Он взял денег на литр водки и отправился за нею в находившийся неподалеку ларек. Сначала подумал, что литр — это все-таки много, а после того, как каким-то необъяснимым образом одна бутылка осталась лежать на пятой ступеньке второго пролета лестницы в виде осколков и разлитой ароматной жидкости, Семечкин похвалил себя за предусмотрительность. Но не донес он и вторую бутылку до квартиры, точнее ее содержимое, которое от горя по утраченной водке, отправил безо всякой закуски в пустой желудок. Как только он переступил порог квартиры, желудок тут же свело судорогой, и водка отправилась в обратное путешествие. Семечкин еле успел добежать до унитаза. После попытался вскипятить чай. На кухне его и застукала Вельда, когда он тыкал потухшей спичкой в шипящую газом горелку. Как только Николай Андреевич увидел Вельду, он немедленно отключился.
Семечкин посмотрел безнадежным взглядом на Виконта. Взглядом таким, каковым смотрит приговоренный в глаза палача. Только де ла Вурд палачом не был, а был этаким судиёй, предназначенным избрать меру пресечения Семечкину. «Судья» посмотрел пристально в глаза Николая Андреевича и изрек свой приговор:
— Как неисправимый алкоголик вы приговариваетесь к ссылке.
Тут Андреич приготовился к самому худшему, в его памяти всплыли смутно сохранившиеся события о прошлом своем «приговоре».
Но в дело ввязался попугай. Он перелетел со стола на канделябр и заорал:
— Протестую, это беззаконие! Подсудимый имеет право на последнее слово.
— Ты что, адвокат? — рявкнул птице де ла Вурд, — или тебе не терпится покуражиться за его счет?
— Адвокат, не адвокат, — возмутился Цезарь, — а я требую, чтобы приговоренному дали последнее слово!
— И оно ему будет предоставлено, — согласился Виконт. — Ну так ваше последнее слово? — обратился он к Семечкину.
— Куда меня отправляют? — выдавил из себя Николай Андреевич, понимавший, что это лучшее, что он может предпринять в данной ситуации.
Рыжий прищурил на Семечкина правый свой глаз, как бы оценивая что-то, почесал давно небритый поросший пестрой порослью подбородок и изрек:
— Ну, в общем-то, чтобы от вас в дальнейшем не было никаких сколько-нибудь ощутимых неприятностей, я вас направлю в учреждение под приятным названием ЛТП лет, скажем, на двенадцать назад. И там уж, уверяю вас, никакие ваши доносы не помогут.
— Как раз в период сухого закона, — сказал задумчиво Цезарь, — хорошее наказание! Ну-с, господин Семечкин, счастливого пути. Катитесь к черту.
Николай Андреевич не понесся сквозь черный тоннель, не увидел яркого света и даже не лишился сознания, как это с ним случалось в последнее время очень часто, он просто оказался в белой незнакомой палате, откуда и должно было начаться его излечение. Скажем, что имя его никоим образом не изменилось в подсунутых Виконтом документах. Семечкин не успел как следует осмотреться, как в палату зашел пожилой человек в белом медицинском халате и белом же колпаке. Доктор сказал:
— Ну-с, товарищ Семечкин, пройдемте на процедуру.
Семечкин, до крайности обозленный новым положением, выразил свой протест всем известной фразой, упомянув тамбовского волка. Потом сделал выразительный жест, показав «белому колпаку» средний палец и сказав что-то на английском языке. Доктор естественно жеста не понял, а принял это к сведению, отметив, что больной явно не в себе.
Всё же Николаю Андреевичу пришлось сняться с табуретки и пройти за доктором.
Дальнейшие приключения Семечкина в освещении не нуждаются, ибо в них не было ничего интересного. Скажем только, что мера, принятая Виконтом, дала в последствие совсем не плохой результат.
За столом появился пребывавший где-то до сих пор Леонард. Он немедленно сунул в рот сигару и задымил.
— Вельда, принеси мне коньяку, — попросил он, — а ты, Виконт, позвони моему сыну. Он мне срочно нужен. Я чувствую, что наша компания скоро отбудет с земли.
Де ла Вурд подошел к телефону и набрал номер.
— Да, — сказал Виталий.
— Поднимись, — произнес в трубку Виконт, — господин хочет видеть тебя.
— Хорошо, — ответил Серебряков и положил трубку.
— А тебе, — обратился граф вновь к Виконту, — даю задание: наведайся в морг Семашко и уничтожь труп Осиела. Хотя что-то мне подсказывает, тот и на сей раз выкарабкается из этой ситуации. Ну, хотя бы помешай ему натворить бед, но понапрасну не рискуй.
— Да, монсеньор, — произнес де ла Вурд и шагнул в зеркало.
* * *
— Три десятки, — произнес с довольной ухмылкой длинный сержант, выкладывая на стол перед соперниками по игре карты, — побейте, господин Клопов, если сможете.
— Клипов, — поправил прыщавый милиционер длинного и сбросил на стол вверх рубашкой три карты.
— А я побью, — сказал Просвиркин, — тузы и козырная дама. На лице длинного появился кислый налет. Он спросил жалобно:
— Вы что, и сейчас надеетесь набрать сто очков?
— Нет, — ответил Иннокентий Алексеевич, — я надеюсь оставить тебя с болтом.
— Весьма вам признателен, — сказал длинный, имя коего, кстати, было Леонид Кротов.
— Ну, так неинтересно, — пропищал Клипов, подсчитывая по окончании партии свои очки. — Одного очка не хватает.
Тут из соседней комнаты послышался какой-то шум. Клипов посмотрел на Просвиркина вопросительно.
— Что? — спросил тот, и встал, вынув из кобуры пистолет. Все трое снялись с мест и двинулись к холодильнику, но дойти до него не успели: перед ними (черт знает откуда) появился окровавленный маленький человек, который до селе хранился в виде трупа в холодильнике. Лицо человека (если это кровавое месиво можно было назвать лицом) было все изуродовано, один глаз вытек; и на представителей закона смотрела пустая глазница.
— Бойнос ночес, — произнес, коверкая из-за поломанной челюсти слова, Свинцов, — как я понял, вы несколько удивлены моим появлением, хотя ожидали что-то в этом роде. Не стоит удивляться. Я — всего лишь ангел... Ох? — в его горле булькнуло, и из разорванной ножом Козлова артерии брызнула густая красная кровь, а Клипов с трудом подавил в себе желание избавится от ужина не совсем привычным способом. Свинцов прикрыл ладонью рану на шее и продолжил:
— Вернее я нахожусь рангом выше простого ангела. Архангел. Но сие есть большая тайна. И я надеюсь, нет, я уверен, что вы ее никому не раскроете. По той простой причине, что она с вами отправится в могилу. Какая жалость.
При каждом слове изо рта Свинцова вырывались струйки крови, орошая и без того окровавленное пальто.
Следует сказать, что поведение этого ожившего трупа было в высшей степени развязно и нагло, но именно это поведение, по-видимому, приковало представителей закона к полу и обездвижило их.
— Господи! — произнес сержант Кротов, осеняя себя крестом.
— Не смей! — заорал Свинцов, которому, наверное, сей жест пришелся не по вкусу.
Просвиркин, прекрасно понимая, что это не принесет никаких результатов, поднял пистолет и выстрелил без предупреждения. Пистолет конечно произвел выстрел, но вот результат вышел не совсем таким, какой обычно ожидается. Осиел сделал незаметный жест рукою и показал всем присутствующим пулю, выпущенную пистолетом капитана.
— Матерь божья, — сказал ошарашенный Клипов.
— Нет, — ответил Свинцов, — только его сын.
С этими словами он положил пулю в рот и выплюнул ее. Раздался выстрел и Клипов с широко раскрытыми глазами упал навзничь с пулей во лбу. Кротов тут же изрешетил Свинцова пулями из автомата, вернее, думал, что изрешетил; пули просто отскакивали от Свинцова, как от стальной плиты, а некоторые, не долетая, просто падали на пол, теряя энергию. Одна пуля, отрекошетив от Осиела, попала в голову Просвиркина. Иннокентий Алексеевич упал, не успев даже осмыслить происходящее.
Свинцов быстро приблизился к Кротову, вырвал у него автомат и отбросил.
— Какой красавчик! — воскликнул Осиел и закашлял, — ты-то мне и нужен.
Кротов ударил по лицу Свинцова, от чего его перекосила гримаса боли, а в руку милиционера впились осколки Свинцова черепа.
— Больше так не делай, — сказал Осиел. Он схватил за ворот формы Леонида и рывком приблизил его лицо к своему. Потом, не обращая на сопротивление парня, приложился кровавым ртом к губам Кротова. Секунду спустя, тело милиционера забилось в конвульсиях и стало меняться. А еще через некоторое время на пол упал сержант милиции Леонид Кротов, вернее Свинцов в его облике, с обезображенным пулями лицом.
Маленький со шрамом на щеке человек подошел к выходу из кабинета. С его плохонького пальто постепенно исчезали пятна крови, на голове появилась старая изъеденная молью шапка. Осиел посмотрел подозрительно на тело Просвиркина, но ничего не предпринял портив лежавшего на полу с закатившимися глазами капитана, а просто шагнул в дверь, не потрудившись даже открыть ее.
Спустя несколько часов Иннокентий Алексеевич пришел в себя и потрогал висок, из которого уже перестала сочиться кровь. Почувствовав острую боль, вздрогнул, но совладал с собой и сознания не потерял. Просвиркин поднялся и ощупью по причине абсолютной темноты в глазах добрался до тревожной кнопки, находящейся за столом. Всею силой надавил на красную педаль и спустя несколько секунд отключился.
* * *
Виталий сидел за столом. Кроме Виконта, все были здесь.
— Я вас слушаю, отец, — произнес Серебряков.
— Сегодня же утром, — начал Леонард, — ты и Наташа уезжаете в Бугульму.
— Зачем?
— Не перебивай, — Леонард выпустил дым изо рта. — Шипов завтра выходит на работу. Ему намного лучше. С документами я дело увязал. Теперь тебе остается позвонить инженеру и поставить его в известность.
— Но зачем?
— Просто уезжай и всё, — настаивал на своем граф. Виталий явно с таким раскладом был не согласен.
— Да с чего, отец, вы взяли, что я поеду? — вновь спросил он.
Леонард решил наконец объяснить:
— Осиел всерьез принялся за твои поиски. Виконт сейчас прибудет и подробнее всё расскажет.
Попугай, сидевший на канделябре, открыл один глаз и гаркнул:
— Ох и жарко ж скоро будет!
Тихо зазвенело зеркало. В комнату вошел Виконт.
— Где Осиел? — спросила Вельда.
— Не знаю. — Де ла Вурд сел. — Но в морге его нет. Две жертвы, Просвиркин ранен. Куча ментов. Но у меня острое чувство, что Осиел предпринимает кое-какие меры. И мы о нем скоро услышим. Кстати, как мне нашептал один доброжелатель, уже сегодня появятся наши портреты в местных газетах под заголовком: «Их разыскивает милиция».
Тут зазвенел звонок телефона. Виконт снял трубку и сказал:
— Алло.
— Де ла Вурд, — послышался голос на другом конце провода.
Сомнений не было: звонил Осиел.
— Дай трубку моему братцу.
Граф повернулся и спросил:
— Осиел?
— Да, — ответил, протягивая трубку, Виконт.
— Слушай, братец, — сказал Свинцов, — мое терпение может и лопнуть. Меня замучили твои идиоты. Я бы с тобой был не против словечком перекинуться с глазу на глаз.
— Где? Когда? — спросил граф.
— Ну-с, сегодня не получится; что-то я устал от всех этих воскрешений, даже подергивания начались, завтра — тоже, а там — выходные. Мне надобно будет за границу съездить. В общем — в понедельник, в полночь, на Кировской площади.
— Хорошо.
— Да, вот еще что. Можете не опасаться милиции. Я сегодня пошуровал в ихних архивах. Портретики и все копии уничтожил. И меня не опасайтесь. До понедельника я против вас не приму никаких действий. Пока.
В трубке загудел отбой. Леонард положил ее на рычаги.
— Я ничего не понимаю, — произнес он. — Осиел оставляет нас в покое до понедельника.
— А я всё прекрасно понимаю, — гаркнул попугай с канделябра, — Вельда своим пистолетом явно повредила ему левое полушарие, оттого он и помутился рассудком. — Потом Цезарь произвел звук, имитируя шмыганье носом, и произнес плаксиво: — Бедняжка.
Виконт молча плеснул себе из бутылки в бокал, опустошил его и сел на стул, Серебряков же решил повторить свой отказ:
— Так значит мне незачем ездить?
— Надобность в этом отпала, — ответил граф. — Мне трудно понять Осиела.
— А может он соврал, — предположил Виталий.
— Нет, — ответила Вельда, — врать он не может.
Граф отхлебнул остывший свой кофе, затянулся сигарой.
— К великому счастью, врать он просто не имеет права, в отличие от человека. Иди сын, отдыхай. Ты уже какую ночь спокойно не спал.
— И что, отец, мы так и будем сидеть; сложа руки? Может нанесем ему неожиданный визит?
— Не хочу, — сказал граф, — да и сомневаюсь я, что наш визит будет для него неожиданным. Нам тоже следует отдохнуть.
— Вельда, согрей кофе, — попросил де ла Вурд, — этот совсем остыл.
Вельда ушла на кухню.
Виталий сказал, тяжело вздохнув:
— Что ж, и мне тоже, признаться, хочется немного отдохнуть от всего этого.
— Да и амурные дела ждут, — вставил Цезарь.
Виталий взглянул на попугая.
— А ты обнаглела, мокрая курица, — обозвал он его, — я смотрю — у тебя слишком много перьев в хвосте.
— Нет, нет, только не хвост! — заорал, спрятавшись за телевизор, попугай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Семечкин посмотрел безнадежным взглядом на Виконта. Взглядом таким, каковым смотрит приговоренный в глаза палача. Только де ла Вурд палачом не был, а был этаким судиёй, предназначенным избрать меру пресечения Семечкину. «Судья» посмотрел пристально в глаза Николая Андреевича и изрек свой приговор:
— Как неисправимый алкоголик вы приговариваетесь к ссылке.
Тут Андреич приготовился к самому худшему, в его памяти всплыли смутно сохранившиеся события о прошлом своем «приговоре».
Но в дело ввязался попугай. Он перелетел со стола на канделябр и заорал:
— Протестую, это беззаконие! Подсудимый имеет право на последнее слово.
— Ты что, адвокат? — рявкнул птице де ла Вурд, — или тебе не терпится покуражиться за его счет?
— Адвокат, не адвокат, — возмутился Цезарь, — а я требую, чтобы приговоренному дали последнее слово!
— И оно ему будет предоставлено, — согласился Виконт. — Ну так ваше последнее слово? — обратился он к Семечкину.
— Куда меня отправляют? — выдавил из себя Николай Андреевич, понимавший, что это лучшее, что он может предпринять в данной ситуации.
Рыжий прищурил на Семечкина правый свой глаз, как бы оценивая что-то, почесал давно небритый поросший пестрой порослью подбородок и изрек:
— Ну, в общем-то, чтобы от вас в дальнейшем не было никаких сколько-нибудь ощутимых неприятностей, я вас направлю в учреждение под приятным названием ЛТП лет, скажем, на двенадцать назад. И там уж, уверяю вас, никакие ваши доносы не помогут.
— Как раз в период сухого закона, — сказал задумчиво Цезарь, — хорошее наказание! Ну-с, господин Семечкин, счастливого пути. Катитесь к черту.
Николай Андреевич не понесся сквозь черный тоннель, не увидел яркого света и даже не лишился сознания, как это с ним случалось в последнее время очень часто, он просто оказался в белой незнакомой палате, откуда и должно было начаться его излечение. Скажем, что имя его никоим образом не изменилось в подсунутых Виконтом документах. Семечкин не успел как следует осмотреться, как в палату зашел пожилой человек в белом медицинском халате и белом же колпаке. Доктор сказал:
— Ну-с, товарищ Семечкин, пройдемте на процедуру.
Семечкин, до крайности обозленный новым положением, выразил свой протест всем известной фразой, упомянув тамбовского волка. Потом сделал выразительный жест, показав «белому колпаку» средний палец и сказав что-то на английском языке. Доктор естественно жеста не понял, а принял это к сведению, отметив, что больной явно не в себе.
Всё же Николаю Андреевичу пришлось сняться с табуретки и пройти за доктором.
Дальнейшие приключения Семечкина в освещении не нуждаются, ибо в них не было ничего интересного. Скажем только, что мера, принятая Виконтом, дала в последствие совсем не плохой результат.
За столом появился пребывавший где-то до сих пор Леонард. Он немедленно сунул в рот сигару и задымил.
— Вельда, принеси мне коньяку, — попросил он, — а ты, Виконт, позвони моему сыну. Он мне срочно нужен. Я чувствую, что наша компания скоро отбудет с земли.
Де ла Вурд подошел к телефону и набрал номер.
— Да, — сказал Виталий.
— Поднимись, — произнес в трубку Виконт, — господин хочет видеть тебя.
— Хорошо, — ответил Серебряков и положил трубку.
— А тебе, — обратился граф вновь к Виконту, — даю задание: наведайся в морг Семашко и уничтожь труп Осиела. Хотя что-то мне подсказывает, тот и на сей раз выкарабкается из этой ситуации. Ну, хотя бы помешай ему натворить бед, но понапрасну не рискуй.
— Да, монсеньор, — произнес де ла Вурд и шагнул в зеркало.
* * *
— Три десятки, — произнес с довольной ухмылкой длинный сержант, выкладывая на стол перед соперниками по игре карты, — побейте, господин Клопов, если сможете.
— Клипов, — поправил прыщавый милиционер длинного и сбросил на стол вверх рубашкой три карты.
— А я побью, — сказал Просвиркин, — тузы и козырная дама. На лице длинного появился кислый налет. Он спросил жалобно:
— Вы что, и сейчас надеетесь набрать сто очков?
— Нет, — ответил Иннокентий Алексеевич, — я надеюсь оставить тебя с болтом.
— Весьма вам признателен, — сказал длинный, имя коего, кстати, было Леонид Кротов.
— Ну, так неинтересно, — пропищал Клипов, подсчитывая по окончании партии свои очки. — Одного очка не хватает.
Тут из соседней комнаты послышался какой-то шум. Клипов посмотрел на Просвиркина вопросительно.
— Что? — спросил тот, и встал, вынув из кобуры пистолет. Все трое снялись с мест и двинулись к холодильнику, но дойти до него не успели: перед ними (черт знает откуда) появился окровавленный маленький человек, который до селе хранился в виде трупа в холодильнике. Лицо человека (если это кровавое месиво можно было назвать лицом) было все изуродовано, один глаз вытек; и на представителей закона смотрела пустая глазница.
— Бойнос ночес, — произнес, коверкая из-за поломанной челюсти слова, Свинцов, — как я понял, вы несколько удивлены моим появлением, хотя ожидали что-то в этом роде. Не стоит удивляться. Я — всего лишь ангел... Ох? — в его горле булькнуло, и из разорванной ножом Козлова артерии брызнула густая красная кровь, а Клипов с трудом подавил в себе желание избавится от ужина не совсем привычным способом. Свинцов прикрыл ладонью рану на шее и продолжил:
— Вернее я нахожусь рангом выше простого ангела. Архангел. Но сие есть большая тайна. И я надеюсь, нет, я уверен, что вы ее никому не раскроете. По той простой причине, что она с вами отправится в могилу. Какая жалость.
При каждом слове изо рта Свинцова вырывались струйки крови, орошая и без того окровавленное пальто.
Следует сказать, что поведение этого ожившего трупа было в высшей степени развязно и нагло, но именно это поведение, по-видимому, приковало представителей закона к полу и обездвижило их.
— Господи! — произнес сержант Кротов, осеняя себя крестом.
— Не смей! — заорал Свинцов, которому, наверное, сей жест пришелся не по вкусу.
Просвиркин, прекрасно понимая, что это не принесет никаких результатов, поднял пистолет и выстрелил без предупреждения. Пистолет конечно произвел выстрел, но вот результат вышел не совсем таким, какой обычно ожидается. Осиел сделал незаметный жест рукою и показал всем присутствующим пулю, выпущенную пистолетом капитана.
— Матерь божья, — сказал ошарашенный Клипов.
— Нет, — ответил Свинцов, — только его сын.
С этими словами он положил пулю в рот и выплюнул ее. Раздался выстрел и Клипов с широко раскрытыми глазами упал навзничь с пулей во лбу. Кротов тут же изрешетил Свинцова пулями из автомата, вернее, думал, что изрешетил; пули просто отскакивали от Свинцова, как от стальной плиты, а некоторые, не долетая, просто падали на пол, теряя энергию. Одна пуля, отрекошетив от Осиела, попала в голову Просвиркина. Иннокентий Алексеевич упал, не успев даже осмыслить происходящее.
Свинцов быстро приблизился к Кротову, вырвал у него автомат и отбросил.
— Какой красавчик! — воскликнул Осиел и закашлял, — ты-то мне и нужен.
Кротов ударил по лицу Свинцова, от чего его перекосила гримаса боли, а в руку милиционера впились осколки Свинцова черепа.
— Больше так не делай, — сказал Осиел. Он схватил за ворот формы Леонида и рывком приблизил его лицо к своему. Потом, не обращая на сопротивление парня, приложился кровавым ртом к губам Кротова. Секунду спустя, тело милиционера забилось в конвульсиях и стало меняться. А еще через некоторое время на пол упал сержант милиции Леонид Кротов, вернее Свинцов в его облике, с обезображенным пулями лицом.
Маленький со шрамом на щеке человек подошел к выходу из кабинета. С его плохонького пальто постепенно исчезали пятна крови, на голове появилась старая изъеденная молью шапка. Осиел посмотрел подозрительно на тело Просвиркина, но ничего не предпринял портив лежавшего на полу с закатившимися глазами капитана, а просто шагнул в дверь, не потрудившись даже открыть ее.
Спустя несколько часов Иннокентий Алексеевич пришел в себя и потрогал висок, из которого уже перестала сочиться кровь. Почувствовав острую боль, вздрогнул, но совладал с собой и сознания не потерял. Просвиркин поднялся и ощупью по причине абсолютной темноты в глазах добрался до тревожной кнопки, находящейся за столом. Всею силой надавил на красную педаль и спустя несколько секунд отключился.
* * *
Виталий сидел за столом. Кроме Виконта, все были здесь.
— Я вас слушаю, отец, — произнес Серебряков.
— Сегодня же утром, — начал Леонард, — ты и Наташа уезжаете в Бугульму.
— Зачем?
— Не перебивай, — Леонард выпустил дым изо рта. — Шипов завтра выходит на работу. Ему намного лучше. С документами я дело увязал. Теперь тебе остается позвонить инженеру и поставить его в известность.
— Но зачем?
— Просто уезжай и всё, — настаивал на своем граф. Виталий явно с таким раскладом был не согласен.
— Да с чего, отец, вы взяли, что я поеду? — вновь спросил он.
Леонард решил наконец объяснить:
— Осиел всерьез принялся за твои поиски. Виконт сейчас прибудет и подробнее всё расскажет.
Попугай, сидевший на канделябре, открыл один глаз и гаркнул:
— Ох и жарко ж скоро будет!
Тихо зазвенело зеркало. В комнату вошел Виконт.
— Где Осиел? — спросила Вельда.
— Не знаю. — Де ла Вурд сел. — Но в морге его нет. Две жертвы, Просвиркин ранен. Куча ментов. Но у меня острое чувство, что Осиел предпринимает кое-какие меры. И мы о нем скоро услышим. Кстати, как мне нашептал один доброжелатель, уже сегодня появятся наши портреты в местных газетах под заголовком: «Их разыскивает милиция».
Тут зазвенел звонок телефона. Виконт снял трубку и сказал:
— Алло.
— Де ла Вурд, — послышался голос на другом конце провода.
Сомнений не было: звонил Осиел.
— Дай трубку моему братцу.
Граф повернулся и спросил:
— Осиел?
— Да, — ответил, протягивая трубку, Виконт.
— Слушай, братец, — сказал Свинцов, — мое терпение может и лопнуть. Меня замучили твои идиоты. Я бы с тобой был не против словечком перекинуться с глазу на глаз.
— Где? Когда? — спросил граф.
— Ну-с, сегодня не получится; что-то я устал от всех этих воскрешений, даже подергивания начались, завтра — тоже, а там — выходные. Мне надобно будет за границу съездить. В общем — в понедельник, в полночь, на Кировской площади.
— Хорошо.
— Да, вот еще что. Можете не опасаться милиции. Я сегодня пошуровал в ихних архивах. Портретики и все копии уничтожил. И меня не опасайтесь. До понедельника я против вас не приму никаких действий. Пока.
В трубке загудел отбой. Леонард положил ее на рычаги.
— Я ничего не понимаю, — произнес он. — Осиел оставляет нас в покое до понедельника.
— А я всё прекрасно понимаю, — гаркнул попугай с канделябра, — Вельда своим пистолетом явно повредила ему левое полушарие, оттого он и помутился рассудком. — Потом Цезарь произвел звук, имитируя шмыганье носом, и произнес плаксиво: — Бедняжка.
Виконт молча плеснул себе из бутылки в бокал, опустошил его и сел на стул, Серебряков же решил повторить свой отказ:
— Так значит мне незачем ездить?
— Надобность в этом отпала, — ответил граф. — Мне трудно понять Осиела.
— А может он соврал, — предположил Виталий.
— Нет, — ответила Вельда, — врать он не может.
Граф отхлебнул остывший свой кофе, затянулся сигарой.
— К великому счастью, врать он просто не имеет права, в отличие от человека. Иди сын, отдыхай. Ты уже какую ночь спокойно не спал.
— И что, отец, мы так и будем сидеть; сложа руки? Может нанесем ему неожиданный визит?
— Не хочу, — сказал граф, — да и сомневаюсь я, что наш визит будет для него неожиданным. Нам тоже следует отдохнуть.
— Вельда, согрей кофе, — попросил де ла Вурд, — этот совсем остыл.
Вельда ушла на кухню.
Виталий сказал, тяжело вздохнув:
— Что ж, и мне тоже, признаться, хочется немного отдохнуть от всего этого.
— Да и амурные дела ждут, — вставил Цезарь.
Виталий взглянул на попугая.
— А ты обнаглела, мокрая курица, — обозвал он его, — я смотрю — у тебя слишком много перьев в хвосте.
— Нет, нет, только не хвост! — заорал, спрятавшись за телевизор, попугай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46