– Элейн была потрясена словами отца. – Ты убил бы Ронвен?
– Я убью любого, кто предаст наше дело, Элейн, если это будет необходимо, – сурово ответил старый принц. – И ты, дочь, должна всегда помнить о том, что для нас главное. Да, эта женщина была твоей нянькой, ты любишь ее, но интересы принцев, королей и страны выше всех наших личных чувств, особенно если дело касается еретиков. Я каждый день благодарю Святую Деву, что ты не заразилась этой ересью. – Он помолчал. – Когда-то я боялся, что Ронвен и Эинион Гвеледидд могут вовлечь тебя в свои еретические действа, но твоя мать убедила меня, что я волнуюсь напрасно. Теперь Эинион мертв, а вместе с ним умерли и все его языческие боги, хвала Всевышнему.
Ливелин внимательно посмотрел в побледневшее лицо дочери и, улыбнувшись, похлопал ее по руке.
– Сейчас я собираюсь подготовить письма королю Шотландии, которые ты ему передашь и которые сможешь дополнить своим устным рассказом. А тебе я предлагаю съездить в Карнарфон повидаться с матерью. Она будет рада, если ты побудешь с ней хоть один день. Последнее время она не очень здорова. – Отец вздохнул, и Элейн почувствовала в его словах плохо скрытую тревогу.
– Что случилось? – Возмущение тем, как бесцеремонно отец распорядился будущим Ронвен, было забыто перед лицом новых забот.
– Твоя мать стала слаба, быстро устает. – Отец замолк. В этот момент они оба вспомнили о годах изгнания, что мать провела в суровом холодном монастыре. – Она была очень счастлива, когда ты приезжала в прошлый раз, и до сих пор помнит об этом. Ты обязательно должна съездить к ней.
– Отец! Ей нужно жить здесь, в Абере, или в Ланфаэсе. А Карнарфон – совсем неподходящее место, тем более, если она болеет!
– Она не хочет приезжать сюда до тех пор, пока здесь находятся Граффид и Сенена.
– Но теперь-то она сможет приехать? Граффид завтра отправляется обратно, в Лейн. – Элейн с подозрением посмотрела на отца. – А вы, случайно, не поссорились с ней?
Отец покачал головой.
– Но она недовольна тем, что ты снова сблизился с Граффидом?
– Она боится, что я проявлю слабость и изменю свое решение о наследовании моего титула Даффидом. Я ей говорил, что нечего бояться и что мое решение твердо: Даффид – мой наследник. Граффид не является сыном моей нынешней жены, и, даже если по законам Уэльса он и имеет право на часть наследства, все равно он слишком неуравновешен и не пользуется поддержкой в стране.
– Конечно, ведь ты сам заставлял своих сторонников приносить клятву на верность Даффиду. Ты сам лишил Граффида поддержки. – Элейн старалась говорить спокойно.
– И так все и останется! – Ливелин начал терять терпение. – Довольно! Иди и скажи своей няньке, чтобы она собиралась. Ты можешь остаться у матери на две ночи, а когда вернешься, я уже подготовлю письма. Тогда ты сможешь заехать в Честер перед тем, как отбыть на север. Как чувствует себя твой муж? – Он и раньше спрашивал ее о здоровье Джона, но по тому, как он смотрел не нее сейчас, Элейн поняла, что отец действительно беспокоится.
– С ним все хорошо, отец. Когда мы вернулись из Шотландии, он одно время опять кашлял, но сейчас все в порядке. Когда я рассталась с ним, он был вполне здоров.
– Но у вас до сих пор нет детей?
Элейн отвела глаза в сторону и пожала плечами.
– Бог еще не благословил наш брак детьми…
– Но ты его настоящая жена? Ваш брак заключен?
Элейн почувствовала, как ее щеки предательски краснеют, но твердо взглянула в глаза отцу:
– Да, папа. Брак заключен!
VIII
Карнарфон
Когда Элейн провели в спальню Джоанны, устроенную в новой, недавно построенной башне, она застала мать лежащей в постели. Увидев дочь, Джоанна улыбнулась и, приподнявшись на подушках, протянула к ней руки, чтобы обнять. Лицо ее было бледным, под глазами лежали тени, но сами глаза были, как всегда, живыми и внимательными.
– Что с тобой, мама? Ты больна? – Элейн села рядом с матерью на край кровати. Она почувствовала неожиданный прилив нежности и жалости к этой женщине, своей матери, которую она так мало знала.
Джоанна пожала плечами.
– Не знаю! Иногда у меня бывают какие-то непонятные приступы, которые отнимают силы. Но это почти прошло, скоро все будет хорошо. – Она улыбнулась. – Ну, рассказывай свои новости! Что там задумал твой отец со своими сыновьями, пока я так кстати оказалась здесь, чтобы не мешать им в Абере?
Элейн махнула рукой.
– Они всегда чем-нибудь заняты! Может, тебе лучше рассказать о том, как живет Джоанна в Шотландии, и о свадьбе принцессы Маргарет?
Мать поджала губы.
– Мы никогда не были особо близки с Джоанной, ты же знаешь. Мы ведь сводные сестры, и вряд ли она забыла о том, что я – не дочь королевы, жены ее отца. – В словах Джоанны слышалась неподдельная горечь.
– Но ведь король Генрих объявил тебя законной дочерью короля, – мягко напомнила матери Элейн. – И потом, Джоанна всегда говорила о тебе с искренней любовью! И в этот раз она велела передать тебе свой самый сердечный привет!
– Удивляюсь, что она еще помнит обо мне! – Лицо Джоанны вдруг исказилась от боли, и, прижав руки к животу, она едва не повалилась на бок.
Элейн вскочила на ноги.
– Мама! Тебе дать лекарство? Где оно? Что говорят твои врачи?
Джоан покачала головой.
– Ничего, милая! Сейчас все пройдет, не беспокойся. – Подождав, пока боль успокоится, Джоан снова устроилась на подушках и, полуприкрыв глаза, сказала: – Расскажи мне про свадьбу Маргарет.
Но, начав рассказ, через минуту Элейн заметила, что мать спит.
Вечером она снова поднялась в спальню к Джоанне. На этот раз мать выглядела лучше, лицо ее было не таким серым, а волосы были аккуратно причесаны служанкой.
– Элейн, – сказала она негромко, – я хочу, чтобы ты написала своим сестрам, я хочу их видеть – и Гвладус, и Гвенлиан, и Ангхарад, и Маргарет. Пусть они приедут ко мне!
– Мама! – Элейн испуганно смотрела на нее. – Ты же не собираешься умирать!
– Конечно, нет! – Джоанна попыталась рассмеяться. – Просто я чувствую себя слабой, глупой и сентиментальной. Разве это не повод для моих детей навестить меня? – Она взяла Элейн за руку и усадила рядом. – Знаешь, девочка моя, я очень жалею, что отдала тебя Ронвен. Ведь с другими дочерьми я была гораздо ближе… Мне кажется, что это она сделала нас врагами.
– Нет, мама! Ронвен никогда бы этого не сделала!
Джоанна пожала плечами.
– Ронвен была очень ревнива. Она хотела, чтобы ты принадлежала только ей, – ведь у нее никогда не было своих детей. Она хотела, чтобы тебя назвали Бриджит, по имени покровительницы дня, когда ты родилась. Но мы назвали тебя в честь святой Елены. Она была дочерью твоего предка, короля Коэла… – Джоан несколько мгновений помолчала, потом добавила: – Мне кто-то говорил, что богиню света тоже звали Эллен… Она опять прикрыла глаза, задумавшись о чем-то. – Знаешь, Элейн, – продолжила Джоанна, – однажды твой отец сказал, что боится, как бы Ронвен не обратила тебя в язычество. Я ответила ему, что она не осмелится на это. Хотя у твоего отца был один бард, который верил во все это колдовство, заговоры и прочее. Наши горы… в них еще живет много таких людей, противников христианской веры. Я даже думаю, что твой братец, Граффид, тоже один из них…
Элейн ничего не ответила, а только прикоснулась пальцами к четкам, висевшим у нее на поясе.
– Элейн, ты меня слушаешь? – Голос матери прозвучал неожиданно громко. – Запомни, девочка, Ронвен – это зло. Я рада, что ее больше нет с тобой рядом…
Сама Ронвен в это время была внизу, в главном зале, где вместе с другими обитателями замка слушала странствующего музыканта, что появился в Карнарфоне накануне.
– Нет, мама, ты не права! Ронвен меня любит и никогда не причинит мне зла!
– В самом деле? Может быть, не знаю… Но я уверена, что она, не колеблясь, переступит через любого, кто встанет на ее пути. Или на твоем, если, как ты говоришь, любит тебя. – Джоанна горько усмехнулась. – Ведь это она подговорила тебя выдать Уильяма и меня твоему отцу, помнишь? – Это было первый раз, когда мать за многие годы заговорила о событиях той давней ночи.
– Мама! Это было так давно! Все уже забыто… – Элейн закусила губу.
– Забыто? – Глаза Джоанны сверкнули. – Нет, ничего не забыто. Я любила его, хотя и не так, как твоего отца. – Она взяла Элейн за руку умоляющим жестом. – Пойми, дочь, все это было каким-то новым, странным и запретным… Это было единственной радостью для меня, ведь я уже почти смирилась с тем, что становлюсь старой… Я привыкла, что придворные льстят мне, но Уильям… Это было совсем другое. Он заставил меня понять, что я – живая… – Джоанна закрыла глаза, ее рука, державшая пальцы Элейн, ослабла. – А ведь ты ревновала, дитя мое, верно? Ты не хотела, чтобы твоя старая мать отбирала у тебя его внимание, ты хотела, чтобы он смотрел только на тебя и на эту ужасную лошадь… Ты не понимала меня. А я ни за что на свете не предала бы твоего отца, я ведь так любила его… – Джоанна замолкла.
Помимо своей воли Элейн снова увидела свою мать и Уильяма – в постели, обнаженных… Она вздрогнула. Но теперь Элейн понимала. Пытаясь найти правильные слова, она тихо сказала:
– Да, ты любила отца, но он никогда не мог доставить тебе удовольствие…
Джоан открыла глаза и долго внимательно смотрела на дочь, а потом медленно произнесла:
– Теперь ты понимаешь…
– Думаю, что теперь да. – Грустно улыбнувшись, Элейн кивнула.
– Значит, и у тебя так же? – Джоанна снова сжала пальцы Элейн. – Но твой муж добр к тебе? Ливелин всегда был добрым и ласковым. Но с другим…
Элейн яростно замотала головой:
– Я никогда не изменю своему мужу, никогда! – Прозвучало это неестественно лицемерно, и в тот же миг Элейн пожалела о своих словах. Она хотела сказать совсем не то, и думала она не о муже, а о себе…
– Это так легко сказать! – Джоан горько усмехнулась. – Наверное, у тебя еще не было подходящего случая. Но поставь себя на мое место. Что бы ты сделала, если бы однажды твой возлюбленный поманил тебя и поцеловал – ночью, под луной? Если бы он похитил тебя, увлек прочь ото всех, посадил на коня, и ты оказалась с ним наедине, на берегу озера, среди шиповника и фиалок?.. – Джоанна начала всхлипывать.
– Мама! – Элейн наклонилась и поцеловала мать в лоб. – Мама! Не надо плакать!
IX
Сентябрь 1235
Элейн не хотела так скоро возвращаться в Шотландию, не хотела она и ехать в Честер. Болезнь матери серьезно обеспокоила ее, она рассчитывала остаться в Карнарфоне и подождать, пока приедут ее сестры, но отец был непреклонен.
– Это твой долг, дитя мое, ты должна доставить наши послания. О твоей матери есть кому позаботиться, ты у нее не единственная. Да и в самом деле, не собирается же она умирать!
Элейн вгляделась в лицо Ливелина, пытаясь понять, действительно ли он думает то, что говорит. Но, увидев его решительно сжатые губы и серьезный, почти суровый взгляд, Элейн поняла, что отец прав. Она должна была сделать то, что от нее требовалось.
Ей удалось провести с Джоном в Честере всего три дня, после чего Элейн снова пустилась в путь. Сопровождали ее только Ронвен и Лунед да несколько рыцарей в качестве охраны. Официально это была поездка к Джоанне, которая срочно вызвала племянницу к себе в Кингхорн по случаю своей болезни. Но в подкладке платья Элейн были зашиты два письма для короля – одно от отца, другое от мужа.
Не обремененный обозом с домашним скарбом, как это было в последний раз, маленький отряд двигался быстро. Но чем дальше на север они продвигались, тем сильнее нервничала Элейн. Мысли об Александре терзали ее все сильнее. Страстное желание оказаться с ним рядом, услышать его голос, взглянуть в его глаза боролось в ней с чувством горького стыда и греховности этих желаний. Она знала, что за одни только мысли ее душа может быть проклята, но прогнать их была не в силах…
Погода между тем портилась с каждым часом и с каждой милей пути. Поднялся ветер, тучи закрыли небо и опустились на холмы, все чаще спины лошадей и плащи седоков поливал дождь. Элейн, закутанная в мокрую холодную шерсть, дрожала от холода и стискивала стучавшие зубы.
Река Форт встретила их белыми шапками на гребнях волн, яростно ударявших в прибрежные скалы. В Далмени путники оставили лошадей и взошли на паром, направившись к противоположному берегу, утонувшему в дожде и тумане. В помощь гребцам был поставлен старый залатанный парус; рулевой изо всех сил старался удержать судно на нужном направлении.
Ронвен сидела рядом с Элейн, ее глаза слезились от холода и ветра. Пониже опустив капюшон, она постаралась обнять окоченевшую и дрожавшую Элейн.
– Потерпи, милая, – сказала она, – осталось совсем немного. Паромщик сказал, что до королевского поместья в Кингхорне ехать недолго!
Услышав слово «королевский», Элейн снова уронила голову на руки.
– Что с тобой, тебе плохо, девочка? – спросила Ронвен.
– Нет, – сказала Элейн, – я просто очень устала. Пожалуйста, дай мне немного посидеть и отдохнуть…
На другом берегу их ждали свежие лошади, дорога была наезженной, и в скором времени впереди показались стены Кингхорна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
– Я убью любого, кто предаст наше дело, Элейн, если это будет необходимо, – сурово ответил старый принц. – И ты, дочь, должна всегда помнить о том, что для нас главное. Да, эта женщина была твоей нянькой, ты любишь ее, но интересы принцев, королей и страны выше всех наших личных чувств, особенно если дело касается еретиков. Я каждый день благодарю Святую Деву, что ты не заразилась этой ересью. – Он помолчал. – Когда-то я боялся, что Ронвен и Эинион Гвеледидд могут вовлечь тебя в свои еретические действа, но твоя мать убедила меня, что я волнуюсь напрасно. Теперь Эинион мертв, а вместе с ним умерли и все его языческие боги, хвала Всевышнему.
Ливелин внимательно посмотрел в побледневшее лицо дочери и, улыбнувшись, похлопал ее по руке.
– Сейчас я собираюсь подготовить письма королю Шотландии, которые ты ему передашь и которые сможешь дополнить своим устным рассказом. А тебе я предлагаю съездить в Карнарфон повидаться с матерью. Она будет рада, если ты побудешь с ней хоть один день. Последнее время она не очень здорова. – Отец вздохнул, и Элейн почувствовала в его словах плохо скрытую тревогу.
– Что случилось? – Возмущение тем, как бесцеремонно отец распорядился будущим Ронвен, было забыто перед лицом новых забот.
– Твоя мать стала слаба, быстро устает. – Отец замолк. В этот момент они оба вспомнили о годах изгнания, что мать провела в суровом холодном монастыре. – Она была очень счастлива, когда ты приезжала в прошлый раз, и до сих пор помнит об этом. Ты обязательно должна съездить к ней.
– Отец! Ей нужно жить здесь, в Абере, или в Ланфаэсе. А Карнарфон – совсем неподходящее место, тем более, если она болеет!
– Она не хочет приезжать сюда до тех пор, пока здесь находятся Граффид и Сенена.
– Но теперь-то она сможет приехать? Граффид завтра отправляется обратно, в Лейн. – Элейн с подозрением посмотрела на отца. – А вы, случайно, не поссорились с ней?
Отец покачал головой.
– Но она недовольна тем, что ты снова сблизился с Граффидом?
– Она боится, что я проявлю слабость и изменю свое решение о наследовании моего титула Даффидом. Я ей говорил, что нечего бояться и что мое решение твердо: Даффид – мой наследник. Граффид не является сыном моей нынешней жены, и, даже если по законам Уэльса он и имеет право на часть наследства, все равно он слишком неуравновешен и не пользуется поддержкой в стране.
– Конечно, ведь ты сам заставлял своих сторонников приносить клятву на верность Даффиду. Ты сам лишил Граффида поддержки. – Элейн старалась говорить спокойно.
– И так все и останется! – Ливелин начал терять терпение. – Довольно! Иди и скажи своей няньке, чтобы она собиралась. Ты можешь остаться у матери на две ночи, а когда вернешься, я уже подготовлю письма. Тогда ты сможешь заехать в Честер перед тем, как отбыть на север. Как чувствует себя твой муж? – Он и раньше спрашивал ее о здоровье Джона, но по тому, как он смотрел не нее сейчас, Элейн поняла, что отец действительно беспокоится.
– С ним все хорошо, отец. Когда мы вернулись из Шотландии, он одно время опять кашлял, но сейчас все в порядке. Когда я рассталась с ним, он был вполне здоров.
– Но у вас до сих пор нет детей?
Элейн отвела глаза в сторону и пожала плечами.
– Бог еще не благословил наш брак детьми…
– Но ты его настоящая жена? Ваш брак заключен?
Элейн почувствовала, как ее щеки предательски краснеют, но твердо взглянула в глаза отцу:
– Да, папа. Брак заключен!
VIII
Карнарфон
Когда Элейн провели в спальню Джоанны, устроенную в новой, недавно построенной башне, она застала мать лежащей в постели. Увидев дочь, Джоанна улыбнулась и, приподнявшись на подушках, протянула к ней руки, чтобы обнять. Лицо ее было бледным, под глазами лежали тени, но сами глаза были, как всегда, живыми и внимательными.
– Что с тобой, мама? Ты больна? – Элейн села рядом с матерью на край кровати. Она почувствовала неожиданный прилив нежности и жалости к этой женщине, своей матери, которую она так мало знала.
Джоанна пожала плечами.
– Не знаю! Иногда у меня бывают какие-то непонятные приступы, которые отнимают силы. Но это почти прошло, скоро все будет хорошо. – Она улыбнулась. – Ну, рассказывай свои новости! Что там задумал твой отец со своими сыновьями, пока я так кстати оказалась здесь, чтобы не мешать им в Абере?
Элейн махнула рукой.
– Они всегда чем-нибудь заняты! Может, тебе лучше рассказать о том, как живет Джоанна в Шотландии, и о свадьбе принцессы Маргарет?
Мать поджала губы.
– Мы никогда не были особо близки с Джоанной, ты же знаешь. Мы ведь сводные сестры, и вряд ли она забыла о том, что я – не дочь королевы, жены ее отца. – В словах Джоанны слышалась неподдельная горечь.
– Но ведь король Генрих объявил тебя законной дочерью короля, – мягко напомнила матери Элейн. – И потом, Джоанна всегда говорила о тебе с искренней любовью! И в этот раз она велела передать тебе свой самый сердечный привет!
– Удивляюсь, что она еще помнит обо мне! – Лицо Джоанны вдруг исказилась от боли, и, прижав руки к животу, она едва не повалилась на бок.
Элейн вскочила на ноги.
– Мама! Тебе дать лекарство? Где оно? Что говорят твои врачи?
Джоан покачала головой.
– Ничего, милая! Сейчас все пройдет, не беспокойся. – Подождав, пока боль успокоится, Джоан снова устроилась на подушках и, полуприкрыв глаза, сказала: – Расскажи мне про свадьбу Маргарет.
Но, начав рассказ, через минуту Элейн заметила, что мать спит.
Вечером она снова поднялась в спальню к Джоанне. На этот раз мать выглядела лучше, лицо ее было не таким серым, а волосы были аккуратно причесаны служанкой.
– Элейн, – сказала она негромко, – я хочу, чтобы ты написала своим сестрам, я хочу их видеть – и Гвладус, и Гвенлиан, и Ангхарад, и Маргарет. Пусть они приедут ко мне!
– Мама! – Элейн испуганно смотрела на нее. – Ты же не собираешься умирать!
– Конечно, нет! – Джоанна попыталась рассмеяться. – Просто я чувствую себя слабой, глупой и сентиментальной. Разве это не повод для моих детей навестить меня? – Она взяла Элейн за руку и усадила рядом. – Знаешь, девочка моя, я очень жалею, что отдала тебя Ронвен. Ведь с другими дочерьми я была гораздо ближе… Мне кажется, что это она сделала нас врагами.
– Нет, мама! Ронвен никогда бы этого не сделала!
Джоанна пожала плечами.
– Ронвен была очень ревнива. Она хотела, чтобы ты принадлежала только ей, – ведь у нее никогда не было своих детей. Она хотела, чтобы тебя назвали Бриджит, по имени покровительницы дня, когда ты родилась. Но мы назвали тебя в честь святой Елены. Она была дочерью твоего предка, короля Коэла… – Джоан несколько мгновений помолчала, потом добавила: – Мне кто-то говорил, что богиню света тоже звали Эллен… Она опять прикрыла глаза, задумавшись о чем-то. – Знаешь, Элейн, – продолжила Джоанна, – однажды твой отец сказал, что боится, как бы Ронвен не обратила тебя в язычество. Я ответила ему, что она не осмелится на это. Хотя у твоего отца был один бард, который верил во все это колдовство, заговоры и прочее. Наши горы… в них еще живет много таких людей, противников христианской веры. Я даже думаю, что твой братец, Граффид, тоже один из них…
Элейн ничего не ответила, а только прикоснулась пальцами к четкам, висевшим у нее на поясе.
– Элейн, ты меня слушаешь? – Голос матери прозвучал неожиданно громко. – Запомни, девочка, Ронвен – это зло. Я рада, что ее больше нет с тобой рядом…
Сама Ронвен в это время была внизу, в главном зале, где вместе с другими обитателями замка слушала странствующего музыканта, что появился в Карнарфоне накануне.
– Нет, мама, ты не права! Ронвен меня любит и никогда не причинит мне зла!
– В самом деле? Может быть, не знаю… Но я уверена, что она, не колеблясь, переступит через любого, кто встанет на ее пути. Или на твоем, если, как ты говоришь, любит тебя. – Джоанна горько усмехнулась. – Ведь это она подговорила тебя выдать Уильяма и меня твоему отцу, помнишь? – Это было первый раз, когда мать за многие годы заговорила о событиях той давней ночи.
– Мама! Это было так давно! Все уже забыто… – Элейн закусила губу.
– Забыто? – Глаза Джоанны сверкнули. – Нет, ничего не забыто. Я любила его, хотя и не так, как твоего отца. – Она взяла Элейн за руку умоляющим жестом. – Пойми, дочь, все это было каким-то новым, странным и запретным… Это было единственной радостью для меня, ведь я уже почти смирилась с тем, что становлюсь старой… Я привыкла, что придворные льстят мне, но Уильям… Это было совсем другое. Он заставил меня понять, что я – живая… – Джоанна закрыла глаза, ее рука, державшая пальцы Элейн, ослабла. – А ведь ты ревновала, дитя мое, верно? Ты не хотела, чтобы твоя старая мать отбирала у тебя его внимание, ты хотела, чтобы он смотрел только на тебя и на эту ужасную лошадь… Ты не понимала меня. А я ни за что на свете не предала бы твоего отца, я ведь так любила его… – Джоанна замолкла.
Помимо своей воли Элейн снова увидела свою мать и Уильяма – в постели, обнаженных… Она вздрогнула. Но теперь Элейн понимала. Пытаясь найти правильные слова, она тихо сказала:
– Да, ты любила отца, но он никогда не мог доставить тебе удовольствие…
Джоан открыла глаза и долго внимательно смотрела на дочь, а потом медленно произнесла:
– Теперь ты понимаешь…
– Думаю, что теперь да. – Грустно улыбнувшись, Элейн кивнула.
– Значит, и у тебя так же? – Джоанна снова сжала пальцы Элейн. – Но твой муж добр к тебе? Ливелин всегда был добрым и ласковым. Но с другим…
Элейн яростно замотала головой:
– Я никогда не изменю своему мужу, никогда! – Прозвучало это неестественно лицемерно, и в тот же миг Элейн пожалела о своих словах. Она хотела сказать совсем не то, и думала она не о муже, а о себе…
– Это так легко сказать! – Джоан горько усмехнулась. – Наверное, у тебя еще не было подходящего случая. Но поставь себя на мое место. Что бы ты сделала, если бы однажды твой возлюбленный поманил тебя и поцеловал – ночью, под луной? Если бы он похитил тебя, увлек прочь ото всех, посадил на коня, и ты оказалась с ним наедине, на берегу озера, среди шиповника и фиалок?.. – Джоанна начала всхлипывать.
– Мама! – Элейн наклонилась и поцеловала мать в лоб. – Мама! Не надо плакать!
IX
Сентябрь 1235
Элейн не хотела так скоро возвращаться в Шотландию, не хотела она и ехать в Честер. Болезнь матери серьезно обеспокоила ее, она рассчитывала остаться в Карнарфоне и подождать, пока приедут ее сестры, но отец был непреклонен.
– Это твой долг, дитя мое, ты должна доставить наши послания. О твоей матери есть кому позаботиться, ты у нее не единственная. Да и в самом деле, не собирается же она умирать!
Элейн вгляделась в лицо Ливелина, пытаясь понять, действительно ли он думает то, что говорит. Но, увидев его решительно сжатые губы и серьезный, почти суровый взгляд, Элейн поняла, что отец прав. Она должна была сделать то, что от нее требовалось.
Ей удалось провести с Джоном в Честере всего три дня, после чего Элейн снова пустилась в путь. Сопровождали ее только Ронвен и Лунед да несколько рыцарей в качестве охраны. Официально это была поездка к Джоанне, которая срочно вызвала племянницу к себе в Кингхорн по случаю своей болезни. Но в подкладке платья Элейн были зашиты два письма для короля – одно от отца, другое от мужа.
Не обремененный обозом с домашним скарбом, как это было в последний раз, маленький отряд двигался быстро. Но чем дальше на север они продвигались, тем сильнее нервничала Элейн. Мысли об Александре терзали ее все сильнее. Страстное желание оказаться с ним рядом, услышать его голос, взглянуть в его глаза боролось в ней с чувством горького стыда и греховности этих желаний. Она знала, что за одни только мысли ее душа может быть проклята, но прогнать их была не в силах…
Погода между тем портилась с каждым часом и с каждой милей пути. Поднялся ветер, тучи закрыли небо и опустились на холмы, все чаще спины лошадей и плащи седоков поливал дождь. Элейн, закутанная в мокрую холодную шерсть, дрожала от холода и стискивала стучавшие зубы.
Река Форт встретила их белыми шапками на гребнях волн, яростно ударявших в прибрежные скалы. В Далмени путники оставили лошадей и взошли на паром, направившись к противоположному берегу, утонувшему в дожде и тумане. В помощь гребцам был поставлен старый залатанный парус; рулевой изо всех сил старался удержать судно на нужном направлении.
Ронвен сидела рядом с Элейн, ее глаза слезились от холода и ветра. Пониже опустив капюшон, она постаралась обнять окоченевшую и дрожавшую Элейн.
– Потерпи, милая, – сказала она, – осталось совсем немного. Паромщик сказал, что до королевского поместья в Кингхорне ехать недолго!
Услышав слово «королевский», Элейн снова уронила голову на руки.
– Что с тобой, тебе плохо, девочка? – спросила Ронвен.
– Нет, – сказала Элейн, – я просто очень устала. Пожалуйста, дай мне немного посидеть и отдохнуть…
На другом берегу их ждали свежие лошади, дорога была наезженной, и в скором времени впереди показались стены Кингхорна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78