А чего еще следовало ожидать? Что взять с девчонки-полукровки! Нужно было учесть это раньше, до того как возлагать на нее последнюю надежду, до того как истратить все силы… Как же долго она ждала ее появления! Ждала, пока не удостоверилась, что пришла крайняя нужда. И вот тогда-то Бриджит ее и обманула.
«Она сказала правду», — засмеялась Жар-птица.
— Нет.
«Ты просто этого не видишь. Ты разучилась видеть правду».
— Нет!
«Они придут за тобой, Медеан. Они знают, где ты. Они придут за тобой, и я буду свободна. И знаешь, что я решила сделать? Я решила сказать им, чтоб они отдали тебя мне, а иначе я спалю весь мир».
— Прекрати, — прошептала Медеан. — Пожалуйста, не надо.
«Выпусти меня. Только так ты еще можешь спастись. Выпусти меня».
Медеан закрыла лицо руками и затряслась от слишком долго сдерживаемых рыданий. Как они могли с ней так поступить? После стольких лет! Калами… Она так ему верила, а он, оказывается, только ждал момента, чтобы предать ее. А Бриджит! Бриджит, ее последняя надежда, кричала на нее, обзывала, забыв о том, какая кровь течет в ее жилах! Сын, ее родной сын, предпочел собственной матери эту маленькую ведьму… Столько лет борьбы, бескорыстного служения — и все ее бросили…
Медеан медленно подняла голову. Они бросили ее. Предали. Ни один из этих трусов и подхалимов, которых она возвысила до своего двора, чье счастье она вылепила собственными руками, палец о палец не ударил, чтобы помочь ей в борьбе с врагами. Они сбежали даже раньше, чем все остальные. Что ж, они за это поплатятся!
«Сжечь их всех!»
— Да, — Медеан встала. Колени больше не дрожали, слезы высохли. — Сжечь их всех.
Железная дверь была не заперта, только прикрыта, и на этот раз подалась легко. Медеан секунду постояла на пороге, купаясь в блаженном тепле, словно ребенок — в первых лучах летнего солнышка.
— Они за все поплатятся.
Словно во сне, Медеан направилась к клетке. Жар-птица припала к ее дну, с надеждой вытянув шею и полурасправив крылья. Она ждет. Она готова отомстить им.
В клетке не было двери в прямом смысле слова. Аваназий запер своей жизнью, а Медеан запечатала своей кровью. Только кровь могла открыть ее. Медеан вцепилась в прутья.
Бриджит будет первой. Ее предательство было самым подлым, ибо она предала не только Медеан, не только Изавальту, но и память своего отца! Она сказала, что Медеан готова была убить своего сына. Своего собственного сына… Но ведь она лишь хотела защитить его! А потом поняла, что только смерть может защитить его как следует…
Но сейчас-то что она делает? Разве сейчас она сможет спасти его?
— Он бы не стал тебя спасать, — сказала она себе. — Он бросил тебя так же, как все остальные.
Бросил… Да, он ее бросил. И он тоже поплатится. Они все поплатятся! На поясе у Медеан, там, где раньше висела связка ключей, болтался кинжал. Не кинжал, а так, игрушка, которой удобно вскрывать письма и чистить яблоки. Медеан вытащила его из изящных пробковых ножен и повертела в руках. Потом приставила острие к ладони…
«Я — императрица Изавальты! Все жизни принадлежат мне!»
«Нет. Вы просто разочарованная женщина…»
«Я императрица Изавальты!»
— Да!
«Все жизни принадлежат мне!»
— Сжечь их всех!
Ну зачем она видит, как Аваназий протягивает к ней руки — в точности, как говорила Бриджит. Он что-то говорит, но она не слышит его. Он прикасается, но она не чувствует. И все же он здесь. Может, он и вправду все время был здесь?
«Все это ерунда! Это мне только кажется! Я — императрица и я сожгу их всех».
«Нет».
Чья это мысль — ее или Аваназия?
— Нет! — Медеан отшвырнула нож. — Нет!
Жар-птица зашлась истошным криком, пробирающим до костей:
— Ты не можешь дать им уйти! Ты не можешь оставить их в живых!
Медеан попятилась от клетки. Споткнувшись о верстак, она вцепилась в край столешницы, как перед этим — в прутья клетки.
— Что я делаю!
— То, что должна. — Жар-птица расправила крылья. — Я — единственное, что у тебя осталось.
Где же правда? Медеан смотрела на Жар-птицу — ее ангела возмездия, ее защитницу, единственное существо, которое знает все ее секреты, все надежды и все страхи. Сакра обещал птице свободу, но ставил условия. Если же она сейчас освободит птицу — не будет никаких условий, никаких обещаний, никакого спасения. Неужели это и есть последняя правда тридцатилетнего кошмара? Что все должны быть одинаково наказаны за то, что забыли о своем долге? Что Изавальта должна сгореть?
Нет. Есть и другая правда. Эта правда в том, что она по-прежнему правительница Изавальты и должна защищать свою империю до последнего вздоха. Если Жар-птицу освободить, она найдет способ спалить Изавальту, неважно, сколько обещаний она даст. Сакра глуп. Медеан слышала голос птицы много лет и знает: ей верить нельзя, птица найдет способ, и Изавальта погибнет. Микель погибнет.
Медеан вернулась к клетке. Она все еще была достаточно высока, чтобы, встав на носочки и вытянув тощие старушечьи руки, дотянуться до железного крюка и снять с него клетку.
— Что ты делаешь!
Клетка оказалась тяжелой. Медеан уже и забыла, какая она тяжелая. Пришлось схватиться за кольцо обеими руками и неуклюже волочить ее по полу до верстака. Сама птица ничего не весила, а вот клетка оттягивала руки. Птица, пронзительным визгом выражая свое презрение, молотила крыльями в воздухе, чтобы удержать равновесие. Пламя лизало кожу Медеан, оставляя на теле полосы тупой боли.
Медеан поставила клетку рядом с тиглем. Затем неловкими руками развязала принесенный с собой узел и достала зеркало, замок, ключ и фляжку с водой.
— Ты не посмеешь!
Медеан не ответила. Она откупорила фляжку и с величайшей осторожностью вылила воду на зеркало — так, чтобы на стеклянной поверхности появилась тонкая прозрачная пленка. Затем Медеан отставила фляжку в сторону, взяла замок, открыла его ключом и положила оба предмета на поверхность зеркала. Вода течет во всех мирах. Зеркало может увидеть все на свете, и его не обманешь. Замок и ключ помогут ей открыть нужную дверь.
«Остановись, Медеан! Ты погубишь нас обоих!»
Медеан подобрала с пола кинжал. Металл — еще один элемент, что существует повсюду.
Медеан продела лезвие ножа в золотое кольцо клетки и сосредоточила взгляд на разлитой по зеркалу воде. Она обратилась внутрь себя — сквозь смятение, сквозь усталость, что придавливали ее к земле. Там, в глубине, она обнаружила волшебство, которое ее сердце извлекало изнутри, снаружи, из всех миров. Магия по-прежнему ей подвластна.
Медеан вытянула руку над водой ладонью вниз.
— Возьмите нас, — приказала она. — Возьмите меня.
Рука Медеан потянулась вниз, сквозь воду, сквозь зеркало. Вода обвилась вокруг ее запястья, сплетаясь в нить, которая неумолимо тянула ее за собой. Она тащила Медеан сквозь стены, сквозь камень, сквозь землю, сквозь лед, сквозь снег, сквозь темноту ночи. Она тянула ее сквозь молчание Земель Смерти и Духов. Но здесь ей ничто не угрожало, потому что она крепко держалась за воду и волшебство, что пронизывало ее всю, живое и целенаправленное.
Медеан слышала крики Жар-птицы. Она чувствовала, как птица пытается дотянуться до водяной нити своим огнем, чтобы пресечь эту связь, чтобы Медеан затерялась между мирами. Но клетка оберегала ее, как оберегала все эти долгие годы. Вокруг ничего не было видно — только проблески зеленого и коричневого, голубого и золотого. Потом Медеан увидела под собой реку. Потом мелькнули глаза — зеленые, желтые, дикие, любопытные, злобные. Но никто не посмел ее тронуть. Потому что реальными были только нить и цветной водоворот.
Затем мир стал белым и холодным. Блаженно, благословенно холодным. Ноги Медеан коснулись земли, но она не смогла устоять и во весь рост растянулась на снегу. Так она лежала некоторое время, тяжело дыша от усталости. Наконец она смогла стать на колени а потом медленно, пошатываясь, подняться на ноги.
Мир действительно был белым. Снег укрывал землю. Снег выбелил деревья, что росли вокруг небольшой поляны. Позади, у подножия крутого склона, снег превратился в лед и сковал огромное озеро. Даже небо было белым — от облаков, которые предвещали новый снегопад.
Единственное, что в этом мире не было белым, так это бурое каменное строение с одинокой башней, что стояло прямо перед Медеан. Окна в доме были закрыты ставнями, двери заперты.
Все еще дрожа от холода и утомительного путешествия, Медеан обернулась, чтобы взглянуть, что стало с Жар-птицей.
Птица съежившись сидела на дне клетки. От того места, где она своим жаром растопила снег, поднимался пар, однако, несмотря на то что Медеан стояла совсем близко к клетке, она почти не чувствовала тепла. К тому же птица уменьшилась в размерах и теперь снова напоминала зяблика. Медеан показалось даже, что сияние птицы стало не таким ярким.
— Что ты наделала, Медеан! — голос птицы звучал непривычно жалобно. — Что ты наделала…
Медеан ничего не сказала. Она снова прикрепила нож к поясу, взяла клетку, которая стала такой легкой, что ее можно было нести в одной руке, и потащилась сквозь глубокий снег к каменному дому.
Выкрашенная белой краской деревянная дверь была заперта. Медеан поплевала на пальцы и начертила на замке знак… Замок должен был открыться моментально, но вместо этого только дребезжал под пальцами. Тогда Медеан взялась за дело, собрав всю волю и магию: снова нарисовала на замке знак, а затем изо всех сил навалилась на дверь. Что-то треснуло, и дверь открылась так внезапно что Медеан чуть не упала. Она схватилась за стену, прислонилась к ней и стала ждать, когда дыхание успокоится и она сможет стоять на ногах. Потом опять подхватила клетку с Жар-птицей и вошла в дом, оставив дверь распахнутой настежь.
Поднявшись по короткой лестнице, Медеан оказалась в полутемной комнате, которая, по-видимому, служила хозяевам гостиной. Железная печь в углу комнаты была холодна как камень, но рядом был приготовлен внушительный запас дров. Медеан не притронулась к ним. Она поставила клетку с Жар-птицей на пол у окна, а сама, вытащив на середину комнаты жесткое плетеное кресло, уселась так, чтобы наблюдать и за клеткой, и за входной дверью.
В комнате становилось все холоднее. Студеный воздух из открытой двери обвивался вокруг лодыжек, ледяными пальцами сжимал колени, руки и горло. Медеан ничего этого не замечала. Все ее внимание было поглощено Жар-птицей.
В том мире, в котором она родилась, Жар-птица была бессмертна, покуда ее жизнь поддерживалась огнем и волшебством. Здесь, в этом заброшенном доме, в глухую зимнюю пору, огня не было, а волшебство, если оно и существовало в этом мире, было сокрыто глубоко в его сердце. Здесь Жар-птица не обладала бессмертием. А если она умрет, то уже не сможет навредить Микелю и Изавальте.
Птица нахохлилась в своей клетке, втянув голову в плечи, прижав шею и крылья к телу. Ее ярко-голубые глаза горели ненавистью. Но тепла от нее не исходило совсем.
— Неужели ты скорее умрешь от холода в полном одиночестве, чем освободишь меня? — прошептала Жар-птица.
— Только так я буду уверена, что Изавальте ничто не угрожает.
Неторопливое движение за окном привлекло внимание Медеан. С мрачным удовлетворением она увидела, что пошел снег. Она поудобнее устроилась на стуле и стала ждать, когда холод сделает свое дело.
Глава 19
Снег пошел на рассвете. Крупные хлопья падали с неба медленно, лениво, но упорно. Вскоре поднялся ветер, и снежинки посыпались быстрее. Теперь это были уже не мягкие хлопья, а маленькие острые кристаллы, которые слепили глаза и кололи лицо. Калами был благодарен снегу за то, что тот заметал следы. Но из-за снежной пелены он чуть было не пропустил свой ориентир — прогалину между деревьев, откуда начинался путь к весне.
Заблудиться сейчас в Лисолесье было бы совсем некстати. Оберегов у него нет, да и времени — всего ничего. Надо спешить, не то его смогут легко найти по Модели Миров. Сейчас позарез нужен какой-нибудь город или ферма, любое убежище, а еще — время, чтобы сплести новое заклятье и скрыть свое местонахождение.
Несмотря на все эти заботы, идти на лыжах было приятно. Калами быстро скользил вперед, равномерно взмахивая шестом, и поскрипывание лыж сливалось со свистом ветра. Холодный, белый мир, где однообразие снежного пейзажа нарушалось лишь темными стволами деревьев, напоминал Калами край его детства, и это придавало ему сил. Если все пойдет хорошо, за четыре дня он доберется до Камаракоста. В этом южном городе порт открыт даже зимой, и там можно будет нанять корабль до Хун-Це. В Сердце Мира обрадуются вестям о том, что произошло в праздничную ночь в Выштавосе. Там он займется подготовкой войск к покорению Изавальты. Там он сможет исполнить свой замысел и довести начатое до конца. Надо будет поговорить со Старцами насчет освобождения дочери из-под опеки, и когда он вернется на Туукос — на освобожденный Туукос! — взять ее с собой.
Он еще увидит Изавальту в огне!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78