Хася хотел что-то возразить, но подполковник добавил:
- Кто не желает сдавать, то должен рассчитывать на применение к нему силы.
После таких внушительных слов иракец, что-то невнятно проурчав, протянул
свой "Ингрэм" и магазин к нему.
- Вот и славно, Абдалла,- похвалил Петрович.
Подполковник с заметным чувством удовлетворения сложил все изъятое в
оружейный ящик, который запер на ключ, засунутый потом в глубокий карман
штанины, и дал всем расписаться в ведомости. На этом активность Остапенко
не угасла.
- Внимание, товарищи офицеры, товарищ прапорщик, немедленно оглашаю свой
следующий приказ. И чтоб никто не говорил, что не слышал. Начиная с
сегодняшней ночи будет установлен пост наружнего наблюдения, а также график
дежурств. Это означает, что мы станем по очереди дежурить на этом посту.
Товарищи, враг не дремлет. Если он подорвал дамбу, то может наброситься и
непосредственно на нас. На ночь люк будем задраивать.
- Разрешите обратиться. А как проветриваться?- решил уточнить я.
- Маков будет нас всех проветривать, особенно как зеленого горошка
накушается,- ответил вместо подполковника старлей.
- Правильно,- одобрил Остапенко.- Это мы возложим на Николая... Итак,
сообщаю график дежурств: сегодня ночью - старший лейтенант Колесников,
завтра - прапорщик Маков, послезавтра, если понадобится - я. Потом все по
новой. Вопросы есть?
- Есть. Как, товарищ подполковник, нам дежурить, не имея возможности
применить оружие по противнику?- обратился старший лейтенант Колесников.
- Вопрос ясен. Заступающий на дежурство возможность такую заимеет,
поскольку получит пистолет из этого вот ящика.
- У меня тоже сверхразумный вопрос,- возник я,- почему меня исключили из
графика дежурств?
- Радоваться надо, Глеб, выспишься ночью ведь,- с заботой сказал
подполковник, и его ласковый тон был почти естественным.- Ты ведь у нас
вместе с Александром Гордеевичем в научной группе. Тебе думать надо, а не
стоять на стреме.
Мне этот приказ совсем не понравился, он как будто меня выставлял из рядов
советского офицерства.
Оружия у меня нет и не предвидится. Кроме того, кто-то всю ночь проторчит
на посту - однако, не я и не Хасан. На кого вся эта бдительность
рассчитана, на внешнего или внутреннего противника? Конечно, может статься,
Хася вышел из доверия у Остапенки, и мою персону просто подключили к
процессу разоружения иракского коллеги. Причем в известность не поставили,
потому что не было возможности со мной перешепнуться... Или эти козлы в
чем-то меня заподозрили? Решили, чего доброго, что я небрежно, с преступной
халатностью истолковывал выходящие сведения Бореевской аппаратуры и заманил
группу к заминированной дамбе. Но я же, наоборот, предостерегал. Тогда в
чем дело?
Когда настала ночь, я долго не мог заснуть, слушая, как Серегины башмаки
стучат по обшивке. Не элеутероккок мне требовался, а что-то другое.
Например, снотворное. Я в принципе предвидел у себя бессоницу, она и раньше
случалась в неприятных ситуациях. Но офицер ГБ, маящийся от бессоницы,
подозрителен - а вдруг ему остался один шаг до маниакально-депрессивного
психоза.
Дома меня хорошо спасал от этого недуга Ленин. Вернее, один из томов
полного собрания сочинений. Но такого лекарства в командировке я был лишен,
поэтому перед отъездом одну их упаковок аспирина аккуратно расклеил и
зарядил люминалом, то есть фенобарбиталом. А затем положил в нашу аптечку,
слегка надорвав кончик,- для опознания.
Остапенко еще не дрых, поэтому мне пришлось бормотнуть что-то про озноб,
затем уж достать "колесо". А дальше дрыхлось на пять баллов, как будто
никаких неприятностей. Даже снилось, что я конь, который всех лягает.
А наутро стало известно, что островок прочно припопился к одному месту, и
течение нас больше никуда не тащит. Выглянув из люка, легко было заметить,
что хотя воды вокруг еще предостаточно, но можно двигаться в любую сторону.
Похоже, даже без надувной лодки. Правда, не бегом, а аккуратным пешим
ходом. Баранка сделал промер собственным телом - воды оказалось по ордена.
Однако подполковник и в этот раз посчитал любые движения лишними. Будем
ждать вертолет - и точка. Уперся Петрович, выражая какую-то одномерную
мысль - проклятый циклоид.
Я когда ботинки стал натягивать,- все-таки несолидно в носках при
начальстве,- вдруг почувствовал, что-то мешает левому мизинцу правой ноги.
Я скинул обувку, хорошенько потряс, из нее вылетело несколько щепочек и
обрывок бумажки. Первые несколько секунд я не обращал на него никакого
пристального внимания. Потом, когда в кабину залез Колесников с котелком,
где плескался чай,- вскипяченный снаружи, на примусе,- в голове сработал
переключатель. Интерес пробудился, и тогда я спешно прикрыл таинственную
бумажонку подошвой другого ботинка.
- Комары здесь зело вредные, за ночь умучили, как фашисты,- сказал Серега,
позевывая,- может, Кольке они по вкусу придутся. Он у нас все-таки фрукт
земли сибирской и к разному гнусу более привычный.
- Враги-то не шуршали по кустам, не шлепали ластами аквалангисты из
американского спецподразделения "тюлени", не полз ли сквозь грязь китайский
спецназ с гордым именем "красные черви"?- лениво полюбопытствовал я, как
будто со скуки.
Улыбка старлея спряталась в рот.
- Больно вы скептические стали, Глеб Анатольевич, сразу видно что в ученые
подались... Ладно, пойду-ка рожу сполосну.
- Если хорошо помыть и потереть, Сережа, то даже рожа приобретет
интеллигентное выражение лица.
Старший лейтенант, казалось, с трудом смирил свои голосовые связки,
собравшиеся произвести какие-то нехорошие слова, и громко полез наружу.
Я оглянулся. В кабине из наших остались только Дробилин, что мучительно
спал после очередной порции анальгина с реланиумом, и Маков - тот через
раскуроченное днище пытался добраться до коленчатого вала. А еще
присутствовал Хасан, который, прикрыв глаза, напевал что-то свое, родное и
заунывное.
Я аккуратно отлепил бумажку от подметки и зажал между пальцев руки - так,
чтобы сбоку ничего не было заметно. На ней нашел чиркнутые по-арабски
слова.
"Начальство на родине приговорило тебя. Человек с усами и кепкой получил
приказ не упустить тебя и доставить на север для расправы."
Ногти моментально искрошили бумажку, а мысли вихрем закружились по голове.
Кто сделал писульку? Арабским, кроме меня, владеют тут еще двое. Остапенко
и Хасан. Но Илья Петрович, судя по имеющимся у него усам и кепке, и есть
тот, кто получил приказ. Значит, Хася тоже вышел на сцену. Ясно, что он не
такой уж чайник и внимательно приглядывает за нами. Может, не совсем
понимает, как работает наша аппаратура, но зато догадался о том, что мы
пытаемся надрать американцам хвост. И еще вот - он мог ненароком услышать
то, чему я не был свидетелем. Например, когда вылезал полюбоваться
обстановкой, а по возвращении заметил потревоженную коробку для шифрограмм
и взъерошенные взгляды Колесникова с Остапенко...
Ага, что-то проклевывется, какая-то шифрограмма могла поступить
непосредственно перед аварией на дамбе. Причем из багдадской резидентуры. А
Серега потом пустил "дымовую завесу" - дескать, сообщение не пробилось
из-за помех.
Что-то случилось в Москве. Наверное... наверное, как-нибудь вскрылось, что
я действительно отмазал Лизу Розенштейн от статьи и помог ей оказаться за
бугром. И пошла накрутка. Мол, Рейфман с Розенштейн - цэрэушники, а Фролов
с ними активно сотрудничал, получая взамен золото в слитках и червонцах, а
также драгоценные камушки россыпью. Должно быть, какой-нибудь хреноплет
пришпилил мне и организацию Затуллинского перелома шеи. В Комитете,
допустим, прознали, что я накануне названивал Киянову. Могли даже поднять
Никиту и, выпотрошив его, составить полный протокол моего наезда на Андрея
Эдуардовича. А Сайко, наверное, побоялся прикрыть меня, против всех правил
Комитета не попрешь. В общем, все единогласно - при одном воздержавшемся -
постановили, что я самый виноватый, и мое отсутствие на кворум не повлияло.
Теперь остается представить, что меня ожидает в Москве. Полный букет
обвинений: "измена родине", "подлог", "соучастие в убийстве". И родина,
сурово глянув в мою сторону трехголовым змеем трибунала, одним дуновением
отправит меня в одиночную камеру, где останется лишь ждать пропуска на тот
свет. По крайней мере, предложенный ассортимент услуг окажется скудным:
расстрел в упор, чтоб другим неповадно было, пожизненный дурдом с опытами
на мозге (в частности, с пересадкой лобных долей от свиньи), пятнадцать лет
строгого режима на урановых рудниках. И это все - несмотря на мою верную
службу, на приверженность большому коммунистическому делу, несмотря на то,
что совершил я лишь должностной проступок и мелкую шалость.
Или все-таки некоторые эпизоды моей биографии - нечто большее, чем
проступок и шалость? Ведь я немного подзабыл о высоком деле из-за Лизы.
Причем та "морковка", что зажата между ног, сыграла свою отрицательную роль
- а это всегда являлось грехом. Значит, все-таки изменил я незримому
хозяину по имени "коммунизм - наше будущее". Значит, надо прибыть в Москву
и с аппетитом съесть свою пулю. А что мне еще остается? Попробовать
смыться, как-нибудь улепетнуть к американцам? Даже если пофартит, то чего
будут стоить все эти годы, потраченные на "контору", мои майорские лычки?
Кроме того, жить под крылышком ЦРУ я смогу лишь в том случае, если буду
поштучно сдавать своих. А если интеллигентно откажусь и скажу "фи", то
штатники, конечно же, предоставят мне политическое убежище,- демократия
будет соблюдена,- но оставят без прикрытия. И за несколько месяцев люди из
Управления "С" доберутся до меня и приведут приговор в исполнение, даже
если я буду мылить яйца быкам на какой-нибудь аризонской ферме.
Появился Остапенко, он прихватил свою механическую бритву и опять полез
наружу. Там, на солнышке, он сейчас обсудит с Серегой, как половчее
сторожить меня. Если уж основная задача экспедиции не удалась, то неплохо
бы с блеском проявить себя в другой, куда более понятной роли.
Наверное, у них все получится, туповато-хитрожопый подполковник пробьется в
полковники, а угодник-жлоб Серега в капитаны. Такие, как они, не засунут
греховный "болт" агентке ЦРУ, не обломаются на ерунде, они всегда будут
аккуратными и внимательными и никогда не сойдут с резьбы. Даже за тот визит
к веселой вдове в селении Эль-Джазаир Серега отделается выговором без
занесения. Такие, как Остапенко и Колесников, будут любимчиками
естественного отбора и размножатся по всей Земле, затянув ее серой хмарью.
А что если?.. Нехорошая мысль пролезла с черного хода и закрепилась. Я
всегда боролся за наше общее, почему бы не повоевать за свое отдельное?
Меня натаскали, чтобы я терзал и дурил врагов нашей страны, так почему бы
мне не покусать и не пообманывать своих собственных неприятелей? Раз стая
приготовилась закусить мной, то я обойдусь без стаи. Если даже советская
моя мораль съежится, а коммунистический дух во мне исхудает.
Впрочем, надо раскусить еще один месопотамский орех. Какую партию ведет
товарищ-господин Абдалла Хасан? Его предупреждение явно не липа, на это
указывают многие приказы и действия Остапенки. Но тогда - что требуется
посланцу иракской госбезопасности, который даже представления не имеет,
виновен ли я в черном злодействе или ни в чем не повинен? Чтобы мы тут все
передрались и перекусались? Чтобы я начал деятельно готовиться к побегу, а
он мог меня торжественно заложить в знак нерушимости советско-иракской
дружбы? Или он не только сотрудник иракских органов, но, вдобавок, еще и
агент ЦРУ - такое ведь тоже бывает? Или причина его союзничества связана с
детско-юношеским мандейством и какими-то мистическими заморочками в
ушибленной голове? Это, конечно, самое сомнительное.
Я глянул на соседнего гражданина южной наружности - тут таких курчавых, как
он, пруд пруди, и каждую секунду сотни тысяч таких, как он, зачинаются
трудолюбивыми (в кровати) арабскими мужиками и выпрыгивают из плодовитых
арабских дамочек. В этот момент Хася, не прекращая выводить тошнотворную
мелодию, приоткрыл один свой черносливный глаз и подмигнул мне.
Как раз в кабине появились Остапенко и Колесников, свежие, работоспособные
и побритые. Серега будто и не провел всю ночь на боевом посту. В общем, с
виду - образцовые офицеры-чекисты.
- Сережа, ты себе случаем не смылил какой-нибудь жизненно важный орган, а
то больно долго умывался?- поинтересовался я, а Хасан молвил, глядя на
парочку чекистов.- Гильгамеш и Энкиду.
- Чего-чего?- встрепенулся Серега.- Мы с товарищем подполковником никакие
тебе не Пилькомеш с Эндиду.
- Да я не про вас. Понятно, да?- объяснился Хася.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54