», – хотелось заорать Криспу. Вместо того император заметил:
– Поскольку обычаи, столь неодобряемые вами, прорастали много лет, не разумнее ли было бы вытаскивать их из земли постепенно, а не выдергивать?
– Нет, ваше величество, – твердо ответил Пирр. – То паутина, сплетенная Скотосом, мелкие грешки, что становятся все больше и серьезнее месяц за месяцем, год за годом, покуда в ранг обыденного не возводятся гнусность и порок. Так я скажу вам, ваше величество: благодаря Гнатию и его приспешникам, темный бог свободно разгуливает по городу Видессу! – Он плюнул на полированный мрамор и очертил на груди солнечный круг.
Несколько придворных благочестиво повторили жест. Некоторые опасливо покосились на Криспа, видно, изумляясь, как тот осмеливается требовать от патриарха остановить изгнание извечного зла.
– Вы ошиблись, пресвятой отец, – твердо и сурово произнес Крисп. Прозвучавшая в его словах уверенность заставила Пирра широко раскрыть глаза; он привык изрекать истину таким тоном, а не выслушивать. – Без сомнения, Скотос вползает в город Видесс, как ползает он по всей вселенной. Но я видел город, где он разгуливал свободно; до сих пор я вижу Имброс в своих кошмарах.
– Воистину так, ваше величество. И я стремлюсь лишь оборонить Видесс от судьбы, постигшей Имброс. Изначальное зло со временем поглотит нас всех, если только, говоря вашими словами, не выдернуть его с корнем.
– Зло, которое несет Арваш Черный Плащ, поглотит нас немедля, если не выдернуть его с корнем, – ответил Крисп. – Как вы собираетесь проповедовать посаженному на кол? Подумайте, пресвятой отец, какая победа для нас важнее в данный момент.
Пирр подумал.
– У вас свои заботы, ваше величество, – неохотно произнес он, наконец; судя по всему, он не ожидал, что Крисп заставит его признать хоть это, – у меня же свои. Если я, узрев зло, не попытаюсь избавить от него мир, грех падет и на мои плечи. Я не могу пройти мимо него, не обрекая свою душу на вечный лед.
– Даже если другие люди, добрые священники, не видят в том никакого зла? – осведомился Крисп. – Или вы хотите сказать, что каждый, кто не согласен с вами, одним этим обречен на вечный лед?
– Так далеко я не могу зайти, – ответил Пирр, хотя, судя по его взгляду, именно так он и думал. – Принцип икономии применим к некоторым воззрениям, чья греховность не может быть доказана впрямую.
– Тогда, покуда мы воюем с Арвашем, применяйте этот принцип по возможности шире. Если бы вы не создавали себе врагов в клире, то нашли бы немало друзей, пресвятой отец. Но подумайте еще раз и ответьте мне: может ли принцип икономии оправдать деяния Арваша?
Снова Пирр честно подумал.
– Нет, – признал он без малейшего выражения. Несмотря на тщетные попытки сохранять лицо спокойным, патриарх все равно выглядел, как человек, которого обманули при игре в кости. Он чопорно поклонился. – Да будет так. Я буду применять указанный принцип по мере возможности широко, покуда этот Арваш угрожает спокойствию империи.
Пара придворных захлопала в ладоши, потрясенная, очевидно, тем, что Криспу удалось выбить из Пирра хоть какое-то соглашение.
Крисп тоже был потрясен собственным успехом, но виду не подал; он-то заметил, какими гладкими фразами патриарх урезал свои уступки.
– Превосходно, пресвятой отец, – сказал он. – Я знал, что могу положиться на вас.
Патриарх снова поклонился, еще более механически, и вознамерился было вновь упасть ниц, дабы покинуть потом Тронную палату, но Крисп жестом остановил его.
– Прежде чем вы уйдете, пресвятой отец, – произнес он, – еще один вопрос. Не подавал ли вам монах Гнатий прошения об освобождении из монастыря?
– Да, ваше величество, подавал, – сознался Пирр и неохотно добавил, – по всей форме. Но я, тем не менее, отверг его просьбу. Как бы он не обосновывал ее, истинная причина одна он стремится причинить стране и церкви еще больше зла.
– Вот и я так подумал, пресвятой отец.
Лицо Пирра дернулось, словно он хотел улыбнуться, но, как подобает аскету, ограничился коротким кивком. Он опустился ниц, поднялся и пятясь отошел от трона – повернуться к императору спиной значило бы нанести ему оскорбление. Как только патриарх удалился, прибежал слуга и вытер натекшую с рясы лужу.
С широкой благостной улыбкой Крисп оглядел Тронную палату.
Придворные не кричали: «Ты побдилъ еси, Крисп!», но он и так знал, что одержал победу.
* * *
Фостий перекатился со спины на животик, потом опять на спину. Он решил было повторить процедуру, но Крисп перехватил его, чтобы малыш не упал с кровати.
– Больше так не делай, – приказал император. – Ты ведь у нас слишком умный, чтобы стать крестьянином.
– Стать крестьянином? – переспросила удивленная Дара.
– Чтобы запомнить что-нибудь, крестьянин вбивает это себе в башку молотком, – пояснил Крисп.
Он поднял Фостия. Малыш тут же ухватился обеими ручонками за его бороду и дернул. «У!!», – выдавил Крисп и осторожно отцепил от себя сначала левую руку Фостия, потом правую – а потом снова левую. Отвязаться от малыша ему удалось только со второй попытки. Крисп уложил Фостия на кровать, и тот немедленно попытался с нее свалиться. Крисп снова поймал его.
– Я же велел тебе больше так не делать, – посетовал он. – Ну почему все дети такие непослушные?
– Ты с ним очень мягок, – заметила Дара. – Это хорошо, особенно… – Она прервалась.
– Не стоит лупить его, пока он не подрос достаточно, чтобы понять, в чем провинился.
Крисп намеренно не обратил внимания на прерванную фразу. Дара хотела сказать: «Особенно зная, что он может быть и не твоим сыном». Значит, она тоже не уверена. А Фостий, как нарочно, не походил ни на кого из возможных отцов.
Малыш попытался еще раз скатиться с постели и почти преуспел.
Крисп ухватил его за лодыжку и выволок обратно.
– И больше так не делай! – строго сказал он.
Фостий залился смехом. Ему казалось, что спасение – очень веселая игра.
– Я рада, что ты будешь с ним всю зиму. Когда ты все лето провел в походах, он успел тебя позабыть ко времени твоего возвращения.
– Знаю.
Часть разума Криспа стремилась держать Фостия рядом днями и ночами, не дать ребенку, да и самому Криспу ни малейшего сомнения в том, что они – отец и сын. А другая часть не хотела иметь с кукушонком ничего общего. И переносить это раздвоение становилось с каждым днем все труднее.
Фостий заныл и полез пальцами в рот.
– Зубки режутся, бедненький, – вздохнула Дара. – Да и проголодался он. Я сейчас кормилицу позову. – Она потянула за зеленый шнурок, шедший в комнаты служанок.
Минутой позже кто-то вежливо постучал в двери покоев. Когда Крисп открыл, на пороге стояла не кормилица, а Барсим.
– Вам письмо, – проговорил вестиарий с поклоном.
– Благодарю, почитаемый господин. – Крисп принял запечатанный свиток. Тут примчалась и кормилица, улыбнулась, пробегая мимо Криспа, и ринулась к всхлипывающему младенцу.
– От кого письмо? – спросила Дара, когда кормилица взяла у нее Фостия.
Криспу не понадобилось разворачивать свиток, чтобы ответить. Он узнал и печать, и изящный, ровный почерк.
– От Танилиды, – ответил он. – Ты помнишь – мать Мавра.
– Конечно. – Дара повернулась к кормилице:
– Илиана, унеси его пока куда-нибудь, хорошо?
Анфим умел вести себя так, словно слуги – это предмет обстановки, когда это его устраивало. У Дары это получалось с трудом, а у Криспа едва выходило – до последних лет он и сам был слугой. Илиана ушла; Барсим, идеальный служитель, удалился еще раньше.
– Прочти вслух, будь добр, – попросила Дара.
– Конечно. – Крисп сломал печать, снял перетягивавшую свиток ленту и развернул пергамент. – «От Танилиды его императорскому величеству Криспу, Автократору видессиан привет. Благодарю вас за сочувствие моему горю. Как вы сказали, мой сын и умер, как жил, – двигаясь вперед без колебаний и оглядки».
Слова эти настолько точно передавали судьбу армии Мавра, что Крисп запнулся, прежде чем вспомнил загадочное ясновидение Танилиды. Он собрался и продолжил:
– «Не сомневаюсь я, что вы сделали все, чтобы отвратить его от подобного неразумия, но спасти человека от него самого никому не дано. В том и состоит великая опасность Арваша Черного Плаща, что, познав добро, он отверг его ради зла. Если б только была я мужем, чтобы встретить его в поле бранном, хотя и знаю я, что враг сильней. Однако, волей Фоса, мы с ним еще можем сразиться.
Да благословит Фос вас, вашу супругу и сыновей. Прощайте».
Дара вцепилась в единственное слово:
– Сыновей?
Крисп проверил.
– Тут так написано.
Дара очертила над сердцем солнечный круг.
– Ты говорил, она провидица?
– Так было. – Протянув руку, Крисп погладил живот Дары.
Выпуклость еще не ощущалась, даже когда Дара была обнажена, а тем более теперь, через теплые зимние одежды. – Как мы его назовем?
– Ты для меня слишком практичен – я еще не подумала. – Дара нахмурила лоб. Легкие морщинки показались над бровями и вокруг рта – когда Крисп начинал служить вестиарием, их не было. Дара была почти его ровесницей; и ее старение, пускай почти незаметное, напоминало Криспу, что он тоже не молод.
– Ты дал имя Фостию, – произнесла она. – Если это и впрямь сын, давай назовем его Эврипом, по моему деду?
– Эврип. – Крисп раздумчиво подергал бороду. – Неплохо.
– Тогда решено. Еще один сын. – Дара опять очертила знак солнца. – Жаль, что Мавр не унаследовал материнский дар. – Ее взгляд вернулся к пергаменту в руках Криспа.
– Да, сколько я знаю, ни капли. Если б у него был дар, он не вышел бы в поход. За себя он не испугался бы: он прямо мечтал стать воином. – Крисп улыбнулся, вспомнив, как по дороге в Опсикион из поместья Танилиды Мавр рубил кусты ножом. – Но он никогда бы не отправил на гибель армию.
– Ты прав, конечно. – Дара поколебалась и спросила:
– Ты собираешься назначить нового севаста?
– Как-нибудь придется. – Назначение главного министра не казалось теперь Криспу таким важным, как перед тем, как он назвал севастом Мавра. Теперь, когда мятеж был подавлен, ему уже не приходилось быть в двух местах одновременно, а значит, уменьшалась и нужда в столь могущественном чиновнике. – Скорее всего, – подумал он вслух, – я поставлю Яковизия. Он хорошо служил мне, знает и город, и соседние земли.
– О. – Дара кивнула. – Да, это хороший выбор.
Что-то в тоне, каким была произнесена эта ничего не значащая фраза, заставило Криспа бросить на супругу внимательный взгляд.
– У тебя был кто-то другой на уме?
Трудно было заметить, как краснеет смуглая Дара, но Криспу это удалось.
– Не то чтобы на уме, – ответила она нарочито небрежно, – но отец спрашивал, не принял ли ты решения.
– Да ну? Или он спрашивал, не хочу ли я назначить его?
– Ну, в общем, да. – Румянец на ее щеках стал ярче. – Я уверена, что он ничего дурного не имел в виду.
– Не сомневаюсь. Передай ему вот что: из него получился бы хороший севаст, если бы я мог ему без опаски спину подставить.
Пока что я в этом не уверен, и его вопросы доверия к нему не прибавляют. Или я напрасно беспокоюсь? – Дара прикусила губу.
– Неважно. Не говори. Этот вопрос ставит тебя в недостойное положение.
– Ты же знаешь, что мой отец – человек с амбициями, напомнила Дара. – Я передам ему твои слова.
– Буду только признателен. – Крисп оставил тему, понимая, что доведенная до крайности Дара скорее отшатнется от него, чем привяжется.
Он нашел себе безличное занятие – перечитал письмо Танилиды еще раз. Ему тоже хотелось, чтобы она сразилась с Арвашем. Если у кого-то и хватит сил справиться с колдуном, так у нее.
Ясновидение предупредит ее о его планах, а скорбь по сыну сосредоточит чародейскую силу, как линза – солнечные лучи.
Крисп отложил письмо. Сколько он мог покуда судить, ни один чародей Видесса не мог сразиться с Арвашем Черным Плащом один на один. Перед императором вставал тяжелый вопрос: как ему одолеть халогаев Арваша, если чары злого колдуна работали, а его волшебников – нет?
Поставить вопрос было несложно. А вот найти ответ пока не удавалось. Кроме одного – «никак».
* * *
Трокунд выглядел ошарашенным. Это выражение не сходило с его лица всю осень и зиму. Крисп понимал его и даже сочувствовал насколько мог себе это позволить. Он продолжал вызывать чародея, чтобы разузнать относительно Арваша, и каждый раз Трокунд не обещал чудес.
– Ваше величество, с тех пор как мы вернулись из похода, Чародейская коллегия гудит как улей, пытаясь разгадать секреты колдовства Арваша, – сказал Трокунд. – Меня самого допрашивали под чарами и зельями, дабы удостовериться, что моя память не обманывает меня, в надежде, что какой-то иной чародей, получив доступ к моим знаниям, сумеет найти ускользнувший от меня ответ.
Но…
– Пчелы жужжали, да меда не дали, – заключил Крисп.
– Именно так, ваше величество. Мы привыкли почитать себя величайшими чародеями в мире. О, быть может, в Машизе макуранский Царь царей собрал колдунов, равносильных нам, но чтобы какой-то варварский шаман-одиночка сумел нас одолеть и запугать… – Глаза Трокунда гневно блеснули.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
– Поскольку обычаи, столь неодобряемые вами, прорастали много лет, не разумнее ли было бы вытаскивать их из земли постепенно, а не выдергивать?
– Нет, ваше величество, – твердо ответил Пирр. – То паутина, сплетенная Скотосом, мелкие грешки, что становятся все больше и серьезнее месяц за месяцем, год за годом, покуда в ранг обыденного не возводятся гнусность и порок. Так я скажу вам, ваше величество: благодаря Гнатию и его приспешникам, темный бог свободно разгуливает по городу Видессу! – Он плюнул на полированный мрамор и очертил на груди солнечный круг.
Несколько придворных благочестиво повторили жест. Некоторые опасливо покосились на Криспа, видно, изумляясь, как тот осмеливается требовать от патриарха остановить изгнание извечного зла.
– Вы ошиблись, пресвятой отец, – твердо и сурово произнес Крисп. Прозвучавшая в его словах уверенность заставила Пирра широко раскрыть глаза; он привык изрекать истину таким тоном, а не выслушивать. – Без сомнения, Скотос вползает в город Видесс, как ползает он по всей вселенной. Но я видел город, где он разгуливал свободно; до сих пор я вижу Имброс в своих кошмарах.
– Воистину так, ваше величество. И я стремлюсь лишь оборонить Видесс от судьбы, постигшей Имброс. Изначальное зло со временем поглотит нас всех, если только, говоря вашими словами, не выдернуть его с корнем.
– Зло, которое несет Арваш Черный Плащ, поглотит нас немедля, если не выдернуть его с корнем, – ответил Крисп. – Как вы собираетесь проповедовать посаженному на кол? Подумайте, пресвятой отец, какая победа для нас важнее в данный момент.
Пирр подумал.
– У вас свои заботы, ваше величество, – неохотно произнес он, наконец; судя по всему, он не ожидал, что Крисп заставит его признать хоть это, – у меня же свои. Если я, узрев зло, не попытаюсь избавить от него мир, грех падет и на мои плечи. Я не могу пройти мимо него, не обрекая свою душу на вечный лед.
– Даже если другие люди, добрые священники, не видят в том никакого зла? – осведомился Крисп. – Или вы хотите сказать, что каждый, кто не согласен с вами, одним этим обречен на вечный лед?
– Так далеко я не могу зайти, – ответил Пирр, хотя, судя по его взгляду, именно так он и думал. – Принцип икономии применим к некоторым воззрениям, чья греховность не может быть доказана впрямую.
– Тогда, покуда мы воюем с Арвашем, применяйте этот принцип по возможности шире. Если бы вы не создавали себе врагов в клире, то нашли бы немало друзей, пресвятой отец. Но подумайте еще раз и ответьте мне: может ли принцип икономии оправдать деяния Арваша?
Снова Пирр честно подумал.
– Нет, – признал он без малейшего выражения. Несмотря на тщетные попытки сохранять лицо спокойным, патриарх все равно выглядел, как человек, которого обманули при игре в кости. Он чопорно поклонился. – Да будет так. Я буду применять указанный принцип по мере возможности широко, покуда этот Арваш угрожает спокойствию империи.
Пара придворных захлопала в ладоши, потрясенная, очевидно, тем, что Криспу удалось выбить из Пирра хоть какое-то соглашение.
Крисп тоже был потрясен собственным успехом, но виду не подал; он-то заметил, какими гладкими фразами патриарх урезал свои уступки.
– Превосходно, пресвятой отец, – сказал он. – Я знал, что могу положиться на вас.
Патриарх снова поклонился, еще более механически, и вознамерился было вновь упасть ниц, дабы покинуть потом Тронную палату, но Крисп жестом остановил его.
– Прежде чем вы уйдете, пресвятой отец, – произнес он, – еще один вопрос. Не подавал ли вам монах Гнатий прошения об освобождении из монастыря?
– Да, ваше величество, подавал, – сознался Пирр и неохотно добавил, – по всей форме. Но я, тем не менее, отверг его просьбу. Как бы он не обосновывал ее, истинная причина одна он стремится причинить стране и церкви еще больше зла.
– Вот и я так подумал, пресвятой отец.
Лицо Пирра дернулось, словно он хотел улыбнуться, но, как подобает аскету, ограничился коротким кивком. Он опустился ниц, поднялся и пятясь отошел от трона – повернуться к императору спиной значило бы нанести ему оскорбление. Как только патриарх удалился, прибежал слуга и вытер натекшую с рясы лужу.
С широкой благостной улыбкой Крисп оглядел Тронную палату.
Придворные не кричали: «Ты побдилъ еси, Крисп!», но он и так знал, что одержал победу.
* * *
Фостий перекатился со спины на животик, потом опять на спину. Он решил было повторить процедуру, но Крисп перехватил его, чтобы малыш не упал с кровати.
– Больше так не делай, – приказал император. – Ты ведь у нас слишком умный, чтобы стать крестьянином.
– Стать крестьянином? – переспросила удивленная Дара.
– Чтобы запомнить что-нибудь, крестьянин вбивает это себе в башку молотком, – пояснил Крисп.
Он поднял Фостия. Малыш тут же ухватился обеими ручонками за его бороду и дернул. «У!!», – выдавил Крисп и осторожно отцепил от себя сначала левую руку Фостия, потом правую – а потом снова левую. Отвязаться от малыша ему удалось только со второй попытки. Крисп уложил Фостия на кровать, и тот немедленно попытался с нее свалиться. Крисп снова поймал его.
– Я же велел тебе больше так не делать, – посетовал он. – Ну почему все дети такие непослушные?
– Ты с ним очень мягок, – заметила Дара. – Это хорошо, особенно… – Она прервалась.
– Не стоит лупить его, пока он не подрос достаточно, чтобы понять, в чем провинился.
Крисп намеренно не обратил внимания на прерванную фразу. Дара хотела сказать: «Особенно зная, что он может быть и не твоим сыном». Значит, она тоже не уверена. А Фостий, как нарочно, не походил ни на кого из возможных отцов.
Малыш попытался еще раз скатиться с постели и почти преуспел.
Крисп ухватил его за лодыжку и выволок обратно.
– И больше так не делай! – строго сказал он.
Фостий залился смехом. Ему казалось, что спасение – очень веселая игра.
– Я рада, что ты будешь с ним всю зиму. Когда ты все лето провел в походах, он успел тебя позабыть ко времени твоего возвращения.
– Знаю.
Часть разума Криспа стремилась держать Фостия рядом днями и ночами, не дать ребенку, да и самому Криспу ни малейшего сомнения в том, что они – отец и сын. А другая часть не хотела иметь с кукушонком ничего общего. И переносить это раздвоение становилось с каждым днем все труднее.
Фостий заныл и полез пальцами в рот.
– Зубки режутся, бедненький, – вздохнула Дара. – Да и проголодался он. Я сейчас кормилицу позову. – Она потянула за зеленый шнурок, шедший в комнаты служанок.
Минутой позже кто-то вежливо постучал в двери покоев. Когда Крисп открыл, на пороге стояла не кормилица, а Барсим.
– Вам письмо, – проговорил вестиарий с поклоном.
– Благодарю, почитаемый господин. – Крисп принял запечатанный свиток. Тут примчалась и кормилица, улыбнулась, пробегая мимо Криспа, и ринулась к всхлипывающему младенцу.
– От кого письмо? – спросила Дара, когда кормилица взяла у нее Фостия.
Криспу не понадобилось разворачивать свиток, чтобы ответить. Он узнал и печать, и изящный, ровный почерк.
– От Танилиды, – ответил он. – Ты помнишь – мать Мавра.
– Конечно. – Дара повернулась к кормилице:
– Илиана, унеси его пока куда-нибудь, хорошо?
Анфим умел вести себя так, словно слуги – это предмет обстановки, когда это его устраивало. У Дары это получалось с трудом, а у Криспа едва выходило – до последних лет он и сам был слугой. Илиана ушла; Барсим, идеальный служитель, удалился еще раньше.
– Прочти вслух, будь добр, – попросила Дара.
– Конечно. – Крисп сломал печать, снял перетягивавшую свиток ленту и развернул пергамент. – «От Танилиды его императорскому величеству Криспу, Автократору видессиан привет. Благодарю вас за сочувствие моему горю. Как вы сказали, мой сын и умер, как жил, – двигаясь вперед без колебаний и оглядки».
Слова эти настолько точно передавали судьбу армии Мавра, что Крисп запнулся, прежде чем вспомнил загадочное ясновидение Танилиды. Он собрался и продолжил:
– «Не сомневаюсь я, что вы сделали все, чтобы отвратить его от подобного неразумия, но спасти человека от него самого никому не дано. В том и состоит великая опасность Арваша Черного Плаща, что, познав добро, он отверг его ради зла. Если б только была я мужем, чтобы встретить его в поле бранном, хотя и знаю я, что враг сильней. Однако, волей Фоса, мы с ним еще можем сразиться.
Да благословит Фос вас, вашу супругу и сыновей. Прощайте».
Дара вцепилась в единственное слово:
– Сыновей?
Крисп проверил.
– Тут так написано.
Дара очертила над сердцем солнечный круг.
– Ты говорил, она провидица?
– Так было. – Протянув руку, Крисп погладил живот Дары.
Выпуклость еще не ощущалась, даже когда Дара была обнажена, а тем более теперь, через теплые зимние одежды. – Как мы его назовем?
– Ты для меня слишком практичен – я еще не подумала. – Дара нахмурила лоб. Легкие морщинки показались над бровями и вокруг рта – когда Крисп начинал служить вестиарием, их не было. Дара была почти его ровесницей; и ее старение, пускай почти незаметное, напоминало Криспу, что он тоже не молод.
– Ты дал имя Фостию, – произнесла она. – Если это и впрямь сын, давай назовем его Эврипом, по моему деду?
– Эврип. – Крисп раздумчиво подергал бороду. – Неплохо.
– Тогда решено. Еще один сын. – Дара опять очертила знак солнца. – Жаль, что Мавр не унаследовал материнский дар. – Ее взгляд вернулся к пергаменту в руках Криспа.
– Да, сколько я знаю, ни капли. Если б у него был дар, он не вышел бы в поход. За себя он не испугался бы: он прямо мечтал стать воином. – Крисп улыбнулся, вспомнив, как по дороге в Опсикион из поместья Танилиды Мавр рубил кусты ножом. – Но он никогда бы не отправил на гибель армию.
– Ты прав, конечно. – Дара поколебалась и спросила:
– Ты собираешься назначить нового севаста?
– Как-нибудь придется. – Назначение главного министра не казалось теперь Криспу таким важным, как перед тем, как он назвал севастом Мавра. Теперь, когда мятеж был подавлен, ему уже не приходилось быть в двух местах одновременно, а значит, уменьшалась и нужда в столь могущественном чиновнике. – Скорее всего, – подумал он вслух, – я поставлю Яковизия. Он хорошо служил мне, знает и город, и соседние земли.
– О. – Дара кивнула. – Да, это хороший выбор.
Что-то в тоне, каким была произнесена эта ничего не значащая фраза, заставило Криспа бросить на супругу внимательный взгляд.
– У тебя был кто-то другой на уме?
Трудно было заметить, как краснеет смуглая Дара, но Криспу это удалось.
– Не то чтобы на уме, – ответила она нарочито небрежно, – но отец спрашивал, не принял ли ты решения.
– Да ну? Или он спрашивал, не хочу ли я назначить его?
– Ну, в общем, да. – Румянец на ее щеках стал ярче. – Я уверена, что он ничего дурного не имел в виду.
– Не сомневаюсь. Передай ему вот что: из него получился бы хороший севаст, если бы я мог ему без опаски спину подставить.
Пока что я в этом не уверен, и его вопросы доверия к нему не прибавляют. Или я напрасно беспокоюсь? – Дара прикусила губу.
– Неважно. Не говори. Этот вопрос ставит тебя в недостойное положение.
– Ты же знаешь, что мой отец – человек с амбициями, напомнила Дара. – Я передам ему твои слова.
– Буду только признателен. – Крисп оставил тему, понимая, что доведенная до крайности Дара скорее отшатнется от него, чем привяжется.
Он нашел себе безличное занятие – перечитал письмо Танилиды еще раз. Ему тоже хотелось, чтобы она сразилась с Арвашем. Если у кого-то и хватит сил справиться с колдуном, так у нее.
Ясновидение предупредит ее о его планах, а скорбь по сыну сосредоточит чародейскую силу, как линза – солнечные лучи.
Крисп отложил письмо. Сколько он мог покуда судить, ни один чародей Видесса не мог сразиться с Арвашем Черным Плащом один на один. Перед императором вставал тяжелый вопрос: как ему одолеть халогаев Арваша, если чары злого колдуна работали, а его волшебников – нет?
Поставить вопрос было несложно. А вот найти ответ пока не удавалось. Кроме одного – «никак».
* * *
Трокунд выглядел ошарашенным. Это выражение не сходило с его лица всю осень и зиму. Крисп понимал его и даже сочувствовал насколько мог себе это позволить. Он продолжал вызывать чародея, чтобы разузнать относительно Арваша, и каждый раз Трокунд не обещал чудес.
– Ваше величество, с тех пор как мы вернулись из похода, Чародейская коллегия гудит как улей, пытаясь разгадать секреты колдовства Арваша, – сказал Трокунд. – Меня самого допрашивали под чарами и зельями, дабы удостовериться, что моя память не обманывает меня, в надежде, что какой-то иной чародей, получив доступ к моим знаниям, сумеет найти ускользнувший от меня ответ.
Но…
– Пчелы жужжали, да меда не дали, – заключил Крисп.
– Именно так, ваше величество. Мы привыкли почитать себя величайшими чародеями в мире. О, быть может, в Машизе макуранский Царь царей собрал колдунов, равносильных нам, но чтобы какой-то варварский шаман-одиночка сумел нас одолеть и запугать… – Глаза Трокунда гневно блеснули.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58