Ознакамливали с любопытными съемками, в которых мир представал в
ультрафиолетовом виде, родном для пчел, где даже сам воздух переливался
мириадами бликов и оттенков, где был заметен след полета и сияли лучи
заоблачного солнца, а обычный цветок рассыпался красками как окошко
калейдоскопа. И сразу сделалось ясно, что пчельник ведет крайне
организованную жизнь, в которой каждой деталюшке-финтифлюшке придается
очень большое значение.
И соитие кита с китихой продемонстрировали во всех подробностях, из чего
следовало, что наши жалкие сексуальные потуги - просто форменное убожество.
Много мне крутили по телевизору такого, что намекало на ограниченность и
серость нашей жизни и, напротив, многоцветие, многосмыслие и продуманность
природы.
На второй день медсестрица Даша повторилась вместе с уколами. На сей раз
она выглядела менее отстраненной, возможно Бореев порекомендовал ей
все-таки подслащать пилюлю моего одиночного заключения. После первого укола
и внедрения транквилизатора в ягодицу, я поинтересовался:
- Дарья, вам никогда не рассказывали на комсомольских собраниях, что на
Западе проводятся соревнования на самую мужественную задницу, которые
собирают самые большие женские аудитории? Если не рассказывали, то зря. Это
ли не яркое свидетельство загнивания мировой системы империализма?
Когда смущенная медсестра склонилась над моей веной, предоставляя обозрению
вырез халата и некоторые полновесные детали тела, болтающиеся ниже шеи, я
напомнил:
- По части бюста паразитическая буржуазия тоже усердствует. Опять-таки
состязания устраивает. Если бы вам не повезло, и вы родились бы в мире
капитала, то могли бы претендовать там на первый приз. Мне лично ваш, так
сказать, бюст нравится куда больше, чем бюсты некоторых выдающихся
товарищей.
И в самом деле, вымя девушки Даши сгодилось бы для ВДНХ. Медсестра
зарделась, но не сказала: "Хам".
- Может, вместе телик посмотрим, Дарья? Намедни мне показывали крупным
планом коитус у товарищей китов, так что в этот раз увидим, наверное,
интимную жизнь носорогов или горилл. Что как-то нам ближе и полезнее будет.
Уход Даши отчасти напоминал бегство. Я же улегся на койку, потому что стало
не слишком приятно сидеть. В прикрытые глаза полился куда более мощный
поток света, чем вчера. И давление на лоб оказалось куда существеннее. Свет
этот распределился какими-то полосами, потом сконцентрировался в нескольких
лучащихся полюсах. Он напоминал беззвучный, но бурный водопад, за стеной
которого двигались малооформленные тени. Я потянулся к нему и... приняв
сокрушительный, но безболезненный удар, превратился в какую-то взвесь.
Минуту я ничего не соображал, меня крутило и вертело, как струйку воды в
турбине Днепрогэса. Затем я себя снова осознал: и сверху, и внизу, и слева,
и справа, и еще где-то. Я даже понаблюдал самого себя в разных позах и с
разнообразными выражениями лица: за столом, во время допроса клиента, дома,
в койке. Во мне протекало сразу несколько потоков мыслей на всякие темы,
накатывали совершенно разномастные чувства, мелькали воспоминания,
мгновенно всплывающие пеной из какой-то затхлой глубины.
Я даже участвовал сразу в нескольких автобиографических сценках. Снова
вымучивал сочинение на вступительных экзаменах в университет, снова изучал
адскую машинку на занятиях в разведшколе, пытался врубиться в строчку из
Имру-уль-кайса в аспирантуре, свирепо устремлялся к Лизе Розенштейн в
лифте, собирался спикировать из окна дома на Загородном, 32, боксировал с
Затуллиным в курилке, думал о геофизике и создателе внутренней идеологии
Борееве, просто отпирал какую-то дверь, протискивался в какой-то автобус,
дул где-то чай, делал еще десяток вещей. Причем это повторялось по
нескольку раз, опять и опять с небольшими вариациями. Моя судьба
расщепилась и ее обрывки вертелись, как белки в барабане.
Кажется, я совсем свихнулся, сшибся с катушек, ошизел, охренел.
Некоторые из тех персонажей, что были раньше мной, несколько изменили
внешность, отрастили вислые усы, нос румпельного вида, клочковатую
бороденку. В моей личной "тыкве" объявились чуждые мне содержательные
мысли. Моментальные картинки воспоминаний всплывали из чужих глубин. Меня
насыщали совершенно несвойственные мне и просто даже диссидентские чувства
- такие, например, как неприязнь к родному государству. Нелюбовь к горкомам
и обкомам, к танково-тракторным заводам. Я святотатственно пожелал
поражения советским хоккеистам на ближайшем чемпионате. Ужас какой
нестерпимый...
Я лихо строчил сочинение на тему, взятую Фимой Гольденбергом на экзамене. Я
палил из "Узи" в какой-то траншее, и передо мной подыхали, гримасничая,
неизвестные мне грязно-смуглые физиономии. Я умело душил какую-то бабу
шарфом в лифте и тащил ее за ноги в подвал. Я валился из окна и
расплескивался по ледяной земле...
Пакостники, мерзоиды. И это называется эксперимент! Они привили мне
шизофрению! Очень удачно и крепко. Зачем мне жить чужими судьбами, если я в
здравом уме? Или мне уже не взяться за ум, потому что за него взялись
другие?
Помимо бореевцев, я почувствовал и других экспериментаторов, что были
поглавнее и помощнее.
Они, собственно, и размазывали меня по предметному стеклышку, делили на
части. Что-то прививали мне, куда-то подсаживали. Я различал их морды,
пялящиеся на меня через увеличительные трубы.
И я продолжал стараться для них.
Я летел стервятником над пустыней, и увеличивающее "окно" посередине моего
взгляда показывало невероятно аппетитную гниющую тушу буйвола. Как жаль,
что предстоит ее делить с червями и личинками мух.
Я крался хищником, раздвигая мордой жесткий кустарник, и полоса,
пересекающая мой взор, выделяла на размазанной линии горизонта четкие
силуэты антилоп, полных быстрой и свежей крови.
Я рвал живот добыче, не потерявшей еще жизненного тепла, стремясь вначале
сожрать хорошо поддающиеся распаду потроха, ворох кишок и зыбкий шмат
печени.
С ощущениями хищника, раздирающего живот своей добыче, я сидел за столом в
одном из гэбэшных кабинетов и чувствовал, как трепещет и торопится кровь в
пунцовом "клиенте", как екает его печенка.
Я в каком-то другом помещении перебирал папки "клиентов", при этом полнился
чувствами стервятника и словно выделял своим телескопическим взглядом
набирающую сладость мертвечину.
Я втыкал клыки в дрожащую лакомую плоть и одновременно стрелял из пистолета
в аккуратно причесанный затылок, чтобы через мгновенее подхватить
обмирающее тело за шиворот и швырнуть его в яму.
Все это происходило практически одновременно. Я не мог избавиться от
наваждения, выскочить из круговерти, наоборот, она включала в себя новые
потоки и струи. Судьбы пересекались, объединялись и скрещивались.
Я был животным, удирающим от хищника... чувствовал как неумолимые клыки
входят в мою брызжущую болью шею... ловил ломающимся затылком пулю... был
гниющим трупом и ощущал, как личинки мух своими едкими слюнями превращают
меня во вкусную похлебку.
Я был... был... был... пока не превратился в какой-то сплошной вой ужаса
без надежды на забвение. Я узнал каждую судьбу, но не было среди них ни
одной, ведущей в рай. Зато я отлично понял, что такое ад и геенна, и с чем
их едят.
Пропал бы, загнулся, если бы не обнаружился во мне зритель, не тронутый
происшествиями и не растерявшийся. Этот полюс нетронутых сил,
самодостаточная частица, психический электрон, бросился искать выход в
ущельях потусторонней жизни. И ничего бы не нашел, если бы какая-то
светящаяся тень не ткнула указующе куда-то пальцем.
Я вместе со своим электроном заметил завесу, экран, водопад, за которым
неясным силуэтом проглядывалась моя институтская каморка. Такая милая и
уютная. Неужели имеется дорожка обратно? Я миллион раз бросался к своей
уютной конурке, я дергался, рвался навстречу ей, я словно миллион раз
получал доской по лбу и, наконец, вся потусторонняя мерзость исчезла.
Кстати, за мгновение до этого я обернулся назад и запечатлел в памяти
режиссеров этого спектакля. На удивление они имели человеческие очертания.
Там был бес с пальцами, вымазанными в кровавой еде, демоница со свисающими
титьками и открытым лоном: строгий демон с гордо воздетым подбородком. А
вот ангелов я там не заметил: похоже, они не заинтересовались мной. Между
прочим, демоны помахали мне, намекая на скорое свидание.
А потом случилось свободное падение в пропасть. Спустя тысячу лет или пару
минут - хронометраж казался бессмысленным - в провал помаленьку стали
присачиваться звуки.
...Стрелки индикаторов скакали, как бешенные... мне это напоминало
магнитную бурю... но вчера действительно была магнитная буря... на ЛАЭС
вышел из строя один из клапанов... мы не можем установить четких
корреляций: фрагмент Ф-поля такой, МГД-спектр эдакий, энцефалограмма
такая-то, поведение эдакое... какое там поведение, он грозно выл, грыз пол,
бросался в бой на стены, в общем, озверел парень... что тут можно
разобрать... поди угадай, какое из двадцати соединений препарата
подействовало так или этак... нам нужно много опытов, много людей... и
после каждого опыта получать целую команду никуда не годных шизеров?.. лет
тридцать назад человеческого материала хватало... офицер КГБ - это вам не
подопытная крыса, если парень не выкарабкается, кое с кого строго
спросят... подумаешь, капитан, их как собак нерезанных, вот за генерала
пришлось бы отвечать...
- Выкарабкался...- наконец я смог разлепить губы и выплюнуть какую-то
резиновую клизму изо рта, а затем даже попробовал зарычать на Бореева со
сворой.- Но вы, кажется, пробудили во мне зверя. Немедленно выпустите меня
отсюда с одеждой и обувкой, иначе я здесь кого-нибудь живьем сожру.
Глаза мои, наверное, уже с несколько минут были открыты, но картинку стали
показывать только сейчас. Все вокруг плыло, однако не кружилось, как после
пьянки, а уносилось куда-то, одновременно оставаясь на месте. Я растекался
по койке, совсем в другом помещении, вокруг виднелись привязанные к
каким-то брусьям руки и ноги,- наверное, мои,- лоб и грудь тоже были
прихвачены широкими лентами. Капельницы методично выделяли что-то вовнутрь
моего тела. Лица врачей казались внимательными и исполненными долга.
Надо мной возникла физиономия "бабы-яги" Бореева, похожая на печеное
яблоко:
- Вы действительно пришли в себя, Глеб Александрович?
- Да, хотя ушел из себя довольно далеко, за водопад. С вашей помощью, между
прочим.
...Пожалуй можно отвязать... снимите капельницы, реакция зрачков
нормальная... сейчас, только сниму энцефалограммку... ритмики, конечно,
далеки, от идеала, но с такими даже по улице ходят... ничего, голова
крепкая, дубовая...
Через час я стоял за порогом заведения, где пробыл три дня и три ночи. Мне
шатало от слабости членов, изможденных смелым экспериментом. Часть моей
жизни ушла на чье-то благо. Я с час проторчал, как гвоздь, в пирожковой,-
где меня все принимали за алкаша,- прежде чем смог двинуться домой. Хорошо
хоть, что трое суток назад прибыл в Бореевский "замок ужасов" не на машине.
Кстати, я твердил себе, что меня даже под дулом станкового пулемета не
заставят наведаться туда еще хоть раз.
Женушки Надежды дома и в помине не оказалось. На столе записка, которую
внимательно читали мухи: "Я с детьми на даче. Целую, Надя." Понятно, дети
спроважены к тетке Кате, а жена сейчас на даче у Василия, с ним и целуется.
Конечно, проверять я ничего не собирался. Не прикреплять же к ее срамному
месту регистратор с самописцем. Все вполне естественно и безобразно.
На работу я уже не двинулся. Вместо того заглотил чекушку водки и слопал
ногу индюка, извлеченного из вечной мерзлоты холодильника. Голоса и рожицы
дикторш родного телевидения казались ангельскими. Но к ночи меня стал
слегка донимать страх - а что если вернется какое-нибудь из моих
"стимулированных" видений. Кроме того, Лиза... Я сейчас вовсе не торопился
к ней в койку, сейчас мне было достаточно слышать ее, видеть ее, вдыхать
ее. И особенно наблюдать лицо, которому я как-то раньше не уделял должного
внимания, считая второстпенной частью тела.
Из дома я, конечно, не стал звонить, а как был, в трениках, только плащ
напялил и кеды на босу ногу, прошвырнулся до телефона-автомата. Ближайший
трудоспособный аппарат нашелся через полквартала.
Накрутил номер. Гудок за гудком, никто не торопится к трубке. Все ясно.
Фролов следом за Сючицем вылетел отработанной гильзой из Лизиного
патронника - кто там следующий в обойме? Врачиха, наверное, сейчас танцует,
прижавшись к особи мужского пола, на какой-нибудь вечеринке, а дочка с
бабкой на телефон не реагируют.
Когда я уже собрался бросить трубку, раздался вдруг голос "совенка":
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54