Он немой. Все слышит, но не говорит.
Травник невольно растерялся и замешкался с ответом.
— Что ж он не сказал… — неловко начал он и сбился. — А, черт… Ну, все равно, мог бы показать хоть как-нибудь.
— Он не любит, когда ему напоминают, — Вальтер покосился на монетку, прилипшую к стойке, и потер ладонью шрам на подбородке. Поднял взгляд на травника. — Чего ты тут вынюхиваешь, Лис?
Жуга неторопливо глотнул из кружки.
— Это из-за тебя меня прозвали соломенным? — спросил он вместо ответа.
— Да. Из-за меня, — отрезал тот. — Еще вопросы будут?
— Будут.
— На кого работаешь, рыжий? — хозяин постоялого двора прищурился.
— Ошибаешься, Вальтер, — Жуга покачал головой, — я не сыскарь.
— Оно и видно, — буркнул тот. — У сыскарей и кругляшки будут покрупней и осведомители получше. И уж они-то прекрасно знают, что разливала в «Красном петухе» не из болтливых… Ну что, так и будешь стоять и хвост мне крутить? Говори, чего надо или пей свое пиво и выметайся. А можешь и то и другое и третье.
— Ты знаешь, что Бликса вчера чуть не сдох?
— Одним дураком больше, одним меньше, какая разница?
— А такая, — Жугу помаленьку начала разбирать нездоровая злость, — что следующим дураком вполне можешь оказаться ты, понял?
— Да что ты? — усмехнулся тот. — Ой, боюсь, ой, напугал! А ты, я гляжу, наглый, даром, что соломенный… — он сделал знак вышибалам оставаться на месте. — Ну, допустим, понял. Дальше что?
— Меня интересует все, что касается этих собак.
— Все?
— Все. Любые сплетни.
— Ну так и спрашивай у своего Рудольфа! — рявкнул Вальтер, наливаясь кровью. Громилы у дверей пришли в движение. Жуга почувствовал, что вновь коса нашла на камень: о загадочных собаках никто из горожан не знал, а если и знал, то не хотел говорить. Как ни крути, все упиралось в Рудольфа, а Рудольф молчал. Молчал, несмотря на гибель жены и дочери и добровольное десятилетнее затворничество. Тоже не знал? Или…
Или — что?
В этот момент дверь корчмы вновь открылась, пропуская троих человек, одетых в одинаковые синие полукафтаны службы городского магистрата. Один держал в руке очиненное перо и свиток желтоватого пергамента с печатью на малиновом шнурке, второй был стражник при оружии, а третий просто шел без ничего, зато щеголял в черных и лоснящихся, отменной выделки, скрипящих кожаных штанах. Кабатчик сплюнул и переменился в лице.
— Тьфу, черт, еще и эти на мою голову! — он отмахнулся от травника, давая понять, что разговор окончен. — Все, Лис, уходи, не до тебя сейчас.
— Пиво допью и уйду.
— Допивай.
Меж тем тот, что был со свитком, успел уже свой свиток развернуть, встал посреди залы и откашлялся, прочищая горло.
— Приказом бургомистра! — начал он, — и по согласованью с гильдией Лиссбургских пивоваров мы, посыльный городского магистрата Редан Кокошка, подмастерье цеха пивоваров Марек Пемберзон и капитан городской стражи Фердинанд Альтенбах обычным порядком уполномочены по кабакам проверку учинить, дабы выяснить…
— Хорош болтать, упал намоченный, — поморщился Вальтер. — В первый раз приходите, что ли?
— … дабы выяснить, — невозмутимо продолжил тот, — хорошее ли пиво в городских трактирах подается, и не разбавляют ли его хозяева с намереньем неправедно нажиться. — Он кончил читать и свернул пергамент в трубочку. — Печать смотреть будешь, Вальтер?
— И так верю, — буркнул тот.
— Ну что ж, порядок ты знаешь, — Редан Кокошка повернулся к стойке. — Пауль, наливай.
Тот нацедил из бочки кружку. Жуга с интересом наблюдал как Марек — тот, что в кожаных штанах, отхлебнул первым, скорчил серьезную мину и кивнул. Передал кружку Фердинанду. Пока оставшиеся двое пробовали пиво, Марек подтащил к стойке скамейку.
— Еще кружку, — потребовал Реган. Пауль подчинился. Посетители корчмы сгрудились вокруг них. Зрелище происходящей «пивной проверки» их изрядно веселило, не говоря уж о том, что напрямую затрагивало их интересы.
На затертую, отполированную бесчисленными задами выпивох скамейку вылили подряд три кружки пива, после чего Марек подобрал полы своего кафтана и с самым серьезным видом на нее уселся. Со всех сторон посыпались шуточки.
— Ну и работенка у парня. Дитель, ты поглянь, чего придумали!
— Это что ж, теперь так пиво пить полагается?
— А че, в сам'раз… И закусь не нужна.
— Да и запаха не будет.
— И много этак зайдет?
— Кому как. Мыслю я, что ведерко засосет на дармовщину.
— Гм! Надо будет как-нибудь попробовать…
Толпа разразилась хохотом. Марек сидел с каменной физиономией, неподвижный, сосредоточенно считая про себя, пока наконец не решил, что прошло уже достаточно времени, и медленно принялся вставать. Прилипшая к штанам скамейка поднялась вместе с ним. Редан Кокошка удовлетворенно кивнул и что-то написал на пергаменте. Фердинанд Альтенбах и Марек тоже нацарапали внизу по крестику. Скамейку с липким треском от Пемберзоновских штанов отодрали, после чего потребовали пива темного и всю процедуру повторили.
— Удостоверяю, — «уполномоченный» протянул пергамент Вальтеру, — что пиво в сем трактире подается свежее, светлое и темное, Хальсеновской варки, качеством удовлетворительное и неразбавленное.
— Стоило мороки, — буркнул тот. — Спросили бы людей.
— Дык спрашивали, — хмыкнул тот, рыгнул и поморщился. — Тьфу, черт… Целый день уже так ходим, скоро из ушей пиво польется.
— Иной бы черту душу заложил за этакую должность.
— Это как посмотреть. Пивко в охотку хорошо, а по работе пить — маета одна. Ну ладно, бывай.
— Бывай и ты.
Сопровождаемая беззлобными насмешками, троица проверяющих прошествовала к выходу. Дверь за ними закрылась. Воодушевленные результатом проверки, посетители по двое, по трое задвигались к стойке.
— Мне светленького налей.
— Плесни и мне кружечку, Пауль.
Вальтер повертел в руках пергамент, обернулся и встретился взглядом с травником. Жуга отхлебнул из кружки и с понимающим видом ухмыльнулся:
— Лакрица?
Кабатчик помедлил, прежде чем ответить.
— Больно умный ты, Лис, — сказал он наконец. — Не боишься, что побью?
— А я соломенный, — с усмешкой глядя Вальтеру в глаза, сказал Жуга, — но со смолой. Как тот бычок. Смотри, не прилипни.
Он поставил на стойку опустевшую кружку, пришлепнул рядом менку.
— Поговорить надумаешь, — сказал он, — знаешь, где меня искать.
И с этими словами повернулся и ушел.
До дому травник добрался уже вечером, расстроенный, злой и раздувшийся от выпитого пива, и долго стучался в дверь, прежде чем его впустили.
— Вы что, с ума посходили? — буркнул он, входя. — Полчаса стучу.
— Ты же сам сказал — никого не пускать… — пролепетал Телли.
— Но я же не себя имел в виду!
— Так я ж не знал, что это ты!
— Спросить-то можно было, — Жуга закрыл дверь и повесил кожух на гвоздь. Взъерошил волосы рукой. — Повязки Бликсе поменял?
— Поменял.
— Не загноились раны?
— Вроде, нет.
Травник подошел к камину. Приподнял крышку, заглянул в котел.
— С обеда не осталось ничего?
Рудольф покачал головой:
— Нет. Все подъели. Нас же четверо теперь.
— Я хотел на рынок сбегать, да деньги кончились, — прибавил Телли. — Ты дал бы, что ли, а то с пустым брюхом спать придется.
— Придется, что ж поделать, — хмыкнул травник. — Куда ж ты сейчас пойдешь-то, на ночь глядя?
— Места надо знать, — ухмыльнулся тот. — У Франца Хальфа лавка дотемна открыта. И пекарня там рядом, а хлеб ведь завсегда с ночи пекут. Тесто, небось, уже подошло… Давай, короче.
Жуга устал и потому предпочел не спорить, молча вынул кошелек и отсчитал в подставленную ладонь пяток медяков. Замешкался на миг, рассматривая одну монетку, нахмурился и сунул ее обратно. Достал взамен другую.
— На. Купишь хлеба и колбасы.
— Кровавой?
— Ливерной, она дешевле. Да поосторожней там, слышь? Не нарывайся.
— Я быстро.
Телли оттолкнул вертевшегося под ногами Рика и умчался, только дверь хлопнула. Жуга помедлил, затем сел и высыпал на стол содержимое кошелька. Разложил монеты по ранжиру. Здесь были только менки: пфенниги, патары, шляхетские гроши, полугроши, орены и геллеры, и даже парочка неведомо как затесавшихся сюда турецких динаров с дырочкой посередине как у медальона — причудливая денежная смесь, имевшая хожденье в Лиссбурге. Последней Жуга вынул ту самую монетку, что привлекла его внимание. Поднес ее поближе к пламени свечи и вновь нахмурился.
Странный медяк не походил ни на что, начиная хотя бы с того, что монетка была не круглой, а семиугольной. На одной стороне была выбита в профиль чья-то голова на фоне гнутого трезубца, другую сторону сплошь покрывали письмена. Читать Жуга умел плохо, но все же, сравнивая с прочими монетами, не обнаружил среди надписей на них ничего похожего. То были даже не буквы, а какая-то нелепая путаница угловатых черточек и точек. Не походило это и на арабскую вязь, вдобавок, травник как-то слышал краем уха, будто ислам запрещает изображения людей где бы то ни было. Он перевернул монетку и вновь вгляделся в резкий скуластый профиль лица на другой стороне. Как ни крути, а это, все-таки, была именно чья-то голова.
Почему-то травника не покидало ощущение, что подобные монеты он уже где-то видел. Жуга отложил монетку и потер глаза. Голова была тяжелая, хотелось спать — поход по кабакам во всех смыслах не прошел для него даром. Быть может…
— Рудольф, — окликнул травник старика.
— Что? — поднял голову тот.
— Помнишь, ты убрал в кладовку вещи сверху? Там была коробка. Черная такая, в две ладони шириной.
Старик помедлил.
— Не помню. Может, и была… Погоди, сейчас взгляну.
Он встал, взял свечку и ушел в чулан, с минуту шумно там возился, передвигая разный хлам, и вскоре появился вновь, неся в руках лакированную, всю в царапинах шкатулку.
— Эта?
— Да, — Жуга кивнул, открыл крышку и сразу понял, что память его не подвела: среди резных безделушек лежали две монеты. Старые, покрытые зеленоватой патиной, но в точности такие же, как та, что на столе. Рудольф и Жуга переглянулись.
— Откуда они у тебя? — спросил травник.
— Да разве ж я сейчас вспомню, — пожал плечами тот. Потер ладонью подбородок. — Должно быть, вместе со шкатулкой и купил когда-то…
— Хм… — Жуга помедлил, заглянул в шкатулку и вытащил оттуда резную фигурку. Повертел ее в пальцах и поставил на стол.
— А это что такое?
Тяжелая, изжелта-белой кости статуэтка изображала воина и высотой была примерно с палец. Указательный. Работа была мастерской — нож резчика с дотошностью изобразил и меч и шлем и прочие детали амуниции и даже звенья кольчуги. Плечи и спину скрывали складки длинного, почти до пят плаща. Черты маленького лица поражали тщательностью отделки, а самые мелкие детали — брови, ноздри, зрачки глаз были выжжены железом. Несмотря на это, сосредоточиться на нем Жуга не смог. В нем было что-то очень знакомое, и в то же время неведомый мастер ухитрился вырезать на редкость неприметную персону. Сквозь полупрозрачную кость чуть красновато просвечивало пламя свечи. Заинтригованный, Жуга отставил статуэтку в сторону и потянул из шкатулки следующую. Рудольф следил за ним с не меньшим интересом.
На сей раз это была ладья. Под вздутым парусом, на круглой маленькой подставке, она, как и воин, тоже была вырезана с исключительным старанием. За костяной ладьей последовал дракон. Длинношеий, чуть пригнувшийся и свивший хвост кольцом. Зубастая пасть была распахнута в атаке, хребет, макушка головы и холка щетинились остроконечным гребнем.
Четвертая фигурка вновь изображала человека. Он был безоружен, почти на голову ниже ростом и довольно просто одет. Его лицо, несмотря на тонкую резьбу, отличалось той же странной размытостью черт, что и у воина.
Травник хмыкнул, вытряхнул на стол последнюю оставшуюся в шкатулке фигурку и вытаращил глаза:
— Черт… — невольно вырвалось у него.
— Где? — старик, подслеповато щурясь, нагнулся к столу. — А… Это не черт. Это лис.
Три маленьких мальчишеских фигурки возникли возле выхода из полутемного кривого тупичка совершенно неожиданно, и Телли непроизвольно перешел на шаг, а затем и вовсе остановился. Шагнул назад. Сердце его бешено заколотилось. Он огляделся по сторонам и понял, что «нарвался».
Трое не спеша двинулись вперед, и вскоре желтоватый отсвет фонаря выхватил из темноты ухмыляющиеся рожи Отто и двоих его неизменных приятелей.
— Гля, пацаны, — вовсю изображая удивление, воскликнул Отто-Блотто, — снеговик ползет! А вроде, не сезон…
— Точняк, не сезон, — подтвердил тот, что пониже ростом, со щербинкой на передних зубах. Сплюнул. — Да и не место.
Телли так и прозвал для себя этих трех корешей — Отто-Блотто, Рябой и Щербатый. Последних он не знал по именам, да по большому счету, ему было все равно.
— Я ж говорил тебе, чтоб ты не лазил, где не надо, — кулаки в карманах Отто лениво зашевелились. — Говорил, али нет, а, мельник?
— Я не мельник, — буркнул Телли, отступая вглубь проулка и придерживая сумку с колбасой и булкой хлеба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Травник невольно растерялся и замешкался с ответом.
— Что ж он не сказал… — неловко начал он и сбился. — А, черт… Ну, все равно, мог бы показать хоть как-нибудь.
— Он не любит, когда ему напоминают, — Вальтер покосился на монетку, прилипшую к стойке, и потер ладонью шрам на подбородке. Поднял взгляд на травника. — Чего ты тут вынюхиваешь, Лис?
Жуга неторопливо глотнул из кружки.
— Это из-за тебя меня прозвали соломенным? — спросил он вместо ответа.
— Да. Из-за меня, — отрезал тот. — Еще вопросы будут?
— Будут.
— На кого работаешь, рыжий? — хозяин постоялого двора прищурился.
— Ошибаешься, Вальтер, — Жуга покачал головой, — я не сыскарь.
— Оно и видно, — буркнул тот. — У сыскарей и кругляшки будут покрупней и осведомители получше. И уж они-то прекрасно знают, что разливала в «Красном петухе» не из болтливых… Ну что, так и будешь стоять и хвост мне крутить? Говори, чего надо или пей свое пиво и выметайся. А можешь и то и другое и третье.
— Ты знаешь, что Бликса вчера чуть не сдох?
— Одним дураком больше, одним меньше, какая разница?
— А такая, — Жугу помаленьку начала разбирать нездоровая злость, — что следующим дураком вполне можешь оказаться ты, понял?
— Да что ты? — усмехнулся тот. — Ой, боюсь, ой, напугал! А ты, я гляжу, наглый, даром, что соломенный… — он сделал знак вышибалам оставаться на месте. — Ну, допустим, понял. Дальше что?
— Меня интересует все, что касается этих собак.
— Все?
— Все. Любые сплетни.
— Ну так и спрашивай у своего Рудольфа! — рявкнул Вальтер, наливаясь кровью. Громилы у дверей пришли в движение. Жуга почувствовал, что вновь коса нашла на камень: о загадочных собаках никто из горожан не знал, а если и знал, то не хотел говорить. Как ни крути, все упиралось в Рудольфа, а Рудольф молчал. Молчал, несмотря на гибель жены и дочери и добровольное десятилетнее затворничество. Тоже не знал? Или…
Или — что?
В этот момент дверь корчмы вновь открылась, пропуская троих человек, одетых в одинаковые синие полукафтаны службы городского магистрата. Один держал в руке очиненное перо и свиток желтоватого пергамента с печатью на малиновом шнурке, второй был стражник при оружии, а третий просто шел без ничего, зато щеголял в черных и лоснящихся, отменной выделки, скрипящих кожаных штанах. Кабатчик сплюнул и переменился в лице.
— Тьфу, черт, еще и эти на мою голову! — он отмахнулся от травника, давая понять, что разговор окончен. — Все, Лис, уходи, не до тебя сейчас.
— Пиво допью и уйду.
— Допивай.
Меж тем тот, что был со свитком, успел уже свой свиток развернуть, встал посреди залы и откашлялся, прочищая горло.
— Приказом бургомистра! — начал он, — и по согласованью с гильдией Лиссбургских пивоваров мы, посыльный городского магистрата Редан Кокошка, подмастерье цеха пивоваров Марек Пемберзон и капитан городской стражи Фердинанд Альтенбах обычным порядком уполномочены по кабакам проверку учинить, дабы выяснить…
— Хорош болтать, упал намоченный, — поморщился Вальтер. — В первый раз приходите, что ли?
— … дабы выяснить, — невозмутимо продолжил тот, — хорошее ли пиво в городских трактирах подается, и не разбавляют ли его хозяева с намереньем неправедно нажиться. — Он кончил читать и свернул пергамент в трубочку. — Печать смотреть будешь, Вальтер?
— И так верю, — буркнул тот.
— Ну что ж, порядок ты знаешь, — Редан Кокошка повернулся к стойке. — Пауль, наливай.
Тот нацедил из бочки кружку. Жуга с интересом наблюдал как Марек — тот, что в кожаных штанах, отхлебнул первым, скорчил серьезную мину и кивнул. Передал кружку Фердинанду. Пока оставшиеся двое пробовали пиво, Марек подтащил к стойке скамейку.
— Еще кружку, — потребовал Реган. Пауль подчинился. Посетители корчмы сгрудились вокруг них. Зрелище происходящей «пивной проверки» их изрядно веселило, не говоря уж о том, что напрямую затрагивало их интересы.
На затертую, отполированную бесчисленными задами выпивох скамейку вылили подряд три кружки пива, после чего Марек подобрал полы своего кафтана и с самым серьезным видом на нее уселся. Со всех сторон посыпались шуточки.
— Ну и работенка у парня. Дитель, ты поглянь, чего придумали!
— Это что ж, теперь так пиво пить полагается?
— А че, в сам'раз… И закусь не нужна.
— Да и запаха не будет.
— И много этак зайдет?
— Кому как. Мыслю я, что ведерко засосет на дармовщину.
— Гм! Надо будет как-нибудь попробовать…
Толпа разразилась хохотом. Марек сидел с каменной физиономией, неподвижный, сосредоточенно считая про себя, пока наконец не решил, что прошло уже достаточно времени, и медленно принялся вставать. Прилипшая к штанам скамейка поднялась вместе с ним. Редан Кокошка удовлетворенно кивнул и что-то написал на пергаменте. Фердинанд Альтенбах и Марек тоже нацарапали внизу по крестику. Скамейку с липким треском от Пемберзоновских штанов отодрали, после чего потребовали пива темного и всю процедуру повторили.
— Удостоверяю, — «уполномоченный» протянул пергамент Вальтеру, — что пиво в сем трактире подается свежее, светлое и темное, Хальсеновской варки, качеством удовлетворительное и неразбавленное.
— Стоило мороки, — буркнул тот. — Спросили бы людей.
— Дык спрашивали, — хмыкнул тот, рыгнул и поморщился. — Тьфу, черт… Целый день уже так ходим, скоро из ушей пиво польется.
— Иной бы черту душу заложил за этакую должность.
— Это как посмотреть. Пивко в охотку хорошо, а по работе пить — маета одна. Ну ладно, бывай.
— Бывай и ты.
Сопровождаемая беззлобными насмешками, троица проверяющих прошествовала к выходу. Дверь за ними закрылась. Воодушевленные результатом проверки, посетители по двое, по трое задвигались к стойке.
— Мне светленького налей.
— Плесни и мне кружечку, Пауль.
Вальтер повертел в руках пергамент, обернулся и встретился взглядом с травником. Жуга отхлебнул из кружки и с понимающим видом ухмыльнулся:
— Лакрица?
Кабатчик помедлил, прежде чем ответить.
— Больно умный ты, Лис, — сказал он наконец. — Не боишься, что побью?
— А я соломенный, — с усмешкой глядя Вальтеру в глаза, сказал Жуга, — но со смолой. Как тот бычок. Смотри, не прилипни.
Он поставил на стойку опустевшую кружку, пришлепнул рядом менку.
— Поговорить надумаешь, — сказал он, — знаешь, где меня искать.
И с этими словами повернулся и ушел.
До дому травник добрался уже вечером, расстроенный, злой и раздувшийся от выпитого пива, и долго стучался в дверь, прежде чем его впустили.
— Вы что, с ума посходили? — буркнул он, входя. — Полчаса стучу.
— Ты же сам сказал — никого не пускать… — пролепетал Телли.
— Но я же не себя имел в виду!
— Так я ж не знал, что это ты!
— Спросить-то можно было, — Жуга закрыл дверь и повесил кожух на гвоздь. Взъерошил волосы рукой. — Повязки Бликсе поменял?
— Поменял.
— Не загноились раны?
— Вроде, нет.
Травник подошел к камину. Приподнял крышку, заглянул в котел.
— С обеда не осталось ничего?
Рудольф покачал головой:
— Нет. Все подъели. Нас же четверо теперь.
— Я хотел на рынок сбегать, да деньги кончились, — прибавил Телли. — Ты дал бы, что ли, а то с пустым брюхом спать придется.
— Придется, что ж поделать, — хмыкнул травник. — Куда ж ты сейчас пойдешь-то, на ночь глядя?
— Места надо знать, — ухмыльнулся тот. — У Франца Хальфа лавка дотемна открыта. И пекарня там рядом, а хлеб ведь завсегда с ночи пекут. Тесто, небось, уже подошло… Давай, короче.
Жуга устал и потому предпочел не спорить, молча вынул кошелек и отсчитал в подставленную ладонь пяток медяков. Замешкался на миг, рассматривая одну монетку, нахмурился и сунул ее обратно. Достал взамен другую.
— На. Купишь хлеба и колбасы.
— Кровавой?
— Ливерной, она дешевле. Да поосторожней там, слышь? Не нарывайся.
— Я быстро.
Телли оттолкнул вертевшегося под ногами Рика и умчался, только дверь хлопнула. Жуга помедлил, затем сел и высыпал на стол содержимое кошелька. Разложил монеты по ранжиру. Здесь были только менки: пфенниги, патары, шляхетские гроши, полугроши, орены и геллеры, и даже парочка неведомо как затесавшихся сюда турецких динаров с дырочкой посередине как у медальона — причудливая денежная смесь, имевшая хожденье в Лиссбурге. Последней Жуга вынул ту самую монетку, что привлекла его внимание. Поднес ее поближе к пламени свечи и вновь нахмурился.
Странный медяк не походил ни на что, начиная хотя бы с того, что монетка была не круглой, а семиугольной. На одной стороне была выбита в профиль чья-то голова на фоне гнутого трезубца, другую сторону сплошь покрывали письмена. Читать Жуга умел плохо, но все же, сравнивая с прочими монетами, не обнаружил среди надписей на них ничего похожего. То были даже не буквы, а какая-то нелепая путаница угловатых черточек и точек. Не походило это и на арабскую вязь, вдобавок, травник как-то слышал краем уха, будто ислам запрещает изображения людей где бы то ни было. Он перевернул монетку и вновь вгляделся в резкий скуластый профиль лица на другой стороне. Как ни крути, а это, все-таки, была именно чья-то голова.
Почему-то травника не покидало ощущение, что подобные монеты он уже где-то видел. Жуга отложил монетку и потер глаза. Голова была тяжелая, хотелось спать — поход по кабакам во всех смыслах не прошел для него даром. Быть может…
— Рудольф, — окликнул травник старика.
— Что? — поднял голову тот.
— Помнишь, ты убрал в кладовку вещи сверху? Там была коробка. Черная такая, в две ладони шириной.
Старик помедлил.
— Не помню. Может, и была… Погоди, сейчас взгляну.
Он встал, взял свечку и ушел в чулан, с минуту шумно там возился, передвигая разный хлам, и вскоре появился вновь, неся в руках лакированную, всю в царапинах шкатулку.
— Эта?
— Да, — Жуга кивнул, открыл крышку и сразу понял, что память его не подвела: среди резных безделушек лежали две монеты. Старые, покрытые зеленоватой патиной, но в точности такие же, как та, что на столе. Рудольф и Жуга переглянулись.
— Откуда они у тебя? — спросил травник.
— Да разве ж я сейчас вспомню, — пожал плечами тот. Потер ладонью подбородок. — Должно быть, вместе со шкатулкой и купил когда-то…
— Хм… — Жуга помедлил, заглянул в шкатулку и вытащил оттуда резную фигурку. Повертел ее в пальцах и поставил на стол.
— А это что такое?
Тяжелая, изжелта-белой кости статуэтка изображала воина и высотой была примерно с палец. Указательный. Работа была мастерской — нож резчика с дотошностью изобразил и меч и шлем и прочие детали амуниции и даже звенья кольчуги. Плечи и спину скрывали складки длинного, почти до пят плаща. Черты маленького лица поражали тщательностью отделки, а самые мелкие детали — брови, ноздри, зрачки глаз были выжжены железом. Несмотря на это, сосредоточиться на нем Жуга не смог. В нем было что-то очень знакомое, и в то же время неведомый мастер ухитрился вырезать на редкость неприметную персону. Сквозь полупрозрачную кость чуть красновато просвечивало пламя свечи. Заинтригованный, Жуга отставил статуэтку в сторону и потянул из шкатулки следующую. Рудольф следил за ним с не меньшим интересом.
На сей раз это была ладья. Под вздутым парусом, на круглой маленькой подставке, она, как и воин, тоже была вырезана с исключительным старанием. За костяной ладьей последовал дракон. Длинношеий, чуть пригнувшийся и свивший хвост кольцом. Зубастая пасть была распахнута в атаке, хребет, макушка головы и холка щетинились остроконечным гребнем.
Четвертая фигурка вновь изображала человека. Он был безоружен, почти на голову ниже ростом и довольно просто одет. Его лицо, несмотря на тонкую резьбу, отличалось той же странной размытостью черт, что и у воина.
Травник хмыкнул, вытряхнул на стол последнюю оставшуюся в шкатулке фигурку и вытаращил глаза:
— Черт… — невольно вырвалось у него.
— Где? — старик, подслеповато щурясь, нагнулся к столу. — А… Это не черт. Это лис.
Три маленьких мальчишеских фигурки возникли возле выхода из полутемного кривого тупичка совершенно неожиданно, и Телли непроизвольно перешел на шаг, а затем и вовсе остановился. Шагнул назад. Сердце его бешено заколотилось. Он огляделся по сторонам и понял, что «нарвался».
Трое не спеша двинулись вперед, и вскоре желтоватый отсвет фонаря выхватил из темноты ухмыляющиеся рожи Отто и двоих его неизменных приятелей.
— Гля, пацаны, — вовсю изображая удивление, воскликнул Отто-Блотто, — снеговик ползет! А вроде, не сезон…
— Точняк, не сезон, — подтвердил тот, что пониже ростом, со щербинкой на передних зубах. Сплюнул. — Да и не место.
Телли так и прозвал для себя этих трех корешей — Отто-Блотто, Рябой и Щербатый. Последних он не знал по именам, да по большому счету, ему было все равно.
— Я ж говорил тебе, чтоб ты не лазил, где не надо, — кулаки в карманах Отто лениво зашевелились. — Говорил, али нет, а, мельник?
— Я не мельник, — буркнул Телли, отступая вглубь проулка и придерживая сумку с колбасой и булкой хлеба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90