— Да. А что в этом такого?
Гален растерялся еще сильнее.
— Кто еще был посвящен в ваш заговор? — спросил в свой черед алхимик.
— Никто.
Клюни переглянулся с женою.
— Должен был иметься как минимум еще один сообщник, — заявила мужу Ансельма. — Для четкой сигнализации.
Клюни кивнул, задумался. Галену же стало просто не по себе. Неужели все заметили, чем именно они занимались?
— Ладно, — пробормотал он в конце концов. — Имелся еще один человек… друг…
— И все? — не пожелала униматься Ансельма.
— Да! — Гален уже начал злиться. — Но к чему все эти расспросы?
— Политическая ситуация в государстве Эрения является на данный момент чрезвычайно нестабильной, — ответила Ансельма. — Хотя жители Крайнего Поля вроде бы и не осознают этого. И совершенно очевидно, что династический брак между двумя довольно могущественными семействами может имеющееся шаткое равновесие поколебать. Поэтому мы решили, что вы могли действовать по заданию какой-нибудь третьей силы.
«Ради всего святого, во что это я впутался?» — подумал Гален. Круги, поднятые партией в «живые шахматы», расходились все шире и шире.
— Вовсе нет. Все дело только в том, что Ребекке не хотелось замуж за Крэнна, — заверил он чету ученых.
— Что ж, в этом ее трудно упрекнуть, — пробормотал Клюни, по-прежнему не поднимая глаз.
— А не врет ли он нам? — внезапно обратилась к мужу Ансельма.
К досаде Галена теперь примешался страх.
— А это что такое? — вдруг заинтересовался он. — Что это вы там прячете?
— Перышко, — ответил Клюни, поднимая ладонью вверх правую руку. На ладони торчком стояло маленькое серое перышко, разве что чудом сохраняя равновесие. Гален уставился на него, заинтригованный, затем, повинуясь какому-то порыву, резко дунул. Перышко едва заметно качнулось, но осталось стоять на ладони у алхимика, как будто оно пустило в кожу корни.
— Как вы это делаете?
— Практика!
Клюни, казалось, был чрезвычайно доволен собой.
— А какое отношение имеет это перышко к тому, правду я говорю или нет, — основательно удивленный, выдохнул Гален.
— Ты любил свою мать? — спросила у него Ансельма.
— Что? Мои родители умерли.
— Просто ответь на вопрос.
— Да. Конечно.
— Перышко на ладони у Клюни не шелохнулось.
— А отца ты любил? — задала следующий вопрос Ансельма.
— Да. А что…
Гален умолк, заметив, что перышко затрепетало, а затем начало лениво покачиваться. Две пары пытливых глаз обвиняюще уставились на него.
— Я не знал отца, — тихим голосом признался Гален. — Ни разу в жизни его не видел.
Несколько томительных мгновений прошли в полном молчании.
— Прости, — в конце концов, извинилась Ансельма.
Гален пожал плечами.
— Но как вы это делаете? — вновь поинтересовался он.
— В Паутине существуют связи, которыми можно пользоваться в самых различных целях, если, конечно, тебе известно как, — пояснил Клюни.
— И если ты вообще сумеешь их обнаружить и выявить, — добавила Ансельма, удостоив мужа нежной улыбкой.
— Одной из этих связей я и воспользовался затем, чтобы прочитать эманации твоей ауры, — продолжил алхимик.
— Что-что?
— Если эмоции, связанные с тем или иным предметом твоих высказываний, оказываются достаточно сильными, — попыталась втолковать ему Ансельма, — тогда твоя аура начинает определенным образом вибрировать в зависимости от того, правду ты говоришь или нет. Будучи адептом знания, Клюни может транслировать эти вибрации на посторонний объект.
— Просто невероятно, — пробормотал Гален, не сводя глаз с перышка.
— Строго говоря, это очень деликатная процедура. — Оживленно заметил Клюни, однако тут же смешался под предостерегающим взглядом жены.
— А как вы узнали про моего отца? — спросил Гален.
— А я и не знала, — ответила Ансельма. — Но каждый из нас связан сильными эмоциональными узами с ближайшими родственниками так или этак, поэтому в разговоре о них любой человек рано или поздно начинает лгать, причем порой лгать самому себе.
— А вы понимаете… — протянул Гален.
— Да. Разумеется, понимаем, — перебила его Ансельма. — Но если этот навык станет общераспространенным, мир сойдет с ума.
— Но…
— Поверь мне, — продолжила она. — Это знание должно остаться тайным. Мы и так уже пошли на огромный риск, поделившись с тобой таким секретом.
— Так почему же вы это сделали?
— Из-за вчерашнего. Это может иметь очень серьезное значение, — ответил Клюни. — А ты в этих событиях участвовал.
— Что произошло в конце партии? — снова спросила Ансельма, прежде чем Гален успел хоть как-нибудь отреагировать на слова алхимика.
— Честно говоря, не знаю, — выдохнул Гален, все еще не отрывая взгляда от перышка. — Выглядело так, словно кто-то из толпы начал подсказывать мне, какой ход выбрать.
В продолжение пояснений он описал загадочную трехстороннюю связь, участником которой невольно оказался, и способ, которым транслировался ему один голос из общего шума. Клюни и Ансельма слушали его с предельным вниманием, слушали, не торопя и не перебивая, слушали, предоставляя юноше возможность, когда ему что-нибудь становилось неясно, подробно остановиться на этом самому. Лишь закончив свой рассказ, Гален сообразил, что алхимик уже убрал перышко.
— А раньше тебе когда-нибудь доводилось сталкиваться с волшебством? — задал вопрос Клюни.
— Нет.
— Ни разу?
В голосе у Клюни послышались нотки разочарования.
Гален покачал головой.
— Значит, это Ребекка, — объявила Ансельма.
— Или, возможно, третий участник, имя которого Гален со столь великим тщанием скрыл, — заметил Клюни.
— Нет, это не она.
Гален произнес это с невесть откуда взявшейся уверенностью.
— Значит, Ребекка, — решила Ансельма, и Клюни, соглашаясь с нею, кивнул.
— О чем это вы? — поинтересовался Гален.
Ансельма, ничего не ответив ему, вместо этого обратилась к мужу:
— Но у двоих других должны иметься способности к восприятию, иначе бы все это не сработало.
Клюни вновь кивнул.
— Если вы не объясните мне, в чем дело, то я придушу вас обоих, — пригрозил Гален.
Это поневоле привлекло к нему внимание алхимика с женой, и те удивленно уставились на своего гостя. Гален нервно рассмеялся.
— Я пошутил, — обронил он. — Но, правда, объясните…
— У волшебства бывают приливы и отливы, — начал Клюни. — И сейчас начинается прилив. Оно дремало на протяжении столетий, но сейчас произошло нечто, в результате чего оно становится сильнее день ото дня.
Слова алхимика прозвучали излишне напыщенно — хотя, с другой стороны, в них не было ничего смешного. Гален ни на мгновение не усомнился в том, что Клюни говорит искренне. Ансельма взяла на себя нить дальнейшего рассказа.
— Сперва речь шла лишь о каких-то мелочах, — рассказывала она, — и мы могли бы оставить их без внимания, но знаки были бесспорные, если тебе, конечно, известно, где именно их искать. В конце концов, если древним преданиям можно доверять…
— И вы подумали, что «живые шахматы» стали частью всего этого?
Гален не мог скрыть своего неверия.
— Возможно.
— Но что это такое? И что произошло?
— Мы не можем сказать этого наверняка, — вздохнул Клюни. — В древних преданиях речь идет о конфликте, который вновь и вновь возрождается в ходе истории.
— А мы-то думали, что нам повезло и мы живем в сравнительно безопасное время, — добавила Ансельма.
— Но мы…
У Галена уходила из-под ног почва.
— Но мы, возможно, ошибались, — быстро перебил его Клюни.
— И все равно сомневаюсь, что можно доверять всем этим россказням! — чуть ли не злобно выкрикнул Гален.
— Кое-какие из них наверняка являются апокрифами, тогда как другие и вовсе относятся к области того вымысла, — согласилась Ансельма. — Но взять нашу мифологию в целом, то какое-то зерно истины в ней иметься должно.
— Чем бы это ни было, ко мне оно не имеет никого отношения, — заявил Гален, пытаясь убедить в этом главным образом самого себя.
— Если мы правы, то это имеет отношение ко всем, — возразила Ансельма.
— Я покажу тебе кое-что, — сказал Клюни.
Он поднялся с места и жестом предложил Галену последовать его примеру. По-прежнему малость ошалевший, парень так и поступил. Следом за алхимиком он вошел в маленькую соседнюю комнатку. Там было темно, и Клюни зажег лампу. Внезапно вспыхнувший тускловатый свет озарил убогую комнатушку без окон, наполненную десятками крупных обломков белого мрамора. Явно обломки каких-то скульптур, причем тщательно изваянных, хотя большинство было разбито едва ли не вдребезги, а надписи под скульптурами даже там, где имелись, стерлись и стали совершенно неразборчивыми. Гален никогда не видел ничего подобного. Он уставился на мрамор в нежных прожилках и поневоле удивился тому, какое отношение эти прекрасные камни могут иметь к теме происходившего сейчас разговора.
— Белоснежный мрамор, — заметил Клюни, обводя рукой убогую комнатушку. — Его не добывают уже несколько столетий. Строго говоря, все это стоит огромных денег…
— Но еще больших денег стоит то, что высечено на мраморе, — добавила успевшая присоединиться к мужчинам Ансельма. — Этот мрамор, знаешь, доставлен сюда из-под соли.
— С соляных равнин?
— Да. Археологи довольно часто находят такие обломки наряду с другими предметами, которые кажутся им более ценными. — Клюни пожал плечами. — Невежды, во всяком случае, большинство из них, они и не догадываются о подлинной ценности этих камней, хотя, правда, и не заламывают слишком высокую цену, когда я покупаю у них добычу.
— Все эти камни датируются периодом перед соляным потопом и формированием соляных равнин, — сообщила Ансельма. — Им по восемьсот лет.
— А я-то думал, что все это старушечьи россказни, — пробормотал Гален.
— Но и в старушечьих россказнях есть зерна истины, — заметил Клюни.
— Сейчас, насколько нам известно, белый мрамор не добывают нигде, — отметила Ансельма. — Так что нам следует предположить, что каменоломни оказались погребены вместе со всем остальным.
— В Дерисе?
— Огромный город под таким названием определенно когда-то существовал, — подтвердила Ансельма. — И многое можно было бы объяснить, если бы выяснилось, что он и впрямь погребен под солью.
— Значит, они могут быть оттуда…
Гален решил получше рассмотреть камни, даже провел пальцем по стершимся надписям. Его потрясла одна мысль о том, что он прикасается к вещам из города, само существование которого он до сих пор считал выдумкой.
— Не исключено, — согласился алхимик.
— Но что означают эти надписи и барельефы? — спросил Гален. — Я ничего не могу разобрать.
— Вот это, возможно, заинтересует тебя. — Клюни указал на один из самых крупных обломков. — Здесь мало что осталось, хотя и видно, что скульптор был великим мастером. — Гален пристально всмотрелся, но так ничего и не понял. — Здесь неважное освещение, — поморщился алхимик, — а камень слишком тяжелый, чтобы перетаскивать его с места на место, поэтому я надпись просто переписал. — Он предложил вернуться в основное подвальное помещение. — До сих пор, мы не понимали, что это означает, — добавил он, достав большой лист бумаги и осторожно разложив его на столе.
Гален уставился на сделанную алхимиком копию и разинул рот от удивления. Даже на двухмерном рисунке изображенная сцена, казалось, дышала жизнью. Толпа на бумаге окружила огромную шахматную доску, на которой, правда за двумя исключениями, уже не оставалось фигур. Мужчина на рисунке заносил меч над головой у одетой шахматной королевой девушки, но она стояла твердо, уверенная в себе и ничуть не испуганная. На сиденье высокого кресла у края доски сидел мужчина. Он вздымал вверх руки, явно призывая к спокойствию.
А с другого высокого кресла в толпу прыгал юноша, он был изображен как раз в момент прыжка, — и люди, стоявшие внизу, тянули к нему руки готовые поймать его.
— И ты по-прежнему полагаешь, что старушечьи россказни не имеют к тебе никакого отношения? — тихим голосом спросила Ансельма.
Глава 21
— И этому действительно восемьсот лет? — выдохнул Гален, по-прежнему всматриваясь в рисунок.
— Возможно, даже больше, — глядя ему прямо в глаза, подтвердил Клюни. — Мы не знаем, сколько лет было барельефу, когда он оказался погребен под солью.
Гален разинул рот еще шире.
— Теперь тебе понятно, почему ваш вчерашний спектакль произвел на нас такое впечатление? — осведомилась Ансельма.
— Но вы же знали! — Гален, наконец, прозрел. — Вы все знали заранее, когда рассказывали мне об этом обычае. — Хозяева ничего не ответили ему. — Почему же вы мне ничего не сказали?
— Мы решили, что так будет лучше, — ответил Клюни.
— Иначе бы ты отнесся ко всей этой затее совершенно по-другому, — добавила Ансельма. — И исход мог бы получиться совсем другим. Нам пришлось бы вмешаться в ход событий, значения которых мы не понимаем.
— Вы не понимаете?
Гален изумился еще пуще.
— А теперь, когда партия уже сыграна, мы решили, что показать тебе это будет уже не опасно, — пожала плечами Ансельма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48