Но в следующую секунду Сколль справедливо решил, что все когда-нибудь случается в первый раз, и с энтузиазмом ответил на поцелуй. Когда они отдалились друг от друга, Сколль с удивлением обнаружил, что лицо Рохаллы порозовело так же, как и его собственное. Их глаза встретились и девушка смущенно опустила ресницы… Внезапно Сколль почувствовал на себе чей-то взгляд. За плечом Рохаллы он вдруг увидел Пресвела, стоявшего в дверном проеме. Его лицо было искажено ненавистью. От этого взгляда Сколля будто разом обдало холодом.
Руки Пресвела дрожали, когда он упаковывал сменную одежду, еду и оружие в свой мешок. Рохалла тоже собиралась, а Аннас пыталась (с переменным успехом) помочь ей. Теперь, когда Тормон вернулся, счастливая девочка болтала без умолку. Ее пронзительный голосок начинал действовать Пресвелу на нервы.
— Ты никогда не бывала внизу, в долине, Рохалла? А я была. Мы ездили в фургоне, но теперь его больше нет. А мне он нравился. У меня там была своя постель, с подушкой, пледом и со всем таким, а еще красненькое платьице, и кукла, ее звали Бетси, и книжка с картинками, и еще я могла высовываться сзади из фургона и кормить Эсмеральду… Я очень люблю Эсмеральду, а ты, Рохалла? У нее такие мягкие пушистые уши.
И так далее, и так далее. Пресвел скрипел зубами. И как только Рохалла терпит? Как ей удается терпеливо и приветливо отвечать на всю эту чушь? Как ее голос может звучать так чертовски весело? Раз за разом он вспоминал ее лицо в тот момент, когда она целовала этого щенка Сколля. Она выглядела тогда такой счастливой и такой юной — такой же юной как проклятый мальчишка. Раньше она всегда казалась ему такой зрелой…
Проклятые на нее. Проклятие на них обоих. Почему все не могло оставаться как раньше?
В безуспешной попытке отделаться от тяжких мыслей, Пресвел посвятил все внимание последней проверке своего багажа. Как здесь оказался кинжал? Он не помнил, чтобы клал его. Что ж, ладно, в любом случае хороший клинок не будет лишним.
— Упаковались? — Серима, помогавшая Сколлю и торговцу седлать лошадей, заглянула в дверь. — Лошади готовы. Тормон говорит, пора отправляться.
— Тормон слишком много всего говорит, — фыркнул Пресвел, — он что, сам себя назначил командиром? Ладно, скажи этому ничтожному конюху, что мы идем.
Он произнес это, не глядя по сторонам, но и спиной почувствовал неодобрительный взгляд Серимы.
Почему она это делает? Постоянно смотрит на меня, подглядывает, шпионит за мной…
Он сунул кинжал обратно в мешок и крепко затянул ремни.
Ничего не улучшилось, даже когда они наконец тронулись в путь. Пресвел ожидал, что они с Рохаллой снова поедут на одной лошади, и он вновь почувствует ее теплое, нежное тело, прижимающееся к нему, ощутит её руки, обвивающие его талию. Но Тормон решил, что по этой тропе следует идти пешком, ведя лошадей в поводу. И теперь Рохалла шла в голове колонны, сразу за Тормоном, потому что опять присматривала за Аннас, а девочка не хотела отходить далеко от отца. Серима, ведущая за собой черного сефрийца, шла между ним и девушкой. Она казалась особенно нескладной и плоской в мужских штанах и тунике, которые она разыскала в кладовой сторожки. От элегантной, роскошно одетой леди не осталось и следа, но, казалось, ее это совершенно не задевало. Новая одежда была гораздо теплее, удобнее и гораздо лучше предназначена для путешествия. К раздражению Пресвела, Рохалла последовала ее примеру и выглядела теперь совершенно нелепо в длинных штанах, достающих до земли и топорщащихся вокруг ног. Теплая туника, доходившая почти до колен, была подпоясана куском веревки, обернутой вокруг тонкой талии. Когда Пресвел заметил, что она выглядит просто смехотворно, девушка лишь пожала плечами:
— Кажется, кроме тебя, никто не возражает.
Когда путники пустились в дорогу, Пресвел обнаружил, что у него есть проблемы и помимо ревности. Вчерашний потоп отнюдь не улучшил состояние дороги, создав на пути колдобины и выбоины и прикрыв все слоем скользкого ила. Спуск по прежнему оставался довольно крутым, а низкая каменная стенка над краем обрыва раскрошилась во множестве мест и больше не могла служить преградой между путниками и бездонной пропастью внизу.
Лошади, слишком застоявшиеся в стойлах, вели себя нервно, упрямо и вовсе не рвались идти этой дорогой. Бывший конь Мечей Божьих, принадлежавший теперь Пресвелу, вытворял, что хотел, почуяв неопытность нового хозяина. Если бы не мальчишка, который замыкал шествие со своей тонконогой гнедой и ослом и потому перекрывал ему путь, проклятая тварь ускакала бы обратно на вершину. Больше всего Пресвела раздражало то, что Сколль находился в идеальной позиции, чтобы видеть его усилия и тихонько посмеиваться над его ошибками.
Но худшее ждало впереди. Когда пришлось пройти сквозь водопад, лошади решили, что с них достаточно. Жеребец Тормона уперся и заржал, бешено вращая глазами. Торговец спокойно и терпеливо гладил его и похлопывал по шее, словно у них было сколько угодно времени, и через некоторое время Руска доверчиво последовал за ним. У Серимы почти не возникло трудностей со своим мерином, который много раз, пусть и не в таких тяжелых условиях, ходил этим путем. После недолгих уговоров он спокойно пошел за ней, следуя за своим товарищем, и исчез за завесой воды.
Затем наступила очередь Пресвела. Его конь был молодым и никогда раньше не ходил этой дорогой. К его ужасу, он словно взбесился, его ржание перекрывало даже рев воды. Вырываясь, конь ухватил Пресвела зубами и лягнул гнедую которая не вовремя приблизилась. Бледный от ужаса, Пресвел вцепился в уздечку, боясь, что обезумевшая лошадь в любой момент может слететь с края скалы и потянуть его за собой.
Вдруг рядом оказался Тормон. Он скинул тунику и набросил коню на голову, придерживая за рукава. Животное стояло, дрожа, его шея потемнела от пота.
— Тихо-тихо, не бойся, — бормотал Тормон. — Все хорошо.
Жеребец мало-помалу успокоился и торговец повернулся к Пресвелу.
— Иди. Чего ждешь?
Помрачнев, ассистент Серимы шагнул в туннель, едва обратив внимание на брызги, которым обдал его водопад. Когда торговец вернул ему уздечку, Пресвел вскинул руку, чтобы наказать глупую тварь, но Тормон перехватил его раньше, чем он успел ударить.
— Оставь коня в покое, идиот. Это не способ приручить его. Он еще молодой. Он испуган. Он научится — и ты тоже, или будешь иметь дело со мной. — В его тоне была мрачная решимость. — Пока мы путешествуем вместе, я не позволю тебе ударить животное.
Рохалла беспокойно переводила взгляд с одного мужчины на другого, и, когда Пресвел, выругавшись, высвободился из хватки торговца, скользнула между ними и положила ладонь на его предплечье.
— Пожалуйста, — прошептала она, — не спорь с Тормоном. Без его знаний и его лошадей мы погибнем.
Пресвел знал, что девушка права.
— Прости, — выдавил он, все еще трясясь от ярости. Погоди же, Тормон. Пока что ты нам нужен, но настанет день, когда ты сам будешь молить о прощении.
Когда Сколль провел двух оставшихся животных сквозь водопад, они продолжили свой путь по тропе. В туннеле лошади стали менее своенравными, но путники все еще не могли до конца расслабиться. Никто из них не мог позабыть ужасную разрушительную силу вчерашнего потока и то, как неожиданно он пришел. Они шли вперед, изо всех сил напрягая слух, чтобы успеть услышать отдаленный рев воды. Когда они добрались до таинственного туннеля Сколля, никто не соблазнился возможностью изучить его. Они были в постоянной опасности на горной дороге и ни на миг не могли забыть об этом.
Туннель повернул, зигзагообразно уходя вниз. Вскоре путники увидели свет дня, а затем вышли наружу, на узкую скальную тропу, обрамленную с одной стороны глубокой пропастью.
Здесь внизу, стоял туман, и они видели лишь на дюжину ярдов вперед. Стук лошадиных копыт, поскрипывание кожи, фырканье лошадей — все звуки были странно приглушенными придавая окружающему атмосферу нереальности. Серебристые капли блестели в волосах Серимы, отчего она выглядела старше. Пресвел попытался отыскать взглядом Рохаллу, но она была невидима в зыбком мареве.
Туман делался все плотнее и плотнее по мере того, как они спускались. Тормон приказал зажечь факелы, хотя толку от них было немного. Пресвел уже отчаялся когда-либо достичь дна. Ему казалось, что они уже вечность идут по нескончаемой горной дороге. Наконец, к своему облегчению, он услышал впереди голос Тормона. Слова были странно искажены сыростью в воздухе, но звучали более чем обнадеживающе.
— Мы сделали это. Наконец-то спустились.
Когда Гиларра нашла Гальверона, тот все еще сидел у пустой постели.
— Прими мои соболезнования, — мягко сказала она.
Вокруг молодого командира словно образовался маленький островок тишины — все, кто присутствовал в караулке, уважали его право горевать в одиночестве.
Все, кроме меня.
На миг ей показалось, что Гальверон не собирается отвечать. Потом он сказал:
— Кайта сделала все, что могла. — Он покачал головой, замотанной белыми повязками. — Бедняга Эвальд. Подождал бы он еще совсем немного, просто чтобы успеть сказать ему до свидания. — Он тяжко вздохнул. — Я буду скучать по нему. Он любил шутить, что он — моя правая рука, и был не так уж далек от истины. — Он помедлил, а затем вновь заговорил. — Ты знаешь, солдат вынужден привыкать к смертям своих товарищей. По сути, смерть — часть нашей работы, и нам приходится постоянно иметь с ней дело. Это неизбежно, но…
— Но вы всего лишь люди, и одни смерти бьют больнее других, — сказала Гиларра.
— Точно то же самое, что и с Кайтой. Если она позволит себе впадать в отчаяние каждый раз, когда умирает больной, она недолго пробудет лекарем. Но она очень расстроена сейчас — столько наших раненых уже умерло. Она так долго боролась за Эвальда, но все оказалось напрасно. Это очень сильно ее подкосило. — Гальверон взглянул на иерарха, и хотя лицо его было почти полностью скрыто повязками, было видно, как он страдает. — Так что вы были правы, когда сказали, что ей следует заняться вашим сыном. У Эвальда не было шансов.
Его слова причинили Гиларре почти физическую боль. У нее перехватило дыхание, словно от удара.
— Гальверон, прошу тебя, не напоминай мне об этом. Это было непростительно. Но Аукиль не приходил в себя, и я была в такой жуткой панике…
— Тс-с, леди, — сказал Гальверон. — Было нечестно с моей стороны говорить об этом. Я понимаю, что вы чувствовали.
— Тем не менее я не имела права рассуждать о ценности чужой жизни, и я прошу прощения.
Он посмотрел ей в глаза.
— Вы не думаете, что вам следовало бы просить прощения у Кайты — не у меня?
Гиларра не ответила. Чтобы избежать его взгляда, она отвернулась, придвигая к себе стул. Она не могла забыть того, что целительница сказала и сделала для ее бесценного ребенка, и не могла этого простить. Гальверону, однако, не следовало этого знать.
Он перестанет меня уважать, узнав про Кайту.
— Почему бы нам не пойти в другое место? — Она хотела бы говорить о чем угодно другом. — Ты утомился. Тебе стоило бы полежать.
— Да и вам тоже, — ответил Гальверон. — Вы не спали всю ночь и переволновались из-за Аукиля. Теперь он пришел в себя, и, кажется, у него все будет в порядке. Вы можете немного отдохнуть.
— Не переводи разговор, Гальверон. Мы говорили о тебе. Ты сражался, ты ранен и потерял много крови. Как долго еще, по твоему мнению, ты продержишься на ногах?
Он пожал плечами:
— Я могу отдохнуть и позже, когда здесь станет более безопасно. Сейчас у этих тварей слишком много шансов прорваться через верхние этажи. Мы не сумеем долго удерживать лестницу при помощи огня. У нас просто нет достаточных запасов горючего. Придется оборонять ее людьми и мечами. — Он покачал головой. — Гиларра, вы же видели их. Они невероятно быстры. Сколько еще будет жертв? Сколько времени мы сможем продержаться? Сейчас твари перестали атаковать, потому что на дворе день, но я уверен, что с наступлением темноты они вернутся с подкреплением. Если мы не сделаем что-нибудь, я даже думать боюсь, чем обернется сегодняшняя ночь. Гиларра посмотрела на него, сузив глаза.
— Хорошо, Гальверон. Ты мог бы сказать мне без обиняков. Ты ведь собираешься сделать что-то такое, что мне не понравится?
Он попытался усмехнуться и скривился, когда это движение потревожило разодранную кожу на лице под многочисленными слоями повязок. Похоже, несмотря на все усилия Кайты, лицо Гальверона уже не будет таким же красивым, как прежде…
Гиларра поднялась на ноги.
— Ну?
Командир тоже встал и принялся расхаживать туда-сюда.
— Вы правы. Вам это не понравится, Гиларра, но это наш единственный шанс. Нам нужно полностью изолировать верхние этажи. Я хочу обрушить потолок над лестницей.
Иерарх вздрогнула.
— Большую часть Храма? Уму непостижимо! Неужели события последних лет ничему тебя не научили? Мириаль и так уже недоволен нами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Руки Пресвела дрожали, когда он упаковывал сменную одежду, еду и оружие в свой мешок. Рохалла тоже собиралась, а Аннас пыталась (с переменным успехом) помочь ей. Теперь, когда Тормон вернулся, счастливая девочка болтала без умолку. Ее пронзительный голосок начинал действовать Пресвелу на нервы.
— Ты никогда не бывала внизу, в долине, Рохалла? А я была. Мы ездили в фургоне, но теперь его больше нет. А мне он нравился. У меня там была своя постель, с подушкой, пледом и со всем таким, а еще красненькое платьице, и кукла, ее звали Бетси, и книжка с картинками, и еще я могла высовываться сзади из фургона и кормить Эсмеральду… Я очень люблю Эсмеральду, а ты, Рохалла? У нее такие мягкие пушистые уши.
И так далее, и так далее. Пресвел скрипел зубами. И как только Рохалла терпит? Как ей удается терпеливо и приветливо отвечать на всю эту чушь? Как ее голос может звучать так чертовски весело? Раз за разом он вспоминал ее лицо в тот момент, когда она целовала этого щенка Сколля. Она выглядела тогда такой счастливой и такой юной — такой же юной как проклятый мальчишка. Раньше она всегда казалась ему такой зрелой…
Проклятые на нее. Проклятие на них обоих. Почему все не могло оставаться как раньше?
В безуспешной попытке отделаться от тяжких мыслей, Пресвел посвятил все внимание последней проверке своего багажа. Как здесь оказался кинжал? Он не помнил, чтобы клал его. Что ж, ладно, в любом случае хороший клинок не будет лишним.
— Упаковались? — Серима, помогавшая Сколлю и торговцу седлать лошадей, заглянула в дверь. — Лошади готовы. Тормон говорит, пора отправляться.
— Тормон слишком много всего говорит, — фыркнул Пресвел, — он что, сам себя назначил командиром? Ладно, скажи этому ничтожному конюху, что мы идем.
Он произнес это, не глядя по сторонам, но и спиной почувствовал неодобрительный взгляд Серимы.
Почему она это делает? Постоянно смотрит на меня, подглядывает, шпионит за мной…
Он сунул кинжал обратно в мешок и крепко затянул ремни.
Ничего не улучшилось, даже когда они наконец тронулись в путь. Пресвел ожидал, что они с Рохаллой снова поедут на одной лошади, и он вновь почувствует ее теплое, нежное тело, прижимающееся к нему, ощутит её руки, обвивающие его талию. Но Тормон решил, что по этой тропе следует идти пешком, ведя лошадей в поводу. И теперь Рохалла шла в голове колонны, сразу за Тормоном, потому что опять присматривала за Аннас, а девочка не хотела отходить далеко от отца. Серима, ведущая за собой черного сефрийца, шла между ним и девушкой. Она казалась особенно нескладной и плоской в мужских штанах и тунике, которые она разыскала в кладовой сторожки. От элегантной, роскошно одетой леди не осталось и следа, но, казалось, ее это совершенно не задевало. Новая одежда была гораздо теплее, удобнее и гораздо лучше предназначена для путешествия. К раздражению Пресвела, Рохалла последовала ее примеру и выглядела теперь совершенно нелепо в длинных штанах, достающих до земли и топорщащихся вокруг ног. Теплая туника, доходившая почти до колен, была подпоясана куском веревки, обернутой вокруг тонкой талии. Когда Пресвел заметил, что она выглядит просто смехотворно, девушка лишь пожала плечами:
— Кажется, кроме тебя, никто не возражает.
Когда путники пустились в дорогу, Пресвел обнаружил, что у него есть проблемы и помимо ревности. Вчерашний потоп отнюдь не улучшил состояние дороги, создав на пути колдобины и выбоины и прикрыв все слоем скользкого ила. Спуск по прежнему оставался довольно крутым, а низкая каменная стенка над краем обрыва раскрошилась во множестве мест и больше не могла служить преградой между путниками и бездонной пропастью внизу.
Лошади, слишком застоявшиеся в стойлах, вели себя нервно, упрямо и вовсе не рвались идти этой дорогой. Бывший конь Мечей Божьих, принадлежавший теперь Пресвелу, вытворял, что хотел, почуяв неопытность нового хозяина. Если бы не мальчишка, который замыкал шествие со своей тонконогой гнедой и ослом и потому перекрывал ему путь, проклятая тварь ускакала бы обратно на вершину. Больше всего Пресвела раздражало то, что Сколль находился в идеальной позиции, чтобы видеть его усилия и тихонько посмеиваться над его ошибками.
Но худшее ждало впереди. Когда пришлось пройти сквозь водопад, лошади решили, что с них достаточно. Жеребец Тормона уперся и заржал, бешено вращая глазами. Торговец спокойно и терпеливо гладил его и похлопывал по шее, словно у них было сколько угодно времени, и через некоторое время Руска доверчиво последовал за ним. У Серимы почти не возникло трудностей со своим мерином, который много раз, пусть и не в таких тяжелых условиях, ходил этим путем. После недолгих уговоров он спокойно пошел за ней, следуя за своим товарищем, и исчез за завесой воды.
Затем наступила очередь Пресвела. Его конь был молодым и никогда раньше не ходил этой дорогой. К его ужасу, он словно взбесился, его ржание перекрывало даже рев воды. Вырываясь, конь ухватил Пресвела зубами и лягнул гнедую которая не вовремя приблизилась. Бледный от ужаса, Пресвел вцепился в уздечку, боясь, что обезумевшая лошадь в любой момент может слететь с края скалы и потянуть его за собой.
Вдруг рядом оказался Тормон. Он скинул тунику и набросил коню на голову, придерживая за рукава. Животное стояло, дрожа, его шея потемнела от пота.
— Тихо-тихо, не бойся, — бормотал Тормон. — Все хорошо.
Жеребец мало-помалу успокоился и торговец повернулся к Пресвелу.
— Иди. Чего ждешь?
Помрачнев, ассистент Серимы шагнул в туннель, едва обратив внимание на брызги, которым обдал его водопад. Когда торговец вернул ему уздечку, Пресвел вскинул руку, чтобы наказать глупую тварь, но Тормон перехватил его раньше, чем он успел ударить.
— Оставь коня в покое, идиот. Это не способ приручить его. Он еще молодой. Он испуган. Он научится — и ты тоже, или будешь иметь дело со мной. — В его тоне была мрачная решимость. — Пока мы путешествуем вместе, я не позволю тебе ударить животное.
Рохалла беспокойно переводила взгляд с одного мужчины на другого, и, когда Пресвел, выругавшись, высвободился из хватки торговца, скользнула между ними и положила ладонь на его предплечье.
— Пожалуйста, — прошептала она, — не спорь с Тормоном. Без его знаний и его лошадей мы погибнем.
Пресвел знал, что девушка права.
— Прости, — выдавил он, все еще трясясь от ярости. Погоди же, Тормон. Пока что ты нам нужен, но настанет день, когда ты сам будешь молить о прощении.
Когда Сколль провел двух оставшихся животных сквозь водопад, они продолжили свой путь по тропе. В туннеле лошади стали менее своенравными, но путники все еще не могли до конца расслабиться. Никто из них не мог позабыть ужасную разрушительную силу вчерашнего потока и то, как неожиданно он пришел. Они шли вперед, изо всех сил напрягая слух, чтобы успеть услышать отдаленный рев воды. Когда они добрались до таинственного туннеля Сколля, никто не соблазнился возможностью изучить его. Они были в постоянной опасности на горной дороге и ни на миг не могли забыть об этом.
Туннель повернул, зигзагообразно уходя вниз. Вскоре путники увидели свет дня, а затем вышли наружу, на узкую скальную тропу, обрамленную с одной стороны глубокой пропастью.
Здесь внизу, стоял туман, и они видели лишь на дюжину ярдов вперед. Стук лошадиных копыт, поскрипывание кожи, фырканье лошадей — все звуки были странно приглушенными придавая окружающему атмосферу нереальности. Серебристые капли блестели в волосах Серимы, отчего она выглядела старше. Пресвел попытался отыскать взглядом Рохаллу, но она была невидима в зыбком мареве.
Туман делался все плотнее и плотнее по мере того, как они спускались. Тормон приказал зажечь факелы, хотя толку от них было немного. Пресвел уже отчаялся когда-либо достичь дна. Ему казалось, что они уже вечность идут по нескончаемой горной дороге. Наконец, к своему облегчению, он услышал впереди голос Тормона. Слова были странно искажены сыростью в воздухе, но звучали более чем обнадеживающе.
— Мы сделали это. Наконец-то спустились.
Когда Гиларра нашла Гальверона, тот все еще сидел у пустой постели.
— Прими мои соболезнования, — мягко сказала она.
Вокруг молодого командира словно образовался маленький островок тишины — все, кто присутствовал в караулке, уважали его право горевать в одиночестве.
Все, кроме меня.
На миг ей показалось, что Гальверон не собирается отвечать. Потом он сказал:
— Кайта сделала все, что могла. — Он покачал головой, замотанной белыми повязками. — Бедняга Эвальд. Подождал бы он еще совсем немного, просто чтобы успеть сказать ему до свидания. — Он тяжко вздохнул. — Я буду скучать по нему. Он любил шутить, что он — моя правая рука, и был не так уж далек от истины. — Он помедлил, а затем вновь заговорил. — Ты знаешь, солдат вынужден привыкать к смертям своих товарищей. По сути, смерть — часть нашей работы, и нам приходится постоянно иметь с ней дело. Это неизбежно, но…
— Но вы всего лишь люди, и одни смерти бьют больнее других, — сказала Гиларра.
— Точно то же самое, что и с Кайтой. Если она позволит себе впадать в отчаяние каждый раз, когда умирает больной, она недолго пробудет лекарем. Но она очень расстроена сейчас — столько наших раненых уже умерло. Она так долго боролась за Эвальда, но все оказалось напрасно. Это очень сильно ее подкосило. — Гальверон взглянул на иерарха, и хотя лицо его было почти полностью скрыто повязками, было видно, как он страдает. — Так что вы были правы, когда сказали, что ей следует заняться вашим сыном. У Эвальда не было шансов.
Его слова причинили Гиларре почти физическую боль. У нее перехватило дыхание, словно от удара.
— Гальверон, прошу тебя, не напоминай мне об этом. Это было непростительно. Но Аукиль не приходил в себя, и я была в такой жуткой панике…
— Тс-с, леди, — сказал Гальверон. — Было нечестно с моей стороны говорить об этом. Я понимаю, что вы чувствовали.
— Тем не менее я не имела права рассуждать о ценности чужой жизни, и я прошу прощения.
Он посмотрел ей в глаза.
— Вы не думаете, что вам следовало бы просить прощения у Кайты — не у меня?
Гиларра не ответила. Чтобы избежать его взгляда, она отвернулась, придвигая к себе стул. Она не могла забыть того, что целительница сказала и сделала для ее бесценного ребенка, и не могла этого простить. Гальверону, однако, не следовало этого знать.
Он перестанет меня уважать, узнав про Кайту.
— Почему бы нам не пойти в другое место? — Она хотела бы говорить о чем угодно другом. — Ты утомился. Тебе стоило бы полежать.
— Да и вам тоже, — ответил Гальверон. — Вы не спали всю ночь и переволновались из-за Аукиля. Теперь он пришел в себя, и, кажется, у него все будет в порядке. Вы можете немного отдохнуть.
— Не переводи разговор, Гальверон. Мы говорили о тебе. Ты сражался, ты ранен и потерял много крови. Как долго еще, по твоему мнению, ты продержишься на ногах?
Он пожал плечами:
— Я могу отдохнуть и позже, когда здесь станет более безопасно. Сейчас у этих тварей слишком много шансов прорваться через верхние этажи. Мы не сумеем долго удерживать лестницу при помощи огня. У нас просто нет достаточных запасов горючего. Придется оборонять ее людьми и мечами. — Он покачал головой. — Гиларра, вы же видели их. Они невероятно быстры. Сколько еще будет жертв? Сколько времени мы сможем продержаться? Сейчас твари перестали атаковать, потому что на дворе день, но я уверен, что с наступлением темноты они вернутся с подкреплением. Если мы не сделаем что-нибудь, я даже думать боюсь, чем обернется сегодняшняя ночь. Гиларра посмотрела на него, сузив глаза.
— Хорошо, Гальверон. Ты мог бы сказать мне без обиняков. Ты ведь собираешься сделать что-то такое, что мне не понравится?
Он попытался усмехнуться и скривился, когда это движение потревожило разодранную кожу на лице под многочисленными слоями повязок. Похоже, несмотря на все усилия Кайты, лицо Гальверона уже не будет таким же красивым, как прежде…
Гиларра поднялась на ноги.
— Ну?
Командир тоже встал и принялся расхаживать туда-сюда.
— Вы правы. Вам это не понравится, Гиларра, но это наш единственный шанс. Нам нужно полностью изолировать верхние этажи. Я хочу обрушить потолок над лестницей.
Иерарх вздрогнула.
— Большую часть Храма? Уму непостижимо! Неужели события последних лет ничему тебя не научили? Мириаль и так уже недоволен нами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60