— Краски мира стали еще ярче. И пусть день этот станет началом нового. Провидение даровало мне возможность ощутить на себе любовь, оно отдает мое ego в твои руки. Всецело теперь я принадлежу тебе.
Виталий обнимал ее прекрасный стан, и, казалось, что нежность, переполняющая сердце, вот-вот разорвет его на куски, прорвавшись наружу.
Наташа почувствовала, что плачет. Слезы текли по ее щекам. Она ничего не могла с этим поделать. «Господи, он любит! А я до сих пор не могу понять, что к нему чувствую. Никогда он не должен понять этого. Никогда!»
Тут новая, более сильная волна нежности накатила на Виталия. И такова уж сила сего прекрасного чувства. Оно не оставляет нам ни малейшей части нашего я, заставляя отдавать себя без остатка. Сердце, где властвует любовь, способно только лишь на самое прекрасное. И та душа, что не испытала сие ощущения, не способна понять цель мироздания. Любовь всепоглощающа, бесконечна, прекрасна. И горе тому, кто скажет иное! Душа, открывшая в себе это чувство, стоит на златой дороге в прекрасный сад. Она уже на полпути к раю.
— Стою я пред тобой
В безмолвном восхищеньи,
И жар лучистых глаз
Меня сжигает вновь,
Я поражён стрелой,
Охвачен тем стремленьем,
Что вдохновляет нас
И согревает кровь.
Тебя я полюбил,
Любовь — лишь только слово,
Глаголом чувство я
Не в силах передать.
Как без тебя я жил? —
Спрошу себя я снова,
Как жил я без тебя?
Не знаю, что сказать.
От глаз лучистых взор
Я отвести не в силах,
Твой незабвенный лик
Зажёг огонь любви.
Он мыслям дал простор,
Он вдохновил. И Лира,
Расправив крылья вмиг,
Прибавила мне сил,
Опять скользит перо,
Опять душа ликует
И, окрыляя мысль,
Опять зажжет свечу,
Я ждал тебя давно,
Я ждал любовь такую.
На крыльях Музы ввысь
В восторге я лечу.
Любовью окрылён,
Я говорю стихами,
Я воздаю хвалу
Твоим большим очам.
Спасен! спасен! спасен
Прекрасными глазами!
Искру в себе несу.
В душе горит свеча.
Горит, а воск течет
И, в строфы превращаясь,
Божественной строкой
Благословляет свет.
Душа... Душа поет!
Любовь границ не знает,
Слова текут рекой,
Любви предела нет!
Виталий говорил, он не мог оторвать своих глаз от чудных глаз Наташи. И ей казалось в этот момент — прекраснее человека нет и никогда не было. Все страхи пропали из ее души, которая впитывала в себя то счастье, что сочилось из глаз Виталия. Как умирающий от жажды в пустыне пьет воду из хладного источника, нашедши наконец оазис, сокрывший его от палящих лучей безжалостного солнца, так и эти два юных сердца упивались любовью друг друга.
Она попросила почитать что-нибудь еще и положила голову на его грудь, чувствуя, как та содрогается от голоса, и слушая частые удары его истомленного любовью сердца. «Может быть, я еще не люблю, но я счастлива оттого, что он любит меня. Я должна вознаградить его за эти чувства ко мне. Я просто обязана это сделать».
Он целовал ее, она была счастлива. Любовь уносила их в запределье, где нет места равнодушному миру. Безграничное чувство волшебного полета овладело ими и возносило всё выше и выше, туда, откуда начинается счастье.
И лишь стук в дверь заставил их вернуться на грешную землю. Как столь сильно напугавший их гром прозвучал он.
Наташа открыла; вошла Аня. Она тут же оценила обстановку. Одного взгляда на Виталия было достаточно, — он покраснел, — чтобы понять, чем всё кончилось.
— У-у, я вижу — у вас всё тип-топ, — произнесла она весело.
Девушка принесла с собой запах зимы. Шуба ее была вся в блестках снега.
— Что там твориться? — спросил смущенный Виталий ради того лишь, чтобы хоть что-то сказать.
— Тут недалеко убийство произошло, — ответила Аня, расстегивая шубу. Виталий помог ее снять и повесить на вешалку.
Девушка сняла сапоги и продолжила, не замечая, что ее рассказ весьма заинтересовал парня:
— Я лишь видела, как грузили человека в «Скорую». Он истекал кровью. Лицо бледное. На щеке — шрам (Виталий шумно с облегчением вздохнул). Кругом — милиция, народ. Говорят, он задушил какую-то бабку и тут же сам скончался. Меня чуть не вырвало.
Наташа заметила изменения, произошедшие с Серебряковым, но ничего не сказала.
— Думаю, это тот маньяк, что убивал людей, — добавила Аня, а потом, посмотрев на влюбленных, объявила: — Самое время для чая. Будем пить чай.
Взяла чайник, вышла из комнаты, бросив на ходу:
— Я оч-чень скоро вернусь.
— Будем пить чай. — Засмеялась Наташа, протягивая руки и прижимаясь к Виталию.
— Будем, — шепнул Серебряков, затворив дверь. Он вновь обнял любимую. Их губы опять слились в долгом жадном поцелуе, который мог бы длиться целую вечность, если б не вернулась Аня, толкнувшая Виталия дверью.
— Вы прямо какие-то неистовые, — проговорила она.
Наташа слегка покраснела, сказала в ответ с улыбкой:
— Могла бы и промолчать.
* * *
Козлов сидел напротив Виконта за столом в зале квартиры № 49 и рассказывал. Леонард, слушавший Ипполита, все пил из хрустального бокала, заедая вино мясом. Руки Гебриела листали толстую книгу. Казалось, что все заняты отнюдь не новостями Ипполита, но то могло показаться лишь неопытному глазу; Граф, смотрящий в свой бокал, едва ли мог думать сейчас о чем-либо еще, как не об ипполитовых словах, барон тупо уставился в листы книги, стараясь не пропустить ни слова. Наконец, когда Козлов закончил свое повествование, граф откинулся на спинку стула. Послышался его низкий голос:
— Прискорбно, что погиб невинный человек. Но, видно, на то воля Создателя.
Гебриел отломил от лежавшей на столе плитки шоколада кусочек и положил в рот.
— Ипполит, — сказал тут Виконт, — ты проявил завидное мужество. Не многие смогли бы сделать это.
— Но, — вступил в разговор барон, — Осиел все же утянул за собой двух человек.
— Да, — подтвердил Виконт, — сколько злобы в душе его, если за простую случайность человек расплачивается инфарктом.
Граф нахмурил брови и заговорил:
— Ненависть, проклятая ненависть к детям отца нашего, более слабым, но более богатым духовно, ни к чему не приведет, лишь пошатнется стабильность этого мира. Виконт, я хочу, чтобы ты завтра позаботился о его семье и постарался сгладить их боль.
— Да, сир, — ответил де ла Вурд.
— Ипполит, сегодня же найди моего сына, успокой его, а позже присмотри за трупом Свинцова, — приказал Леонард, — сдается мне, мы еще услышим о нем. Очень жаль, что ты не завершил всё до конца. Но не ты виноват. Глупость этой старухи непомерна. Надеюсь, я с нею более не столкнусь.
— Хорошо, монсеньор.
— Гебриел, теперь вступаешь в игру ты. Скоро состоится конфликт трех группировок. Есть много психов, способных причинять боль, убивать себе подобных. Проследи, чтобы достойные наказания понесли его. Я надеюсь на тебя.
— Я выполню это, сир.
Тут вошла Вельда, она несла поднос с кофе. Где в это время находился попугай, никто не знал.
Почти все принялись за черный ароматный напиток. Виконт, как всегда, потягивая кофе, курил сигару, Леонард, имевший большую привязанность к дорогим напиткам, пил кофе с коньяком бог знает, какой выдержки, Гебриелу, отличавшемуся страстью к сладостям, вместо кофе Вельда принесла бокал густейшего горячего шоколада. Козлов, не особо любивший всякие причуды, как и Вельда, пил простой черный кофе без молока, смакуя вкус его.
Никто не заметил, как возле канделябра на телевизоре появился малость помятый без части оперения покрытый кое-где пятнами крови Цезарь. Он с гордым видом наблюдал за компанией и заново переживал недавние события. Несколько минут назад он подрался с весьма наглым котом. И, потеряв часть перьев, всё же вышел победителем из схватки; кот, поджавши хвост, ретировался в ближайший подвал. За ним попугай, отличавшийся не малой отвагой, не последовал; из подвала несло удушающим кошачьим духом. Ясно было, что там находится логово этих хищников. И Цезарь посчитал целесообразным уйти победителем, нежели вступить в схватку и в неравной борьбе проиграть сражение.
Наконец птица не выдержала и заорала таким дурным голосом, каковым можно было поднять покойника:
— Какого черта! Я что, пустое место?!
От этого Виконт поперхнулся кофе и сигарным дымом, а Ипполит почти полчашки вылил на себя.
— Т-твою мать! — воскликнул Козлов, — коты тебе все мозги выцарапали?
Вельда подняла на попугая глаза и непечатно выругалась. Де ла Вурд криво усмехнулся и запустил в нахальную птицу сигарой. Попугай не успел увернуться, свалился за телевизор. Оттуда раздалось его восклицание:
— Виконт, ты явно хочешь спалить меня! Вы все с ума посходили.
Потом он появился из-за телевизора, сел на ветвь канделябра. Вид его был комичен: взъерошенный, весь в пыли, он держал в одной лапе виконтов окурок, а из ноздрей его валил, как из паровоза, дым. Цезарь, распушив перья, отряхнулся, раскрыл клюв, вставил в него окурок, затянулся. Это он проделал, как заправский курильщик, так что все рассмеялись.
Всем стало как-то теплее, когда попугай внес элемент юмора, что всегда ему удавалось. Вечер, малость подпорченный печальными событиями, был скрашен выходкой Цезаря.
— Цезарь, — заговорил Виконт, — какой же ты забияка. Всё как-то не находишь общего языка с местной живностью.
— Что ж, забияка, — согласился попугай. — Но местная живность, как ты выразился, мне пока что дружбы не предлагала. Да и нагловата она до ужаса.
— Оторвут тебе хвост когда-нибудь, — вставил Ипполит.
— И поделом, — добавила Вельда.
— Коты обид не прощают, — сказал де ла Вурд. — И брось курить, когда с тобой разговаривают!
— Ладно уж. — Попугай нахмурился, сигара пропала бесследно. — Надеюсь, мой любимый с коньячной начинкой шоколад остался, или опять вы всё съели?
— Да, есть еще. — Гебриел указал на хрустальную вазу. — Специально для тебя оставили.
— Благодарю вас, господин барон, — сказал с ироничной печалью попугай, — лишь только вы печетесь о несчастном Цезаре.
— О! о! о! — поддразнил его де ла Вурд. — О Цезаре бедном замолвите слово!
* * *
Много чая было выпито. Виталий чувствовал такой покой, какой никогда еще не навещал его душу. Девушки куда-то ушли, оставив его наедине со своими мыслями. Полная тишина, воцарившаяся в коридорах общежития (что, кстати, было большой редкостью здесь), позволяла думать, не отвлекаясь на шум. Только лишь была слышна доносившаяся с третьего этажа музыка. Играла флейта. Странно было слышать эти звуки здесь, где полным полно рока и всякой так называемой «попсы». «Кажется, что покой воистину существует, — размышлял наш герой, — подумать только, — меня любит самая красивая девушка! И такое, оказывается, возможно. Я, обделенный столь долгое время женским вниманием отшельник, завоевал любовь этого прелестного существа… Какая музыка! Если мне не изменяет память, звучит композиция в исполнении Земфира „Одинокий Пастух“. Чарующие звуки. Они как никогда подходят к моему теперешнему состоянию. Грусть и покой. Кажется, мечта о покое сбывается.
Из угла в пустоте послышалось чье-то чихание. А вслед за этим возле стола материализовался Ипполит. Он держал в руках огромный усыпанный маленькими дырочками платок.
— Вот напасть! — в сердцах сказал появившийся, — всего-то полчаса ходьбы и я простыл. А, мосье Серебряков, вы-то вон, как держитесь.
— Ты как узнал? — Виталий удивился.
— Как так узнал? Вы не кашляете, не чихаете, — так и узнал, — удивился Козлов.
— Нет, что я еще здесь.
— Вы забываетесь, сударь. Разве вам не известно, кто я?
— Да, да, это мне известно. Ну-с, рассказывай.
Ипполит запихал платок в боковой карман пальто, почесал свою бороду, придав той ужасающий вид, потом ответил:
— Особо рассказывать нечего, Я зарезал Свинцова, и делу конец. Правда, — и это меня смущает, — он в зарезанном виде убил одну ненормальную, после упал замертво.
— Так что же тебя смущает? Свинцов мертв, и дело с концом? — спросил Серебряков, улыбнувшись. Козлов шумно вздохнул.
— Так-то оно так, только ведь господин Свинцов не человек, но ангел. А у них, как известно, весьма живучая натура. Я не успел докончить дело. Требовалось разрушить его сердце и отделить голову, а мне помешали.
— И гроза — ваше дело? — вновь спросил Виталий.
— Нет, дорогой мой, ты забываешь, что там, по ту сторону, тоже идет война. Гроза — это лишь отражение ее. Чисто научное и вполне объяснимое явление, как сказали бы ученые мужи. Но сие явление берет начало в запределье, где рождается борьбою братьев господина, ищущими потерянный рай. И огонь этой борьбы еще запылает на Земле, тогда и наступит Апокалипсис.
— А Виконт? — поспешил прервать тираду Козлова Виталий.
— Он жив. Он не принимал участие в битве. Дело в том, что мы тоже люди, хотя волею провидения погибшие и воскресшие. И наши мысли читаемы. Чем нас больше, тем легче докопаться до сущности каждого. Массовая психическая атака, если даже она бессознательна, может изменить многое. Ненависть множества людей к бывшим руководителям страны Советов сделала свое дело, — почти никто из них не был здоровым в момент смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Виталий обнимал ее прекрасный стан, и, казалось, что нежность, переполняющая сердце, вот-вот разорвет его на куски, прорвавшись наружу.
Наташа почувствовала, что плачет. Слезы текли по ее щекам. Она ничего не могла с этим поделать. «Господи, он любит! А я до сих пор не могу понять, что к нему чувствую. Никогда он не должен понять этого. Никогда!»
Тут новая, более сильная волна нежности накатила на Виталия. И такова уж сила сего прекрасного чувства. Оно не оставляет нам ни малейшей части нашего я, заставляя отдавать себя без остатка. Сердце, где властвует любовь, способно только лишь на самое прекрасное. И та душа, что не испытала сие ощущения, не способна понять цель мироздания. Любовь всепоглощающа, бесконечна, прекрасна. И горе тому, кто скажет иное! Душа, открывшая в себе это чувство, стоит на златой дороге в прекрасный сад. Она уже на полпути к раю.
— Стою я пред тобой
В безмолвном восхищеньи,
И жар лучистых глаз
Меня сжигает вновь,
Я поражён стрелой,
Охвачен тем стремленьем,
Что вдохновляет нас
И согревает кровь.
Тебя я полюбил,
Любовь — лишь только слово,
Глаголом чувство я
Не в силах передать.
Как без тебя я жил? —
Спрошу себя я снова,
Как жил я без тебя?
Не знаю, что сказать.
От глаз лучистых взор
Я отвести не в силах,
Твой незабвенный лик
Зажёг огонь любви.
Он мыслям дал простор,
Он вдохновил. И Лира,
Расправив крылья вмиг,
Прибавила мне сил,
Опять скользит перо,
Опять душа ликует
И, окрыляя мысль,
Опять зажжет свечу,
Я ждал тебя давно,
Я ждал любовь такую.
На крыльях Музы ввысь
В восторге я лечу.
Любовью окрылён,
Я говорю стихами,
Я воздаю хвалу
Твоим большим очам.
Спасен! спасен! спасен
Прекрасными глазами!
Искру в себе несу.
В душе горит свеча.
Горит, а воск течет
И, в строфы превращаясь,
Божественной строкой
Благословляет свет.
Душа... Душа поет!
Любовь границ не знает,
Слова текут рекой,
Любви предела нет!
Виталий говорил, он не мог оторвать своих глаз от чудных глаз Наташи. И ей казалось в этот момент — прекраснее человека нет и никогда не было. Все страхи пропали из ее души, которая впитывала в себя то счастье, что сочилось из глаз Виталия. Как умирающий от жажды в пустыне пьет воду из хладного источника, нашедши наконец оазис, сокрывший его от палящих лучей безжалостного солнца, так и эти два юных сердца упивались любовью друг друга.
Она попросила почитать что-нибудь еще и положила голову на его грудь, чувствуя, как та содрогается от голоса, и слушая частые удары его истомленного любовью сердца. «Может быть, я еще не люблю, но я счастлива оттого, что он любит меня. Я должна вознаградить его за эти чувства ко мне. Я просто обязана это сделать».
Он целовал ее, она была счастлива. Любовь уносила их в запределье, где нет места равнодушному миру. Безграничное чувство волшебного полета овладело ими и возносило всё выше и выше, туда, откуда начинается счастье.
И лишь стук в дверь заставил их вернуться на грешную землю. Как столь сильно напугавший их гром прозвучал он.
Наташа открыла; вошла Аня. Она тут же оценила обстановку. Одного взгляда на Виталия было достаточно, — он покраснел, — чтобы понять, чем всё кончилось.
— У-у, я вижу — у вас всё тип-топ, — произнесла она весело.
Девушка принесла с собой запах зимы. Шуба ее была вся в блестках снега.
— Что там твориться? — спросил смущенный Виталий ради того лишь, чтобы хоть что-то сказать.
— Тут недалеко убийство произошло, — ответила Аня, расстегивая шубу. Виталий помог ее снять и повесить на вешалку.
Девушка сняла сапоги и продолжила, не замечая, что ее рассказ весьма заинтересовал парня:
— Я лишь видела, как грузили человека в «Скорую». Он истекал кровью. Лицо бледное. На щеке — шрам (Виталий шумно с облегчением вздохнул). Кругом — милиция, народ. Говорят, он задушил какую-то бабку и тут же сам скончался. Меня чуть не вырвало.
Наташа заметила изменения, произошедшие с Серебряковым, но ничего не сказала.
— Думаю, это тот маньяк, что убивал людей, — добавила Аня, а потом, посмотрев на влюбленных, объявила: — Самое время для чая. Будем пить чай.
Взяла чайник, вышла из комнаты, бросив на ходу:
— Я оч-чень скоро вернусь.
— Будем пить чай. — Засмеялась Наташа, протягивая руки и прижимаясь к Виталию.
— Будем, — шепнул Серебряков, затворив дверь. Он вновь обнял любимую. Их губы опять слились в долгом жадном поцелуе, который мог бы длиться целую вечность, если б не вернулась Аня, толкнувшая Виталия дверью.
— Вы прямо какие-то неистовые, — проговорила она.
Наташа слегка покраснела, сказала в ответ с улыбкой:
— Могла бы и промолчать.
* * *
Козлов сидел напротив Виконта за столом в зале квартиры № 49 и рассказывал. Леонард, слушавший Ипполита, все пил из хрустального бокала, заедая вино мясом. Руки Гебриела листали толстую книгу. Казалось, что все заняты отнюдь не новостями Ипполита, но то могло показаться лишь неопытному глазу; Граф, смотрящий в свой бокал, едва ли мог думать сейчас о чем-либо еще, как не об ипполитовых словах, барон тупо уставился в листы книги, стараясь не пропустить ни слова. Наконец, когда Козлов закончил свое повествование, граф откинулся на спинку стула. Послышался его низкий голос:
— Прискорбно, что погиб невинный человек. Но, видно, на то воля Создателя.
Гебриел отломил от лежавшей на столе плитки шоколада кусочек и положил в рот.
— Ипполит, — сказал тут Виконт, — ты проявил завидное мужество. Не многие смогли бы сделать это.
— Но, — вступил в разговор барон, — Осиел все же утянул за собой двух человек.
— Да, — подтвердил Виконт, — сколько злобы в душе его, если за простую случайность человек расплачивается инфарктом.
Граф нахмурил брови и заговорил:
— Ненависть, проклятая ненависть к детям отца нашего, более слабым, но более богатым духовно, ни к чему не приведет, лишь пошатнется стабильность этого мира. Виконт, я хочу, чтобы ты завтра позаботился о его семье и постарался сгладить их боль.
— Да, сир, — ответил де ла Вурд.
— Ипполит, сегодня же найди моего сына, успокой его, а позже присмотри за трупом Свинцова, — приказал Леонард, — сдается мне, мы еще услышим о нем. Очень жаль, что ты не завершил всё до конца. Но не ты виноват. Глупость этой старухи непомерна. Надеюсь, я с нею более не столкнусь.
— Хорошо, монсеньор.
— Гебриел, теперь вступаешь в игру ты. Скоро состоится конфликт трех группировок. Есть много психов, способных причинять боль, убивать себе подобных. Проследи, чтобы достойные наказания понесли его. Я надеюсь на тебя.
— Я выполню это, сир.
Тут вошла Вельда, она несла поднос с кофе. Где в это время находился попугай, никто не знал.
Почти все принялись за черный ароматный напиток. Виконт, как всегда, потягивая кофе, курил сигару, Леонард, имевший большую привязанность к дорогим напиткам, пил кофе с коньяком бог знает, какой выдержки, Гебриелу, отличавшемуся страстью к сладостям, вместо кофе Вельда принесла бокал густейшего горячего шоколада. Козлов, не особо любивший всякие причуды, как и Вельда, пил простой черный кофе без молока, смакуя вкус его.
Никто не заметил, как возле канделябра на телевизоре появился малость помятый без части оперения покрытый кое-где пятнами крови Цезарь. Он с гордым видом наблюдал за компанией и заново переживал недавние события. Несколько минут назад он подрался с весьма наглым котом. И, потеряв часть перьев, всё же вышел победителем из схватки; кот, поджавши хвост, ретировался в ближайший подвал. За ним попугай, отличавшийся не малой отвагой, не последовал; из подвала несло удушающим кошачьим духом. Ясно было, что там находится логово этих хищников. И Цезарь посчитал целесообразным уйти победителем, нежели вступить в схватку и в неравной борьбе проиграть сражение.
Наконец птица не выдержала и заорала таким дурным голосом, каковым можно было поднять покойника:
— Какого черта! Я что, пустое место?!
От этого Виконт поперхнулся кофе и сигарным дымом, а Ипполит почти полчашки вылил на себя.
— Т-твою мать! — воскликнул Козлов, — коты тебе все мозги выцарапали?
Вельда подняла на попугая глаза и непечатно выругалась. Де ла Вурд криво усмехнулся и запустил в нахальную птицу сигарой. Попугай не успел увернуться, свалился за телевизор. Оттуда раздалось его восклицание:
— Виконт, ты явно хочешь спалить меня! Вы все с ума посходили.
Потом он появился из-за телевизора, сел на ветвь канделябра. Вид его был комичен: взъерошенный, весь в пыли, он держал в одной лапе виконтов окурок, а из ноздрей его валил, как из паровоза, дым. Цезарь, распушив перья, отряхнулся, раскрыл клюв, вставил в него окурок, затянулся. Это он проделал, как заправский курильщик, так что все рассмеялись.
Всем стало как-то теплее, когда попугай внес элемент юмора, что всегда ему удавалось. Вечер, малость подпорченный печальными событиями, был скрашен выходкой Цезаря.
— Цезарь, — заговорил Виконт, — какой же ты забияка. Всё как-то не находишь общего языка с местной живностью.
— Что ж, забияка, — согласился попугай. — Но местная живность, как ты выразился, мне пока что дружбы не предлагала. Да и нагловата она до ужаса.
— Оторвут тебе хвост когда-нибудь, — вставил Ипполит.
— И поделом, — добавила Вельда.
— Коты обид не прощают, — сказал де ла Вурд. — И брось курить, когда с тобой разговаривают!
— Ладно уж. — Попугай нахмурился, сигара пропала бесследно. — Надеюсь, мой любимый с коньячной начинкой шоколад остался, или опять вы всё съели?
— Да, есть еще. — Гебриел указал на хрустальную вазу. — Специально для тебя оставили.
— Благодарю вас, господин барон, — сказал с ироничной печалью попугай, — лишь только вы печетесь о несчастном Цезаре.
— О! о! о! — поддразнил его де ла Вурд. — О Цезаре бедном замолвите слово!
* * *
Много чая было выпито. Виталий чувствовал такой покой, какой никогда еще не навещал его душу. Девушки куда-то ушли, оставив его наедине со своими мыслями. Полная тишина, воцарившаяся в коридорах общежития (что, кстати, было большой редкостью здесь), позволяла думать, не отвлекаясь на шум. Только лишь была слышна доносившаяся с третьего этажа музыка. Играла флейта. Странно было слышать эти звуки здесь, где полным полно рока и всякой так называемой «попсы». «Кажется, что покой воистину существует, — размышлял наш герой, — подумать только, — меня любит самая красивая девушка! И такое, оказывается, возможно. Я, обделенный столь долгое время женским вниманием отшельник, завоевал любовь этого прелестного существа… Какая музыка! Если мне не изменяет память, звучит композиция в исполнении Земфира „Одинокий Пастух“. Чарующие звуки. Они как никогда подходят к моему теперешнему состоянию. Грусть и покой. Кажется, мечта о покое сбывается.
Из угла в пустоте послышалось чье-то чихание. А вслед за этим возле стола материализовался Ипполит. Он держал в руках огромный усыпанный маленькими дырочками платок.
— Вот напасть! — в сердцах сказал появившийся, — всего-то полчаса ходьбы и я простыл. А, мосье Серебряков, вы-то вон, как держитесь.
— Ты как узнал? — Виталий удивился.
— Как так узнал? Вы не кашляете, не чихаете, — так и узнал, — удивился Козлов.
— Нет, что я еще здесь.
— Вы забываетесь, сударь. Разве вам не известно, кто я?
— Да, да, это мне известно. Ну-с, рассказывай.
Ипполит запихал платок в боковой карман пальто, почесал свою бороду, придав той ужасающий вид, потом ответил:
— Особо рассказывать нечего, Я зарезал Свинцова, и делу конец. Правда, — и это меня смущает, — он в зарезанном виде убил одну ненормальную, после упал замертво.
— Так что же тебя смущает? Свинцов мертв, и дело с концом? — спросил Серебряков, улыбнувшись. Козлов шумно вздохнул.
— Так-то оно так, только ведь господин Свинцов не человек, но ангел. А у них, как известно, весьма живучая натура. Я не успел докончить дело. Требовалось разрушить его сердце и отделить голову, а мне помешали.
— И гроза — ваше дело? — вновь спросил Виталий.
— Нет, дорогой мой, ты забываешь, что там, по ту сторону, тоже идет война. Гроза — это лишь отражение ее. Чисто научное и вполне объяснимое явление, как сказали бы ученые мужи. Но сие явление берет начало в запределье, где рождается борьбою братьев господина, ищущими потерянный рай. И огонь этой борьбы еще запылает на Земле, тогда и наступит Апокалипсис.
— А Виконт? — поспешил прервать тираду Козлова Виталий.
— Он жив. Он не принимал участие в битве. Дело в том, что мы тоже люди, хотя волею провидения погибшие и воскресшие. И наши мысли читаемы. Чем нас больше, тем легче докопаться до сущности каждого. Массовая психическая атака, если даже она бессознательна, может изменить многое. Ненависть множества людей к бывшим руководителям страны Советов сделала свое дело, — почти никто из них не был здоровым в момент смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46