Но наконец он сказал:
- Подождите здесь. Я переговорю со своим работодателем.
- Переговорит, - повторил Форрест с притворным удивлением. - Эти
индейцы уже не снимают скальпы. Они "переговаривают". Вскоре мы узнаем,
что они уже начали использовать агрессивно ориентированную косметику в
качестве "боевой раскраски".
- Успокойся, Форрест, - буркнул, поморщившись, Эдвард.
Мы ждали под воротами еще пять минут, может, дольше. Через какое-то
время дождь перешел в мелкую морось, но все еще лило так обильно, что
волосы у всех нас промокли, а слипшаяся борода Эдварда просто истекала
водой. Ожидавший встречи с нами доберман ежеминутно нетерпеливо
отряхивался, с трудом справляясь с нетерпением.
Наконец высокий индеец появился снова и молча отпер дверь. Я вернулся
к машине, взял с заднего сиденья письменный прибор Генри Геррика и сунул
его под плащ, чтобы не промочить. Индеец подождал, пока мы все не вошли на
территорию владений, после чего запер за нами ворота на ключ. Доберман
задрожал, когда мы проходили мимо него, раздираемый противоречиями между
послушанием приказу и врожденным кровожадным инстинктом.
- Дай ему руку, Эдвард, - посоветовал Форрест. - Наверное, он
голоден.
Мы поднялись по каменной лестнице, и индеец провел нас через парадный
вход. Холл был облицован темными дубовыми панелями. Справа темные, вручную
вырезанные ступени вели на окруженную галереей лестничную площадку. На
стенах висели масляные портреты всех Эвелитов, начиная с Иоски Эвелита от
1665 года, и заканчивая Дугласом Эвелитом от 1947 года. Лица были
овальными, серьезными, без всякого следа веселья.
- Прошу наверх, - сказал индеец. - Я возьму вашу одежду.
Мы подали ему свои непромокаемые плащи, которые он повесил на большую
уродливую вешалку, после чего мы направились за ним по ступеням, не
прикрытыми никакими коврами. Наверху стены были украшены алебардами и
копьями, охотничьими ружьями и удивительными металлическими предметами,
напоминавшими орудия пыток. Там стояла и небольшая стеклянная витрина,
покрытая непроницаемым слоем пыли, а в ней что-то, очень напоминающее
мумифицированную человеческую голову.
Весь дом провонял плесенью. Воздух был таким затхлым, будто окна не
открывались лет двадцать. Однако повсюду слышался какой-то шум, скрип,
стук, как будто невидимые люди переходили из комнаты в комнату, открывая и
закрывая двери. Хотя здесь не было никого, кроме старого Эвелита, его
приемной внучки и индейца-слуги, весь этот шум свидетельствовал о
присутствии бесчисленных невидимых обитателей. Однажды мне даже
показалось, что я слышу мужской смех.
Индеец провел нас по коридору с полом из лакированных досок в
прихожую, скупо обставленную антикварной мебелью времен Микеланджело.
Здесь стоял прекрасный глобус, над камином же висела на редкость бездарно
намалеванная картина, представляющая пять или шесть котов с короткой
шерстью, на глаз - американской породы.
- Мистер Эвелит вскоре примет вас, - заявил индеец и вышел.
- Ну вот мы и внутри, - заявил Эдвард. - Это уже большое достижение.
- Но это еще не значит, что нам будет позволено сунуть нос в
библиотеку, - напомнил я ему.
- Этот индеец чуть страшноват, - признался Форрест. - Выглядит - так
совершенно не по-индейски. Такие лица, как у него, я видел лишь на
фотографиях 1860 года.
С минуту мы обменивались нервными замечаниями. Потом дверь
отворилась, и вошла девушка. Мы все трое встали при ее появлении, совсем
как крестьяне на деревенской свадьбе, и хором проблеяли:
- Добрый день, мисс.
Она стояла у двери, опираясь рукой на ручку, и молчала, неприязненно
оценивая нас взглядом. Она была невысокой, самое большее - метр
шестьдесят, у нее было худое лицо с резкими чертами, большие темные глаза
и прямые, длинные, черные и блестящие волосы, спускавшиеся до середины
спины. Одета она была в черное льняное платье, скроенное крайне просто,
однако я сразу заметил, что под ним на ней ничего не было, обута же она
была в черные блестящие туфельки с остроконечными носами на исключительно
высоком каблуке.
- Мистер Эвелит просил, чтобы я провела вас в библиотеку, -
заговорила она с бостонским акцентом, проглатывая окончания слов. Эдвард
посмотрел на меня, подняв бровь. В этой девушке решительно чувствовался
класс. Но что она делала здесь, в этой безлюдной местности, вместе со
старым эксцентричным отшельником и индейцем, одетым, как Уильям Рандольф
Херст [Уильям Рандольф Херст (1863-1951) - магнат прессы США]. Особенно,
если не была внучкой Эвелита?
Девушка исчезла, и нам пришлось ускорить шаг, чтобы догнать ее в
соседней комнате. Она провела нас через холл, постукивая каблучками по
деревянному полу, а когда она проходила мимо какого-то неприкрытого
ставнями окна и серый дневной свет осветил тонкий материал ее платья, я
убедился, что мое первое впечатление было верным. Я различил даже родинку
на ее правой ягодице. Я понял, что Форрест тоже это заметил, так как он
громко хмыкнул.
Наконец мы вошли в библиотеку. Это была длинная обширная комната,
занимающая, наверно, половину этажа. На дальнем ее конце находилось
огромное витражное окно. Через янтарно-зеленые стекла пробивались
разноцветные полосы света, освещая стоящие рядами тысячи томов,
оправленных в кожу, толстые рулоны картин и гравюр.
Посередине, за широким дубовым столом, заваленным открытыми книгами,
сидел седовласый старец. Лицо у него было как у обезьяны, сморщенное от
старости и отсутствия солнца, но в нем все еще можно было узнать Эвелита -
те же удлиненные черты, что и на его портрете внизу, и такие же тяжелые
веки, отличительная черта всех его предков.
Он читал, пользуясь увеличительным стеклом. Когда мы вошли, он
отложил лупу, снял очки и присмотрелся к нам взглядом дальнозоркого. На
нем была поношенная, но чистая белая рубашка, черная шерстяная куртка и
черные перчатки без пальцев. Я подумал, что он страшно похож на
рассерженного ворона.
- Сначала прошу вас представиться, - сухо сказал он. - Я редко
позволяю, чтобы посетители мешали мне работать, поэтому хотел бы знать, с
кем имею честь.
- Меня зовут Джон Трентон, я торговец сувенирами из Грейнитхед. Это
Эдвард Уордвелл и Форрест Броу, оба из музея Пибоди.
Дуглас Эвелит со свистом втянул воздух одной ноздрей и опять одел
очки.
- Разве нужно было приходить втроем, чтобы показать мне какой-то
пенал?
Я положил письменный прибор Генри Геррика на стол.
- Это прекрасная вещь, мистер Эвелит. Я думал, что вы хотя бы
захотите взглянуть на нее.
- И только затем вы сюда приехали? Разве это была главная причина?
Я поднял взгляд. Девушка в черном отодвинулась от нас и стояла,
опираясь спиной о книжную полку. Она внимательно наблюдала за нами, почти
так же бдительно и жадно, как и доберман снаружи. Я не знал, хочет ли она
изнасиловать всех нас или только перегрызть нам горло, но я выразительно
ощущал на себе ее сосредоточенный, жадный взгляд. В полумраке ее черное
платье снова стало непрозрачным, но я знал, что под ним ничего нет, и эта
мысль была удивительно возбуждающей, а также крайне опасной.
- Вы правы, мистер Эвелит, - сказал Эдвард. - Да, мы и впрямь
приехали не за тем, чтобы показать вам этот письменный прибор, хотя это
действительно очень ценная историческая реликвия, и мы надеемся, что вы с
удовольствием полюбуетесь им. Истинная причина нашего визита - то, что нам
просто необходимо воспользоваться вашей библиотекой.
Старый Эвелит втянул воздух сквозь зубы и ничего не ответил.
- Дело в том, мистер Эвелит, - продолжал Эдвард, - что мы столкнулись
с крайне трудной исторической проблемой. В Музее Пибоди есть много книг,
карт и так далее, но этих материалов явно недостаточно, чтобы разрешить
эту проблему. Я надеюсь... мы все надеемся, что мы найдем решение здесь.
Наступило долгое молчание, после чего Дуглас Эвелит оттолкнул кресло,
встал и медленно, задумчиво обогнул стол, опираясь на него рукой, чтобы
удержать равновесие.
- Вы отдаете себе отчет в том, что это исключительная наглость? -
спросил он.
- Это никакая не наглость, мистер Эвелит, - вмешался я. - Сотни, даже
тысячи человеческих существ находится в опасности. Угроза нависла даже над
душами.
Дуглас Эвелит чопорно поднял голову и бросил на меня один быстрый
взгляд.
- Душами, молодой человек?
- Да, сэр. Душами.
- Ну, ну, - сказал он. Он подошел к письменному прибору и коснулся
инициалов на крышке сухими, как мел, кончиками пальцев. - Ну, ну,
действительно прекрасная вещь. Вы утверждаете, она принадлежала Генри
Геррику?
- Генри Геррику-старшему. Двенадцатый судья в процессах над
салемскими ведьмами.
- Гм. Пытаетесь меня подкупить очень дорогим даром, чтобы попасть в
мою библиотеку. Сколько вы за это хотите?
- Ни цента, сэр.
- Ни цента? Вы сошли с ума?
- Нет, мистер Эвелит, не сошел. Я сказал, что не хочу денег. Я только
хочу получить доступ в вашу библиотеку.
- Понимаю, - буркнул Дуглас Эвелит. Он уже начал открывать футляр, но
сменил намерение. - Ну что ж, мне нелегко будет исполнить это требование.
Я хочу закончить мою историю религий семнадцатого века в Массачусетсе. Это
труд всей моей жизни. По моей оценке, на то, чтобы ее закончить, у меня
уйдет еще год, и я не собираюсь терять ни минуты из этого времени. Вот
сейчас, например, я сейчас мог бы писать, вместо того, чтобы разговаривать
с вами. Предположим, что в минуту смерти мне не хватит именно этих десяти
минут для того, чтобы закончить книгу. Как я тогда пожалею об этом
разговоре!
- Мистер Эвелит, мы точно знаем, что мы ищем, - вмешался Эдвард. -
Если ваша коллекция полностью каталогизирована, мы будем вас беспокоить
максимум день или два. И мы можем приходить только ночью, когда вы спите.
- Гм, - повторил Дуглас Эвелит. - Я никогда не сплю по ночам. Я
отдыхаю часа три после полудня, этого мне вполне хватает.
- В таком случае, будет ли нам позволено приходить после полудня?
Дуглас Эвелит снова коснулся письменного прибора.
- Так это на самом деле принадлежало Генри Геррику? У вас есть
доказательства?
- Внутри него есть три коротких письма, написанных лично Генри
Герриком, что доказано экспертизой, - проинформировал я его. - Более того,
в одном из отчетов о процессах ведьм упоминается, и выразительно, о
"коробке для писем" Геррика.
- Понимаю, - старый Эвелит снова открыл письменный прибор и задумчиво
касаясь чернильницы с серебряными украшениями, коробочки с песком и
подставки для пера из слоновой кости. Там был даже кусочек зеленого воска
для печатей времен примерно викторианской эпохи. - Соблазн действительно
велик, - признался Эвелит. - Эти предметы могут стать источником
вдохновения.
- Дуглас, - заговорила девушка в черном. - Может, твои гости выпили
бы шерри?
Дуглас Эвелит с удивлением поднял глаза, но через секунду кивнул.
- Да, Энид. Наверно, ты права. Шерри, господа?
С определенной озабоченностью мы приняли приглашение. Дуглас Эвелит
направил нас жестом в другой конец библиотеки, под витринное окно, и
указал нам места на большой, покрытой слоем пыли, обитой кожей софе. Когда
мы сели на нее, раздалось громкое шипение выходящего воздуха и нас
окружило облако пыли, густое, как пыль битвы. Дуглас Эвелит сел точно
напротив нас в атласное кресло. В зеленом свете, проходящем через стекла
витража, он выглядел точно как труп, который уже начинает гнить. Но его
глаза были полны жизни и ума, а когда он заговорил, то высказывался живо и
обаятельно:
- Я хотел бы, очевидно, знать, что вы ищете. Может, я смогу вам
помочь. Собственно, если вы ищете то, что здесь есть, я уверен, что смогу
вам помочь. Последние пятнадцать лет я упорядочивал и каталогизировал все
собрание, время от времени пополняя его, а также продавая менее ценные
книги и рисунки. Библиотека должна жить, господа. Никогда нельзя считать
ее полной, так как тогда она атрофируется и перестанет быть полезной, а
содержащаяся в ней информация станет недоступной. Конечно же, пока вы не
совсем понимаете, о чем я говорю, но когда начнете работать - если я на
это соглашусь, - то тут же заметите, как похожа библиотека на человека.
Она живет и дышит так же, как и я, она такая же живая, как Энид или
Квамус.
- Квамус? Этот индеец-слуга?
- Тот, кто нас сюда впустил?
- Да. Раньше он работал у Биллингтонов из Нью-Данвича, много лет
назад, но когда последний из них умер, он приехал сюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
- Подождите здесь. Я переговорю со своим работодателем.
- Переговорит, - повторил Форрест с притворным удивлением. - Эти
индейцы уже не снимают скальпы. Они "переговаривают". Вскоре мы узнаем,
что они уже начали использовать агрессивно ориентированную косметику в
качестве "боевой раскраски".
- Успокойся, Форрест, - буркнул, поморщившись, Эдвард.
Мы ждали под воротами еще пять минут, может, дольше. Через какое-то
время дождь перешел в мелкую морось, но все еще лило так обильно, что
волосы у всех нас промокли, а слипшаяся борода Эдварда просто истекала
водой. Ожидавший встречи с нами доберман ежеминутно нетерпеливо
отряхивался, с трудом справляясь с нетерпением.
Наконец высокий индеец появился снова и молча отпер дверь. Я вернулся
к машине, взял с заднего сиденья письменный прибор Генри Геррика и сунул
его под плащ, чтобы не промочить. Индеец подождал, пока мы все не вошли на
территорию владений, после чего запер за нами ворота на ключ. Доберман
задрожал, когда мы проходили мимо него, раздираемый противоречиями между
послушанием приказу и врожденным кровожадным инстинктом.
- Дай ему руку, Эдвард, - посоветовал Форрест. - Наверное, он
голоден.
Мы поднялись по каменной лестнице, и индеец провел нас через парадный
вход. Холл был облицован темными дубовыми панелями. Справа темные, вручную
вырезанные ступени вели на окруженную галереей лестничную площадку. На
стенах висели масляные портреты всех Эвелитов, начиная с Иоски Эвелита от
1665 года, и заканчивая Дугласом Эвелитом от 1947 года. Лица были
овальными, серьезными, без всякого следа веселья.
- Прошу наверх, - сказал индеец. - Я возьму вашу одежду.
Мы подали ему свои непромокаемые плащи, которые он повесил на большую
уродливую вешалку, после чего мы направились за ним по ступеням, не
прикрытыми никакими коврами. Наверху стены были украшены алебардами и
копьями, охотничьими ружьями и удивительными металлическими предметами,
напоминавшими орудия пыток. Там стояла и небольшая стеклянная витрина,
покрытая непроницаемым слоем пыли, а в ней что-то, очень напоминающее
мумифицированную человеческую голову.
Весь дом провонял плесенью. Воздух был таким затхлым, будто окна не
открывались лет двадцать. Однако повсюду слышался какой-то шум, скрип,
стук, как будто невидимые люди переходили из комнаты в комнату, открывая и
закрывая двери. Хотя здесь не было никого, кроме старого Эвелита, его
приемной внучки и индейца-слуги, весь этот шум свидетельствовал о
присутствии бесчисленных невидимых обитателей. Однажды мне даже
показалось, что я слышу мужской смех.
Индеец провел нас по коридору с полом из лакированных досок в
прихожую, скупо обставленную антикварной мебелью времен Микеланджело.
Здесь стоял прекрасный глобус, над камином же висела на редкость бездарно
намалеванная картина, представляющая пять или шесть котов с короткой
шерстью, на глаз - американской породы.
- Мистер Эвелит вскоре примет вас, - заявил индеец и вышел.
- Ну вот мы и внутри, - заявил Эдвард. - Это уже большое достижение.
- Но это еще не значит, что нам будет позволено сунуть нос в
библиотеку, - напомнил я ему.
- Этот индеец чуть страшноват, - признался Форрест. - Выглядит - так
совершенно не по-индейски. Такие лица, как у него, я видел лишь на
фотографиях 1860 года.
С минуту мы обменивались нервными замечаниями. Потом дверь
отворилась, и вошла девушка. Мы все трое встали при ее появлении, совсем
как крестьяне на деревенской свадьбе, и хором проблеяли:
- Добрый день, мисс.
Она стояла у двери, опираясь рукой на ручку, и молчала, неприязненно
оценивая нас взглядом. Она была невысокой, самое большее - метр
шестьдесят, у нее было худое лицо с резкими чертами, большие темные глаза
и прямые, длинные, черные и блестящие волосы, спускавшиеся до середины
спины. Одета она была в черное льняное платье, скроенное крайне просто,
однако я сразу заметил, что под ним на ней ничего не было, обута же она
была в черные блестящие туфельки с остроконечными носами на исключительно
высоком каблуке.
- Мистер Эвелит просил, чтобы я провела вас в библиотеку, -
заговорила она с бостонским акцентом, проглатывая окончания слов. Эдвард
посмотрел на меня, подняв бровь. В этой девушке решительно чувствовался
класс. Но что она делала здесь, в этой безлюдной местности, вместе со
старым эксцентричным отшельником и индейцем, одетым, как Уильям Рандольф
Херст [Уильям Рандольф Херст (1863-1951) - магнат прессы США]. Особенно,
если не была внучкой Эвелита?
Девушка исчезла, и нам пришлось ускорить шаг, чтобы догнать ее в
соседней комнате. Она провела нас через холл, постукивая каблучками по
деревянному полу, а когда она проходила мимо какого-то неприкрытого
ставнями окна и серый дневной свет осветил тонкий материал ее платья, я
убедился, что мое первое впечатление было верным. Я различил даже родинку
на ее правой ягодице. Я понял, что Форрест тоже это заметил, так как он
громко хмыкнул.
Наконец мы вошли в библиотеку. Это была длинная обширная комната,
занимающая, наверно, половину этажа. На дальнем ее конце находилось
огромное витражное окно. Через янтарно-зеленые стекла пробивались
разноцветные полосы света, освещая стоящие рядами тысячи томов,
оправленных в кожу, толстые рулоны картин и гравюр.
Посередине, за широким дубовым столом, заваленным открытыми книгами,
сидел седовласый старец. Лицо у него было как у обезьяны, сморщенное от
старости и отсутствия солнца, но в нем все еще можно было узнать Эвелита -
те же удлиненные черты, что и на его портрете внизу, и такие же тяжелые
веки, отличительная черта всех его предков.
Он читал, пользуясь увеличительным стеклом. Когда мы вошли, он
отложил лупу, снял очки и присмотрелся к нам взглядом дальнозоркого. На
нем была поношенная, но чистая белая рубашка, черная шерстяная куртка и
черные перчатки без пальцев. Я подумал, что он страшно похож на
рассерженного ворона.
- Сначала прошу вас представиться, - сухо сказал он. - Я редко
позволяю, чтобы посетители мешали мне работать, поэтому хотел бы знать, с
кем имею честь.
- Меня зовут Джон Трентон, я торговец сувенирами из Грейнитхед. Это
Эдвард Уордвелл и Форрест Броу, оба из музея Пибоди.
Дуглас Эвелит со свистом втянул воздух одной ноздрей и опять одел
очки.
- Разве нужно было приходить втроем, чтобы показать мне какой-то
пенал?
Я положил письменный прибор Генри Геррика на стол.
- Это прекрасная вещь, мистер Эвелит. Я думал, что вы хотя бы
захотите взглянуть на нее.
- И только затем вы сюда приехали? Разве это была главная причина?
Я поднял взгляд. Девушка в черном отодвинулась от нас и стояла,
опираясь спиной о книжную полку. Она внимательно наблюдала за нами, почти
так же бдительно и жадно, как и доберман снаружи. Я не знал, хочет ли она
изнасиловать всех нас или только перегрызть нам горло, но я выразительно
ощущал на себе ее сосредоточенный, жадный взгляд. В полумраке ее черное
платье снова стало непрозрачным, но я знал, что под ним ничего нет, и эта
мысль была удивительно возбуждающей, а также крайне опасной.
- Вы правы, мистер Эвелит, - сказал Эдвард. - Да, мы и впрямь
приехали не за тем, чтобы показать вам этот письменный прибор, хотя это
действительно очень ценная историческая реликвия, и мы надеемся, что вы с
удовольствием полюбуетесь им. Истинная причина нашего визита - то, что нам
просто необходимо воспользоваться вашей библиотекой.
Старый Эвелит втянул воздух сквозь зубы и ничего не ответил.
- Дело в том, мистер Эвелит, - продолжал Эдвард, - что мы столкнулись
с крайне трудной исторической проблемой. В Музее Пибоди есть много книг,
карт и так далее, но этих материалов явно недостаточно, чтобы разрешить
эту проблему. Я надеюсь... мы все надеемся, что мы найдем решение здесь.
Наступило долгое молчание, после чего Дуглас Эвелит оттолкнул кресло,
встал и медленно, задумчиво обогнул стол, опираясь на него рукой, чтобы
удержать равновесие.
- Вы отдаете себе отчет в том, что это исключительная наглость? -
спросил он.
- Это никакая не наглость, мистер Эвелит, - вмешался я. - Сотни, даже
тысячи человеческих существ находится в опасности. Угроза нависла даже над
душами.
Дуглас Эвелит чопорно поднял голову и бросил на меня один быстрый
взгляд.
- Душами, молодой человек?
- Да, сэр. Душами.
- Ну, ну, - сказал он. Он подошел к письменному прибору и коснулся
инициалов на крышке сухими, как мел, кончиками пальцев. - Ну, ну,
действительно прекрасная вещь. Вы утверждаете, она принадлежала Генри
Геррику?
- Генри Геррику-старшему. Двенадцатый судья в процессах над
салемскими ведьмами.
- Гм. Пытаетесь меня подкупить очень дорогим даром, чтобы попасть в
мою библиотеку. Сколько вы за это хотите?
- Ни цента, сэр.
- Ни цента? Вы сошли с ума?
- Нет, мистер Эвелит, не сошел. Я сказал, что не хочу денег. Я только
хочу получить доступ в вашу библиотеку.
- Понимаю, - буркнул Дуглас Эвелит. Он уже начал открывать футляр, но
сменил намерение. - Ну что ж, мне нелегко будет исполнить это требование.
Я хочу закончить мою историю религий семнадцатого века в Массачусетсе. Это
труд всей моей жизни. По моей оценке, на то, чтобы ее закончить, у меня
уйдет еще год, и я не собираюсь терять ни минуты из этого времени. Вот
сейчас, например, я сейчас мог бы писать, вместо того, чтобы разговаривать
с вами. Предположим, что в минуту смерти мне не хватит именно этих десяти
минут для того, чтобы закончить книгу. Как я тогда пожалею об этом
разговоре!
- Мистер Эвелит, мы точно знаем, что мы ищем, - вмешался Эдвард. -
Если ваша коллекция полностью каталогизирована, мы будем вас беспокоить
максимум день или два. И мы можем приходить только ночью, когда вы спите.
- Гм, - повторил Дуглас Эвелит. - Я никогда не сплю по ночам. Я
отдыхаю часа три после полудня, этого мне вполне хватает.
- В таком случае, будет ли нам позволено приходить после полудня?
Дуглас Эвелит снова коснулся письменного прибора.
- Так это на самом деле принадлежало Генри Геррику? У вас есть
доказательства?
- Внутри него есть три коротких письма, написанных лично Генри
Герриком, что доказано экспертизой, - проинформировал я его. - Более того,
в одном из отчетов о процессах ведьм упоминается, и выразительно, о
"коробке для писем" Геррика.
- Понимаю, - старый Эвелит снова открыл письменный прибор и задумчиво
касаясь чернильницы с серебряными украшениями, коробочки с песком и
подставки для пера из слоновой кости. Там был даже кусочек зеленого воска
для печатей времен примерно викторианской эпохи. - Соблазн действительно
велик, - признался Эвелит. - Эти предметы могут стать источником
вдохновения.
- Дуглас, - заговорила девушка в черном. - Может, твои гости выпили
бы шерри?
Дуглас Эвелит с удивлением поднял глаза, но через секунду кивнул.
- Да, Энид. Наверно, ты права. Шерри, господа?
С определенной озабоченностью мы приняли приглашение. Дуглас Эвелит
направил нас жестом в другой конец библиотеки, под витринное окно, и
указал нам места на большой, покрытой слоем пыли, обитой кожей софе. Когда
мы сели на нее, раздалось громкое шипение выходящего воздуха и нас
окружило облако пыли, густое, как пыль битвы. Дуглас Эвелит сел точно
напротив нас в атласное кресло. В зеленом свете, проходящем через стекла
витража, он выглядел точно как труп, который уже начинает гнить. Но его
глаза были полны жизни и ума, а когда он заговорил, то высказывался живо и
обаятельно:
- Я хотел бы, очевидно, знать, что вы ищете. Может, я смогу вам
помочь. Собственно, если вы ищете то, что здесь есть, я уверен, что смогу
вам помочь. Последние пятнадцать лет я упорядочивал и каталогизировал все
собрание, время от времени пополняя его, а также продавая менее ценные
книги и рисунки. Библиотека должна жить, господа. Никогда нельзя считать
ее полной, так как тогда она атрофируется и перестанет быть полезной, а
содержащаяся в ней информация станет недоступной. Конечно же, пока вы не
совсем понимаете, о чем я говорю, но когда начнете работать - если я на
это соглашусь, - то тут же заметите, как похожа библиотека на человека.
Она живет и дышит так же, как и я, она такая же живая, как Энид или
Квамус.
- Квамус? Этот индеец-слуга?
- Тот, кто нас сюда впустил?
- Да. Раньше он работал у Биллингтонов из Нью-Данвича, много лет
назад, но когда последний из них умер, он приехал сюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56