И пошел к двери. Выходя, еще раз глянул на лежащего, посмотрел на
Виктора и вышел.
Виктор заметил его странный взгляд, но его внимание было приковано к
Ксении. Она сидела боком к нему. Волосы чуть сбились, глаза прикрыты
полуопущенными веками, белое, немного одутловатое лицо в мелких красных
точках укусов. Но он видел не уставшую некрасивую женщину, а
девушку-подростка, стройную, гибкую Ксению тех лет...
- Не смотри на меня, - попросила Ксения. - Вот отосплюсь, помоюсь,
тогда смотри.
У входа в штаб тоже кишел народ. На скамейке сидели дружинники,
старуха в платочке на седых волосах требовала, чтоб к ней немедленно вышел
Сармат, и не верила, что он сейчас наводит порядок на вокзале. "Я как раз
с вокзала, - говорила она, - там ужас что, а ваш старшой здесь
отсиживается..."
- Пошли к реке, - сказал Виктор.
Они протиснулись сквозь толпу и вышли на спуск.
- Далеко не отходите, - крикнул им вслед молодой дружинник, стоявший
у привязанных к стойке коней.
Виктор успокаивающе похлопал себя по боку. Под курткой болталось
стволом вниз ружье, изъятое у Борова.
Они медленно сошли к набережной и постояли у воды. Ксения молчала, а
Виктор не знал, о чем говорить. Да и не хотелось. Сытое ощущение покоя
наполняло его. Вот он нашел свой дом, и не надо больше мотаться по
необъятным просторам земель, не надо обходить таможни и кордоны, не надо
уползать по зиме в свой бункер и время от времени искать в людных местах
мелких приключений и одноразовых девиц с веселых площадок Балчуга... И
вместе с тем его не покидало смутное чувство, даже не чувство, так,
отблеск слабый, след тени - кончился его путь, и куда бы он дальше ни шел,
куда бы ни закинула его трасса случая - поставлена некая точка, и все, что
после нее, - не имеет значения.
Он с досадой пытался отбросить нелепые мысли, но тут вдруг Ксения
схватила за руку и заплакала. Он не понял, в чем дело, а она уткнулась в
его плечо и сквозь слезы что-то бормотала.
- Митя умер, умер Митя... - наконец расслышал он сквозь всхлипы.
Странный взгляд Мартына и неподвижное тело на диване сложились в
одно. Митя был уже мертв, когда они выходили из комнаты, они не оставили
его одного умирать среди незнакомых людей, говорил он, он ушел во сне и,
наверно, знал, что умирает, а она кивала, утирая слезы мятой тряпкой, а
ему хотелось крепче обнять ее, прямо как есть, в длинном безобразном
платье до пят, успокоить, утешить.
Потом они молча и медленно шли по набережной. У высокого серого
здания, на крыше которого уцелели большие буквы "ГОСТИН", они присели на
каменный парапет. Только тогда Виктор обратил внимание на трех мужчин,
идущих за ними. Это не были дружинники.
Он быстро сунул руку под пиджак. В это время из-за серого здания
вышли еще люди, на крыше речного вокзала появилась фигура и крикнула
что-то знакомым голосом.
"Дубасовцы", - спокойно констатировал Виктор.
Человек двадцать, если не больше, медленно окружали их. Виктор тихо
сказал Ксении "за мной", взял ее за руку и спрыгнул в кусты.
Сверху раздался топот, сдавленный голос велел не стрелять, а когда
они пробирались к берегу, в просветах деревьев и кустов Виктор увидел, как
со стороны ресторана бегут еще дубасовцы в своих нелепых одеждах.
Дело принимало скверный оборот. Один бы он худо-бедно прорвался.
Несколько выстрелов, бросок, а там видно будет. Но Ксению оставлять
нельзя, эти негодяи на все способны.
Она бежала рядом. Тропинка оборвалась у воды, и Ксения вопросительно
посмотрела на него.
- Это враги, - только и сказал он, озираясь по сторонам.
Плохо дело. Дальше некуда бежать, из кустов его спокойно достанут.
Островок недалеко, можно доплыть. Машинка тяжелая, придется бросить.
Он скинул с себя пиджак, высвободил из лямки ружье и бросил его.
- Поплыли, - сказал он Ксении, кивнув в сторону островка.
- Я плавать не умею, - растерянно сказала Ксения. - Плыви один.
Виктор поднял ружье, глянул, не набился ли песок в ствол. Придется
держать оборону здесь.
- Сейчас я устрою большой шум, - сказал он, - а ты кустами, берегом к
Сармату, зови на помощь.
Он понимал, что даже если она быстро доберется до штаба, его за это
время либо схватят, либо убьют. Треск и голоса в кустах приближались.
И когда Виктор готов был наугад выстрелить в темнеющую зелень, Ксения
указала куда-то вбок. Виктор увидел большой деревянный щит, чуть
присыпанный песком. Два прыжка, и он столкнул его в воду. Через минуту он
плыл рядом, держась за край, а посередине распласталась Ксения, одной
рукой придерживая ствол, а другой загребая. С берега кричали, звали
обратно, грозили и обещали, но пока не стреляли. А когда полузатопленный
щит ткнулся в кромку острова, со стороны речного вокзала застрочил
пулемет, но тут же смолк. Очередь прошла высоко над головой...

5
- Поцелуй меня, - вдруг сказала Ксения. - Я не сплю.
Он вздохнул.
- Не вздыхай, - Ксения повернулась на бок и, не открывая глаз,
почмокала. - Мне холодно, но я все вижу. Нам помогут. Очень скоро.
Виктор прикоснулся к ее губам. Прилег рядом. Она могла ошибаться или
просто успокаивала его. Слабая надежда. Но не оставаться же навсегда на
этом холодном сыром клочке.
- Они услышали твой зов? - спросил он.
- Нет, пока не хватает сил. Просто знаю.
- Все из-за меня, - виновато шепнул Виктор.
- Не только, - Ксения улыбнулась. - Когда много людей, все глохнет,
размазывается. В Хибаре было чуть лучше, и я ждала, что ты придешь, еще за
неделю.
- Ты позвала меня?
- Да... Нет... Не знаю, это другое. Увидела, услышала...
На берегу страшно закричали, разгорелась пальба, бухнули одна за
другой гранаты. Долгий пронзительный визг перешел в ругань и оборвался на
полуслове.
Виктор осторожно поднял голову. Из окон ресторана билось неяркое
пламя, летели дымящиеся клочья. На мосту возникло движение, оттуда донесся
дробный стук. С того берега мчались всадники и палили в воздух.
- Ну, вот и все, - сказала Ксения.

Он потом часто вспоминал сумасшедшее саратовское лето 2024 года. Одно
событие зацепило другое, третье, закрутилось, вертанулось, не успел
опомниться, как оказался в дружине Сармата, и только порой, отдыхая после
тяжелого дня, полного кровавой месиловки, он вдруг с изумлением вскидывал
голову, словно вопрошал небеса - где это я, и что я здесь делаю? Небеса,
разумеется, молчали.
Сидение Ксении и Виктора на полузатопленном островке привело Сармата
в бешенство. Он поднял всех на ноги. Городская милиция плюнула, наконец,
на свой нейтралитет, да еще два батальона регуляров вышли из казарм.
Объединенные силы прошлись вдоль и поперек города и окраин. Разметали не
только убежища дубасовцев, но и выжгли, походя, несколько осиных гнезд
лупил и пару конспиративных клоповников невесть откуда и каким ветром
занесенных в эти края анархо-коммунистов, взявшихся за старое. Сам Дубасов
исчез. Выскочившие из облавы банды легли на дно. Правда, ненадолго.
Незаметно для себя Виктор втянулся в рутинную круговерть. Тут и
пригодилось ему умение мгновенно оценивать ситуацию, находить лучшее
решение и действовать не колеблясь. После первых же горячих дел Сармат
взял его к себе в штаб, и никто не позавидовал, молодые ребята, да и бойцы
постарше прониклись к нему уважением почти сразу. То, что для гонца было
естественным, им казалось чем-то необычным - о хитрости Виктора и его
изворотливости вскоре начали рассказывать истории.
Он часто вспоминал Ксению. После того, как их вызволили, она вдруг
сделалась холодна с ним, а на его попытки объясниться, просто
отмалчивалась, избегала встреч, только однажды пробормотала что-то вроде
"время еще не пришло".
Сармат взял ее под свою опеку. В городе было неспокойно. И вот Мартын
отвез ее по просьбе Сармата в деревню, к какой-то дальней родне.
Вернувшись, привез от фермеров подарки, и просьбу выделить десятка два
крепких ребят. В тех местах тоже пошаливали. Дружинников туда Сармат
определил, сало и хлебное вино извели в одночасье, а потом весь штаб
маялся жуткой изжогой.
Дни летели быстро, зато вечера были долгими. Дружинники расходились
по домам, оставались только ночная стража, патрульные и те, кому некуда
идти. Полсотни человек спали на нарах, скамьях и на коврах.
В маленькой штабной комнате на втором этаже допоздна засиживались
Сармат, Мартын и Виктор. Порой к ним заходили бойцы, маявшиеся
бессонницей. Сармат подолгу беседовал с ними, шутил, а потом, когда
дружинники уходили вниз спать, Мартын раскладывал карту города, Виктор
доставал сводки, которыми щедро делился горотдел милиции, и они чуть ли не
до утра прикидывали и гадали, где может полыхнуть очередная заварушка,
куда с утра направить отряды, кому их вести...
Самый густой запар начинался, когда прибывали новые транспорты с
переселенцами или внезапно накатывала очередная волна беженцев. Кошмарные
дни! Но после больших разъездов наступала короткая передышка - карта
летела под стол, выпивалось все, что могло гореть, а хлебная водка очень
хорошо шла под долгий разговор.
Мартын любил рассказывать о своих приключениях в затопленном поясе,
Сармат подтрунивал над ним, а однажды Виктор, чуток перебрав,
разговорился, и у его собеседников глаза на лоб полезли.
- Сколько же на тебя грязи и крови налипло, парень! - покачал головой
Мартын.
- А ты чистенький? - бесстрастно спросил Виктор.
Мартын хлопнул его по плечу и надолго замолчал.

В июле пошла гнилая вода, а за ней пожаловала холера. Дружина и
милиция валились с ног, помогая врачам. Набухала паника, и тогда Сармат
выступил по местной сети, призвал беженцев расселиться по деревням и
фермам, где рады любой паре рук. Эпидемию вскоре сбили.
Характер Виктора незаметно менялся. Он все еще был готов в любой
момент сорваться с места, нырнуть в сторону, исчезнуть. Но ежедневная
беготня и частая рубка привели к тому, что изменился судорожный,
лихорадочный внутренний ритм волка-одиночки. Он попал в свою стаю, и это
было хорошо.
Мысли о Ксении смазывались, бледнели. Порой Мартын, наведывавшийся
изредка к своей родне, передавал всем от нее приветы. Сармат улыбался, а
Виктор молча кивал.
В мае исчез куда-то Месроп и объявился только в конце лета. На
расспросы не отвечал. О чем-то долго шептался с Сарматом, потом вдруг
попросил Виктора найти пару свободных часов для серьезного разговора, но
тут пришел транспорт с регулярами, и в дружину очень своевременно влились
две сотни крепких и обученных ребят, прошедших сквозь мокрый ад
приаральской заварухи.
Все хлопоты с их размещением и довольствием легли на Виктора,
поговорить им так и не удалось.
Как-то вечером Мартын отрезал добрый шмат сала, разложил малосольные
огурчики и вытащил из-под скамьи поместительную канистру. Спросил Месропа,
не отвык ли он от домашней.
Месроп удивленно вздел бровь, хмыкнул, опрокинул в себя стакан и,
нюхнув огурец, спросил в ответ, с чего это он должен был отвыкнуть?
- Кто тебя знает, - продолжал Мартын, подмигивая Виктору. - То
пропадаешь месяцами в Хибаре, а то вообще вдруг исчезнешь! Говорят, тебя
чуть ли не сразу в двух местах видели. Мы с тобой год уже знакомы, а вроде
как и не знаю...
- Чего ты не знаешь? - спросил Месроп.
Тем временем Сармат зажал между двумя толстыми ломтями серого хлеба
ломоть сала и пару огурцов, в один миг сжевал бутерброд и утер бороду.
- Не приставай к человеку! - сказал он Мартыну.
- Упаси боже! - кротко ответил Мартын. - Я только одного не пойму -
что он в Хибаре делал? Не от дубасовцев же прятался!
- Не от дубасовцев, - согласился Месроп. - И не прятался.
- А что ты там делал? - не унимался Мартын.
- Во-первых, я болел. Ксения меня подобрала в полном дауне, еле
выходила. До сих пор мозги плохо шевелятся, а тогда память начисто отбило,
"папа-мама" сказать не мог. С ложечки кормила. Полгода прошло, но до сих
пор еще не все вспомнил. Хотя, - он нахмурился, - иногда черт знает что
вспоминаю!
- Это во-первых. А во-вторых?
- Ну, и еще я работал.
Мартын чуть не увел струю из канистры на стол.
- Ты аккуратней лей, разольешь!
- Нет, постой, - Мартын опустил канистру на пол. - С кем это ты
работал? С Ксенией? Или с Митей, мир его праху?
- С Митей я только разговаривал. Забавный парень, жаль, себя
разрушил. У него была любопытная концепция. Понимаешь, он рассматривал мир
как акт совместного воображения бога и дьявола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75