— Ну, как?
— Скучно, — объявил Яльмар, — и неинтересно. Ни битв, ни сражений. Одна средняя драка, да и та в конце.
— Это потому, что я читаю сам, — поспешно возразил на это бард. — Это же пиеса, а не летопись, ее актеры должны разыгрывать.
— А-а… Ну все равно, так себе. И потом, что это за имена такие — Клавдий, Фортинбрас, Лаэрт… Откуда ты их выкопал в Дании?
— Ну, э-ээ… Я решил, что так лучше звучит.
— А «Полоний» почему? Он что, по-твоему, поляк? Закидают тебя, Вильям, с твоей пиесой тухлыми яйцами.
Вильям почувствовал себя неуютно, но тут ему на выручку совершенно неожиданно пришел Жуга.
— А по-моему, неплохо, — сказал он. — Конечно, накрутил ты там всякой ерунды, но мне нравится. Не все, конечно.
Бард с интересом подался вперед.
— А что не нравится?
Все начали переглядываться. Теперь уже травник закряхтел и заерзал на скамье. Пригладил волосы рукой. За последние несколько дней его рыжие волосы засалились и растрепались еще больше. Вильям невольно задумался о том, как сейчас выглядит он сам — последний раз они все мылись на Стронсее, когда радушный Торкель в честь гостей истопил баню. Сейчас Вильям вспоминал эту баню, как наверное Адам после изгнания на землю вспоминал потерянный рай. Холод и ветер вынуждал сутки напролет не снимать шапку или капюшон и спать вповалку, греясь друг о друга. Наверное поэтому у Вильяма все герои в начале пьесы так отчаянно мерзли. Сегодня был первый за эти две недели солнечный день, и настроение у барда было превосходное. Правда, сейчас стараниями слушателей оно стремительно летело вниз и в скором времени грозилось рухнуть окончательно ко всем чертям.
Вильям вздохнул и перевел свой взгляд на остальных.
Помимо травника и Тила послушать барда мало кто захотел. На некоторое время к ним присоединился Орге, но вскоре это ему наскучило и он ушел. Вильям уже обратил внимание, что дела людей мало интересуют подгорный народец. В итоге из варягов кроме Яльмара остались только Хельг и Бранд, да и то Вильям подозревал, что Бранд остался лишь со скуки — во время последнего шторма рукоятью весла ему выбило плечо, сустав Жуга вправил, но для пущей надежности перевязал ему руку и строго-настрого приказал дней пять к веслу не прикасаться. Бранд спал, когда все остальные занимались греблей, бездельничал ночами и, как следствие, скучал.
— Да много чего, — тем временем заговорил травник. — Вот там однажды король говорит тем двоим… ну, этим вот, приехали которые: «Спасибо, Розенкранц и Гильденстерн». А после королева повторяет вслед за ним: «Спасибо, Гильденстерн и Розенкранц». Они чего их путают? Не знают, кто есть кто?
— Ну, может, и не знают… — пожал плечами бард. — А в самом деле, ну откуда им их знать? За ними послали, они приехали, а королева с королем, быть может, и не видели их никогда… Нет, это мелочи, они большой роли не играют. А что еще?
— Ну, все равно, — продолжал упорствовать Жуга. — Не ясно, чего он хочет, этот принц и что собирается делать, если правда вскроется. И потом, непонятно — он только прикидывался чокнутым или на самом деле тронулся умом?
— Гм… — озадачился Вильям. — Неужели так уж непонятно?
— Я например не понял.
— Я тоже, — поддакнул ему Хансен. — Но сама идея мне нравится. Да и написано хорошо. Особенно то место, где он прыгает в могилу — аж мурашки по спине!
— А я так думаю, что это чересчур, — объявил Яльмар. — По мне так вовсе незачем в могилу прыгать. Да и принц у тебя слюнтяй какой-то получился — ходит, ходит, болтает невесть что: «Прошу прощенья…», «Извините, я вас перебью…». Это в Дании-то! Ха! Хорошо, хоть под конец за шпагу взялся, да и то не с того конца.
— Ну, это, Яльмар, ты того, — вслух усомнился травник, — загнул. Какой же он слюнтяй? Они же при дворе, так что ж им, топором перед королем махать?
— А почему бы нет? Видел бы ты его, когда он прыгнул ко мне на кнорр — растрепанный, с мечом, дикий как кладбищенская крыса… Вот это принц, вот это я понимаю, сын коннунга! А это — так, слюнтяй.
— Не слюнтяй.
— А я говорю: слюнтяй!
— Нет, не слюнтяй! Так и скажи, что ты просто ничего не понял.
— Сам дурак!
— Перестаньте ссориться, — примирительно сказал Хансен. — Любые размышленья к месту. Он же мечется, а если чего и боится, то только — покарать невиновного. Я бы тоже размышлял, приключись со мной такое. Только, Вильям, мысли у него какие-то пустые, словоблудие одно. Он все думает — убивать или не убивать, а сам уже давно решил убить. Ему бы о большом подумать, о вечном, чтобы этакое что-нибудь…
Тил промолчал. Вильям неловко кашлянул в кулак, чтоб скрыть смущение, свернул пергамент в трубку и засунул в сумку. Яльмар зевнул, встал и направился на корму проверить, как там Гальберт — после инцидента с банкой Гудвина он уже не доверял никому. Хельг подхватил овчину и тоже перебрался поближе к мачте, где лег и вскоре захрапел. Бранд некоторое время сидел рядом, потом ушел на нос, где Магнус, сжав в руках багор, высматривал льдины.
— Что, неужели так плохо? — спросил Вильям у оставшихся троих.
— Не бери в голову, — отмахнулся Жуга. — Ну что мы понимаем в этот твоем театре? Сам разбирайся, не смотри на других. Главное — пиши побольше, у тебя хорошо получается. А что забудешь, так потом наверстаешь. А если править без конца, так никогда не закончишь.
— Да, да… Ты прав, ты прав… — проговорил Вильям, кивая головой. — Это звучит разумно. Пожалуй, я так и сделаю.
Он перебрался на свое излюбленное место — ближе к мачте, оседлал скамейку, вытащил свинцовый карандаш и исписанные вдоль и поперек листы черновиков и с головой ушел в работу, изредка прерываясь чтоб согреть за пазухой озябшие ладони. Жуге вдруг вспомнилось, что перед тем, как зачитать свое творение, бард почти неделю трудился, урывая час-другой от отдыха и сна. Писательской энергии Вильяма можно было позавидовать, тем более, что дни, когда кнорр не качало, можно было сосчитать по пальцам на одной руке.
Вторую неделю кнорр пробирался на запад. Дни тянулись, заполненные утомительной греблей и борьбой со льдом и ветром. Шторма, по счастью, судно миновали, только раз их настиг небольшой шквал. Волны были такие, что порой захлестывали маленький корабль целиком. Жуга до сих пор содрогался при воспоминании о том, как викинги до самого рассвета вычерпывали из трюма воду кожаным ведром. Остаток дня и следующую ночь мореходы провели на безымянном островке в архипелаге на Фарерах, куда причалили, едва не расколотив кнорр о прибрежные камни. При этом стало ясно, за что Бранд получил свое прозвище — если бы не его ловкость в обращении с канатами и фалами оснастки, вряд ли им удалось бы уцелеть. «Ох, Бранд, — одобрительно кивнул тогда Яльмар. — Веревка ты и есть веревка. Такелажник божьей милостью. Что б мы без тебя делали?»
Задержавшись только для того, чтобы запастись пресной водой, кнорр миновал Фарерские острова и теперь помаленьку приближался к своей цели. Чем дальше на север они продвигались, тем холодней становилось вокруг. Жуга и представить не мог, что может быть одновременно так холодно и сыро, как сейчас. Ломило руки и ноги и вдобавок отчего-то все время болела голова. Он сам, а иногда Гертруда или Рэйо постоянно вызывали ветер, не всегда попутный, но позволявший часто ставить парус. Если бы не это, их путешествие наверно растянулось бы на больший срок, чем две недели. Но в особо морозные дни, когда воздух становился так холоден, что каждый вдох отзывался мерзкой и колючей болью в горле, Яльмар гневно топал ногой и приказывал садиться всем за весла и грести, только чтобы мореходов не сковал холодный сон. За греблей все немного согревались, веселели, кипятили травяной отвар и плыли дальше. Хорошая еда закончилась, пришлось опять довольствоваться твердым хлебом и треской. Под это дело сошла и пресловутая тархоня, которую нетерпеливые норвеги зачастую уплетали недоваренной. Особенно при том усердствовал Винцент. Никто не жаловался, но и говорить особо никому не хотелось. Что удивительно — никто не простудился, лишь у Магнуса слегка раздуло нос, да у Тима Норела прорвался свищ на шее.
— Левиафаны, кракены… — ехидно говорил Жуга, свирепо кутаясь в овчинный мех. — А, Хансен? По мне одна лишь качка в десять раз страшнее, а уж про холода ты мне вообще ничего не говорил.
— Мог бы сам догадаться! — огрызнулся тот отрывисто и очень не похоже на себя.
Кай или, как теперь называл его травник — Хансен, сильно изменился после Стронсея. Он сделался непредсказуемым, был раздражительным со всеми, но зато, по крайней мере, больше не молчал. С Жугой и с Вильямом он говорил теперь охотно, и только с эльфом разговор у него никак не клеился, как будто Хансен знал или догадывался про черного лиса. С подачи травника новое имя быстро «приклеилось» к нему, тем паче, что на Хансена он откликался, а на Кая — нет. Они даже продолжили свою учебу, хоть и не так энергично, как раньше. Он все-таки был замкнут, этот Кай, держался так, как будто бы боялся потерять контроль, и здесь Жуга его понимал. Тил же наоборот косился на него с подозрением, явно не желая забывать, что тот играет на стороне врага.
Тил тоже мерз, хоть и не так сильно, как люди. «С холодом можно бороться, — говорил обычно он. — Вы закрываетесь и прячетесь, а надо пропустить его через себя, как дым через трубу. Пусть он войдет и выйдет, а тепло останется.» Впрочем, эти рассуждения не помешали самому ему одеться потеплее. Что касается дракошки, то он вообще залег под шкурами и не казал оттуда носа. Видно, проняло и его. Впрочем, на его счет Телли не особо беспокоился, соответственно и травник не счел нужным суетиться. Дракончик стал вялым и почти не двигался, но засыпать по-настоящему пока не торопился. Возможно где-то в золотистых недрах Рика потихоньку теплился огонь. Со слов мальчишки выходило, что дракошка извергал огонь, но только раз, когда на дом Рудольфа в Лиссе бросилась толпа. Способен ли он был проделать этот трюк сейчас, Жуга не знал. Единственное, что он мог сказать с уверенностью — Рик стал больше. Дракончик рос, пока тянулась шкура, хоть она уже помаленьку и начала затвердевать.
Той ночью Тил сидел и снова всматривался в небеса. На серебристых точках звезд мерцала плотная вуаль тумана. Луна прикрылась тенью. Сидел так Тил уже не первую ночь, вытаскивая из разрозненной колоды памяти все новые и новые кусочки звездных карт Ильмена. Он вспоминал названия, имена, и пенье звезд тихонько отзывалось в сердце навигатора. Мерцал над головой Менельмакар — Небесный Меченосец, серп Валакирки пожинал колосья времени. Протянутой рукой искрилась Вильварин. Тил перевел взгляд на седую Реку Серебра, нашел на небе светлый огонек Анарримэ, голубоватый Луинил и яркую зелень Хэллуина. Даже названья, и те доставляли ему радость. Память возвращалась.
Неожиданно Тил нахмурился. Что-то было не так. Он посмотрел еще немного, для полной уверенности отыскал среди блестящих точек красный глаз Карнила, и растолкал Жугу. Дождался, пока он не проснется окончательно, после чего объявил:
— Мы плывем не туда.
— С чего ты взял?
— Мы сбились с курса. Удалились к северу. Скажи об этом Яльмару.
— А ты? Что ж ты не скажешь?
— Он мне не поверит.
Яльмар, который этой ночью самолично стоял у руля, и вправду поднял Телли на смех. Жуга нахмурился и что-то стал доказывать, но добился лишь того, что разозлил варяга окончательно.
— Жуга, опомнись! — воскликнул он. — Что ты говоришь? Думаешь, что я соображаю в мореходном деле меньше, чем какой-то молокосос?
— Он навигатор эльфов, Яльмар, — попытался спорить травник, — и он гораздо старше, чем ты думаешь. Сегодня ж звезд почти не видно, как ты можешь быть уверен, что ты прав?
— Ну, хорошо же, хорошо. Иди сюда. Ты видишь эту штуку? — Яльмар показал травнику коробку с маленькой иголочкой внутри. — Она всегда указывает не север. Как я могу ошибиться или сбиться с курса? А теперь не дури и иди спать.
Однако уснуть Жуга так и не смог. Тил больше не стал ничего доказывать, ушел на нос корабля и с мрачным видом там уселся, но холодная уверенность, гнездящаяся в черной глубине его глаз, говорила сама за себя. Жуга лежал и вспоминал все, что он раньше слышал про магнитные иголки мореходов. Так и так выходило, что Яльмар прав, но все равно Жуга почему-то тревожился. А вскоре вдруг похолодало, тучи разошлись и травник по вращенью звезд почувствовал, как Яльмар медленно, но верно начал разворачивать корабль к югу. Он встал и направился на корму.
Яльмар выглядел смущенным.
— Такое дело, Лис, — не глядя на травника, проговорил негромко он, — выходит так, что прав был твой эльфеныш — к северу я чересчур забрал. Ума не приложу, как такое получилось. И стрелка, вроде, правильно показывает. Только вот… Гм… Ого!
Он посмотрел куда-то вверх и озадаченно умолк. Жуга проследил за его взглядом и тоже замер от удивления. По небу что-то двигалось — какие-то полоски, тонкие лучи, сполохи света.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90