Какие бы ни были объяснения-пояснения, но все-таки, прежде, чем плотно
заниматься товарищем Затуллиным, надо повстречаться с частным психиатром.
Может попробовать это устроить через Фиму Гольденберга? В нем я уверен,
такой не заложит. Впрочем, мы не виделись с весны 1978 года, тогда, уже в
мае, он снялся и уехал кормиться рыбой "фиш" и бычками в томате куда-то к
родичам в Одессу. Долго не возвращался, а потом, в связи с перекочевкой в
ПГУ, мне стало не до него.
Я добрался на своей новенькой "четверке" до дома на улице Марата, где, судя
по воспоминаниям, и проживал физически Гольденберг. Дверь отворилась на
цепочке и высунулась физиономия соседки, тети Дуси, которую я сразу узнал,
хотя в гости к Фиме попадал всего пару раз, и то в восьмом классе.
- Фимы нет,- отозвалась с охотой бабка, готовая общаться с кем угодно.
- Уехал что ли?
- Ага, на северный полюс. На "Пряжку", с год назад... А кто вы будете?
- Одноклассник. Костя Жарков,- на всякий случай назвался чужим именем.
- А-а, Костя, это ты, проходи,- без самопринуждения обрадовалась соседка.-
Как вырос-то, правда нос немного съежился...
Я, тесня бабку, продвинулся вперед. Хорошо, что тетя Дуся приняла меня за
Жаркова. Он с Фимой действительно корешился, кроме того, калымит сейчас
где-то на Крайнем Севере.
- За что на "Пряжку", тетя Дуся? Фима головой что ль заболел? Буянил?
- Сам ты буянил. Он всю жизнь тихий был, клювик свой в книжечку уткнет и
затихнет... За самиздат какой-то, за мистику-херистику его сунули на
"Пряжку", в особую палату. Это его лечащий врач-психиатер так мне сказал.
- Погодите, тетя Дуся, разве не лечащий врач отправлял его в больницу?
- Да нет же, Фима имел своего врача, Соломона Абрамовича Пениса... ой,
фамилию испортила. Пинеса. Лечил у него бессоницу, страхи... А потом
прибыли строгие такие люди на двух "волгах" - из госбезопасности, это мне
сосед Ларионыч шепнул. Главным у тех чекистов был черноволосый красавчик,
которого подчиненные майором звали и Андреем. Спустя месяц оттуда приехали
снова, комнату Фимину опечатали, и сказали, что гражданин Гольденберг
забран на принудительное лечение на срок до полного выздоровления от бреда.
А Пинес позже приходил, сказал, что жалобу сочинил в защиту Фимы, телефон
свой оставил. Я ему позвонить должна, как только чего-нибудь станет
известно, или Фиму начнут из квартиры выписывать.
Значит, Затуллин накрыл Фиму, как коршун цыпленка закогтил. И сейчас
послушные Комитету лекари-лепилы вкатывают в голову, полную хохмы (то есть
иудейской мудрости), сульфазин с аминазином, разжижающие мозги. А Соломона
Абрамыча, я, кажется, припоминаю. Он на Лизиной вечеринке присутствовал, и
оказывается, не ханурик, а "врач-психиатер". Пожалуй, с ним я могу
связаться.
- Подарите-ка мне, тетя Дуся, телефон этого Пинеса, коли не секрет. Я,
может, у него что-нибудь еще выведаю про Фиму.
- Ой, сынок, до добра тебя это любопытно не доведет!
- Я Фиму так просто бросить не могу. Мы же с ним все детство играли в...- я
наскоро попытался вытряхнуть из пыльного мешка памяти названия игр,
которыми баловался совместно с юным Гольденбергом. Но кроме "орлянки" и
преферанса ничего не вытряхивалось.- В общем, играли.
Через пять минут я расстался с тетей Дусей. Она еще завела меня в свою
комнату с картиночками из журнала "Крестьянка" на стенах и показала
какую-то тетрадку.
- Вот это он оставил у меня незадолго до того, как его увезли. Я во время
шухера тетрадочку за печку сунула. Да, милок, у нас печки в сохранности
стоят, никто их не разбирал. Фима велел какому-то Глебу тетрадку вручить,
но я лучше тебе, все-таки я тебя сорванца знаю. Хранить дальше у себя
страшно... Ты как думаешь, если Фиму от тихости вылечат, он что, буйным
станет?


Соломон Пинес занимал своей телесностью отдельную жилплощадь, поэтому я
спокойно узнал через справочную адрес и не стал его тревожить
предварительным звонком. Но вначале попытался разобраться в записях,
оставленных для меня Фимой. Чувствовал, значит, шельмец, что я рано или
поздно с ним пересекусь. Однако ничего толкового в заветной тетрадке не
нашел. Тот же треп, что и в 1978 году, насчет того, как в мир, словно в
горшок, должна влиться порция света, которая достанется то ли совсем темным
силам, то ли инстанциям посветлее. Плюс назывались точки, которые образуют
канал для прохождения энергетического импульса. Все сплошь библейские и
каббалистические названия. "Адам", "Ной-Потоп", "Авраам-Ур", "Лилит",
"Авраам-Фараон", "Бушующее облако", "Собирание искр" и так далее. Все
хорошо, только никаких привязок к месту и времени. Просто обозначение
судьбоносных моментов.
Ахинея ахинеей, но тетрадку я в сортир унес не сразу, а сперва
сфотографировал мозгами. То есть, специально не хотел, но она крепко мне в
память въелась. Может, потому что Соломон Пинес мне назначил крепкое
лечение.
Мы с ним встретились, когда я сидел на лестничном подоконнике в его доме.
- Опять подоконник,- сказал Пинес, с натугой переставляющий ноги со
ступеньки на ступеньку. Да и борода у него как-то пожухла и усохла, словно
ее долго жевали. А может, на ней просто отразился ход времени.- Вы
одноклассник не то Фимы, не то Лизы.
- Фимы,- напомнил я.- Как он?
- Прочно в клетке. Можно писать в комитет ООН по птичьим правам, но в
результате разве что побольше зернышек ему насыплют. Кстати, спасибо вам за
ту вечеринку. Не за то, что хотели сигануть из окна, а потому что
спровадили Сючица.
Пинес отпер дверь, и я без особого спроса вошел следом.
- Не стало Сючица, КГБ отвязался от Лизы, и она смогла спокойно упорхнуть.
Сейчас она в Бостоне, что говорится, не бедствует.
- Ваш телефон дала мне соседка Фимы,- предупредил я возможный вопрос.
Мы уже добрались до гостиной.
- После развода тут некоторое запустение,- вздохнул Соломон, и был прав.
Комната смахивала на мусорный бак, потому что была завалена книгами,
бумагами, банками, склянками, рисунками, тарелками с остатками какой-то
еды, бутылками пустыми и бутылками с чем-то на дне. Это напоминало логово
психа, а не жилище нормального советского психиатра.
"Ненормальный" советский психиатр налил мне и себе - в посуду, которую он,
видимо, недавно использовал для приема какого-то горького лекарства.
- "Иных уже нет, а те далече", примем за здоровье Лизы, Фимы, тех, кого мы
знаем и тех, кого мы надеюсь, никогда не узнаем.
После окропления внутренностей алкоголем я добавил:
- Мне тоже нужна психиатрическая помощь. Собственно, поэтому я и появился.
- Всем нужна. А мне не нужна, что ли?
- Я серьезно, Соломон Абрамович.
- И я серьезно. После того происшествия на окне мне было с вами все ясно.
- Но сейчас у меня другие закидоны. Вы практикующий врач?
- Я работаю не только в Скворцова, но и в Степанова. Как говорят у нас на
Молдаванке: "вы хочите песен, их есть у меня.
Для начала я рассказал доктору Пинесу о навязчивой роже-кляксе. Тот
отреагировал вполне положительно, потому что у себя в больнице служил в
отделении для буйных граждан, которым морды всякие не только советовали, но
и приказывали грозными голосами. Даже корчили страшные гримасы. Однако
Соломон поразительным образом считал, что указанные случаи не столь уж
далеки от нормы.
- Исторически так сложилось, что психика человека - и господина, и товарища
- склеена из очень разных, словно соперничающих кусков. Древние египтяне -
не дураки, кстати - делили душу на Ка, Ба и Ах. Каждый из этих кусков был
орудием какого-нибудь из божеств. Древние греки были уверены, будто именно
олимпийские боги им нашептывают всякие страсти, и собственно от человека,
даже героя, мало что зависит. Первая монотеистическая религия - иудаизм - а
следом и другие, покончив со многобожием, как бы склеили душу. А заодно
возложили на индивидуя, получившегося в результате такого склеивания, всю
ответственность перед Всевышним. Естественно, что требования и установления
Неба редко кем исполнялись, в грехах и вредных мыслях стали виноваты бесы,
позднее шпионы и враги народа, а ответственность за все дела была возложена
на начальство.
- Значит вы, Соломон Абрамович, не разделяете мнений древних египтян,
греков и их продолжателей, что разные потусторонние силы держат нас в роли
игрушек с дистанционным управлением?
- Да ну вас. Просто одни куски мозга перешли к нам от рептилий, другие от
рыб, третьи от обезьян, вот они и спорят между собой.
Через три дня я снова навестил частного психиатра и вышел от него с новым
американским средством в кармане, которое как было завезено в обычную
больницу вместо номенклатурной "Свердловки", так сразу его расфуфырили и
пустили налево да направо.
Однако ни торгового имени этого нейролептика, ни собственно названия
химического соединения, я не встретил в Большой медицинской энциклопедии и
фармакологических справочниках, которые нашел в Публичке. Что ж,
средство-то новое и импортное, и седативное, и антипсихотическое, поэтому
надо поскорее пустить внутрь организма.


Явившись тем вечером в гостиницу, я первым делом глянул в календарь, не
случились ли сегодня у кого-нибудь именины, свадьбы, поминки и так далее,
не звякнуть ли мне кому-нибудь. Я давно заметил, что вежливые звонки
развивают благожелательность по отношению к моей персоне. Кроме того, я
привык, что разговоры по телефону дают элегантную возможность сократить
время общения с супругой. Давно уже самыми приятными в нашем браке являлись
периоды необщения друг с другом.
Одно время Надежда чуть было не переселилась к своему подводнику, но тот,
не справившись с проблемами головы, врезался на личных "жигулях" в какую-то
твердь и повредил себе "корешок", после чего перестал радовать дам.
Случилось это еще до того, как мы перебрались в Москву.
И в столице нашей родины, если точнее, в соседнем доме, нашелся заменитель
подводника - пенсионный офицер-пограничник, у которого вся квартира была
заполнена Джульбарсами, верными Русланами и прочими отставными служебными
псами. Моя супружница как раз завела пуделька и имела полное основание два
раза в день уединяться с любимым человеком под лай немецких овчарок,
пытающихся закусить ее собачонкой. Между прочим, из-за такого романа голос
ее стал лающим. А однажды Надя приподнесла мне презент в виде триппера -
видимо, собачник не хранил ей полной верности. Хворь я задушил таблетками,
известными мне со студенческой скамьи, но с тех пор спальное место
супружницы обязательно обходил стороной. Что же касается близнецов
Константина и Матвея, то они во мне нуждались еще меньше, чем полярная
станция. У них возникли подружки - тоже, как правило, близняшки - с
которыми они закрывались в "детской" комнате и занимались там чем-то,
вызывающим сильное хихиканье.
В Ленинграде у меня имелась одна знакомая "гейша", но обозрев календарик, я
решил начать с Пети Киянова - вчерашняя дата как раз помечена крестиком как
день его рождения.
- Здорово, Петр, желаю тебе сибирского здоровья, японского магнитофона,
американского автомобиля...
Голос у бывшего сослуживца оказался, словно у человека, только что
пережившего сильный понос. Причина страданий стала быстро известной - майор
Затуллин со своей проверкой.
- Глеб, этот хрен полез в материалы семьдесят седьмого, даже семьдесят
шестого годов. Все трындел, кто и почему выпустил Иосифа Рейфмана и
Елизавету Розенштейн за бугор, вместо того, чтобы устроить их на мордовские
нары. Мол, Рейфман и Розенштейн, будучи инфекционистами-микробиологами,
только и делали, что трудились на ЦРУ. Это, дескать, доподлинно известно. И
вот такая нервотрепка на день рождения.
- Мало ли что сейчас доподлинно известно. Главное, что было доподлинно
известно тогда. Документы-то все в порядке.
- В том-то и дело, что не совсем. В двух регистрационных журналах
рассхождение записей по гражданке Розенштейн.
- Ну и что такого? По указанию начальства, Безуглова, например, могло быть
изменено решение по делу.
- Да поди найди Безуглова, он уже три года, как на пенсии, сейчас где-то
задницу в теплом море полощет. А Затуллин здесь.
- Ну не дрейфь, старик. Как-нибудь рассосется.
И под возмущенные вопли Киянова о том, что затуллины не рассасываются, я
надавил рычажок. Ясно было, что Андрей Эдуардович откопает Безуглова, и тот
вспомнит, кому поручал перерегистрацию. Тогда мне капец с гарантией. Но эта
неприятность случится отнюдь не сегодня вечером.
Я набрал номер своей "гейши" - девушки с половинкой нанайской крови,
которую она выдавала за японскую, чтобы с полным основанием рассуждать о
самураях, хокку, то-ю-но, кабуки, Хокусае, Уэмуре Морихее, Басе и Юкио
Мисиме. После звонка она явилась ровно через полчаса - пожалуй, и гонщик на
"мак-ларене" преодолел бы дистанцию медленнее. Чтобы провести
нанайку-японку в номер, пришлось помахать перед администраторшей своей
книжицей - дескать, предстоит беседа с добровольным помощником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54