— Но с ней все в порядке? — тревожно спросила она.
Нянюшка устало вздохнула, затем пересилила себя и улыбнулась.
— Она очень устала, милочка, вот и все. Рожать ребеночка — это, знаешь ли, тяжкий труд.
— Такой уж тяжкий?.. — по-прежнему не слишком доверяя словам нянюшки, переспросила Ребекка.
Живот ее матери в последние недели приобрел такие размеры, что девочка решила, будто ее младший братик родится настоящим великаном.
— Вот именно, — твердо ответила нянюшка. — Очень тяжкий.
— Что ты хочешь этим сказать?
Внезапно, наряду со страхом, Ребекку охватили отчаянное волнение и любопытство.
— Ничего особенного, солнышко. Пойдем, я уложу тебя в кроватку.
Повивальная бабка мягко подтолкнула Ребекку в сторону от дверей, но от девчушки оказалось не так-то просто избавиться.
— А почему это такой тяжкий труд? — настырно спрашивала она, когда они с нянюшкой уже шли по коридору.
Нянюшка ничего не ответила, она, казалось, над чем-то глубоко задумалась. Малышка уже хотела повторить вопрос, но тут они как раз дошли до двери в детскую. И тут нянюшка приняла окончательное решение.
— Ну-ка, живо в кроватку, — приказала она. — Я приготовлю тебе замечательное питье, а потом мы поговорим. Ладно?
Ребекка покорно кивнула и поторопилась поступить, как ей было велено. Переоделась на ночь и села на постель. А тут уже вернулась и нянюшка. В руках у нее была кружка горячего и сладкого молока.
— Только сначала подуй, — предостерегла она. — А не то обожжешь язычок.
Девочка выпила молоко, ей не терпелось услышать необходимые объяснения.
— Твоя мать неважно себя чувствует, Ребекка, — начала нянюшка. — Вот почему она испытывает такую усталость.
— И все это из-за младенца? — забыв о выпитом молоке, тут же выпалила Ребекка.
— Да.
— Так почему же его не извлекут из нее?
— Младенцы сами определяют, когда им пора появиться на свет. Если он родится слишком рано, это может повредить твоей мамочке, а ведь нам с тобой этого не хочется, верно?
Ребекка уныло покачала головой, ее огромные синие глаза стали еще больше от страха.
— Ребеночек отнимает у матери много сил, — продолжила нянюшка. — А много есть, чтобы восстановить силы, она не может. Вот ей и приходится подолгу спать.
— Значит, я ее больше не увижу, — всхлипнула Ребекка, подумав о том, как бледна теперь ее мать, и вспомнив об отвратительном запахе, который время от времени встречал ее в материнской спальне.
— Нет, конечно же, это не так, — улыбнувшись, возразила нянюшка. — Ей нравится, когда ты к ней приходишь. И ей необходима сейчас вся любовь, которую мы можем ей уделить. Но тебе теперь придется навещать ее днем, когда она не спит.
Ребекка кивнула, услышанное несколько приободрило ее.
— Будь умницей, попей еще молочка! — Нянюшка проследила за тем, чтобы девочка допила кружку до конца. — Только ни с кем не говори на эту тему, Ребекка. Пусть это будет нашей с тобой тайной. Понятно?
Ребекка вновь кивнула. Возложенная на нее ответственность заставила ее почувствовать себя страшно взрослой.
— Но она ведь поправится, правда? — спросила она у нянюшки напоследок.
— Конечно, солнышко! Конечно. Ну а теперь допивай молочко — и на боковушку.
Какие-то нотки в последних словах нянюшки вновь насторожили Ребекку, но она послушно выпила остатки питья и шмыгнула под одеяло. Нянюшка забрала пустую кружку и вышла прочь.
— Спи спокойно, моя сладкая, — попрощалась она, затворяя за собою дверь.
Какое-то время Ребекка пролежала, глядя в потолок. Стоявшая на ночном столике свеча озаряла его слабым светом, но глаза девочки сейчас ничего не видели, в ее сознании клубились совершенно иные образы.
Много лет спустя она сообразила, почему той ночью ей удалось так безмятежно уснуть: к этому времени она была уже более чем хорошо знакома с разнобразными порошками, приготовленными нянюшкой, и с воздействием, которое они оказывали.
Едва продрав глаза на следующее утро, она обнаружила, что на краешке ее кровати сидит Эмер.
— Проснулась, соня несчастная! — заорала подружка, увидев, что ресницы Ребекки затрепетали. — Скоро уже обедать пора!
— А что ты здесь делаешь? — сонно щурясь, поинтересовалась Ребекка.
— Нянюшка велела мне прийти к тебе, — ответила Эмер. — Сказала, что тебе непременно захочется с кем-нибудь поговорить.
И тут Ребекка сразу же вспомнила о ночной беседе. И сразу же у нее неприятно заныло в желудке. Она выскочила из постели и, как была в ночной рубашке, подбежала к дверям и отворила их.
— Что ты делаешь? — окликнула ее Эмер.
— Я хочу к мамочке!
— Нельзя!
Ребекка замерла на месте.
— Но почему?
— Потому что она рожает.
— Нет! Этого не может быть, — огрызнулась Ребекка. — Слишком рано. Дети сами решают, когда им приходит пора появиться на свет.
— И все-таки так оно и есть! Я слышала, как твой отец во весь голос орал об этом.
Подруга произнесла это с такой уверенностью, что Ребекка поневоле смирилась с правотой ее слов.
— Ну и что же он орал? — тихим голосом осведомилась она.
— Он орал: раньше или позже, главное, чтобы он родился нормальным, поняли?.. А потом с багровым лицом вышел из комнаты и отправился прочь.
Эмер все еще сердилась из-за того, что к ее словам поначалу отнеслись с недоверием, она даже не заметила того, что личико ее подружки побелело от страха.
— Я хочу к мамочке, — тихо вздохнула Ребекка и тут же помчалась по коридору.
После недолгого размышления Эмер последовала ее примеру, и обе девчушки очутились у дверей в комнату баронессы почти одновременно. Крик боли, донесшийся из глубины комнаты, заставил их замереть на месте. Затаив дыхание, они прислушались к тому, что происходило за дверью, но услышали лишь короткие восклицания ободрения и поддержки и звон стекла. Потом раздался голос нянюшки: «Вот, выпейте это». Затем девочки услышали странные звуки, смысла которых не сумели определить, потом из комнаты донесся новый вопль. Услышав его, девочки аж подпрыгнули на месте, Ребекка даже заплакала. Чуть спустя принялась всхлипывать и Эмер. Должно быть, их плач услышал кто-то из находившихся в покоях у баронессы. Дверь слегка приотворилась, на них из комнаты посмотрела повивальная бабка. Лицо у нее было усталым и бледным.
— Ребекка, живо разыщи отца и приведи его сюда, — распорядилась она. — Эмер, отправляйся на поиски вместе с нею!
Девочки какое-то время постояли молча, уставившись на нее, затем Ребекка отвернулась и бросилась бежать, а Эмер помчалась следом. Барона они отыскали в кабинете, от него несло как от винной бочки, да и в руке у него был кубок. Он рассерженно посмотрел на запыхавшихся и зареванных малышек, но не сказал ни слова. Да и Ребекка не могла заставить себя заговорить, она вновь расплакалась. Сообщение барону пришлось передать Эмер.
— Нянюшка велела вам живо туда, — выдохнула она. — Ребеночек родится.
— Мне это отлично известно! — рявкнул барон. — Я провел там половину нынешней ночи. — Он допил кубок до дна и зашвырнул его в дальний конец комнаты. Тот упал на пол с грохотом, еще сильней перепугавшим Ребекку. Барон Бальдемар невесело рассмеялся. — «Живо туда», — насмешливо передразнил он. Затем бросился вон из комнаты, покачиваясь на ходу и едва не налетев на закрытую дверь. Девочки кинулись было вдогонку, но их остановил сердитый возглас барона: — Оставайтесь здесь, обе! — выкрикнул он с какой-то особенной злобой в голосе. — И без вас там поганых баб полно!
На какое-то время девочки застыли на месте в кабинете барона, даже не осмеливаясь взглянуть друг дружке в глаза. Но Ребекке слишком сильно хотелось повидаться с матерью, поэтому она все-таки выскользнула из комнаты. Эмер, справившись со страхом, последовала за ней.
Когда Ребекка прибежала в материнские покои, дверь, ведущая в спальню баронессы, была широко распахнута. В комнате, у кровати, стояли три повивальные бабки, а в постели с самым безмятежным видом лежала баронесса. Лицо у нее было бледным и прозрачным, как тончайший фарфор. Бальдемар, подбоченясь, стоял в изножье кровати спиной к дверям.
— Ну и?.. — потребовал он ответа, и его громкий и грубый голос прозвучал особенно громко и грубо в тишине, которая стояла в спальне.
— Она жива, но очень слаба, — доложила одна из повитух.
— Да при чем тут она? Мальчик… — заорал барон. — Что с мальчиком?
— У вас родилась девочка, — спокойным голосом сообщила ему нянюшка.
Наступила чудовищная тишина.
— Боги! — простонал затем барон сквозь стиснутые зубы. — Выходит, напрасная трата времени!
После чего тишину нарушил лишь судорожный вздох Ребекки.
— А еще рожать она сможет? — спросил барон.
Этого мы сказать пока не можем, — ответила одна из повивальных бабок.
Но барон даже не дослушал ее. Резко повернувшись, он бросился прочь из комнаты, лицо его исказила гримаса бешеной ярости.
— Но, господин мой, ваша жена…
Слова, выкрикнутые повитухой ему вдогонку, не возымели никакого действия.
В это мгновение Ребекка поняла, что именно имела в виду нянюшка, утверждая, что баронессе сейчас понадобится вся любовь, которую кто-либо будет способен ей уделить. Пройдут долгие годы, прежде чем уже подросшая девушка сумеет оценить подлинный смысл этих слов, но и сейчас она по наитию поняла их.
Ребекка вбежала в комнату, почти не обратив внимания на гнилостный тошнотворный запах, стоявший здесь, и направилась прямо к матери. Глаза баронессы были широко раскрыты, но взгляд пуст и рассеян, дышала она тяжело и хрипло.
— Я люблю тебя, мамочка, — плача, пролепетала малышка. Ее ручонки обвились вокруг неподвижного материнского тела. — Я люблю тебя!
Но мать никак не отреагировала на ее слова.
Баронесса умерла через два дня. Болезнь в сочетании с тяжелыми родами довела ее до полного истощения — и все же первым отказался от дальнейшей борьбы за жизнь ее разум. Вопреки отчаянным попыткам малолетней дочери передать матери всю свою любовь, баронесса утратила малейшую волю к жизни. Повитухи тоже сделали все, что было в их силах, угрюмо перешептываясь друг с другом по поводу бессердечного барона и проливая порой слезу умиления над самоотверженными и безнадежными усилиями бедной крошки, но, в конце концов, они и сами оказались столь же бессильны помочь баронессе, как и Ребекка. Когда дух человека сломлен, помочь ему невозможно.
Заботы об осиротевшей малышке взяла на себя нянюшка, отныне ей предстояло посвятить этому занятию остаток своих дней. Вторую девочку — новорожденную, к тому же очень слабенькую, — передали на попечение кормилице. Ребекка возненавидела младшую сестренку, возложив на нее вину за смерть матери, и ото всей души желала, чтобы та поскорее умерла. Жить на свете та просто не имела права. Желание Ребекки исполнилось ровно месяц спустя.
В последний раз Ребекка видела мать в деревянном гробу; тело баронессы было облачено в великолепные церемониальные ризы черного цвета, на фоне которых лицо и сложенные на груди руки отличались особенной белизной, на голову баронессе был возложен серебряный венец.
Ребекка и Эмер с благоговением глядели на нее.
— А вид у нее все равно какой-то ненастоящий, — прошептала Эмер.
— Она и на самом деле ненастоящая, — ответила Ребекка.
— Она стала частью Паутины, — заметила Эмер, повторив чужие слова, смысла которых она не понимала, однако больно уж ей хотелось хоть как-то утешить подружку. — И вернуть ее к жизни можно только силою волшебства.
— Какая она красивая, — выдохнула Ребекка, не слушая того, что шептала Эмер. — Самая настоящая королева.
Ребекка все еще лежала без сна, когда первый луч рассвета пробился сквозь занавеску на окнах. «Почему этот идиотский сон заставил меня вспомнить обо всем с такой остротой?» — в грустном недоумении подумала она.
Спустя годы после смерти матери Ребекке стало известно, что ее отец уже вскоре после того, как овдовел, предпринимал попытки жениться снова. Правда, к тому времени о нем уже вовсю поговаривали в самом нелестном тоне — и ни одно родовитое семейство не пожелало отдать наследницу в жены человеку, грубость и бессердечие которого — а утверждали именно это, — возможно, свели в могилу его первую жену. В некоторых домах говорили даже о том, что он не просто довел ее до смерти, а чуть ли не собственноручно убил, хотя никакого обвинения ему, разумеется, так и не было предъявлено. Будь Крайнее Поле достаточно богатой вотчиной, барону, несомненно, удалось бы подыскать себе кого-нибудь в жены, но о богатстве Бальдемара и речи идти не могло. Так что барон старился и еще больше ожесточался, так и оставаясь вдовцом.
«Чего он, строго говоря, и заслуживает, — подумала Ребекка. — В конце концов, жизнь моей матери превратил в сущий ад именно он».
Да, этот брак и впрямь трудно было признать образцом супружеской любви и гармонии.
Все это само по себе не имело особенного значения, не оставляй подобные обстоятельства Ребекку наедине с ее главной проблемой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48