Всё, что у нас было, я утром выпил. — С этими словами Ипполит вышел на лестничную площадку, хлопнув дверью.
— Как вы с ним носитесь! — заявил обиженно попугай. — «За молоком», «кисонька», — передразнил он, — тьфу! Даже противно делается.
Де ла Вурд взялся за первую газету из принесенной Ипполитом пачки. Развернул ее и сказал:
— Помолчи. Ты вон весь разбух от шоколада, а на него жалко даже смотреть.
— Ну конечно, — не унимался попугай, — ты еще скажи, что это не гуманно с моей стороны думать плохо о таком красавце. А ежели он и мною с голодухи не побрезгует? А? Что ты тогда на это скажешь? Если, как ты выражаешься, я разбух, то наверняка выгляжу весьма солидно и аппетитно в глазах этой твари.
Цезарь даже гордо выпятил грудь.
— Да на твою трудовую мозоль вообще страшно смотреть, не то, что представить тебя зажаренным на тарелке, — ответил Виконт.
Птица обиженно отвернулась, не желая больше произносить ни слова. Слышно было лишь изредка, как попугай ругался не по-русски да иногда произносил слова «психушка» и «приют для бездомных».
Водрузилась тишина. Виконт, Гебриел и Леонард принялись за газеты.
Попугай слетел с канделябра и болтался без дела по столу, склевывая с кистей виноград, напиваясь из бокала Виконта, которому надоело отгонять Цезаря. Потом птица встрепенулась и кинулась обратно на телевизор; в комнату вошел Маркиз. Он протопал к креслу Леонарда, прыгнул к нему на колени и свернулся клубком. Граф погладил кота, и тот сразу заурчал. А попугай с нескрываемым отвращением смотрел на соперника. Потом как-то дико хихикнул и отвернулся произнеся:
— Дурдом.
* * *
— Я-то уж было подумал, что ты потеряла всякий контроль над ситуацией, — говорил он.
— Ты решил, что я не способна здраво мыслить? — спрашивала она.
— Да, решил. Еще немного, и я бы сдался.
— Но всё же ты шокировал меня.
— О, — ответил Виталий, — шокировал. Я сам себя шокировал, когда не смог с собою ничего поделать. А тебя-то я чем умудрился еще шокировать? Разве только своими так называемыми фокусами.
Они находились всё еще на диване. Девушка сидела, опершись спиною о подушку, а Виталий лежал, голова его находилась на уровне груди любимой, Наташа гладила его волосы и плечи.
— А ты не догадываешься? — спросила его Наташа. Виталий обнял ее за обнаженную талию свободной рукой. Он ответил:
— Ну, как бы, нет. То есть у меня имеются подозрения, но не настолько сильные...
Девушка рассмеялась:
— Подозрения? Вот чудак. Тебя очень трудно соблазнить.
Виталий произнес, закрыв глаза и представляя всё то, что успел пережить в объятиях столь соблазнительной особы:
— Здесь ты ошибаешься. Тебе меня легко соблазнить. Но я, как всегда, стараюсь смотреть несколько дальше.
— Как? Понятней можешь сказать?
— Ты думаешь, что это мое самообладание. Нет, сеньорита. Просто я очень люблю тебя и не хочу, чтобы впоследствии мы пожалели о том, что совершили, и не смогу пережить, если ты возненавидишь себя за это. Девушки так ранимы…
— Ой-ой! — Наташа легонько шлепнула его по щеке. — Я знаю, чего ты боишься.
— Не перебивай, пожалуйста. Я знаю, что говорю. На самом деле мне очень трудно было сказать тебе: нет. Но ты меня еще плохо знаешь. Да и я о тебе — почти ничего, кроме того, что ты безумно красива, и что ты — самая обворожительная девушка.
Воцарилось молчание. Спустя минуту, Наташа сказала:
— Ты боишься сделать мне ребенка?
И тут же пожалела о сказанном.
Виталий издал какой-то непонятный звук; то ли смешок, то ли стон. Он высвободился из ее объятий и встал с дивана. Подошел к окну.
— Сама-то ты соображаешь, что говоришь? — В его голосе послышалась обида.
«О, боже! — пронеслось в голове девушки, — зачем я это сказала? Он так благородно поступил со мной. Что меня тянуло за язык?»
— Прости меня, — тихо проговорила она, — я не хотела… Я тоже испугалась, но…
— Ладно, — перебил он ее, — я не обиделся. Если хочешь знать мое мнение, то я тебе сейчас все объясню. Ты думаешь, — я боюсь сделать тебя беременной? Наверное. Но я опасаюсь не ответственности. Если подобное произойдет, я не отступлю никогда! — Он резко повернулся. — Я люблю тебя, буду любить наших детей. Готов хоть сейчас жениться на тебе. Но ты должна понять, что подобный шаг требует большой ответственности. Со мною здесь не будет никаких проблем. Но как же ты?
Наташа поднялась с дивана. Виталий тут же забыл обо всем, что сейчас говорил; настолько он был восхищен красотой девушки. На землю грешную его вернули ее слова:
— Я поняла. Ты любишь меня так, что боишься причинить мне малейшую боль. Но я-то, ведь, тоже не беспомощна.
— Ты права, — машинально сказал Виталий, не в силах оторвать глаз от ее фигуры.
Наташа заметила это и сказала:
— Обними меня, и забудем об этом. В конце концов, есть способы делать это без последствий.
Девушка соблазнительно улыбнулась и провела рукою по волосам.
Виталий почувствовал, что кровь опять приливает к голове. Он быстро миновал разделяющее их пространство и нежно поцеловал губы возлюбленной.
Если б раньше Наташа поняла, сколько любви скрывается за этим почти всегда спокойным, даже холодным лицом! Если б она только знала! Девушка с ужасом подумала, что не будь Витальки, она так и никогда не почувствовала, что значит быть по-настоящему любимой.
Такая любовь — большая редкость в мире, где почти у каждого есть вполне определенная цель — быть богатым. Где-то он слышал, что богатство решает большинство проблем, когда-то пытался обсуждать этот вопрос со знакомыми. Но они не поняли его. На его вопрос: «а как же любовь?» отвечали, что будь у них много денег, они бы нашли настоящую любовь. Тогда Виталий прямо рассмеялся в глаза сказавшим это. Он сказал: «Любовь — это, слава Богу, такое чувство, которое еще нельзя купить, и, надеюсь, что никогда на любви не будет висеть ценника. Можно купить великолепную имитацию любви и счастья, но прекрасные чувства не рождаются от звона столь низменного металла. Золото — из земли, оно и тянет к земле. И мне жаль вас; вы глубоко заблуждаетесь».
Любовь открыла перед ними новые горизонты бытия, они, наконец-то, поняли, как по-настоящему можно быть счастливыми.
Они сидели за столом в зале и обедали. У Виталия нашлось три куриных ножки, которые Наташа прекрасно приготовила. К тому же имелись два пакета апельсинового сока, которые находились в холодильнике со вчерашнего вечера. Имелся небольшой сладкий рулет, сыр, ветчина.
— А ты, — заговорила девушка, — довольно разнообразно питаешься.
Виталий усмехнулся:
— Да нет. Просто я думал, что ты еще посетишь меня. Ну и утром малость прошвырнулся по магазинам. Прости за излишнюю самоуверенность. А так почти не ем дома, чаще — в столовых. Ненавижу готовить.
— Миленький, теперь, я обещаю, ты не будешь скитаться по каким-то подозрительным заведениям. — И тут она прыснула со смеху.
Виталий улыбнулся. Он не мог понять, что же так развеселило ее. Наконец, он спросил:
— Ты над чем смеешься?
Она, продолжая смеяться, ответила:
— Похоже, что я начинаю перенимать у тебя манеру говорить.
— Ну что ты. Не столь уж своеобразен мой язык, чтобы его считать чем-то выделяющимся.
Виталий разлил по стаканам сок и, подняв свой, произнес:
— За тебя, самую чудесную девушку в мире.
Наташа тоже подняла свой стакан и добавила:
— За нас.
Виталий, не привыкший долго церемониться с напитками, выпил свой сок сразу, Наташа же пила, растягивая удовольствие.
— Ты, — сказала она, заметив, как он пьет, — любишь всё сразу и много.
— Ну, в какой-то мере ты права.
Парень собрал посуду со стола, отнес на кухню и сразу же вымыл ее. Наташа допила свой сок, присоединилась к нему и стала вытирать тарелки.
А потом Виталий включил музыку. Они долго танцевали, прижимаясь друг к другу. Хулио Иглесиас пел о чем-то очень грустном. Глаза девушки наполнились слезами. Виталий, заметив это, тихо спросил:
— Что с тобой? Что случилось? Она прижала палец к его губам:
— Не спрашивай ни о чем; я не смогу объяснить.
Нежно он погладил ее по щеке, приподнял подбородок и поцеловал. От избытка чувств из глаз ее покатились слезы. Он не знал в чем дело. Но она и сама-то толком не понимала. Она потянула его на диван. Он не сопротивлялся. Они легли рядом; он — с краю, она — к стене. Некоторое время еще слышались ее всхлипы, а потом Наташа, прильнув к его горячей груди, обняв за шею, затихла. Спустя несколько минут, она спала. Виталий, на которого вдруг навалилась усталость, заснул немногим позже. Так и спали двое влюбленных, утомленные и счастливые.
Девушка спала беспокойно, то и дело содрогалась от чего-то во сне, и тогда пробуждался Виталий. Она еще больше прижималась к нему, держась за его плечи, как за спасательный круг. А он чувствовал, как бьется ее сердце, и бесконечная нежность заставляла его сердце, истомленное любовью и перенесенными страданиями, биться еще сильнее. Он вдыхал аромат ее тела и засыпал вновь, снова просыпался через мгновение, успокаивал любимую, опять погружался в сон.
В комнате царил полумрак; небо заволокло тучами еще с утра, да, к тому же, окна Виталий всегда любил держать закрытыми шторой (благо хозяйка не была против). Кстати, его хозяйка ушла утром рано к своей сестре, и, таким образом, квартира была свободна до позднего вечера, что и позволило влюбленным провести время так безмятежно.
Наконец, после множества неудачных попыток спокойно поспать хотя бы час Виталий понял, что долго так продолжаться не может. У него затекла шея, и все суставы отзывались на малейшее движение болью. Но и девушку так не хотелось будить. Виталий как можно осторожнее выскользнул из объятий Наташи. Она не проснулась, а только как-то сжалась. «Вероятно от холода», — решил Виталий. Он взял покрывало и укрыл спящую. Наклонившись, поцеловал ее в щеку и лишь потом потянулся, испытывая наслаждение.
Девушка лежала тихо, дыхания ее почти не было слышно, лишь изредка Виталий, сидевший за столом, замечал, как вздрагивают ее длинные совершенно не нуждавшиеся в туши ресницы.
Серебряков включил компьютер и вставил дискету в дисковод. Спустя минуту он с головой ушел в работу. Руки его с легкостью скользили по клавиатуре, едва касаясь, как казалось бы со стороны, клавиш. Курсор на экране оставлял столбцы по центру. Наконец, Виталий щелкнул по последним клавишам, и дисковод тихо загудел, принимая порцию данных и записывая их на дискету. После он извлек диск, выключил компьютер и, положив руки на стол, а подбородок — на руки, задумался.
Где-то за стеной раздался бой часов. На настольных часах Серебрякова было уже две четверти четвертого. За окном начинал гаснуть день. Откуда-то сбоку, скорее всего в той квартире, где били часы, была слышна музыка. Виталий прислушался; пели по-английски, как ему показалось. Он вспомнил эту песню. Хотя вся английская попса (да, впрочем, и другая музыка) изобиловала словами «my love», «girl» и «baby», в этой песне было что-то запоминающееся. Что-то такое, отчего ее хотелось послушать еще, когда она закончилась. «Конечно, — понял, наконец, Виталий, — это оркестр. Да, такое количество инструментов, звучащих столь чисто и красиво, вряд ли можно сейчас встретить в современной музыке. Иглесиас использует оркестр. И здесь, кабы не этот скрипящий, как несмазанная дверь, голос, все прекрасно».
Наташа во сне тяжело вздохнула. Виталий тут же обратил на это внимание. Но девушка не проснулась. Она только подложила ладошку под щеку, продолжая спать.
За стеной началась следующая композиция. На этот раз — не песня, а просто красивая музыка из того разряда, который по словам его матери звался тягомотиной. Звучало большое количество скрипок и труб. Из синтезатора слышался вой ветра и шум прибоя. Виталий немного удивился; соседи никогда не включали музыку так громко. Этих соседей он не знал и не видел, так как они жили в другом подъезде. Но по звукам, изредка доносившимся из-за стены, мог судить, что в квартире есть ребенок и собака. Музыка не только была красивой — она завораживала. Виталий решил во что бы то ни стало узнать, какая композиция звучит. Слишком уж волнительны были звуки. Соседи, наверняка, поймут его, когда он к ним заявится с подобной просьбой. Хотя, кто знает, может и нет. Когда звуки стихли, наступила звенящая тишина. Даже улица, забитая целыми днями всяким транспортом, сейчас молчала. Словно город умер или уснул сразу весь. Легкая улыбка коснулась губ Виталия. «Что только не приходит на ум», — усмехнулся он.
Виталий сел в кресло возле дивана и смотрел, как спит Наташа. Она теперь дышала ровно и, видимо, все кошмары, мучавшие ее, отступили.
Девушка проснулась, открыла глаза. Виталий сел рядом. Он видел — с нею творится что-то неладное. Она опять готова была заплакать. «Может, она скрывает нечто?» — спросил себя Серебряков.
— Ты не спал? — Она скинула с себя одеяло.
— Да не хотелось. Иди в ванную, умойся. Белое полотенце — мое.
Девушка вышла.
Когда она вернулась, Виталий сидел, задумавшись, на диване.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
— Как вы с ним носитесь! — заявил обиженно попугай. — «За молоком», «кисонька», — передразнил он, — тьфу! Даже противно делается.
Де ла Вурд взялся за первую газету из принесенной Ипполитом пачки. Развернул ее и сказал:
— Помолчи. Ты вон весь разбух от шоколада, а на него жалко даже смотреть.
— Ну конечно, — не унимался попугай, — ты еще скажи, что это не гуманно с моей стороны думать плохо о таком красавце. А ежели он и мною с голодухи не побрезгует? А? Что ты тогда на это скажешь? Если, как ты выражаешься, я разбух, то наверняка выгляжу весьма солидно и аппетитно в глазах этой твари.
Цезарь даже гордо выпятил грудь.
— Да на твою трудовую мозоль вообще страшно смотреть, не то, что представить тебя зажаренным на тарелке, — ответил Виконт.
Птица обиженно отвернулась, не желая больше произносить ни слова. Слышно было лишь изредка, как попугай ругался не по-русски да иногда произносил слова «психушка» и «приют для бездомных».
Водрузилась тишина. Виконт, Гебриел и Леонард принялись за газеты.
Попугай слетел с канделябра и болтался без дела по столу, склевывая с кистей виноград, напиваясь из бокала Виконта, которому надоело отгонять Цезаря. Потом птица встрепенулась и кинулась обратно на телевизор; в комнату вошел Маркиз. Он протопал к креслу Леонарда, прыгнул к нему на колени и свернулся клубком. Граф погладил кота, и тот сразу заурчал. А попугай с нескрываемым отвращением смотрел на соперника. Потом как-то дико хихикнул и отвернулся произнеся:
— Дурдом.
* * *
— Я-то уж было подумал, что ты потеряла всякий контроль над ситуацией, — говорил он.
— Ты решил, что я не способна здраво мыслить? — спрашивала она.
— Да, решил. Еще немного, и я бы сдался.
— Но всё же ты шокировал меня.
— О, — ответил Виталий, — шокировал. Я сам себя шокировал, когда не смог с собою ничего поделать. А тебя-то я чем умудрился еще шокировать? Разве только своими так называемыми фокусами.
Они находились всё еще на диване. Девушка сидела, опершись спиною о подушку, а Виталий лежал, голова его находилась на уровне груди любимой, Наташа гладила его волосы и плечи.
— А ты не догадываешься? — спросила его Наташа. Виталий обнял ее за обнаженную талию свободной рукой. Он ответил:
— Ну, как бы, нет. То есть у меня имеются подозрения, но не настолько сильные...
Девушка рассмеялась:
— Подозрения? Вот чудак. Тебя очень трудно соблазнить.
Виталий произнес, закрыв глаза и представляя всё то, что успел пережить в объятиях столь соблазнительной особы:
— Здесь ты ошибаешься. Тебе меня легко соблазнить. Но я, как всегда, стараюсь смотреть несколько дальше.
— Как? Понятней можешь сказать?
— Ты думаешь, что это мое самообладание. Нет, сеньорита. Просто я очень люблю тебя и не хочу, чтобы впоследствии мы пожалели о том, что совершили, и не смогу пережить, если ты возненавидишь себя за это. Девушки так ранимы…
— Ой-ой! — Наташа легонько шлепнула его по щеке. — Я знаю, чего ты боишься.
— Не перебивай, пожалуйста. Я знаю, что говорю. На самом деле мне очень трудно было сказать тебе: нет. Но ты меня еще плохо знаешь. Да и я о тебе — почти ничего, кроме того, что ты безумно красива, и что ты — самая обворожительная девушка.
Воцарилось молчание. Спустя минуту, Наташа сказала:
— Ты боишься сделать мне ребенка?
И тут же пожалела о сказанном.
Виталий издал какой-то непонятный звук; то ли смешок, то ли стон. Он высвободился из ее объятий и встал с дивана. Подошел к окну.
— Сама-то ты соображаешь, что говоришь? — В его голосе послышалась обида.
«О, боже! — пронеслось в голове девушки, — зачем я это сказала? Он так благородно поступил со мной. Что меня тянуло за язык?»
— Прости меня, — тихо проговорила она, — я не хотела… Я тоже испугалась, но…
— Ладно, — перебил он ее, — я не обиделся. Если хочешь знать мое мнение, то я тебе сейчас все объясню. Ты думаешь, — я боюсь сделать тебя беременной? Наверное. Но я опасаюсь не ответственности. Если подобное произойдет, я не отступлю никогда! — Он резко повернулся. — Я люблю тебя, буду любить наших детей. Готов хоть сейчас жениться на тебе. Но ты должна понять, что подобный шаг требует большой ответственности. Со мною здесь не будет никаких проблем. Но как же ты?
Наташа поднялась с дивана. Виталий тут же забыл обо всем, что сейчас говорил; настолько он был восхищен красотой девушки. На землю грешную его вернули ее слова:
— Я поняла. Ты любишь меня так, что боишься причинить мне малейшую боль. Но я-то, ведь, тоже не беспомощна.
— Ты права, — машинально сказал Виталий, не в силах оторвать глаз от ее фигуры.
Наташа заметила это и сказала:
— Обними меня, и забудем об этом. В конце концов, есть способы делать это без последствий.
Девушка соблазнительно улыбнулась и провела рукою по волосам.
Виталий почувствовал, что кровь опять приливает к голове. Он быстро миновал разделяющее их пространство и нежно поцеловал губы возлюбленной.
Если б раньше Наташа поняла, сколько любви скрывается за этим почти всегда спокойным, даже холодным лицом! Если б она только знала! Девушка с ужасом подумала, что не будь Витальки, она так и никогда не почувствовала, что значит быть по-настоящему любимой.
Такая любовь — большая редкость в мире, где почти у каждого есть вполне определенная цель — быть богатым. Где-то он слышал, что богатство решает большинство проблем, когда-то пытался обсуждать этот вопрос со знакомыми. Но они не поняли его. На его вопрос: «а как же любовь?» отвечали, что будь у них много денег, они бы нашли настоящую любовь. Тогда Виталий прямо рассмеялся в глаза сказавшим это. Он сказал: «Любовь — это, слава Богу, такое чувство, которое еще нельзя купить, и, надеюсь, что никогда на любви не будет висеть ценника. Можно купить великолепную имитацию любви и счастья, но прекрасные чувства не рождаются от звона столь низменного металла. Золото — из земли, оно и тянет к земле. И мне жаль вас; вы глубоко заблуждаетесь».
Любовь открыла перед ними новые горизонты бытия, они, наконец-то, поняли, как по-настоящему можно быть счастливыми.
Они сидели за столом в зале и обедали. У Виталия нашлось три куриных ножки, которые Наташа прекрасно приготовила. К тому же имелись два пакета апельсинового сока, которые находились в холодильнике со вчерашнего вечера. Имелся небольшой сладкий рулет, сыр, ветчина.
— А ты, — заговорила девушка, — довольно разнообразно питаешься.
Виталий усмехнулся:
— Да нет. Просто я думал, что ты еще посетишь меня. Ну и утром малость прошвырнулся по магазинам. Прости за излишнюю самоуверенность. А так почти не ем дома, чаще — в столовых. Ненавижу готовить.
— Миленький, теперь, я обещаю, ты не будешь скитаться по каким-то подозрительным заведениям. — И тут она прыснула со смеху.
Виталий улыбнулся. Он не мог понять, что же так развеселило ее. Наконец, он спросил:
— Ты над чем смеешься?
Она, продолжая смеяться, ответила:
— Похоже, что я начинаю перенимать у тебя манеру говорить.
— Ну что ты. Не столь уж своеобразен мой язык, чтобы его считать чем-то выделяющимся.
Виталий разлил по стаканам сок и, подняв свой, произнес:
— За тебя, самую чудесную девушку в мире.
Наташа тоже подняла свой стакан и добавила:
— За нас.
Виталий, не привыкший долго церемониться с напитками, выпил свой сок сразу, Наташа же пила, растягивая удовольствие.
— Ты, — сказала она, заметив, как он пьет, — любишь всё сразу и много.
— Ну, в какой-то мере ты права.
Парень собрал посуду со стола, отнес на кухню и сразу же вымыл ее. Наташа допила свой сок, присоединилась к нему и стала вытирать тарелки.
А потом Виталий включил музыку. Они долго танцевали, прижимаясь друг к другу. Хулио Иглесиас пел о чем-то очень грустном. Глаза девушки наполнились слезами. Виталий, заметив это, тихо спросил:
— Что с тобой? Что случилось? Она прижала палец к его губам:
— Не спрашивай ни о чем; я не смогу объяснить.
Нежно он погладил ее по щеке, приподнял подбородок и поцеловал. От избытка чувств из глаз ее покатились слезы. Он не знал в чем дело. Но она и сама-то толком не понимала. Она потянула его на диван. Он не сопротивлялся. Они легли рядом; он — с краю, она — к стене. Некоторое время еще слышались ее всхлипы, а потом Наташа, прильнув к его горячей груди, обняв за шею, затихла. Спустя несколько минут, она спала. Виталий, на которого вдруг навалилась усталость, заснул немногим позже. Так и спали двое влюбленных, утомленные и счастливые.
Девушка спала беспокойно, то и дело содрогалась от чего-то во сне, и тогда пробуждался Виталий. Она еще больше прижималась к нему, держась за его плечи, как за спасательный круг. А он чувствовал, как бьется ее сердце, и бесконечная нежность заставляла его сердце, истомленное любовью и перенесенными страданиями, биться еще сильнее. Он вдыхал аромат ее тела и засыпал вновь, снова просыпался через мгновение, успокаивал любимую, опять погружался в сон.
В комнате царил полумрак; небо заволокло тучами еще с утра, да, к тому же, окна Виталий всегда любил держать закрытыми шторой (благо хозяйка не была против). Кстати, его хозяйка ушла утром рано к своей сестре, и, таким образом, квартира была свободна до позднего вечера, что и позволило влюбленным провести время так безмятежно.
Наконец, после множества неудачных попыток спокойно поспать хотя бы час Виталий понял, что долго так продолжаться не может. У него затекла шея, и все суставы отзывались на малейшее движение болью. Но и девушку так не хотелось будить. Виталий как можно осторожнее выскользнул из объятий Наташи. Она не проснулась, а только как-то сжалась. «Вероятно от холода», — решил Виталий. Он взял покрывало и укрыл спящую. Наклонившись, поцеловал ее в щеку и лишь потом потянулся, испытывая наслаждение.
Девушка лежала тихо, дыхания ее почти не было слышно, лишь изредка Виталий, сидевший за столом, замечал, как вздрагивают ее длинные совершенно не нуждавшиеся в туши ресницы.
Серебряков включил компьютер и вставил дискету в дисковод. Спустя минуту он с головой ушел в работу. Руки его с легкостью скользили по клавиатуре, едва касаясь, как казалось бы со стороны, клавиш. Курсор на экране оставлял столбцы по центру. Наконец, Виталий щелкнул по последним клавишам, и дисковод тихо загудел, принимая порцию данных и записывая их на дискету. После он извлек диск, выключил компьютер и, положив руки на стол, а подбородок — на руки, задумался.
Где-то за стеной раздался бой часов. На настольных часах Серебрякова было уже две четверти четвертого. За окном начинал гаснуть день. Откуда-то сбоку, скорее всего в той квартире, где били часы, была слышна музыка. Виталий прислушался; пели по-английски, как ему показалось. Он вспомнил эту песню. Хотя вся английская попса (да, впрочем, и другая музыка) изобиловала словами «my love», «girl» и «baby», в этой песне было что-то запоминающееся. Что-то такое, отчего ее хотелось послушать еще, когда она закончилась. «Конечно, — понял, наконец, Виталий, — это оркестр. Да, такое количество инструментов, звучащих столь чисто и красиво, вряд ли можно сейчас встретить в современной музыке. Иглесиас использует оркестр. И здесь, кабы не этот скрипящий, как несмазанная дверь, голос, все прекрасно».
Наташа во сне тяжело вздохнула. Виталий тут же обратил на это внимание. Но девушка не проснулась. Она только подложила ладошку под щеку, продолжая спать.
За стеной началась следующая композиция. На этот раз — не песня, а просто красивая музыка из того разряда, который по словам его матери звался тягомотиной. Звучало большое количество скрипок и труб. Из синтезатора слышался вой ветра и шум прибоя. Виталий немного удивился; соседи никогда не включали музыку так громко. Этих соседей он не знал и не видел, так как они жили в другом подъезде. Но по звукам, изредка доносившимся из-за стены, мог судить, что в квартире есть ребенок и собака. Музыка не только была красивой — она завораживала. Виталий решил во что бы то ни стало узнать, какая композиция звучит. Слишком уж волнительны были звуки. Соседи, наверняка, поймут его, когда он к ним заявится с подобной просьбой. Хотя, кто знает, может и нет. Когда звуки стихли, наступила звенящая тишина. Даже улица, забитая целыми днями всяким транспортом, сейчас молчала. Словно город умер или уснул сразу весь. Легкая улыбка коснулась губ Виталия. «Что только не приходит на ум», — усмехнулся он.
Виталий сел в кресло возле дивана и смотрел, как спит Наташа. Она теперь дышала ровно и, видимо, все кошмары, мучавшие ее, отступили.
Девушка проснулась, открыла глаза. Виталий сел рядом. Он видел — с нею творится что-то неладное. Она опять готова была заплакать. «Может, она скрывает нечто?» — спросил себя Серебряков.
— Ты не спал? — Она скинула с себя одеяло.
— Да не хотелось. Иди в ванную, умойся. Белое полотенце — мое.
Девушка вышла.
Когда она вернулась, Виталий сидел, задумавшись, на диване.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46