Рик был таким же. Его атаки были легкие, азартные, но планов он не строил. Рик не сражался — он действительно играл, и упоение игрой, несвойственное взрослым, заставляло его делать неразумные, нелепые ходы. Ходы непредсказуемые. И поэтому сначала Рик выигрывал. Но на одном азарте долго не продержишься, и рано или поздно Рику бы понадобилась помощь. Экипаж. Команда. И фигурки зажили своею жизнью. Нет, — поправил себя травник, — не своей, не их жизнью. Нашей. Им все-таки удалось вырваться из-под влияния игры, хотя и очень странным образом. Жуга чувствовал, что его старая догадка верна — играл уже не Рик, и даже не Тил. Играли все они. Все четверо.
И Олле. Маленький канатоходец Олле, вечный пересмешник и невидимый подсказчик. Джокер в карточной колоде.
А тот, другой постепенно сдавался, потому что двигал мертвые фигуры, поскольку знал, что иначе нельзя, что иначе не делают, иначе — опасно. И неизвестно, что может произойти, если дать фигуркам волю, поэтому лучше будет ничего не трогать и оставить все, как есть.
Ведь только ребенок может беспечно пойти и поймать волосатика.
Темнело. Помаленьку стало холодать. Жуга набросил капюшон и придержал его за края. Сосредоточился и попробовал, как советовал Тил, «пропустить холод сквозь себя». Получалось плохо. Позади послышалось пыхтение и шорох осыпающихся камешков, травник обернулся и разглядел в сгущающихся сумерках широкоплечую фигуру Яльмара — варяг карабкался по склону утеса, время от времени останавливаясь и всматриваясь в темноту. Наконец он подобрался достаточно близко, чтобы разглядеть стоящего. Из груди его вырвался вздох облегчения.
— Вот ты где! — он поравнялся с травником и шумно перевел дух. — Ну ты хорош, нечего сказать! Ушел на пять минут, пропал на час.
— Так долго? — поразился тот.
— А то! Я все окрестности обшарил, уже подумал, что тебя ненароком волной смыло. Ты чего тут торчишь?
Жуга перевел взгляд на море.
— Думаю.
— Что, в доме думать места мало? Еще только тебе не хватало заболеть. Идем в тепло, обсохнешь. К тому же и еда поспела.
Жуга кивнул и вслед за Яльмаром зашагал туда, где в темноте светилось желтое оконце. На первый взгляд идти было недалеко, но за то недолгое время, что они пробыли в Исландии, Жуга уже успел усвоить, сколь обманчива бывает эта ровная поверхность бесконечных кочковатых тундр и каменных проплешин. Огонь не приближался очень долго. Жуга теперь охотно верил тем историям, в которых люди замерзали насмерть, не добравшись до жилья каких-нибудь несчастных полверсты. Да и сегодня, будь хоть чуть похолоднее… Травник поежился. Варяг шагал размашисто, привычно выбирая путь, заледеневшие кочки хрустели под его ногами. Жуга же постоянно спотыкался, не потому что плохо видел, просто не привык ходить по бесконечному болоту. Вдобавок сапоги, такие удобные на корабле, оказались чересчур тяжелыми и холодными для берега. Яльмар раздобыл для травника местную разновидность обуви — что-то вроде меховых чулок, крест-накрест перемотанных завязками снаружи, но и к ним нужна была привычка. Впрочем, Яльмар не спешил и то и дело останавливался подождать своего спутника.
— Я понял, в чем твоя беда, — торжественно сказал викинг во время одной такой остановки. — Ты слишком много думаешь.
— Вот как? — Жуга остановился перевести дух и рассмеялся. — Да… Не знал, что все так просто. А с чего ты это взял?
— Зря смеешься. Не зря же в Изречениях Высокого об этом сказано:
Человек неразумный
ночами не спит
себя мыслями мучит.
Утро приходит —
усталым встает,
а заботы все те же.
— Ну что, узнаешь себя?
«А ведь пожалуй он прав, — подумал травник, глядя на широкоплечую фигуру викинга. — Уж если кому-то сейчас и спокойно, так это ему. Он не тревожится, не мечется, а просто делает то, что считает нужным. Мне бы так… Нет, в самом деле, это он играет за ладью, а не его корабль, так же, как и Хальгрим играл за ладью черных. Странно. Я как-то не задумывался над тем, как нам с ним повезло.»
— Эй, ты о чем опять задумался? — тем временем снова окликнул его варяг.
— Так, — уклончиво ответил тот. — О хорошем. О плохом. О том, что с нами происходит.
— И чего больше?
— Что? — не понял тот.
— Чего больше, спрашиваю? Хорошего или плохого?
Жуга вздохнул.
— Плохого больше. Мы идем в никуда. Переходим реку и сжигаем мост. Вспахиваем поле и бросаем нашу мертвую лошадь на земле. Ума не приложу, чем все это может кончиться.
Яльмар некоторое время размышлял на ходу, кивая головой.
— Не бери в голову, — сказал он наконец. — Это всегда так бывает, особенно под конец. А счастливых концов все равно не бывает.
— Почему?
— Потому что концов не бывает вообще. Вообще ничего никогда не кончается. Кончится одна дорога, начнется другая. А если уж встать на нее и идти, так вперед. И как бы плохо ни было в пути, помни, что всегда есть тот, кому сейчас еще хуже.
Травник фыркнул.
— Это значит только то, что есть кто-то, кому хуже всех!
— Ха! Если б он такой был только один! Кто скажет, кто знает, сколько народу открывает последние двери каждое мгновение? Вот им, наверное, на самом деле плохо.
— Но ведь и мы когда-нибудь окажемся на их месте.
— Да, — вздохнул варяг. — Ты прав, зашиби меня Мьельнир, тысячу раз прав. Но зато тогда ты точно можешь быть уверен, что хуже уже не будет!
Оба переглянулись, не выдержали и расхохотались.
Желтоватый отблеск медленно приближался и вскоре в темноте проступили очертания приземистого, распластанного по земле строения. Это была небольшая, если не сказать — маленькая хибара, притулившаяся в ложбине меж трех невысоких холмов. Стены ее были сложены из камня и корявых бревен плавника, утепленного снаружи толстыми пластами дерна. Из отверстия в крыше вился дым, тотчас же уносимый ветром. Жуге в который раз за эти двое суток подумалось, что она все-таки слишком мала для восьми человек… Или девяти.
А точней сказать — для пяти человек, дракона, эльфа и двух гномов.
И думалось там действительно плохо.
Минуло две недели с той поры, как Яльмаров корабль ошвартовался у Исландских берегов, найдя приют в скалистой бухте Эскифьордюр (Жуга, как ни пытался, так и не смог правильно это выговорить. Норвежцы же спокойно и невозмутимо сыпали подобными названиями, рассуждая меж собой, где в это время года будет удобнее остановиться, и вскоре у травника голова пошла кругом от всех этих «Сейдисфьордюр», «Нескейпстадюр», «Кнаппаведлир», «Рейвархебн» и «Брюнхоульскиркья».). В итоге мореходы приютились в большом доме на ферме у какого-то очередного дальнего Яльмарова родича по имени Сакнус. Это был еще не старый, жилистый мужчина, носатый, рукастый, долговязый как весло и совершенно не похожий на Яльмара, но тем не менее встретивший его очень радушно. Дерево удалось сбыть исключительно удачно — как нарочно два-три окрестных фермера вовремя не подсуетились этим летом с починкой жилья, и теперь едва не устроили свалку, перебивая друг у друга столь удачно подвернувшийся товар. Часть бревен с удовольствием приобрел сам Сакнус, а еще часть Яльмар придержал на всякий случай. По поводу удачных сделок было сварено и выпито много пива, спето много песен и принесена в жертву Тору тощая лошадь, и в итоге за всеми этими делами Жуга не сразу раскачал варяга что-то там искать. К тому же все расспросы о таинственном Драконовом ключе не дали ничего, и лишь на шестой день кого-то из домашних Сакнуса вдруг осенило, что это вполне может быть большой горячий гейзер, который бьет, не замерзая, у вулканов где-то на южном плато. Далее выяснилось, что гейзеров там было множество, но лишь один — самый большой так и назывался — Гейзер.
Теперь Жуга и Тил были совершенно уверены, что речь в предсказании канатоходца шла именно о нем. Дело было за малым — скорее отправиться в путь. Но, как назло, к концу недели мореходов внезапно подкосили кашель и простуда. Слегли почти все. Телли и обоих гномов болезнь не тронула, но из экипажа кнорра на ногах остались только Яльмар, Хансен и сам травник. Жуга ходил по дому мрачный, грыз чеснок, поил больных отваром трав и разведенным уксусом, но помогало это мало. Излечились только Хельг и, как ни странно, Вильям. А еще через день Тил, не менее угрюмый, чем сам травник, сообщил ему, что шкура у дракона стала роговеть в тепле еще быстрее и почти совсем заскорузла. Так Рик мог и вовсе никогда не полететь.
Поразмыслив, Телли и Жуга решили более не медлить и выходить в поход на днях. О том, чтобы взять кнорр, и речи не было, добираться решили по суше. Яльмар заявил, что они оба наверняка сумасшедшие, и тотчас вызвался идти с ними, поскольку им явно требуется постоянный присмотр. Спорить с ним никто не стал, и все трое тут же стали собираться в дорогу. Оба гнома с Хансеном впридачу тоже не захотели оставаться. Жуга не стал их отговаривать — их помощь очень даже могла пригодиться. Последним к их походу в качестве проводника присоединился младший сын фермера — четырнадцатилетний любознательный мальчишка по имени Арне. Парень напросился сам, отец его сперва артачился, но после, заручившись словом Яльмара, махнул рукой и согласился. Видимо, к подобным чудачествам сына он давно привык.
— Все равно ведь дома не усидит, — сказал он. — Потом ведь надо же ему когда-нибудь взрослеть!
Именно тогда он и принес в жертву Тору старую лошадь, и на следующий день маленький отряд вышел в путь. Сакнус неожиданно расщедрился и дал им с собой в дорогу пару низкорослых вьючных лошадей мышастой масти с белой гривой, очень смирных и, как показали следующие дни, таких же выносливых.
— Сакнус — Человек Закона, — пояснил Яльмар. — Его слова имеют вес на тинге. Здесь ему привыкли доверять.
Яльмар первый обнаружил, что за ними увязался кто-то еще. Ни слова никому не говоря, на второй день варяг намеренно отстал, притаился за скалой и вскоре выволок к костру упирающегося барда. Возвращаться Вильям отказался наотрез, тем более, что и провизию пришлось бы разделить. Разгорелся спор: брать Вильяма с собой или прогнать, в итоге травник плюнул и махнул на все рукой. Так путешественников стало восемь, если не считать Рика.
А еще через два дня их накрыл шторм. Ураганный ветер сбивал с ног, холод не давал дышать, и даже гномы не смогли разжечь огонь, чтобы просушить отсыревшую одежду и обувь. Лошади устали. Рик стал совсем вялым, безразлично плелся позади и тормозил всю группу. Они навряд ли сумели бы выбраться, если бы не их проводник: именно Арне сумел отыскать среди холмов бесформенную каменную хижину, которая служила Сакнусу и другим окрестным жителям охотничьим домиком. Такие строения путешественникам попадались и раньше, но эта неказистая хибара — почти землянка с маленьким загоном для скота позади нее, пришлась особенно кстати. Протекшую крышу подлатали, навалив на нее пластинок битого сланца, а вскоре развели костер и наконец впервые за два дня по-настоящему согрелись.
Шторм бушевал уже два дня, и неизвестно было, когда вся эта непогода кончится. Жуга вздохнул, нагнулся и вслед за Яльмаром пролез в дымное нутро натопленной избушки.
Внутри было невероятно душно, но зато тепло. Посередине маленького помещения потрескивал огонь, над выложенным глиной очагом лениво булькал котелок. Всю хижину заполонили запахи гороха, пшенки и промокших шкур.
— Ноги сырые, голова сырая, — пробурчал Вильям, с неудовольствием разглядывая травника. — Какого черта ты там шлялся столько времени?
Жуга ничего не ответил.
Бард с Хансеном расположились у окна, затянутого тонким и промасленным пергаментом. В двух местах пергамент разодрался, отогнувшиеся уголки легонько трепетали на ветру. Натерпевшиеся от холода путники сначала порывались их зашить, но Арне их отговорил: дырочки, как выяснилось, были сделаны нарочно, чтоб сочился свежий воздух. Вильям еле слышно пощипывал струны лютни, Хансен дремал, привалившись к бугристой стене. Дракон занял весь дальний угол и хорошо хоть вылезать оттуда не особенно стремился. Остальные разлеглись кто где, подложив под ребра одеяла и охапки старого сухого дерна, в изобилии наваленного в хижине. Гномы спорили о чем-то на своем гортанном языке, спорили негромко, но с жаром — Жуга успел увидеть, как Орге сделал странный жест, как будто указывал одновременно на землю и на небо, потом плюнул в костер и умолк, отвернувшись и нахохлившись, словно большой неряшливый воробей. Из груды одеял сердито поблескивали его маленькие выцветшие глазки. Завидев травника, все с облегчением задвигались и помаленьку сгрудились вокруг котла, а когда с едой было покончено, стали располагаться ко сну.
В хижине был маленький светильник, слепленный из глины, но все масло из него путешественники выжгли еще в первый день, когда пытались развести костер. Жуга подбросил дров в огонь и смерил взглядом кучу сложенного рядом плавника. Нахмурился. Запас топлива не внушал опасений, но под утро могло похолодать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90