— Спрашивай.
— Ты… мужчина?
Рука с зажатым в ней серебряным ножом замерла над его затылком и медленно опустилась. В зеркале отразилось бледное и грустное лицо.
— Да.
ВЕСЬ МИР И НОВЫЕ КОНЬКИ
То, что мы с тобою
Двое на свете знаем
Разве узнает лекарь?
Разве узнает колдун?
Ян Чжу
Сны.
За последнее время Тил уже успел забыть, сколь много значит для него неуловимая ткань сновидений, успел забыть то чувство, когда широкий парус сна вдруг схлопывается в черный лепесток, в мгновенье ока уносимый вихрем пробуждения. Сны раньше не тревожили его — бесцветные пустые ночи проходили мимо тихо и спокойно, исчезая навсегда. И лишь теперь, когда в глубинах памяти стало оживать прошлое, в его душу заползла неясная тревога, порожденная невозможностью вспомнить сны.
А в том, что они были, Тил не сомневался. И причиной для уверенности были даже не слова Олле, а что-то другое. Что-то поселилось в глубине его души, такое отстраненное и в то же время такое близкое, что становилось не по себе от этой раздвоенности. Раньше, если щемило сердце или вдруг накатывала грусть, Тил привычно отсылал все это к своей жизни до войны, предпочитая об этом не думать и даже не пытаясь вспоминать. Дверь в прошлое была закрыта даже в снах, и это было благо для него. Он был здесь своим, мир был его, а он был частью этого мира. Был и все.
Но сны учили думать по-другому.
Во сне ты долго и упорно вышивал рисунок, а поутру, проснувшись, выяснял, что вышивал невидимый узор невидимой иглой, и только пальцы помнят работу. Но узор-то от этого не исчезает.
Во сне все события воспринимаешь не так, как наяву. Бывает, например, что приснится тебе человек с пятью головами, а ты и думаешь при этом: «Ну, пять голов. Так и надо, так и должно быть». А поутру ломаешь голову: ну почему вся эта чушь и несуразица казалась во сне такой естественной? И подползает пугающая в своей простоте мысль: а я ли видел этот сон?
Кто в глубине души на самом деле видит сны?
Нас двое или я один?
И кто из нас «я»?
Ветер с гавани, холодный и сырой, гулял над крышами, ерошил волосы мальчишки, выдувал тепло из-под овчины кожуха. Ставшим уже привычным усилием Тил подавил озноб и вновь задумался — откуда у него это умение? Не спать, когда надо не спать, спокойно сносить холод и ветер, думать о нескольких вещах сразу… И звезды. Телли поднял голову. Узор созвездий был теперь как музыка, звучал неуловимо высоко прозрачной стынущей мелодией. А где-то в глубине души, как эхо, внезапно отзывалась тонкая струна. Иногда она звучала чисто, иногда — нелепым диссонансом, а порой и вовсе дребезжала, как жестянка. Смех и колокольчики, капель и грохот водопадов, посвист ветра в звездных лучах… Мелодии сплетались, расходились и сходились вновь, «Так и надо, так и должно быть», — думал он.
А потом опускал глаза и в сотый раз спрашивал себя, почему вся эта чушь и несуразица кажется ему теперь такой естественной.
Но до этого не было дела никому. Даже Жуга и тот его не понял. В последние дни Тил ловил себя на мысли, что все людские заботы стали видеться ему мелкими и нелепыми. Он изменялся. Память тела оживала быстрее, чем память ума. Но та память тоже не была мертва; она спала. И видела сны. Он чувствовал присутствие своего дракона там, внизу — немое спокойствие уснувшей мощи, и ему было тревожно-хорошо. Маски опадали, как увядшие листья. Тил с каким-то гибельным восторгом ощущал, как растворяется во времени мальчишка Телли, и ему на смену через сны приходят годы, ум, расчет и память Навигатора. Он и хотел, и боялся этого.
— Я возвращаюсь — сказал негромко он.
Налетевший порыв ветра сорвал с губ его слова и унес во тьму.
Вильям отложил перо и потянулся. Размял уставшие пальцы и удовлетворенно покосился на лежащие перед ним на столе исписанные бумажные листы. Перевел взгляд на викинга.
— Ну, как? Что скажешь, Яльмар?
Викинг взял один листок, некоторое время смотрел в него, явно не понимая ни строчки, затем со вздохом отложил его и потянулся за кувшином.
— Не понимаю, почему эта история тебя так зацепила, — сказал он, подливая себе пива. — Подумаешь, одни порезали других. Обычное дело.
— Ну, не скажи. По-моему, это ужасно интересно. Такая интрига, такая, знаешь ли, раздвоенность души! Вдумайся хотя бы, как должен чувствовать себя принц, зная, что на престоле сидит убийца его отца. А мать с ним заодно! Потом, он ведь не знал, какой ему явился дух, добрый или злой…
— Да брось ты, Вильям, — Яльмар отмахнулся, сморщившись, как будто съел чего-то кислого. — Какая разница? И принц совсем не так умен, как ты тут расписал, чтобы все так подстроить.
— Но он же был прямой наследник! Сам посуди: он должен был воссесть на трон, а так ему пришлось снова ждать…
— Нет, ты не понял. Отец его был старший брат из двух, а по закону младший брат мог наследовать трон, только если у старшего нет детей.
— Но сын-то у него был!
— Но он же тогда еще был несовершеннолетним! К тому же, дядя и не отрекался о него — принц по-прежнему наследовал престол. А впрочем, как сказать…
— Вот-вот! Пока трава растет, лошадка сдохнет.
— Гм… — Яльмар нахмурился, умолк и, окончательно запутавшись, махнул рукой: — Да ну их на хрен, с этими делами! Папаша у него и сам был тот еще козел. И помер не как все. Небось, утрахался в саду и там задрых. А что? бывает. Я вот тоже, помнится, однажды…
— Отчего ж в саду-то? — опешил Вильям.
— А чтоб жена не засекла.
— Слу-ушай, Яльмар! — бард внезапно оживился. — А она, случайно, не того?.. Не на сносях была?
Несколько мгновений варяг тупо смотрел на Вильяма.
— Кто? — наконец спросил он.
— Королева…
Варяг захохотал.
— Ну, ты даешь! От кого?
— От брата королевского. А иначе, что ж они потом так резво поженились?
Яльмар пожал плечами.
— Мне-то почем знать? Я над ними свечку не держал.
— Так. Ладно, — бард нахмурился и что-то вычеркнул в своих записках, — ребенка убираем… А принц о смерти короля как узнал?
— Опомнись! Вся страна об этом знала, а ему сказать забыли, что ли?
— А может, — задумчиво сказал Вильям, — его в Дании не было?
— Как это — не было?
— Ну, как… Не знаю, как! Уехал он куда-нибудь, короля в его отсутствие и отравили. А когда послали за ним, он думал, что править едет, а приехал — там уже все без него разобрались.
— Ну что ты плетешь?! — фыркнул Яльмар, — что ты плетешь? Напридумывал невесть чего. Такого и не было вовсе. Он если и жалел о чем-то, так наверное, о том, что сам папашу первым не прихлопнул. Еще неизвестно, какой бы из него самого получился король…
Крышка чердачного люка негромко хлопнула. Оба обернулись.
Тил быстро спустился по лестнице, остановился, коротко взглянул на одного, на другого, легким шагом подошел к столу и с ногами влез на лавку.
— А, вот и наш белоголовый приятель! — добродушно ухмыльнулся Яльмар, разворачиваясь к мальчишке лицом. — Ну и как там дела, на крыше?
Повисла тишина.
— Снег идет, — сказал наконец Тил тихо, но так неожиданно, что бард невольно вздрогнул. Голос мальчишки прозвучал холодно и отстраненно. Вильям вдруг почувствовал себя неловко.
Яльмар, казалось, ничего не заметил.
— А вот слыхал я, будто эльфы колдовать большие мастера, — задумчиво продолжал он. — Как у людей получается, я видел, а вот у вас — не доводилось. Может, ты нам чего покажешь?
— Яльмар, — Вильям тронул его за руку. — Не трогал бы ты его…
— А чего? — обернулся тот. — Я ж просто так, чтоб время скоротать.
Тил не ответил. Вместо этого вдруг встал, в три шага оказался у стола. Взял лютню Вильяма (бард машинально отметил непривычную, нечеловеческую пластику его движений) и протянул ее Яльмару.
— Сыграй, — сказал он.
— Что? — не понял тот.
— Я говорю: сыграй на этой лютне.
Варяг недоуменно принял в руки инструмент. Повертел его, коснулся струн. Лютня тренькнула негромко.
— Я не умею.
— Но я прошу тебя.
— Да не умею я! — Яльмар растерянно взглянул на Вильяма. — Я и держать-то ее не знаю, как.
— Это же просто, — черные маслины глаз мальчишки посмотрели прямо, без подвоха. — Одной рукой нужно дергать за струны, другой — перебирать лады, и вот отсюда польется прекрасная музыка.
— Я не могу, — варяг вздохнул и вернул лютню Вильяму.
Тил вздохнул и покачал головой.
— Вот видишь, что за чучело ты из меня делаешь? На мне ты готов играть, ты думаешь, что мои лады ты знаешь. А в этой штуке три ореховых доски и восемь струн, и голос, над которым ты не властен! — Тил помедлил и закончил, неожиданно повысив голос: — Черт возьми, ты думаешь, на мне легче играть, чем на этой лютне?
Сказавши так, он повернулся и ушел. Яльмар проводил его взглядом, повернулся к Вильяму. Бард сосредоточенно скрипел пером. Поймал взгляд Яльмара и поднял голову. Глаза его вдохновенно поблескивали.
— А может, он не спятил, — вдруг сказал он, — а только притворился сумасшедшим?
— Кто?!
— Принц датский.
— Тьфу на тебя с твоим принцем! — Яльмар сплюнул и так резко наклонил кувшин над кружкой, что пиво хлынуло через край. С раздражением потряс рукой: «Чума на оба ваши дома…» и слизал с пальцев липкие капли.
Дверь корчмы распахнулась. Вошел Жуга, взъерошенный и мокрый. Отбросил капюшон плаща. Выглядел он несколько пришиблено. Вильям помахал ему рукой, Жуга рассеянно кивнул в ответ и заскользил взглядом дальше, ища, как вскоре выяснилось, Золтана.
— Хагг! — позвал он. — Хагг, где ты?
— Что случилось? — Золтан появился на лестнице. — А, это ты…
— Мне надо кое-что тебе сказать.
— Так говори.
Жуга покосился на сидящих у камина Яльмара и Вилли и покачал головой.
— Не здесь. Идем со мной, расскажу по пути.
Золтан нерешительно подергал себя за ус.
— Может, завтра?
— Нет.
Жуга помедлил, шагнул к стене, снял с гвоздя свой меч и привычным движением перебросил его за спину. Протянул через плечо ремень, застегнул на груди пряжку. На Золтана он больше не смотрел.
— Пойдем сейчас.
— Черт возьми, Золтан, ты мог меня хотя бы предупредить!
Жуга и Золтан быстрым шагом шли по улице. Хагг скосил глаза на травника и отвел взгляд.
— И что бы это изменило? — спросил он.
Тот не ответил, и некоторое время они шли молча, сжатые ущельем узкой улочки. Ветер разыгрался не на шутку, чтобы разговаривать здесь, порой приходилось кричать. Дребезжали ставни. Шаги редких прохожих глухо стучали по брусчатке мостовой. Толстая серая крыса перебежала им дорогу и нырнула в подворотню, травник задумчиво проводил ее взглядом.
— Не знаю, — наконец сказал он. Откинул капюшон плаща и сгреб мокрые волосы в горсть. — Не знаю, что, но что-то изменило бы. Яд и пламя! — он ударил кулаком в ладонь. — Слыхал я про парней, которые рубашке и штанам предпочитают юбку и корсет, но обычно это видно сразу! Да и потом, ведь известно, где их можно встретить. А тут… Походка! Жесты! Манера говорить! А ноги? Не у каждой женщины такие! Да и на вид она разве что в талии чуть-чуть широковата, а так… Ты не поверишь, Золтан, но я в нее чуть не втрескался.
— Почему — не поверю? — пожал плечами Хагг. По лицу его скользнула тень улыбки. — Очень даже поверю. Не пойму лишь, как ты догадался.
Жуга нахмурился.
— Это трудно объяснить… — пальцы его сплелись в замок. — Я чувствовал, что что-то там не так. Меня насторожило уже то, что живет она одна, без мужа и без слуг. И это в городе, где замуж выдают в двенадцать лет!
— Ну и что тут такого? Бывает так, что нет приданого…
— Не мели чепухи! — фыркнул травник. — Бесприданница, которая живет в отдельном доме, носит шелк и горностая? Ты с ума сошел, так не бывает. И потом, она ужасно много знает. Женщина не может столько знать.
— Она волшебница, — напомнил Хагг.
— Ну, пусть даже так, все равно. Вы в городах ужасно строго содержите своих жен. «Три К — Kirchen, Kuchen, Kinder» — это ведь у вас так говорят? Где им получить такие знания? Они тут ходят, не поднимая глаз, на улице им нельзя ни посмеяться, ни поболтать с подружками. А Герта… Разве она такая? Повстречай я такую женщину где-нибудь в деревне, я бы мало удивился, но здесь…
Он помолчал, о чем-то думая на ходу. Потряс головой и продолжил:
— Но догадался я только сегодня. Мне руки подсказали.
— Руки? — Золтан поднял бровь. — Э-ээ… В каком смысле? Ты ее…
— Руки, — сердито взглянув на него, повторил Жуга, — значит руки. Ее руки. Она там пересаживала розы — ну, из одних горшков в другие — и я вдруг подумал: а не слишком ли она сильна для девушки? Но это так, ерунда, я бы позабыл об этом, если бы не огонь. Видишь ли, Золтан, огонь — не женская стихия.
— Много ты знаешь! — хмыкнул тот. — Хороший волшебник может работать с чем угодно.
— Так-то так, — согласился Жуга, — но ведь каждый выбирает то, с чем ему легче работать. А Герта пользуется огнем почти всегда.
— Да-а… — Золтан остановился, сложил руки на груди и прислонился к каменному парапету. Потеребил усы. — Уделал ты меня, Жуга. По-честному сказать, я не думал, что об этом так несложно догадаться. Ну, хорошо. Допустим, ты бы знал все это. Выслушал бы ты ее с таким вниманием?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90