Лишь затем я посмотрел на зеркало, подвешенное над ванной. Оно было
покрыто теплым паром, пар начал местами конденсироваться гуще, и на
поверхности зеркала сформировалось что-то вроде лица с вытаращенными
глазами. Капли воды стекали с почерневших глазных ям, как слезы, капали из
уголков рта, как кровь, и хотя я знал, что это только конденсирующаяся
влага, мне казалось, что это лицо живет, словно бы чей-то дух, обитающий
под посеребренной поверхностью зеркала, отчаянно пытается освободиться,
связаться с внешним миром.
Я встал, расплескивая воду, потянулся за мочалкой, лежащей на краю
ванны, и тремя резкими движениями стер пар, так что зеркало снова было
чистым; но в нем я увидел только свое перепуганное лицо. Я вылез из ванны
и завернулся в полотенце.
Это же все бессмысленно, говорил я себе, направляясь в спальню. Если
каждую ночь меня будут преследовать шепоты и призраки, то мне лучше
убраться отсюда. В "Архитекчурал Дайджест" я читал об итальянце, который
жил в огромном палаццо вместе с "шумным духом", и это ему нисколько не
мешало, но я не был ни так же храбр, ни так же спокоен, чтобы терпеть
подобные вещи в своем доме. В этих шепотах звучала какая-то омерзительная
похоть, а все видения были полны ужасающего страдания. У меня было
чувство, что я заглядываю прямо в чистилище, хмурое преддверие ада. Самое
худшее, что там была и Джейн, та самая Джейн, которую я обожал, на которой
женился и которую все еще любил.
Я вытерся насухо, вычистил зубы и проглотил таблетку снотворного,
полученного от доктора Розена. Я взял с собой в постель книгу о
строительстве Панамского канала. Уже давно пробило час, и в доме царила
тишина, только напольные часы в холле непрерывно тикали и вызванивали
четверти часа.
Сам не знаю, когда я заснул. Я очнулся и увидел, что ночная лампа
неожиданно стала тускнеть, как будто в сети падало напряжение. Свет
делался все слабее и слабее, пока наконец спираль внутри колбы не замигала
оранжево, как умирающий светлячок, и не погасла.
Потом стало холодно. Температура резко начала падать, совсем как
прошлой ночью в библиотеке. Пар вырывался из моего рта. Я плотно закутался
в одеяло, чтобы не замерзнуть.
Я услышал смех, шепот. В доме были какие-то люди! Наверняка были! Я
услышал шорох ног по полу, как будто пять или шесть человек поспешно
поднимались наверх. Но шум неожиданно затих, дверь осталась запертой, и
никто так и не появился.
Я лежал, замерев в одном положении, опираясь на локоть и завернутый в
одеяло. Рука у меня уже ныла, но я боялся пошевелиться. Вчера утром,
вспоминая, как лихо я вломился в дом миссис Саймонс, я пыжился как петух,
считая себя отчаянным храбрецом, но теперь, посреди ночи, слыша этот шепот
и шум под дверьми спальни, я помнил только, что ужасно боялся.
- Джон-н-н! - прошептал чей-то голос. Я огляделся, изо всех сил
стискивая зубы. - Д-ж-о-н, - повторил голос. У меня уже не было сомнений в
том, чей это был голос.
- Джейн? - сипло прохрипел я. - Ты ли это?
Постепенно в ногах кровати начала появляться ее фигура. Не такая
ослепительно яркая, как до раньше, но такая же мигающая, как сообщение,
передаваемое по гелиографу. Худая, с запавшими глазами, с волосами,
волнующимися на каком-то невидимом, неощутимом ветру, с воздетыми руками,
словно она показывала, что хоть и мертва, но не тронута тлением. Но больше
всего меня ужаснуло, что она чрезвычайно высока. В Джейн, облаченной в
туманные белые одежды, было имела более семи футов роста, она почти
достигала головой потолка, и выражение ее вытянутого лица было таким, что
меня охватил ледяной ужас.
- Джон?! - снова прошептала она, не раскрывая рта, после чего словно
бы поплыла над кроватью в мою сторону. Ее фигура то появлялась, то
исчезала, и я смотрел на нее словно сквозь легкую завесу. Но чем ближе она
подплывала, тем больший я чувствовал холод и тем явственнее слышал
электрическое потрескивание ее развевающихся волос.
- Джейн, - повторил я сдавленно. - Это не ты. Ты же мертва, Джейн!
Тебя же нет, ты не живешь!
- Джон... - вздохнула она, и это прозвучало так, будто пять или шесть
голосов говорили одновременно. - Джон... люби меня...
На минуту вся моя храбрость и рассудительность исчезли.
Гравитационная черная дыра паники втянула меня в себя с непреодолимой
силой. Я спрятал голову под одеяло, поплотнее прикрыл глаза и закричал в
подушки:
- Это же неправда! Это только сон! Ради Бога, скажи, что это сон!
Я ждал под одеялом с закрытыми глазами, пока не начал задыхаться.
Потом открыл глаза, но ничего не увидел, потому что лицо мое было закрыто
одеялом. Но рано или поздно я буду вынужден высунуть нос из-под одеяла и
противостоять тому, от чего ушла Джейн, чтобы шепот стих, чтобы в доме
снова стало тепло и безопасно. Потом я все-таки снял одеяло с лица и
поднял взгляд. То, что я увидел, заставило меня взвизгнуть еще раз. Надо
мной, от силы в четырех или пяти дюймах, склонялось лицо Джейн. Она
смотрела мне прямо в глаза. Казалось, она непрерывно менялась: она
выглядела то молодой и соблазнительной, то отвратительной старухой. Глаза
ее были пусты и непроницаемы, совершенно безжизненны. Все это время ее
лицо хранило выражение невозмутимого покоя и мягкости, в точности такое
же, как и тогда, когда она лежала в гробу, когда ее хоронили.
- Джон, - послышалось где-то в моей голове.
Я не мог говорить. Я был слишком испуган. Джейн не только вблизи
всматривалась в меня, но и лежала, вернее, парила вертикально надо мной,
не касаясь меня, в пяти или шести дюймах над постелью. От нее веяло
холодом, как будто паром от сухого льда, я чувствовал, как изморось
оседает у меня на волосах и ресницах. Джейн все парила надо мной, ледяная
и неземная, запертая в каком-то измерении, где вес и гравитация не имеют
совершенно никакого значения.
- Возьми меня... - прошептала она. Ее голос звучал гулко, как будто
раздавался в длинном пустом коридоре. - Джон... войди в меня...
Одеяло соскользнуло с кровати, как будто само неожиданно ожило.
Теперь я лежал голый, а мигающий призрак Джейн завис надо мной, шептал
мне, морозил ледяным дыханием и молил о любви.
Она не двигалась, но у меня все равно было впечатление, что какая-то
ледяная ладонь продвигается по моему лбу, касается щек и губ. Холод пополз
вниз по голому телу, пощипал за соски на груди, коснулся мышц на груди,
начал обнимать бедра. Потом коснулся моей мошонки, пока не зашевелился мой
член. Несмотря на весь свой страх, несмотря на неудобство положения, я
почувствовал, как он набрякает, увеличивается и поднимается.
- Войди в меня... таким большим... Джон... - наполовину простонал,
наполовину прошептал голос, в котором свивалось множество голосов. Холод
обхватил мой член и начал пробегать по нему, массируя, вверх и вниз, а во
мне начал нарастать безумный оргазм, которого я не ощущал уже более
месяца. - Какой он у тебя хороший... Джон...
- Это же сон, - провыл я. - Это невозможно. Ты же ненастоящая. Тебя
нет в живых, Джейн. Я же видел тебя мертвой. Тебя нет в живых.
Холодный массаж продолжался, пока я не почувствовал, что сейчас,
вот-вот... Это напоминало секс, но все было каким-то совершенно иным. Я
чувствовал скользкость и мягкость, возбуждающее прикосновение волос на
лоне - но только все это было ледяным. Мой член побелел от холода, а тело
покрылось гусиной кожей.
- Джейн, - сказал я. - Это же неправда. - И когда член задергался, я
знал, что это неправда, знал, что это невозможно, знал, что не мог
заниматься любовью со своей мертвой женой. Но когда на мой голый живот
брызнула сперма, я услышал мерзкий скрипящий звук, и лицо Джейн, несясь ко
мне с неправдоподобной скоростью, взорвалось фонтаном крови и осколков
стекла. И на одно страшное мгновение ее лицо коснулось меня - с содранной
живьем кожей, обнаженными костями скул, выбитыми, раскачивающимися
глазами, окровавленными зубами, скалящимися из-за бесформенных
размозженных губ.
Я скатился с кровати и покатился по полу так быстро, что ударился о
столик и сбросил на пол звонкий дождь предметов: бутылочек с кремом для
бритья, фотографий в рамках, разных безделушек. Фарфоровая ваза,
разрисованная цветами, раскололась на моем черепе.
Дрожа, я посмотрел на смятую постель. Там ничего не было: ни крови,
ни тела, ничего. Я чувствовал, как по моему телу сплывает пятно спермы, и
коснулся липкой сырости на моем теле. Это был кошмарный сон, повторял я
себе. Эротический кошмар. Помесь страха и голода по женщине, перемешанная
с воспоминаниями о Джейн.
Я вообще не хотел возвращаться на ложе. Я боялся заснуть. Но было два
часа ночи, и я чувствовал такую усталость, что мечтал только об одном:
заползти под одеяло и закрыть глаза. Я сдавил виски руками, пытаясь
успокоиться.
Через минуту я заметил, что на простыне начинают появляться какие-то
коричневые пятна, напоминающие следы горелого. Некоторые из них даже
слегка дымились, как будто кто-то выжигал их снизу раскаленным прутом или
концом сигареты. Завороженный и полный страха, я смотрел, как перед моими
глазами появляются кружочки, петли, перекладины.
Они были смазаны, трудночитаемы, но это несомненно были буквы. СП...
И... О... Л...
СПАСИ МЕНЯ? СПАСЕНИЕ?
И тогда меня осенило. Правда, я напал на эту мысль лишь потому, что
накануне общался с Эдвардом Уордвеллом. Но все сходилось так великолепно,
что у меня не появилось и тени сомнения, что буквы могут означать что-то
иное. Не СПАСИ МЕНЯ или СПАСЕНИЕ, а только СПАСИ КОРАБЛЬ.
Через посредника, духа моей жены, что-то, что находилось под водой, в
трюме "Дэвида Дарка", молило о спасении.

13
Оставшуюся часть ночи меня ничто не беспокоило, и я спал почти до
семи часов утра. Перед самым ленчем я поехал в деревню Грейнитхед, оставил
машину посреди рынка и пошел по мощенной улице к лавке "Морские сувениры".
Грейнитхед был уменьшенной копией Салема, скопищем домов постройки
восемнадцатого и девятнадцатого века и множества лавок, сгруппировавшихся
вокруг живописного рынка. Три или четыре узкие крутые улочки вели от рынка
вниз, к живописной полукруглой пристани, где в теперь всегда было полно
яхт.
До середины пятидесятых годов Грейнитхед был замкнутым, забытым
рыбацким поселением. Но в конце пятидесятых и в начале шестидесятых рост
благосостояния среднего класса привел к распространению парусного спорта и
океанической рыбной ловли, вследствие чего Грейнитхед быстро стал
привлекателен для всех, кто желал иметь домик над морем в паре часов езды
автомобилем от Бостона. Энергичная комиссия выдоила достаточно денег из
федеральных фондов и фондов штата, чтобы реставрировать все прекрасные и
исторические здания в Грейнитхед, разрушить старые кварталы рыбацких
домишек и заменить нищие ободранные лавки на побережье рядами ювелирных
магазинов, салонов мод, галерей, кондитерских, кофеен, рыбных ресторанов и
других модных, элегантных и экстравагантных магазинов, какие можно увидеть
в каждом современном торговом центре Америки.
Я часто задумывался, можно ли сейчас в Грейнитхед купить обычную еду
и обычную посуду для домашнего хозяйства? Ведь не всегда же человек хочет
есть сосиски по-баварски или покупать уникальные, вручную расписанные
горшки для своей шикарно обставленной кухни.
Правда, лавка "Морские сувениры" со своим ядовито-зеленым фронтоном и
псевдогеоргианскими окнами также не грешила хорошим вкусом. Внутри нее
были громоздились в беспорядке горы драгоценного мусора: модели кораблей в
бутылках, блестящие латунные телескопы, секстанты, корабельные кулеврины,
багры, гарпуны, навигационные циркули, картины и гравюры. Конечно же,
наибольшим спросом пользовались носовые фигуры кораблей - чем грудастее,
тем дороже. Стоимость подлинной носовой фигуры начала девятнадцатого века,
особенно если она представляла собой сирену с голой грудью, более пышной,
чем у Мерилин Монро, достигала астрономических сумм - тридцать пять тысяч
долларов и выше. Но все же спрос был так велик, что я нанял старичка из
Сингин-Бич, который вырезал из дерева "точные копии" старых носовых фигур.
Образцом ему служил разворот журнала "Плейбой", вышедшего в мае 1962 года.
На половике под дверями лежала куча писем и счетов, а также
уведомление, что пришли гравюры, купленные мной на прошлой неделе на
аукционе у Эндикотта. Я должен буду позже зайти на почту, чтобы забрать
их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56