда мы перестали целоваться. – Поэтому не ври, что ты не живая. Собирай вещи и возвращайся в отчий дом, к папеньке. Поняла?
– Ты так ничего и не понял, – грустно заметила Метанка, доедая восьмую порцию меда. – Я не могу быть его дочкой.
– Короче, слушай сюда, дитя мое! – Я начинал сердиться. – Жил-был боярин Катома и женушка его Ведуница, то бишь Дуня. И пошел молодой Катомушка на охоту. Ходил-ходил парень со своим пампганом и вконец притомился. Лыжи затупились, бензин на исходе, смотрит – ура: деревенька меж бамбука виднеется. Заходит в деревеньку – а она вся заброшенная! И колодец посреди двора. Ну, вздумалось балбесу молодому чисто воды попить, наклонился он, а оттуда…
– Знаю-знаю, – вздохнула Метанка. – Из колодца рука – хвать его за бороду! И не отпускает.
– Совершенно верно, – похвалил я. – А все почему? Потому что бриться нужно каждый день. Тогда проблем не будет. Но – Катома был глупый, и была у него борода. А рука и говорит: «Hey, what’s up bro?» Катома в ответ: извините, мол, не понял вас, повторите, пожалуйста. А ручища в ответ: «Oh уо та fa! Whatta hell U dun’ in a’ neibahud, U white trash?»
Бедный Катома растерялся: да вот не обессудьте, дескать, мимо шел, заблудился, хотел водицы испить.
– Ага, – перебила Метанка. – А рука ему: хочешь типа жить – отпущу. Только с уговором: отдашь мне то, что у тебя дома есть, а ты об том не ведаешь. Знакомый хинт. Так дело было?
– Точно-точно. Короче, глупый Катома в мозгах прикинул: чего у него такое дома имеется, о чем он не знает? Ну думает: небось фигня какая-нибудь. Типа кто-то из гостей зажигалку за диван уронил или жена полтинник тайком заначила. «Лады, – говорит, – согласен». Ну, рука его и отпустила. А потом приходит Катома домой – а у него беременная супруга красавицей дочкой разродиться успела. Три шестьсот, глаза былененькие. Пока он по лесу шлялся. Такие дела. Все радуются, а Катома мрачный, как памятник Пушкину. Вот. Дочка росла себе, росла, доросла до пяти лет и превратилась в писаную такую фотомодель в бантиках и белых гольфиках. Ну вот. Пошла с нянькой в сад типа бабочек для гербария подналовить, солнечную ванну принять. Вдруг – гром, визг, хохот! Телохранители с доберманами прибежали: нянька посиневшая в смородине валяется, а посадниковой дочки вообще нету. В принципе. Кстати, с тех пор Катома бороды не носит.
– Как звали девочку? – еле слышно спросила Метанка, глядя в сторону.
– Не успели назвать, в том-то и дело! Маленькая была… Разве не знаешь, что у сребрян девочкам имя лет в двенадцать дают? Мамки да няньки ее то «цыпочкой», то «кисонькой» звали, а официально ребенок оставался безымянным. Во всяком случае, так говорит Катома. Этот Катома мне еще много чего наговорил: глаза, дескать, имелись чрезвычайно зеленые, как у матери. И волосики белобрысенькие. Улавливаешь мыслю?
– Послушай, скотина. Если ты сейчас врешь…
– Не вру, дура.
Я раздраженно сломал самодельную зубочистку:
– Ты ж вся в матушку, в покойницу Ведуницу! Если хочешь знать, супруга Катомы была знаменита в народе вовсе не пирогами и даже не золотыми руками. Догадываешься, за какие достоинства посадник Дубовая Шапка выбрал в жены именно ее? Из четырехсот невест-конкуренток?
– Поразительная фигня. – Метанка хмыкнула и прищелкнула пальцами. – Я никак не разберу: ты мне врешь или не совсем? Очень странно… никак не могу залезть в твои мысли…
– Че-че? Не понял… – насторожился я (как раз думал неприличное).
– Ну… обычно я легко читаю твои мысли, – хладнокровно пояснила девочка. – Они у тебя короткие. Яркие, как ярлычки от портвейна. А сегодня… никак не разберу, пургу гонишь или взаправду говоришь… Такое ощущение, что у тебя панцирь на душе. Признавайся: кто тебя прикрыл?
– Никто не накрывал! – хмуро буркнул я. – Я сам кого хошь…
– Я не в этом смысле, – терпеливо улыбнулась Метанка. – Такое ощущение, словно… кто-то из божков тебя покрывает. Будто некий гроссмейстер из Вырия тебя на нитку намотал. Говори честно: кому продался? Вижу, что не Мокоши – змейки нету. Тогда – Стожару? Дидилии? Или, может быть… – она поежилась, – самому дядюшке на букву Сэ?
– Ты что, мать? Я непродажный. Мы, стожаричи, сами по себе…
– Ага, непродажный и безгрешный! – окрысилась медовая блондинка. – Думаешь, не чувствую, какое у тебя тут в горнице магиполе? Полных полтыщи единиц! Просто Чернобыль какой-то – только не радиоактивный, а магический. Вон, например, в мусорке огрызок наливного яблочка валяется. – Она ткнула пальчиком в дальний угол. – Думаешь, не чую? Откуда у тебя, балбеса, взялись наливные яблочки, а?
– Ну… вырастил яблоню. Окучивал, поливал, прививки делал…
– Безусловно, – лучезарно улыбнулась ведьма. – Я тебе верю. Теперь расскажи, где взял прочие волшебные предметы? Вон, я гляжу, бузинный посох на стене висит… Если не ошибаюсь, настоечка из корня краснобая в серванте имеется, в графинчике… Огнедышлая самопалица в ящике письменного стола… Откуда столь классные феньки у скромного шута-подрядчика?
Я потупился.
– Наконец, вопрос на засыпку. – Метанка торжествующе сморщила насмешливый носик. – Почему твою замечательную, фешенебельную студию охраняет четверка неведомых мне, но недурно вооруженных аватаров Вдохновения, представляющих собой соподчиненную группу виртуальных объектов, навороченных ажио до девятой стадий градиентной объективации рифмованной воли по шкале Да Винчи-Булгакова?
– Еще раз и медленнее, – выдохнул я, опускаясь на стул.
– Тебя пасут, дурашка, – улыбнулась Метанка. – Ты уже давно провис на нитке. Все вы тут под колпаком сидите, карапузики.
– Дон Эстебан Техила… – прошептал я. – И комиссарша его. Фекла.
– Фе-е-екла… – Метанка вытаращила глаза и уважительно поджала губки. – Теперь понятно, почему из терема перебродившими кактусами разит на полмили… Надо же! Стало быть, сам батька Траян тобой заинтересовался. Гордись, Мстиславушка: на большого дядю работаешь!
– Какие кактусы, сестра? О чем ты бредишь?
– Фекла, она же Агафья. Она же – Текила, продукт ферментации агавы. Вторая по счету муза пещерного нашего батьки Траяна Держателя, очень мощная очаровашка. Неудивительно, что она тебя захомутала. У вас был секс?
– Не помню, – соврал я. – Пьяный был.
– Значит, не было, – кивнула полуденица. – Иначе бы запомнил. Теперь слушай: я все поняла. Ты батрачишь на батьку Траяна. Старому хрычу зачем-то понадобилось влиять через тебя на посадника Катому… Одного не пойму: древний дедушка Траян врет крайне редко. А теперь вдруг – замутил весь этот бред, будто я – посадникова дочка…
– Да почему бред-то, йо-майо?! Что, если это – правда?
– Это не правда, Славик, – сказала Метанка, волосы упали на бледное личико. – Я не вполне живая. У меня как бы… нет сердца.
– Совести у тебя нет, вот чего. А сердце очень даже имеется. – Я успокоительно похлопал девушку по дрожащему плечу. – И не надо здесь рыдать. Я проверял и свидетельствую: оно бьется со страшной силой. Твое сердце стучит за двоих.
– Думаешь, я не хочу верить тебе? – Ее голос зазвучал глуховато из-за ладошек; она закрыла ими лицо. – Если говоришь правду, значит… меня можно… как бы вернуть. В мир лю… людей, понимаешь?
Хоп! Я вздрогнул – так неожиданно полыхнул горько-зеленый взгляд – сквозь струйчатые волосы, сквозь тонкие пальцы.
– Однажды… я подслушала. Говорят, можно обернуть полуденицу назад, в человека.
Опять сгорбилась, почти старушка. Медленным движением накручивает узкую зеленую ленточку на палец.
– Якобы знают про такой способ только эти… калики перехожие, вот. Вот… Впрочем, не важно. – Золоченая головка совсем поникла, кончики волос увязают в плошке с медом. – Меня это не касается. Потому что меня вообще… потому что я – нежить!
Здрасьте: опять эти глупые слезы. Тьфу, прямо аж носом хлюпает! Противно. Я подошел сзади; осторожно погладил по плечу (в детском саду учили жалеть плачущих девочек). Мой жалостный взгляд мягко скользнул по рваным лохмотьям на спине Метаночки и остановился на ярко-розовом пояске, сладостно обвивавшем юную талию. М-да, подумал я.
Потом еще разок подумал и снова сказал: «м-да». Забавная вышивка.
– М-да… А дай-ка мне поясок.
– Что? – Она вздрогнула, голос прозвучал как стон.
– Не дури. Давай сюда поясок – не пожалеешь. Отдам. Она медленно поежилась, высвободила плечо из-под моей ладони. Не глядя, распутала пальцами красивый узел на бедрах. Вялым, слабым движением стянула опоясть с бедер. Я цепко подхватил увиливавший конец пояска с дрожащими кисточками.
– Вот. Только ненадолго… – простонала Метанка. – Опять стареть начну…
– Вышивку сама делала?
– Сама, ясный пень. Кто за меня сделает…
– Понятненько. – Я ухмыльнулся, разглаживая малиновый кушачок в пальцах. – Знаешь, Метаночка, был я тут недавно у посадника Катомы в гостях… Совершенно сумасшедший мен. У него мания: как увидит нечто деревянное, сразу норовит ножиком в узоры источить. Вот, гляди: подарил мне сувенирную ложку.
Я бросил на стол недоделанную липовую ложку, вырезанную собственноручно властовским посадником Катомой.
Дорогие читатели! У кого хорошая память, поднимите руки. Помните, Катома уронил эту ложечку на пол, когда порезался? Ну вот. Кто-то теряет, кто-то находит… Вы знаете, у меня уникальные способности: самые разные предметы практически мгновенно прилипают к ладоням. Вот и ложка туда же. В смысле за пазуху.
В принципе г*вно была ложка. Катома не успел ее дорезать – слабый узор только начал струиться по черенку. Однако основные элементы примитивного орнамента уже можно разглядеть абсолютно невооруженным глазом.
– Ну. Теперь ты мне веришь? – улыбнулся я и положил рядом с ложкой малиновый поясок с вышивкой. Честно говоря, и сам поразился совпадению. Крылатые солнышки были совершенно на одно лицо.
К счастью, я успел дернуться и подхватить маленькое тело, падающее со стула. Девочка умерла от разрыва сердца, догадался я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78