Похоже, этот человек совершенно не умеет контролировать свои мысли и эмоции.
– Ну что ж, сноха, ты умело ведешь мое хозяйство. – Ливелин снисходительно улыбнулся. Ему начинало казаться, что он ошибался в этой женщине. Она остепенилась, стала более ответственной. А еще она стала стройнее, отчего ее лицо казалось теперь куда более приятным. Она всегда была милой, но теперь – и это не обошли вниманием придворные поэты – она стала настоящей красавицей. Ливелину это нравилось. Ему очень не хватало дочерей, которые после замужества покинули дом. Даффид же все больше времени посвящал ведению дел в графстве, так что старику приятно было сидеть у камина в доме, где его всегда ждали милые, живые девушки из окружения его снохи.
А еще ему не хватало Джоанны. О, как же он тосковал по ней! В последнее время Ливелин все чаще думал о смерти. Годы тяжким бременем легли на его плечи, сгибали крепкую спину, воля к жизни угасала. К счастью, у него был Даффид, которому можно было передать дела. Теперь пришло время обратить свои помыслы к Богу.
Он тяжело вздохнул и сел у огня. Лучи солнца пробивались в окно его покоев. О, как же он хотел, чтобы поскорее пришла весна! Зима слишком затянулась. Она оставила его меж двух огней: его сыновья снова были в ссоре. Даффид – спокойный, разумный; его Ливелин и выбрал наследником. Граффид же – романтичный, безрассудный, постоянно воюет с соседями и зятьями. Граффид повергал Ливелина в отчаяние, но он любил своего старшего сына, наверное потому, что узнавал в этом честолюбивом молодом человеке самого себя. Кроме того, он обожал своих четверых внуков. Оуэйн – тихий, серьезный, очень похож на свою мать; Ливелин – умный, общительный; Родри еще совсем маленький, но уже мечтательный, музыкальный ребенок, а недавно на свет появился четвертый – его назвали Даффидом. Ливелин подозревал, что то был жест примирения между двумя братьями. Пора бы снова навестить их. Может, дня через два он почувствует себя достаточно хорошо, чтобы оседлать лошадь.
Он встал с кресла и направился к письменному столу, на котором возвышалась стопка писем. На том, что лежало сверху, красовалась печать Честеров. Вспомнив об Элейн, Ливелин нахмурился. Она снова вмешалась в его жизнь, испортила похороны Джоанны, осквернила память об этом событии. В том месте, где находится могила Джоанны, нужно основать францисканский монастырь. Братья будут вечно молиться за ее душу, своей святостью смывая память о той страшной ночи. Одна мысль об Элейн выводила Ливелина из себя. Как она могла? Как ей вообще пришло в голову отправиться ночью в лес на какую-то могилу? Как она могла позволить этой женщине совершать бог знает какие обряды, чтобы воскресить мертвеца? Он взволнованно постукивал пальцами по крышке стола. Разумеется. Элейн не отдавала себе отчета в том, что происходит.
Неужели Ливелин действительно в это верил? Лорд Честер заверял его, что его дочь абсолютно невиновна, и тем не менее…
Но теперь никто ничего не узнает. Ронвен исчезла, избежав наказания. Если верить слухам, ее забрал дьявол, которому она поклонялась. Ливелин снова почувствовал, как бессильный гнев вскипает в нем, растекается по телу и пульсирует в висках. Он решительно повернулся к мальчику-слуге, стоявшему в углу комнаты в ожидании приказаний.
– Принеси мне что-нибудь выпить, скорее! И позови клерка.
Он закрыл глаза ладонью и облокотился на стол. Ему нельзя так сильно волноваться, это вызывает адскую головную боль. Нужно успокоиться и вернуться к письмам. Он потянулся к стопке. Рука слегка дрогнула, не находя цели. Плотная ткань рукава скользнула по столу, послышался легкий стук. Упала чернильница. Ливелин растерянно смотрел, как густая черная струйка медленно поползла по темным доскам. Комната закружилась, боль стала просто невыносимой. Коротко вскрикнув, он сдавил руками виски и опустился на стол; пальцы его бессильно соскальзывали, ногти вонзались в пропитанное чернилами дерево.
Когда слуга вошел в комнату, Ливелин лежал на полу. Черные капли срывались с края стола и падали на искаженное судорогой лицо.
VIII
Фозерингей. Март 1237
Пламя постепенно разгоралось. Его языки лизали заднюю стенку камина, оплетали дрова и жадно набрасывались на сухие ветки, которые Элейн заботливо подбрасывала им. Промерзшее дерево затрещало, и она испуганно оглянулась. Звук был слишком громким, кто-нибудь мог его услышать. Дверь была заперта, ключ торчал в замке. Свечи давно догорели, в комнате было темно. Элейн была одна. Она бросила в огонь последнее полено и застыла на минуту, закутавшись в шаль. Снаружи дождь нещадно хлестал по крыше. Джон вместе со своими управляющими ускакал в Нортгемптон, чтобы увидеться с королем. Она решила остаться, желая хоть немного побыть в одиночестве. Джон поверил тому, что она плохо себя чувствует, и уехал с надеждой, что она наконец-то забеременела.
Несколько недель назад Элейн собрала травы на выгоне. Она спрятала их в маленький сундучок, ключ от которого был только у нее; Лунед думала, что в нем хранятся письма. Сегодня была ночь полнолуния. Хотя ни один луч лунного света не в силах был прорваться сквозь облака, Элейн чувствовала его там, за пеленой дождя. Она ощущала его магическую силу, его защиту.
Ей понадобилось время, чтобы набраться смелости и решиться осуществить то, что она задумала. Ее переполняло чувство вины за смерть Ронвен (если, конечно, она была мертва) и злость на Джона. Ей не хватало Сенидда, она сожалела о его смерти. Но, в конце концов, это Джон виноват во всем! Если бы они с Сениддом не проследили за ней тогда, ничего бы не случилось.
Что-то произошло между ней и Джоном. Возможно, это началось еще раньше, когда она отправлялась в долгие прогулки, скача туда и сюда между Шотландией и Уэльсом. Но теперь она повзрослела. Теперь она чувствовала себя равной ему, и эта независимость все чаще давала о себе знать. В ту ночь, когда муж избил Элейн, в ней проснулось это мятежное чувство и вернулась потребность сесть на лошадь и умчаться одной, куда глаза глядят. Но теперь рядом с ней не было верного Сенидда, всегда готового сопровождать ее.
Элейн поднялась на ноги. Она развязала шнурок, и ночная сорочка соскользнула на пол. Вдали от огня было холодно, и ее тело быстро покрылось гусиной кожей. Она отперла сундучок и бережно достала из него серебряное блюдце, ложечку и пучки трав. Смешав травы на блюдце, она подошла к открытому окну, положила руки на подоконник и воззвала к небу. Ледяные капли дождя падали на ее холодные плечи. Затем, не давая себе возможности опомниться, Элейн бросила травы в огонь. Густой удушливый дым наполнил камин и распространился по комнате. У Элейн закружилась голова, она упала на колени и начала что-то бессвязно бормотать. Когда дым рассеялся, она приблизилась к огню, внимательно вгляделась в его блики и тихим, но уверенным голосом позвала Эиниона.
Пламя взвилось вверх, зашипело, и Элейн услышала, как застонал на лестнице ветер. От сквозняка петли ставен заскрипели, гобелены на стенах взметнулись вверх, как крылья огромной птицы. В огне появилась картина. Элейн подалась вперед, напрягая глаза; жар иссушал ей веки. Она увидела постель. На ней кто-то лежал; вокруг стояли люди, но фигуры их были расплывчатыми, неясными. Кто бы это мог быть? Эинион умер в одиночестве. Это ведь точно не Джон? Господи, ведь это не может быть Джон.
– Эинион! – позвала она голосом, полным страха и отчаяния. – Эинион, приди ко мне!
Но картина растворялась и вскоре совсем исчезла. Разочарованно вздохнув, Элейн откинулась назад. Несмотря на тщательнейшие приготовления, ее постигла неудача. Вопросы так и остались без ответов.
Огонь стих, и она открыла глаза.
– Пожалуйста! – Элейн снова встала на колени, сложив руки в мольбе. – Прошу тебя, приди ко мне!
Появилась другая картина. Галопом скакал конь, блеск молний отражался в его широко раскрытых глазах. Седло намокло под дождем, комья грязи летели из-под копыт. Всадник наклонился вперед, он то и дело подстегивал скакуна. Топот копыт становился все громче, заполняя все вокруг. Потом послышалось ржание. Но размокшая земля была плохой опорой. Конь поскользнулся, всадник взмыл в воздух. Как только это случилось, видение исчезло.
Стараясь унять дрожь, Элейн снова откинулась назад. Кто это был? Кого это она видела уже во второй раз? Что за смерть ждала его и почему он так спешил ей навстречу? Элейн точно знала, что это не Джон. Слишком уверенно он держался в седле, слишком широкие, прямые плечи. Но развевающийся на ветру плащ не давал ни малейшей возможности разглядеть лицо.
– Умоляю тебя, покажи мне, кто он, – прошептала она. – А еще мне нужно знать, что случилось с Ронвен. Скажи мне, она действительно мертва или отец где-то прячет ее? Покажи мне ее!
Она в третий раз приблизилась к камину. Голова шла кругом от едкого дыма. Элейн напрягала глаза, проникая в самую душу пламени. Наконец перед ней возникла картина. Снова показалась постель, только теперь можно было разглядеть и саму спальню. Это же Абер!
– Отец! – в ужасе прошептала она. – Ведь это отец!
Элейн протерла глаза, ее бил озноб. Она продолжала вглядываться в огонь, но тщетно. Больше ничего не было видно, картина исчезла.
Схватив сорочку, Элейн быстро натянула ее на себя и бросилась к окну. Она вцепилась в прутья решетки и подставила дождю разгоряченное лицо. Крупные капли заливали глаза, вплетались в волосы.
– Папа! – дрожа, шептала она. Только ночь могла услышать ее сейчас. – Папа!
Огонь в камине горел ровно, но резкий запах трав все еще заполнял комнату, растекался по углам, пропитывал стены. На секунду небо просветлело. Тонкое облако не в силах было скрыть холодную весеннюю луну, и ее жемчужный свет прорвался к земле. Но дождь оказался сильнее, тьма сгустилась вновь.
IX
Нортгемптонский замок
Джон еще раз окинул взглядом письмо, которое держал в руках. Его прислал Даффид. У старого принца случился припадок, и теперь он без сознания лежал в Абере. Даффид просил графа Честера уведомить об этом короля Генриха и выразить ему глубочайшее почтение. А еще он настоятельно рекомендовал Джону ничего не говорить Элейн: «Как это ни печально, но ее присутствие здесь весьма нежелательно. Разумеется, в случае смерти отца вас обоих будут ждать на похоронах».
Эти сухие, формальные слова были выведены каллиграфическим почерком. В них не было ни капли тепла, сыновней заботы. Джон задумался о том, как поступил бы в сложившейся ситуации Граффид.
Королю Генриху зачитывали казавшийся бесконечным список петиций, когда граф Честерский подошел к нему. Одним взмахом руки король приказал клеркам оттеснить назад толпу просителей.
– Итак, милорд, – обратился он к Джону. – Вы пришли, чтобы избавить меня от необходимости исполнять королевские обязанности? – Холодная полуулыбка появилась на лице Генриха. Он, как всегда, был роскошно одет. Сегодня на нем была расшитая золотом мантия; нити жемчуга затейливо оплетали край пурпурного плаща. Рядом с королем сидела его молодая жена Элинор. Она стала королевой год назад. Ей было всего четырнадцать лет, но неизгладимая печать скуки уже лежала на ее лице.
– Печальные новости, сир. – Джон поклонился. – Я получил письмо от Даффидда, сына Ливелина. Он просил меня сообщить вам, что его отец тяжело болен, возможно при смерти.
Генрих нахмурился.
– Воистину это дурная весть. Ливелин хорошо правил Северным Уэльсом. – Тяжело вздохнув, он встал и перекинул край плаща через левое плечо. – Тем не менее меня это не удивляет. Мне говорили, что он потерял волю к жизни после кончины моей единокровной сестры. Могу я взглянуть на письмо? – Его взгляд быстро скользнул вниз к свернутой рукописи, которую Джон все еще сжимал в руке.
Джон неохотно протянул ему письмо и не сводил глаз с лица короля, пока тот читал. Наконец Генрих поднял голову. Лукавое любопытство озаряло его лицо.
– Насколько я помню, ваша жена всегда досаждала Ливелину. Если не ошибаюсь, она уже не раз доставляла ему беспокойство. Кстати, где она сейчас? Мы были бы рады видеть ее здесь, в Нортгемптоне.
– Она в Фозерингее, сир.
– Вы полагаете, что сможете удержать ее там? – Улыбка Генриха была почти насмешливой. Слухи о безумных конных прогулках Элейн дошли до королевского двора.
Джон почувствовал, как кровь прилила к его лицу.
– О, я смогу удержать ее там. Можете не сомневаться, сир. Хотя ее сердце будет разбито, когда она узнает, что отец не хочет видеть ее.
– Если верить письму, Ливелин уже вряд ли сам знает, чего хочет, – отпарировал Генрих. – Мы оба прекрасно знаем, кто стоит за этой ремаркой его сына Даффида. И это вряд ли положительным образом скажется на наследстве, если наследника, почтенного и уважаемого человека, водит за нос подлая кошка, на которой он женился. От рода де Броуз всегда были одни только неприятности.
Король с сожалением вздохнул и собирался уже позвать обратно своих клерков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78