Последнее лично придумал Бореев, он же велел колоть дамочку окситоцином,
чтобы ей всегда хотелось "съесть" мужика. Впрочем, под воздействием "дома
Иштар" она и так была страстной и неутомимой - некоторые "отдыхающие" даже
валились в обморок после сеанса любви с ней. А первый счастливый любовник
так переусердствовал со своей страстью, что попал в лазарет с истощившимися
железками, и жизнь сохранил только благодаря скорой медицинской помощи и
матрицам "небесного покоя" из "дома безмятежного Ану".
Вскоре операторы стали примечать, что в "угадайке" пациенты показывают куда
большую восприимчивость, чем должно быть при любой сметливости. Процент
неверных и случайных движений таял, как лед в стакане чая. Подопытные,
спасая свою мякоть от разрядов, а душу от огорчения, начинали "на лету"
ухватывать, чего от них каждую секунду хочет иметь оператор за стеной.
Ну просто мечта народного вождя, который сможет теперь прясть ниточку
судьбы для каждого своего подопечного и направлять старательные массы на
разные подвиги: передвигать Пик Коммунизма в центр столицы, поворачивать
цунами в обратную сторону и так далее.
Кстати, те сотрудники проекта, что особенно намастачились в дрессировке,
даже рассказывали о чувстве "совмещения" с пациентами, из-за которого
начинались странные "спецэффекты" в голове. Одного яйцеголового умника,
моего напарника по смене, вдруг стал мучить вопрос, как подластиться к
нашей стакилограммовой красотке, в нем появилась тоска по какому-ту вермуту
с тошнотворным вкусом и запахом, особую тревогу вызывало чрезмерное
количество дырочек от уколов на ягодицах - понравится ли это в будущем
девушкам. Только внимательное разглядывание собственной задницы позволяло
снять наваждение.
Нашептывали это операторы друг дружке в столовке за приемом вкусной пищи,
но никак не Борееву, который почему-то внушал всем неприязнь, словно
мышиный король.
Лично я не увлекался таким видом спорта как "взятие под контроль". Особенно
избегал работать с Фимой Гольденбергом. Мне все казалось, что в нем таится
какая-то зловредная для меня сила.
Бореев не боялся, что метантропные матрицы однажды вплотную займутся
руководящим составом. Предохранение заключалось в том, что "раздражители"
Ф-поля усиливали и модулировали характерную ауру (это слово прижилось)
только подопытных граждан. Матрицы-регуляторы выступали по принципу Вия, то
есть видели лишь приманку. И, проявив законный интерес к предложенной
"закуске", должны были скрыться обратно в свой туман. Это по идее.
Однако вскоре стало хорошо заметно, что некое воздействие - по типу цепной
реакции - распространяется и на операторов за пультами. Например, когда
испытывались матрицы из воинственного "дома Нинурты", несколько доблестных
сотрудников проекта вступили в единоборство. Сайко и Колосков поцапались
насчет нормативного количества лапши в супе, а два охранника - набили друг
дружке мордовороты и пустили красную юшку из-за первоочередности доступа к
пирожкам в буфете. Едва стали опробоваться матрицы из "дома Иштар", как я
весь вечер напролет увивался вокруг Дашки-секретарши, пока не взрыхлил в
ней ответное чувство. Она мне отдалась, чуть не задушив своими буферами. О
чем я порой сожалел - особенно, когда она вызывала меня по селектору не как
"майора Фролова", а как "Глеба" и даже "Глебчика".
Матрицы-регуляторы, вызывающие резонанс поведения и цепную реакцию судьбы,
пробудили особый интерес нашего научного руководителя. Ведь именно на них
основывался следующий важный опыт, который назывался "производство лидера".
В результате успешного эксперимента пациент по фамилии Некудыкин был
единодушно признан вожаком всеми подопытными. И тут же потребовал под
всеобщее одобрение "стаи": во-первых, увеличить время прогулки с трех до
пяти часов, во-вторых, не ограничивать срок пребывания в сортире,
в-последних, разрешить наведываться в лесок, что находится внутри
ограждения. В противном случае этот борец за справедливость пообещал, что
свободолюбивые психи начнут умываться супом и будут справлять большую нужду
в красном уголке. Что ж, изобретательно. Бореев, конечно же, пошел
навстречу освободительному движению.
Но потом, по его указанию, "отец народа" был взят на поводок нашим
оператором. Искусным сочетанием регуляторов из домов "Нергала" и "Бела"
Никудыкин был доведен до того, что с непрестижным плачем завалился в койку.
Результат посчитался бы успешным, если бы пациент не ушел от нас в глубокий
продолжительный сон, свидетельствующий о крайнем психическом истощении.
Словно бы его воля была выдернута, как стержень, и все сознание оплыло, как
квашня.
После этого эпизода с пациентской братией стало поголовно творится что-то
неладное. По окончании сеанса дрессировки у "ведомых" начинались
нескоординированные движения, переходящие - после резкого выброса
адреналина - в подобие танца ча-ча-ча, который завершался сильным
повышением уровня молочной кислоты в мышцах и общим изнеможением. Думаю,
такие выкрутасы наши предки назвали бы бесноватостью. А мне это казалось
актами протеста.
Иногда двигательная активность напоминала поведение зверя в клетке или на
охоте. Ползание по полу, скользящие переходы со внезапным выпадом, злобный
оскал зубов, чиркающий удар растопыренными пальцами. Перескоки, махи
руками, высокие прыжки с места в попытке достать потолок. Даже звериное
рыкание сотрясало воздух. Это выглядело как попытки вселения или подсадки
чужих, "животных" матриц в человеческие. Но Бореев нарочито высмеивал мои
треволнения, хотя чувствовалось, что он наблюдает за всякими фокусами с
живым интересом.
Нашим "ведущим" операторам глубокая работа с подопытным материалом уже не
сходила даром, цепная реакция судьбы их тоже захватывала. Они горько
жаловались то на на тремор, конвульсии и подергивания, то на головную боль,
слабость и раскисание. Некоторые наши сотрудники дошли от такой жизни до
рвоты, икоты, непроизвольного пускания ветров, а экспресс-анализы
фиксировали то скачок адреналина, то падение гемоглобина в их крови. Бореев
был непрочь понаблюдать за совместным угасанием подопытных и персонала, но
Сайко все-таки согласился со мной, что мы нарушаем какую-то технику
безопасности. После чего научный руководитель сократил количество
экспериментов и стал доплачивать операторам за вредность и прочую
паршивость.
Дополнительное обследование Ф-поля показало, что знакомые матрицы к концу
тренировок сматывали удочки, а зона неопределенности растекалась, как
чернильная клякса по глянцевой бумаге. Рисунок на локаторах-сивильниках
становился настолько сложным и многозначным, что аналитики-полевики
старались не попадаться на глаза. За что их справедливо прозвали полевыми
мышами.
Бореев рвался эту неопределенность исследовать с помощью массового
принесения в жертву наших организмов, Сайко его тормозил, а я никак не мог
внушить страх научному рукводителю. Можно было признать, что мы находимся в
тупике. Американцы в таком случае регулярно заливали бы грусть-тоску в
баре, который сверкал бы бутылками прямо на территории зоны. Мы же ходили
поголовно трезвые и злые, ожидая субботы, когда можно будет вырваться в
Москву и "нажраться до усрачки". Впрочем у нашей (с Бореевым) секретарши
был запас тройного одеколона. Девушке Даше он годился для отваживания
комаров, а я его разводил колодезной водой и незаметно принимал, зажевывая
потом сухим чаем. Генерал-майор Сайко, судя по розовым глазам, нашел столь
же изящное решение.
Но случайная находка преобразила это смутное время. Один из наших пациентов
по фамилии Некудыкин переусердствовал во время танца и стал таранить
головой стену. Конечно, милосердные санитары мигом напялили на него
элегантный прикид в виде смирительной рубашки. В подобных случаях принято
делать умиротворяющий укол. Однако старшая медсестра в такой ответственный
момент куда-то испарилась, заперев свой кабинет, в котором находились все
полагающиеся снадобья. Поэтому дежурной сестре пришлось вколоть то, что
попалось под руку. А именно циклодол в большом количестве. Наш подопытный
затих, рубашку с него сняли, потом он, несмотря на слабость членов,
поднялся и произнес по-арабски с южноиракским акцентом:
- Здравствуйте, товарищи. Меня зовут Саид... Уважаемый Реза Базаргани, я
нюх... слы... чувствую, вы где-то здесь. Зря вы тогда сбежали из моего
дома, не попрощавшись.- затем подопытный неожиданно воспользовался
немецким.- Gott lieb,- и закончил уже на русском:- Любимый богом...
Глиеб... Глэб... Глеб... Глебушка, дай хлебушка... Что ж ты рванул от меня,
гад, будто тебе в задницу фитиль вставили?..
Тут же зазуммерил селектор, и со мной связался Сайко, который, видимо,
торчал в резервной пультовой.
Я секунду помедлил, потому что закуривал, несмотря на запрещение дымить в
служебном помещении.
- Саидом, товарищ генерал-майор, звали человеческое тело, которое проживало
в Ираке, в селении Эль-Халиль.
- Зайди к нам, Фролов.
В резервной пультовой дед-генерал встретил меня ободряющими словами.
- Ладно, Глеб, не кручинься, Некудыкина мы проверим, не может ли он быть
связан, так сказать, с иностранными разведцентрами.
- А если нет?
- Глеб Александрович, я хотел бы, чтобы вы общались с Некудыкиным как с
Саидом и вполне уважительно,- подключился Бореев.- Некий Саид-Бел упомянут
в вашем отчете. Правда, не слишком подробно. Так что это за птица?
- Эта птица...- я не подобрал верного определения,- сущий бес...
- Ну что ж, мы тоже не ангелы,- вдумчиво отреагировал Бореев.
- Я попал к Саиду случайно, просто мимо него не прошмыгнешь в этом самом
Эль-Халиле. Я не мог тиснуть в отчете, что именно этот товарищ колдует с
пространством, стихиями, живыми организмами и, кроме того, метит в
председатели земного шара. Атеисты прочитали бы меня и навеки признали бы
фанатом мракобесия.
- Ничего, ничего,- успокоительно отозвался Бореев,- атеизм - это тоже вера,
только весьма скудная,- в то, что непонятное и недоступное не существует
вовсе, и думать о нем вредно.
- Саид - крупномасштабный бес, который жаждет вырваться на волю. Впрочем,
он не один там такой... Вы не будете теперь отрицать, Михаил Анатольевич,
что под вывеской резонанса и цепной реакции все-таки случилось вселение, а
может, даже поглощение человеческой матрицы каким-то активным метантропом с
"той стороны"?
- Да, пожалуй, сейчас результаты вполне однозначные. Вернее, будут
однозначными, после того как генерал закончит проверку по своей линии. Но
это ли не прекрасно, что наука может вести прямой диалог с объектом своего
исследования?
- Подозреваю, что мы предоставили "объекту исследования" пропуск на этот
свет именно в такой момент, когда появилась дополнительная энергия. Но
ведь...
- Да-да, знаю все ваши будущие слова, майор Фролов... Объект "Саид", он же
"Бел", дескать, нам вреден, поскольку несет с собой принципы,
противоречащие генеральной линии человечества в последние три тысячи лет.
Эх, подозрительные мы слишком, чекистские рефлексы иногда все-таки
мешают...
- Мне лучше молчать? Я это могу.- слегка задрался я.
- Я не против оппонирования, критиков под пресс не кладу. Мы же не в Цека.
Только доводы должны быть разумными,- довольно кротко произнес Бореев.-
Ладно, давайте веселиться. Во всяком случае, мы достигли очередного
промежуточного успеха, вышли на контакт именно с теми метантропными
матрицами, что имеют личностный характер и пытаются выбраться из изоляции.
Будем считать, что приоткрылся канал для так называемых Отверженных.
Настало время все подготовить к их дружественному визиту в Советский Союз.
Распахнулись-то двери Вавилонии - шумно, с басистыми отголосками прозвучали
под сводами моего черепа слова покойного Сандомирского. А дед-генерал
машинально потянулся было к портфельчику, но со вздохом остановил себя,
вспомнив об отсутствии там увеселительных напитков.
- И все-таки, Михаил Анатольевич, имеем ли мы право на такую
ответственность?- привел я разумный довод.- Не мы одни на рожон прем, за
собой, может, тащим весь Советский Союз и его окрестности.
- Настоящие большевики не боятся ответственности.- включился неожиданным
штампом Сайко.- И поэтому у них всегда положительное сальдо-бульдо.
Мне захотелось добавить, что кто-то ответственности не боится, а кое-кто ее
несет. Однако не захотел выступать в роли фрондера Данишевского.
Тем временем дед-генерал стал проявлять эрудицию.
- Подумаешь, трехтысячелетнее развитие человечества. А наша система,
социализм, разве не отрицание отрицания, не возвращение к корням? У
первобытных людей какой строй был? Коммунистический. И товарищи шумеры
начинали с чего-то похожего на социализм.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54