Так значится в книге, — зашипела на него Эмер.
— Ах да. Конечно же!
Рэдд радостно закивал. Тогда, в свою очередь, улыбнулся и сам барон.
Ребекка поднялась с места, мельком взглянула на Эмер, а затем медленно пошла по центральному проходу в ту сторону, где стояли столы челяди. Все взоры были сейчас устремлены на нее; она слышала, как люди перешептываются по поводу ее красоты, но не обращала на это никакого внимания. «Ну куда же он запропастился?»
В дальнем конце зала стояли четыре длинных стола, по обе стороны от каждого тянулись деревянные скамьи. Ребекка начала свои поиски с первого и тут — наконец-то — увидела в толпе простолюдинов Галена. Он ухмыльнулся ей от уха до уха и тут же потупился, уставившись на свой бокал. Испытав огромное облегчение, Ребекка улыбнулась — и ее улыбка вернула к жизни, оцепеневшую было, челядь. Кто-то нервно засмеялся, другие принялись тыкать пальцами себе в грудь, настаивая, чтобы выбрали именно их, тогда как третьи принялись горячо рекомендовать Ребекке в качестве ее «защитника» своих соседей по столу или, напротив, протестовать против возможного выбора.
— Этот кумекает только по части пива, моя госпожа!
— Ему и самому-то с места не встать, не говоря уж о том, чтобы другими командовать.
Ребекка была рада тому, что все относятся к ней с такой любовью. Ее отец с самого начала настаивал на том, чтобы она держалась подальше от челяди, и все же она была неизменно добра со слугами, с которыми ей доводилось иметь дело. И это столь разительно противоречило поведению ее отца, что все челядинцы, кроме разве что самых ворчливых, не могли на нее нарадоваться. Теперь же они воздавали ей добром за добро, выказывая свою любовь и признательность и вместе с тем откровенно радуясь предложенной им забаве.
Ребекка решила им подыграть. Она несколько раз останавливалась перед кем-нибудь из простолюдья и оценивающе смотрела на него. Самое разное отношение к ее возможному выбору — от улыбок во весь рот до быстрых нырков под стол — возбуждало у публики еще большее веселье. Предстоящее испытание казалось ей сейчас поэтому сравнительно безопасным.
В конце концов, она завершила обход столов, описав при этом полный круг. В первый раз пристально посмотрела на Галена и едва удержалась от смеха. Теперь она поняла, почему издалека его было не узнать. Конюх вырядился в скверно пошитый кафтан неопределенного цвета, рукава которого были настолько длинны, что руки в них прямо-таки тонули. Волосы его были смазаны жиром, но с таким расчетом, чтобы несколько вихров все-таки торчало, причем во все стороны. На одной щеке расплылось грязное пятно неопределенного происхождения, а вся грудь была залита пивом. «Единственное, чего ему не хватает, — подумала Ребекка, — так это соломы в волосах».
Зал вновь взорвался хохотом, когда Ребекка остановилась прямо напротив Галена. Со всех сторон на нее обрушились новые советы.
— Только не его!
— Этого необходимо сначала вымыть!
— Пьян, как муха, попавшая в чан с вином!
Гален повернулся к Ребекке лицом и отчаянно заморгал. На какое-то мгновение она решила, будто он и впрямь напился, но тут их глаза встретились, и она поняла, что все это входит в план игры. «А я еще посмела в тебе усомниться», — невольно подумала она.
— Хтваим ослугам, гспажа, — пьяным голосом пробормотал он.
— Я выбрала, — величаво провозгласила Ребекка. — Вот мой защитник.
В ответ на ее слова раздался недоуменный гул голосов, который стал вдвое громче, когда Гален попробовал, было, встать и в ходе этой попытки опрокинул со стола тарелку, размазав жир и объедки по всему кафтану. Его неловкие попытки малость почиститься только усугубили положение. В конце концов, он поднялся во весь рост — с самым горделивым и одновременно обалделым видом, — одним словом, на такое зрелище стоило полюбоваться.
— Только не переигрывай, — под шумок шепнула ему Ребекка.
Он едва заметно кивнул и действительно встал прямее, чем вновь привлек к себе всеобщее внимание. Правда, длинные рукава придавали ему по-прежнему чрезвычайно нелепый вид. Теперь весь народ, собравшийся в большом зале, уже вопил во весь голос.
— Начинаем игру, — распорядился Бальдемар из другого конца зала.
Те участники торжества, которые записались добровольцами или же были назначены играть роль живых фигур и пешек, потянулись из помещения, спеша переодеться в предназначенные для игры костюмы. Затем на свежий воздух высыпали и все остальные; шумной волной прокатившись по внутреннему двору, они заполнили площадь перед входом в замок.
Двое баронов отправились на представление рука об руку. Фарранд был тих и мрачноват, он почти ничего не говорил, тогда как Бальдемар, не обращая внимания на столь явное нерасположение своего гостя, балагурил без умолку. Он был явно навеселе — причем как под воздействием выпитого, так и предвкушая богатое и счастливое будущее. Следом за ними шли Крэнн и Таррант. Сын барона тоже был малость навеселе, тогда как королевский посланник оставался трезв, поэтому их беседа не больно-то клеилась.
— Ничего себе противничек, — заметил Таррант, указывая на Галена, который брел, качаясь из стороны в сторону, в нескольких шагах перед ними, окруженный компанией хохочущих собутыльников.
— Да уж. — Назначенный ему соперник, судя по всему, вызывал у Крэнна неподдельное отвращение. — Такое можно расценить и как оскорбление. Да и вообще, все это — сущий фарс, и я не понимаю, почему отец согласился. — Оглядевшись по сторонам и по достоинству оценив подвыпившую и подгулявшую публику, он презрительно хмыкнул. — Боги! Нет, вы только посмотрите на них. — Он покачал головой. — Надо разобраться со всей этой историей как можно быстрее.
Внушительная по размерам площадка вокруг шахматной доски была обтянута веревкой: площадка предназначалась для приглашенных на празднество гостей. Здесь же, с трех сторон, были установлены три высоких кресла. На площади уже собралась порядочная толпа, а когда к публике присоединились участники только что закончившегося пира, стало и вовсе не продохнуть. Зеваки торчали из окон выходящих на площадь домов, некоторые даже залезли на крышу. Кое-кто взобрался и на невысокую крепостную стену, которой был обнесен замок.
Кругом стоял страшный шум, который всегда сопровождает подобные людские скопища, и этот шум стал еще сильнее, когда Гален и Крэнн взгромоздились на предназначенные для них места по противоположным сторонам доски. Таррант забрался в судейское кресло. Зеваки азартно поддевали Галена и вовсю потешались над ним, а он им охотно подыгрывал, махая руками и кланяясь во все стороны со своего высокого кресла.
— Только не свались, парень. Иначе проиграешь, еще не начав игру!
Затем всеобщее внимание переключилось на «живые фигуры», которые, едва появившись, тут же внесли свою лепту в развеселую потеху. Шестнадцать солдат, которые должны были изображать пехотинцев обеих сторон, явились в своей обычной форме и различались только цветом кирас — соответственно, белых и черных. Большинство воинов были из замкового гарнизона, но к ним подключили и нескольких солдат из свиты Фарранда (они согласились на это с явной неохотой), а также двоих воинов Пайка — по одному с каждой стороны.
Однако больше всего откликов и восклицаний вызвали в толпе зрителей не пешки, а фигуры. Все эти персонажи были хорошо знакомы местной публике, а на скорую руку починенные или наново сшитые костюмы и впрямь производили прелюбопытное впечатление.
Двое шахматных королей — в исполнении кузнеца-великана, рубаха которого трещала в рукавах и плечах на мускулистых руках, и низкорослого пожилого купца-коротышки — были в пышных одеяниях и скверно держащихся на головах коронах. У шахматных коней на головы были нахлобучены стилизованные конские морды, делавшие этих людей практически неузнаваемыми и мешавшие им видеть как следует, в результате чего они вынуждены были передвигаться более чем неуверенно, шаря перед собой руками, как слепые. Одного из черных коней изображал начальник замкового гарнизона, выбравший эту роль как более или менее соответствующую его званию и должности, его напарника играл хозяин постоялого двора под названием «Черный жеребец». Подчеркивая это обстоятельство, он при малейшей возможности вовсю восхвалял собственное заведение. Двое белых коней оставались анонимами, однако держались они, пасясь на травке, весьма недружелюбно и грозили затоптать насмерть каждого, кто подойдет к ним поближе. Наконец они устроили перед началом общего представления отдельный спектакль, решив помериться друг с дружкой силою, но их немедленно разняли и развели на подобающие места в противоположных концах последнего ряда.
Костюмы для ладей, или «башен», были пошиты из обрывков ткани, что должно было имитировать кладку крепостных стен, а шляпы у них украшали миниатюрные зубцы. Вид у них был самый потешный. Ремесленники, по простоте душевной согласившиеся сыграть эти роли, были поначалу совершенно обескуражены, но их недовольство мало-помалу растаяло в атмосфере всеобщего веселья, и скоро все они — за исключением одного мастерового, который, страдая избыточным самоуважением, пребывал в тихой ярости, — смеялись и весело отвечали на сыпавшиеся на них со всех сторон шутки.
Наиболее удачными оказались костюмы четырех офицеров, или же «монахов». Их нарядили в кожаные плащи, соответственно, черного или белого цвета, и у каждого на груди была вышита алая паучья паутина, призванная символизировать великую Паутину — то есть сеть духовных нитей, опутывающих и связующих здешний мир. Простота этих одеяний и то обстоятельство, что человеческая фигура под ними оказывалась скрыта почти полностью, позволяли игрокам, взявшим на себя роль «монахов», вторгаться в игру неожиданно, эффектно и драматически. Правда, от взгляда толпы не укрылось и то, что, по меньшей мере, за двумя одеяниями «монахов» скрывались, мягко говоря, не самые достопочтенные жители Крайнего Поля.
— Надели плащи, так думаете, что и впрямь монахами стали! — кричали им из толпы одни.
— Монахами!.. — смеялись другие. — Да какие они монахи! Самые настоящие бесы!
— Да и монахи — народец скользкий, — подхватывали третьи. — Ходят всегда эдак бочком, стороночкой.
— Да уж, прямые пути не про них!
В длинной процессии выходящих на шахматную доску фигур предпоследней показалась черная королева. Ее роль играла одна из замковых поварих, деревенщина, грубые формы которой лишь подчеркивало пышное платье с накладками, а крупная корона, казалось, грозила вот-вот свалиться с головы. Ее появление было встречено свистом и непристойными шутками, которые королева величественно пропустила мимо ушей.
Наконец состоялся и выход Ребекки. Толпа онемела, пока белая королева медленно проходила между двумя рядами зрителей. Юбка белого платья девушки разлеталась колоколом (а под ней было множество нижних юбок), подложенные плечи придавали ей истинно королевскую осанку. Платье было расшито жемчугом и стеклянными блестками, которые ослепительно сверкали на послеполуденном солнце, а на голове красовался изящный венчик, изображавший корону. По-волшебному преображенная Ребекка походила сейчас, скорее, на куклу, чем на живую девушку, но все равно любому было видно, какая она замечательная красавица. На смену молчанию бурей грянули аплодисменты.
— Самая настоящая принцесса, — прошептала какая-то пожилая женщина, когда Ребекка появилась на площади.
И даже Крэнн не без одобрения посматривал на нее, хотя глаза у него при этом хищно поблескивали, как у лиса, подобравшегося к курятнику.
Расстановка фигур на доске прошла в большой суматохе, особенно потому, что никто не мог толком вспомнить, куда надо ставить королей, а куда — королев. Однако с появлением Ребекки порядок восстановился — и вскоре все фигуры оказались на своих местах. Веселые крики замерли, по крайней мере, на какое-то время, шахматные фигуры прекратили общение с публикой и застыли в неподвижности. Бальдемар и Фарранд, каждый в сопровождении своей свиты, собрались у кресла, в котором сидел Крэнн, тогда как большинство других важных гостей расселись по свободным местам напротив судейского кресла Тарранта. Ребекка, которой удалось за все это время бросить лишь один мимолетный взгляд в сторону Галена, с облегчением увидела, что Эмер уже пробилась в первый ряд болельщиков. Ей стало ясно, что и Гален, и Эмер сумеют на протяжении всей партии не упускать ее из виду.
Тарранта знакомили с вмененными ему обязанностями, и вот он поднял руки, призывая толпу умолкнуть, а потом объявил о начале партии. Выступая, он посмотрел на Пайка, пристроившегося в дальнем конце площадки, возле кресла Крэнна, и тот дал понять командиру, что все в полном порядке.
— Игра в шахматы проводится по всем правилам, — диктовал условия королевский посланник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48