Майлз никого не пугал и не привлекал, он просто положил печать на свое прошлое, и, видимо, имел на это серьезные причины. Реонти, изгнанниками-отшельниками, становились те, кто совершил грех, настолько тяжелый по понятиям шедайин, что не видел себе после этого места в их сообществе — или понес утрату настолько тяжелую, что не в силах оставаться там, где даже вид соплеменников напоминает о ней. Именно поэтому расспрашивать реонти об их прошлом в любой форме было вопиющей бестактностью.
Майлз, как и Моро, усадил ее на свою постель, а сам устроился на постели Дика.
— Гости моего крова без угощения не уходят, — сказал он, доставая фляжку-термостат и два маленьких стаканчика из непрозрачного белого стекла. Во фляжке было легкое, как вдох, белое вино.
— Скажите, Майлз, насколько крепкие узы связывают ученика и учителя у шедайин?
— Ненамного менее крепкие, чем связывают супругов. Учитель не может разорвать их по своей воле, только в редких случаях… Тиийю… ученик — более свободен. Если он желает эти отношения разорвать, учитель мешать ему не вправе.
— Вы почему-то считаете, что Дик разорвал ваши отношения?
— Он произнес троекратное отречение, по обычаю.
— Он наверняка сделал это сгоряча, не подумав.
— Мне сложно разбирать людские мотивы.
Констанс задумалась, глядя на него. Не мог же шеэд, изгнанник, повидавший и переживший всякое, обидеться на мальчика, как пансионерка на подружку. Должна быть более глубокая причина.
— Вы не замечаете, что Моро все больше завладевает вниманием мальчика?
— Значит, Дик научился прощать врагам. Разве это не должно меня радовать?
— Дело не в прощении. Вы или ничего не понимаете, или прячетесь от понимания. Дик ничего не простил Вавилону — именно поэтому он хочет побольше узнать о Вавилоне. Разве у вас никогда не было заклятых, смертельных врагов, Майлз? Разве вы не бывали ими своеобразно очарованы?
В лице шеэда что-то изменилось, почти неуловимо.
— Да, так бывало, — сказал он.
— Я не знаю, что связывает вас с мальчиком помимо уз ученичества и учительства, но если там есть хоть что-то еще: заклинаю вас, перешагните через обычай. Дик сейчас отчаянно нуждается в дружбе, а ищет вражды.
— Это мне трудно понять. Мне всегда было трудно понять людей.
— Простите мне бестактный вопрос: сколько лет вы живете среди нас?
— Со времен Клавдия Второго.
«Более полутора столетий», — прикинула Констанс.
— И с каждым годом я запутываюсь все сильнее, — продолжал Майлз. — Сейчас я ошибаюсь в людях реже, чем прежде: опыт дает очень многое. Но я ошибаюсь сильнее, чем прежде — потому что там ошибаюсь, где люди не укладываются в рамки опыта. Почему вы боитесь, что мальчик сведет дружбу со вчерашним врагом?
— Он скверный человек, — Констанс не могла объяснить, в чем дело, не дезавуировав свидетельства Моро в пользу Дика.
— Но что, если я — скверный шеэд? Вы не знаете, почему я реон. И я не собираюсь вам этого открывать, скажу одно: Ри’шаард — первый человек за долгое время, которого я решился взять в тиийю, не боясь искалечить.
Констанс отметила явно неслучайную оговорку: обычно Майлз называл мальчика Рикардом. Она знала, что имена и прозвища, которые шедайин дают людям, они дают не просто так. Чтобы получить от шеэда имя «Петр», нужно действительно быть скалой…
— Кто знает, не избирает ли он сейчас более верный путь?
— Я знаю, — Констанс слегка стукнула ребром ладони по постели. — Прибежище несправедливо обиженных — гордыня, а она — мать всех грехов.
— Вы уверены в том, что мальчик был обижен несправедливо?
— Да.
— Потому что об этом свидетельствовал Морита?
— Нет. Свидетельство Мориты было ложным, он не мог слышать разговора на аварийной лестнице. Дик сам пришел и сказал мне об этом, и я поверила ему окончательно. Только очень честный человек будет свидетельствовать сам против себя из любви к правде.
— Или очень хитрый.
— Майлз! Не можете же вы так думать о Дике!
— Я сказал: я там ошибаюсь, где люди не укладываются в рамки опыта. Никто не назовет Ри’шаарда типичным мальчиком. Для меня долго были загадкой слова А-Тиарна о людях, которые мудры, как змеи и просты, как голуби. У нас нет птицы, которая символизирует простосердечие и пресмыкающегося, которое символизирует мудрость. Когда Ааррин переводил Евангелие, он встретил тут затруднение и перевел «голуби» как «птенцы», а «змеи» — как «идра’анти». Это твари, похожие на хорьков, очень сообразительные. Они забираются в гнезда и похищают птенцов и яйца. Мало кому удается примирить птенца и идра’ана в своей душе. Я знаю, что я идра’ан. И Морита — идра’ан. И Дик тоже. Но он был еще и птенцом — пока девица не ударила его в сердце. Если птенец убит — какая разница, какой из старых идра’анти будет учить молодого таскать яйца?
— А больше вы ничему его не можете научить?
— Больше я ничего не умею.
— Позвольте не поверить. Вы старше меня, старше всей нашей империи. Может быть, всего рода человеческого — и вы ничего не умеете, кроме как ловко орудовать мечом?
Шеэд поднял на нее глаза, и она внутренне дрогнула. Такой взгляд мог быть у существа, которое старше Галактики…
— Миледи, — спросило ее существо. — А почему вы думаете, что я учу, а не учусь?
В нихонском языке есть слово для того молчания, которым молчат двое, молчащие об одном и том же, понимающие друг друга без звука.
— Великолепно, — сказала наконец Констанс. — Значит, он нужен вам лишь до тех пор, пока вам есть чему у него учиться. Примирять в душе птенца и… как вы сказали? Идра’ана. Как только он утратит сию чудесную способность — он вам больше не интересен.
Глаза шеэда полыхнули серым огнем — так сталь меча ловит отблеск солнца. Констанс поняла, что попала в живое и улыбнулась.
— Ну так вот, мастер Кристи. Мне совершенно все равно, как будут развиваться ваши ученические отношения, но я прошу у вас немного человеческого — или шеэдского — милосердия. Мы все нанесли мальчику удар, поверив в ложное обвинение. Но больней всего ему было принимать это от вас, потому что вы к нему ближе всех. Пройдет неделя — и вы поведете его сквозь пространство, в тот мир, который я не в силах себе даже представить. Неужели вам хочется пересекать двор Бога рука об руку с тем, кто вам больше не доверяет? Не сами ли вы душите птенца, которым так восторгались, старый вы идра’ан?
— Довольно, — сказал шеэд. — Вы устыдили меня, остановитесь. Вы правы, а я нет. Что я должен делать?
Констанс объяснила.
А потом, вернувшись в свою каюту, включила сантор и вызвала на экран шедда-латинский словарь. «Ри’нну», помнила она — «рождать». И сам оборот «Ри’шаард» ей где-то встречался. Она набрала слово и, увидев толкование — «Дыхание свыше», тут же вспомнила, где и когда ей встретился этот оборот. Она пыталась в молодости учить шедда по знаменитому «Четвероевангелию Ааррина» (хотя Ааррин не успел перевести Евангелие до конца сам — часть от Луки и от Марка переводил его внук и тиийю, Шаэддин). Она вызвала из памяти сантора Евангелие Ааррина и перепроверила — да, именно: оборотом «ри’шаард» были переведены слова «Рожденное от Духа».

* * *
Бет хотела посидеть в кают-компании — но там собралась целая толпа. Трое свободных от вахты — капитан, Вальдер (снова погнал вместо себя гема!) и Джез — играли в карты.
Лорд Августин сидел в другом углу кают-компании и читал. В коридоре Джек и Дик играли во взятие крепости. Джек выстроил из своих кубиков с буквами крепостную стену. В верхнем ряду стены кубики сложились в слово АГЖИ!УСН, в нижнем — в МОДЗИБ. По гребню стены и по двум угловым башням выстроились солдатики Джека, подступы к башне занимали солдатики Дика. Обе стороны оживленно перестреливались кусочками детского пластиформа, пуская их с ногтя большого пальца, и Джек уже понес некоторые потери.
Она никому здесь не была нужна. Она устала от одиночества и выбралась из каюты — и оказалась здесь никому не нужна. Никто даже не заметил, что она пришла. Дик только убрал с прохода свою худую задницу, даже не интересуясь, кто там идет. Ей вдруг захотелось как бы нечаянно взмахнуть подолом юбки и снести защитников кубикового форта. Интересно, Дик и тогда будет делать вид, что ее нет? Джек разревется, жалко.
Она прошла в часовню. Смешно. Молиться она не собиралась, а если бежать от компании — то почему бы не полежать в каюте и не почитать? Правда, все уже двести раз читано. Что же остается?
Она села, обхватив колени руками, повернувшись спиной к образам и макэмоно. Из глаз потекли слезы. И ведь никто не зайдет, не спросит — почему ты одна, почему ты плачешь? Наплевать всем, а она же никому не хотела ничего плохого!
В коридоре заливисто засмеялся Джек — видимо, ему удалось-таки снести одного солдатика «штурмового отряда». Снова появился вчерашний кумир — и теперь она не нужна. У него есть Рэй, помесь гориллы с динозавром, есть этот кос, наконец до него снизошел Дик — и все, она больше не нужна. Она будет нужна, когда он снова свалится. Сидеть рядом, держать за ручку, читать сказки… Все дети — паршивцы.
Открылась дверь лифта, послышались легкие, но мощные шаги — Рэй, никто другой — и цокот когтей по полу. Морлок водил свою собачку на нижние палубы, сделать пи-пи.
Потом раздался стук раскатившихся кубиков, голос Рэя: «Динго! Ах ты шкодный кос!» и рев Джека:
— Маааааамааааа! Он мне креееееепость поломаааааал!
Странное дело, но дальнейшей выволочки на тему «Плохая собака!» или «Плохая кошка!» не последовало. И даже Джек перестал реветь. Бет приоткрыла дверь часовни и выглянула.
Конечно, она ничего не увидела — так все столпились вокруг Динго и Джека. Потом капитан Хару сказал:
— Ну, надо же… — нагнулся и зачем-то смешал кубики. — А теперь?
Динго снова завозился в кубиках и что-то там сделал. Бет подошла вплотную к остальным и, приподнявшись на цыпочки, через плечо леди Констанс увидела, что Динго выбрал из кубиков два — с буквами С и Д и уложил их рядом.
— Нет, это уже не случайность, — капитан Хару снова смешал кубики, и снова Динго выбрал именно эти два и уложил именно в таком порядке, завершив эту операцию двоекратным коротким тявканием.
— Грамотная скотинка, — изумился Джез. — Интересно, что бы это значило? С. Д. Собака Динго.
— «Это лев, а не собака», — фыркнул лорд Августин. — Никто не будет запечатлевать животное на такую чушь.
— Он должен был узнавать вещи хозяина по его метке и приносить их, вот что это значит, — капитан присел напротив Динго и осторожно погладил его по загривку. Динго мотнул головой и вдруг почему-то тоскливо, почти по-человечески, всхлипнул.
— Мама, Динго умеет читать? — спросил Джек.
— Нет, он знает только эти две буквы, — объяснила ему мать. — Его так научили.
— Это еще не все, — сказал Рэй; опустился на колено, потрепал коса под челюстью и поднял его голову так, чтобы показать всем это место. Шерсть там росла очень короткая, и из-под нее отчетливо проступало рельефное клеймо: два знака, расположенных в середине значка, чем-то похожего на песочные часы, но не с одной, а с двумя перемычками.
— А я думал, это просто шрамы, — Дик присел, чтобы получше рассмотреть клеймо. — У него сильно порвано плечо и грудь, как будто стреляли из игольника. Но под шерстью этого не видно, только нащупать можно.
— Ох, ничего себе! — сказал Вальдер. — Так это очень необычный кос. Дэм.
— Что значит дэм? — леди Констанс присела, чтобы коснуться
— Дополнительно модифицированный. То есть, в генах похозяйничали не только у его предков, но и у него, а потом еще и обрабатывали, чтобы запечатлеть на хозяина. Недешевая игрушка, зато телохранитель отменный.
— Так или иначе, хозяина он не уберег, — качнул головой капитан. — Вы же нашли его где-то на Картаго?
— Он сам пристал к отряду, — объяснил Рэй. — Наш туртан начал его прикармливать, он вроде как приручился. Но что он и тогда был себе на уме, и сейчас — это верно.
— Тогда понятно, почему он вызверяется на Моро, — заключил Джез. — Наверное, такой же белобрысый вавилонянин убил его хозяина.
— А может, такой же белобрысый сам был его хозяином и колотил его почем зря? Если бы кто-то вроде Моро убил хозяина на глазах пса — вы думаете, пес стоял бы и смотрел? Он бы на месте порвал убийце глотку, — сказал Вальдер.
— Только если убийца и в самом деле не выстрелил в него из игольника.
— Хватит гадать, все равно ни до чего не додумаемся, — оборвал начинающийся спор капитан. — Какая теперь разница, что случилось с этим хозяином и кто он был?
— Шин даллет, — вдруг сказал лорд Августин.
Кос внезапно подскочил и трижды громко пролаял, а потом начал кружиться на месте, вынюхивая что-то в воздухе и жалобно поскуливая.
— Что вы сказали, сэр? — изумился капитан. — Повторите, пожалуйста…
— Эти значки — буквы еврейского алфавита. Шин и даллет.
— Шмуэль Даллет! — вырвалось у Дика.
Никто не спросил юношу, что он имеет в виду. Богатый путешественник, известный своим пристрастием к генным технологиям, первоклассный пилот, «продавец планет» Шмуэль Даллет был известен всем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127