Джона Гроггинса, методиста,
все считали лицемерным старым попом, а Раттерсон из церкви Святых
Последних Дней отличался ленью, как медведь, застрявший в пустом улье.
Кэллахен знал свое дело, он вел похоронную службу спокойно, утешительно и
всегда недолго. Райсон сомневался, что его красный нос и проступающие на
щеках сосуды происходят от молитв, но если Кэллахен и пил слегка, кто
решился бы осуждать его за это? Мир так быстро летит в тартарары, что
удивительно, как это еще все священники не в сумасшедшем доме.
- Спасибо, Майк, - сказал Кэллахен и взглянул на небо. - Сегодня
будет тяжело.
- Я думаю... Как долго?
- Десять минут, не больше. Не собираюсь мучить родителей. Им еще
предстоит многое.
- О'кей. - Майк отправился вглубь кладбища, собираясь перескочить
через стену и позавтракать своими запасами в лесу. Он знал по опыту, что
последняя фигура, которую опечаленные друзья и родственники стремятся
видеть на похоронах, - это гробокопатель в перепачканных землей брюках.
Возле стены он задержался осмотреть упавшее надгробье. И внутри у
Майка снова похолодело, когда он, перевернув камень, вытер грязь и прочел
надпись:
ГУБЕРТ БАРКЛЕЙ МАРСТЕН
6 октября 1889 - 12 августа 1939
Ангел смерти, держащий бронзовый светильник
у золотых дверей,
унес тебя в темные воды".
А ниже, почти стертое тридцатью шестью зимами:
"Дай, Боже, ему успокоиться".
По-прежнему обеспокоенный сам не зная чем, Марк отправился в лес
посидеть у ручья и поесть.
Гроб медленно опустили в могилу. Марджори Глик в черном пальто и
черной шляпе с вуалью, сквозь которую едва просвечивалось ее лицо, дрожала
в поддерживающем объятии отцовской руки. Она вцепилась в свою черную
сумочку так, как будто от этого зависела ее жизнь. Тони Глик с
отсутствующим лицом стоял в стороне. Несколько раз во время церковной
службы он оглядывался, словно не до конца веря в окружающее. Он выглядел
как человек, который ходит во сне.
"Церковь не может развеять этот сон", - подумал Кэллахен.
Он брызнул святой водой на гроб и могилу, освящая их навеки.
- Помолимся, - сказал он ровно и мелодично, как говорил всегда, при
свете или в темноте, пьяный или трезвый. Прихожане склонили головы.
"Господи Боже, милостью твоей жившие в вере находят вечный покой.
Благослови эту могилу и пришли своих ангелов стеречь ее. Мы похороним тело
Даниэля Глика, прими его душу к себе и позволь ему возрадоваться с твоими
святыми навеки. Через Христа просим об этом Господа нашего. Аминь".
- Аминь, - пробормотали прихожане, и ветер унес это слово прочь. Тони
Глик осматривался кругом безумными глазами. Жена его прижала платок к
губам.
"С верой в Иисуса Христа мы благоговейно предаем земле тело этого
ребенка в его земном воплощении. Помолимся с верой Господу, дарователю
жизни, чтобы он воскресил это смертное тело к жизни вечной в обители
святых".
Кэллахен перевернул страницу. Женщины в третьем ряду, стоявшие у
могилы огромной подковой, стали громко всхлипывать. Где-то позади в лесу
чирикнула птица.
"Помолимся за брата нашего Даниэля Глика Господу нашему Иисусу
Христу, сказавшему: "Я - воскресение и жизнь. Верующий в меня будет жить,
любой, кто верует в меня, никогда не претерпит смерти вечной". Господи, ты
оплакивал смерть Лазаря, друга твоего; утешь же нас в горести нашей. Молим
о том, веруя".
- Господи, услышь нашу молитву, - отозвались верующие.
"Ты поднял смерть до жизни; даруй брату нашему Даниэлю жизнь вечную.
Молим о том, веруя".
- Господи, услышь нашу молитву, - раздалось в ответ. В глазах Тони
Глика что-то появилось, - может быть, откровение.
"Брат наш Даниэль омыт чисто во крещении, даруй ему заступничество
всех твоих святых. Молим о том, веруя".
- Господи, услышь нашу молитву.
"Он вкусил от плоти и крови твоей; даруй ему место у стола в небесном
царствии твоем. Молим о том, веруя".
- Господи, услышь нашу молитву.
Марджори Глик стала со стонами качаться взад-вперед.
"Утешь нас в горести нашей о кончине брата нашего; да будет вера
нашим утешением, а вечная жизнь - нашей надеждой. Молим о том, веруя".
- Господи, услышь нашу молитву.
Он закрыл свой требник:
- Помолимся, как Господь научил нас.
"Отче наш..."
- Нет! - вскрикнул Тони Глик, бросаясь вперед, - вы не бросите грязь
на моего мальчика!
К нему протянулись руки, но опоздали. Он свалился в могилу и с жутким
тяжелым стуком упал на гроб.
- Выходи оттуда, Дэнни, - кричал он.
- Ну и ну! - проговорила Мэйбл Вертс, сжимая черный платок. Глаза ее
вежливо блестели, она откладывала все в памяти, как белки откладывают на
зиму орехи.
- Дэнни, черт побери, прекрати валять дурака!
Отец Кэллахен кивнул двоим из прихода, но понадобилось вмешательство
еще троих мужчин, в том числе Перкинса Джиллеспи и Нолли Гарднера, чтобы
вытащить из могилы кричащего, пинающегося, воющего Глика.
- Дэнни, прекрати! Ты напугал мать! Я тебя высеку! Пустите! Пустите
меня... где мой мальчик... пустите, суки... аххх, Бог...
"Отче наш сущий на небесах..." - снова начал Кэллахен, и другие
голоса присоединились к нему, подбрасывая слова к безразличному куполу
неба.
"...да святится имя Твое. Да придет царствие Твое, да будет воля
Твоя..."
- Дэнни, иди сюда, слышишь? Ты слышишь меня?!
"...как на небесах, так и на земле. Хлеб наш насущный..."
- Дэнни-и-и-и!..
"И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим..."
- Он не умер, он не умер, пустите меня, вы...
"...и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Христос и
Господь наш, аминь".
- Он не умер, - всхлипывал Глик. - Не может быть. Ему двенадцать
всего... - он, мокрый от слез, вырвался из державших его рук и упал на
колени у ног Кэллахена. - Умоляю, верните мне моего мальчика! Не дурачьте
меня больше!..
Кэллахен мягко взял его голову обеими руками.
- Помолимся, - сказал он, чувствуя всхлипывания Глика.
"Боже, утешь этого человека и его жену в горести их. Очисти ребенка в
водах крещения и дай ему жизнь новую. Да присоединимся мы однажды к нему и
разделим навеки небесные радости. Молим об этом именем Иисуса, аминь".
Он поднял голову и увидел, что Марджори Глик упала в обморок.
Когда все ушли, Майк Райсон вернулся и устроился на краю еще не
засыпанной могилы доесть последний бутерброд и дождаться Рояла Сноу.
Время подходило к пяти часам. Тени удлинились, на западе солнце уже
скользило по верхушкам дубов. Этот скот Роял обещал вернуться не позднее
четверти пятого, и где же он теперь?
Бутерброд был его любимый, с сыром. Нелюбимых у него не бывало - это
одно из преимуществ холостяцкой жизни. Покончив с бутербродом, он отряхнул
руки, сбрасывая крошки в могилу.
Кто-то за ним следил.
Он ощутил это вдруг и наверное. Он осмотрел кладбище расширенными
глазами.
- Роял! Это ты, Роял?
Никакого ответа. Ветер вздыхал в деревьях, заставляя их таинственно
шелестеть. В колышущейся тени ильмов у стены виднелось надгробье Губерта
Марстена - и Майку вдруг вспомнилась собака Вина, висящая на железных
воротах.
Глаза пустые и бесстрастные. Следят.
Успеть до темноты.
Он вскочил на ноги, словно кто-то громко окликнул его.
- Черт тебя побери, Роял.
Он сказал это вслух, но тихо. Он больше не думал, что Роял где-то
здесь или что он вообще вернется. Майку придется закапывать могилу в
одиночестве, и это займет много времени.
Может быть - до полной темноты.
Он принялся за работу, не пытаясь понять причину охватившего его
ужаса, не пытаясь разобраться, почему не беспокоившая его никогда прежде
работа теперь так пугала.
Двигаясь быстро и рассчетливо, он поднял с земли фальшивую траву и
отнес ее в машину за воротами. Как только он вышел за пределы кладбища,
отвратительное ощущение слежки исчезло.
Он взял в машине лопату, вернулся назад - и заколебался. Открытая
могила как будто насмехалась над ним.
Оказалось, ощущение слежки пропадает, когда он не видит гроба. Перед
глазами вдруг предстал Дэнни Глик, лежащий там на маленькой сатиновой
подушке с открытыми глазами. Нет - это глупо. Глаза закрыли. Даже
заклеили. Сколько раз он видел, как Карл Формен это делает. "Кому же
захочется, чтобы труп подмигивал прихожанам, а?" - как-то сказал Карл.
Он набрал земли на лопату и бросил вниз. С тяжелым стуком земля упала
на полированное красное дерево - и Майк вздрогнул. От этого звука ему
стало тошно. Он выпрямился и рассеянно взглянул на разбросанные цветы.
Чертовское расточительство. Если вам некуда девать деньги, отдайте их на
борьбу с раком или какому-нибудь дамскому обществу, в конце концов. Хоть
какая-то польза будет.
Он бросил еще лопату земли и опять остановился.
Еще одно расточительство - гроб. Отличное красное дерево, тысяча
зелененьких, не меньше, а он здесь забрасывает его грязью. У Гликов не
больше денег, чем у других, да и кто же заведет похоронную страховку на
ребенка? Миль за шесть, наверное, ездили за ящиком, чтобы зарыть его потом
в землю.
Еще лопата. Снова этот жуткий стук. Теперь земля почти закрывала
гроб, но красное дерево просвечивало чуть ли не с упреком.
Брось смотреть на меня.
Тени уже сделались очень длинными. Он поднял глаза - и увидел Марстен
Хауз с плотно закрытыми ставнями. Восточная стена - та, что первой
здоровается с солнцем, - смотрела на железные кладбищенские ворота, где
Док...
Он заставил себя бросить еще одну лопату земли.
Стук...
Часть земли соскользнула по бокам гроба, засыпаясь внутрь петель.
Теперь, если кто-нибудь откроет крышку, раздастся резкий скрежущий звук,
как от двери гробницы.
Не смотри на меня!
Он наклонился за следующей порцией земли. Мысли ворочались непривычно
тяжело и вяло. Где это он читал о том техасском нефтяном короле, который
завещал похоронить себя в новом "кадиллаке"? И ведь похоронили же. В
машине за тыщи баксов, подъемным краном опускали.
Вдруг он пошатнулся и чуть не упал, слабо тряся головой. Кажется, он
впал в какой-то транс. Чувство слежки усилилось. Он взглянул на небо и
испугался - так мало там было света. Освещенным оставался только верхний
этаж Марстен Хауза. На часах десять минут седьмого. Господи Иисусе, за
целый час он бросил в яму только полдюжины лопат земли!
Майк взялся за работу, заставляя себя не думать. Земля уже не
стучала, крышка гроба скрылась из глаз, и почва осыпалась по сторонам
бурными ручейками, доходя уже почти до замка.
Он бросил еще две лопаты и остановился.
До замка?
Да зачем, во имя Бога, ставить замок на гроб? Они что, думают,
кто-нибудь захочет внутрь? Надо полагать, так. Не воображают же они, что
кто-то попытается выбраться наружу...
- Брось на меня таращиться, - сказал Майк Райсон вслух и вдруг
почувствовал, что у него в горле застрял комок и наполнило внезапное
желание бежать, бежать прочь отсюда, бежать всю дорогу до города! Ему
понадобилось огромное усилие, чтобы подавить этот порыв. Чепуха! С кем
такого не бывает, если работаешь один на кладбище. Как в дрянном фильме
ужасов - засыпать землей двенадцатилетнего мальчишку с широко открытыми
глазами...
- Бог мой, да прекрати же! - закричал он и бросил дикий взгляд на
Марстен Хауз. Теперь освещенной оставалась только крыша. Было четверть
седьмого.
Он яростно взялся за работу, стараясь ни о чем не думать.
Но впечатление слежки все усиливалось, и каждый раз лопата казалась
тяжелее, чем в предыдущий. Крышка гроба была теперь совсем засыпана, но
форма еще угадывалась.
Ни с того ни с сего в голове у него заскользили строки католической
молитвы за умерших. Он слышал, когда обедал у ручья, как Кэллахен
произносил ее. И беспомощные крики отца мальчика тоже слышал.
"Помолимся за нашего брата Господу нашему Иисусу Христу, который
сказал..."
("О отец мой, снизойди ко мне".)
Он остановился и тупо взглянул на могилу. Тени близившейся ночи уже
сползали в нее, как стервятники на падаль. Могила оставалась глубокой. Ему
ни за что не зарыть ее до темноты.
"Я - воскресение и жизнь. Верующий в меня будет жить..."
("Повелитель Мух, снизойди ко мне".)
Да, конечно, глаза открыты. Вот почему он чувствует слежку. Карл
пожалел на них клея, и они распахнулись, и мальчишка Гликов смотрит из
гроба. С этим надо что-то делать.
"...любой, кто верует в меня, никогда не претерпит смерти вечной..."
("Я принес жертву тебе. Левой рукой я принес ее".)
Майк Райсон вдруг прыгнул в могилу и принялся как безумный
раскапывать ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
все считали лицемерным старым попом, а Раттерсон из церкви Святых
Последних Дней отличался ленью, как медведь, застрявший в пустом улье.
Кэллахен знал свое дело, он вел похоронную службу спокойно, утешительно и
всегда недолго. Райсон сомневался, что его красный нос и проступающие на
щеках сосуды происходят от молитв, но если Кэллахен и пил слегка, кто
решился бы осуждать его за это? Мир так быстро летит в тартарары, что
удивительно, как это еще все священники не в сумасшедшем доме.
- Спасибо, Майк, - сказал Кэллахен и взглянул на небо. - Сегодня
будет тяжело.
- Я думаю... Как долго?
- Десять минут, не больше. Не собираюсь мучить родителей. Им еще
предстоит многое.
- О'кей. - Майк отправился вглубь кладбища, собираясь перескочить
через стену и позавтракать своими запасами в лесу. Он знал по опыту, что
последняя фигура, которую опечаленные друзья и родственники стремятся
видеть на похоронах, - это гробокопатель в перепачканных землей брюках.
Возле стены он задержался осмотреть упавшее надгробье. И внутри у
Майка снова похолодело, когда он, перевернув камень, вытер грязь и прочел
надпись:
ГУБЕРТ БАРКЛЕЙ МАРСТЕН
6 октября 1889 - 12 августа 1939
Ангел смерти, держащий бронзовый светильник
у золотых дверей,
унес тебя в темные воды".
А ниже, почти стертое тридцатью шестью зимами:
"Дай, Боже, ему успокоиться".
По-прежнему обеспокоенный сам не зная чем, Марк отправился в лес
посидеть у ручья и поесть.
Гроб медленно опустили в могилу. Марджори Глик в черном пальто и
черной шляпе с вуалью, сквозь которую едва просвечивалось ее лицо, дрожала
в поддерживающем объятии отцовской руки. Она вцепилась в свою черную
сумочку так, как будто от этого зависела ее жизнь. Тони Глик с
отсутствующим лицом стоял в стороне. Несколько раз во время церковной
службы он оглядывался, словно не до конца веря в окружающее. Он выглядел
как человек, который ходит во сне.
"Церковь не может развеять этот сон", - подумал Кэллахен.
Он брызнул святой водой на гроб и могилу, освящая их навеки.
- Помолимся, - сказал он ровно и мелодично, как говорил всегда, при
свете или в темноте, пьяный или трезвый. Прихожане склонили головы.
"Господи Боже, милостью твоей жившие в вере находят вечный покой.
Благослови эту могилу и пришли своих ангелов стеречь ее. Мы похороним тело
Даниэля Глика, прими его душу к себе и позволь ему возрадоваться с твоими
святыми навеки. Через Христа просим об этом Господа нашего. Аминь".
- Аминь, - пробормотали прихожане, и ветер унес это слово прочь. Тони
Глик осматривался кругом безумными глазами. Жена его прижала платок к
губам.
"С верой в Иисуса Христа мы благоговейно предаем земле тело этого
ребенка в его земном воплощении. Помолимся с верой Господу, дарователю
жизни, чтобы он воскресил это смертное тело к жизни вечной в обители
святых".
Кэллахен перевернул страницу. Женщины в третьем ряду, стоявшие у
могилы огромной подковой, стали громко всхлипывать. Где-то позади в лесу
чирикнула птица.
"Помолимся за брата нашего Даниэля Глика Господу нашему Иисусу
Христу, сказавшему: "Я - воскресение и жизнь. Верующий в меня будет жить,
любой, кто верует в меня, никогда не претерпит смерти вечной". Господи, ты
оплакивал смерть Лазаря, друга твоего; утешь же нас в горести нашей. Молим
о том, веруя".
- Господи, услышь нашу молитву, - отозвались верующие.
"Ты поднял смерть до жизни; даруй брату нашему Даниэлю жизнь вечную.
Молим о том, веруя".
- Господи, услышь нашу молитву, - раздалось в ответ. В глазах Тони
Глика что-то появилось, - может быть, откровение.
"Брат наш Даниэль омыт чисто во крещении, даруй ему заступничество
всех твоих святых. Молим о том, веруя".
- Господи, услышь нашу молитву.
"Он вкусил от плоти и крови твоей; даруй ему место у стола в небесном
царствии твоем. Молим о том, веруя".
- Господи, услышь нашу молитву.
Марджори Глик стала со стонами качаться взад-вперед.
"Утешь нас в горести нашей о кончине брата нашего; да будет вера
нашим утешением, а вечная жизнь - нашей надеждой. Молим о том, веруя".
- Господи, услышь нашу молитву.
Он закрыл свой требник:
- Помолимся, как Господь научил нас.
"Отче наш..."
- Нет! - вскрикнул Тони Глик, бросаясь вперед, - вы не бросите грязь
на моего мальчика!
К нему протянулись руки, но опоздали. Он свалился в могилу и с жутким
тяжелым стуком упал на гроб.
- Выходи оттуда, Дэнни, - кричал он.
- Ну и ну! - проговорила Мэйбл Вертс, сжимая черный платок. Глаза ее
вежливо блестели, она откладывала все в памяти, как белки откладывают на
зиму орехи.
- Дэнни, черт побери, прекрати валять дурака!
Отец Кэллахен кивнул двоим из прихода, но понадобилось вмешательство
еще троих мужчин, в том числе Перкинса Джиллеспи и Нолли Гарднера, чтобы
вытащить из могилы кричащего, пинающегося, воющего Глика.
- Дэнни, прекрати! Ты напугал мать! Я тебя высеку! Пустите! Пустите
меня... где мой мальчик... пустите, суки... аххх, Бог...
"Отче наш сущий на небесах..." - снова начал Кэллахен, и другие
голоса присоединились к нему, подбрасывая слова к безразличному куполу
неба.
"...да святится имя Твое. Да придет царствие Твое, да будет воля
Твоя..."
- Дэнни, иди сюда, слышишь? Ты слышишь меня?!
"...как на небесах, так и на земле. Хлеб наш насущный..."
- Дэнни-и-и-и!..
"И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим..."
- Он не умер, он не умер, пустите меня, вы...
"...и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Христос и
Господь наш, аминь".
- Он не умер, - всхлипывал Глик. - Не может быть. Ему двенадцать
всего... - он, мокрый от слез, вырвался из державших его рук и упал на
колени у ног Кэллахена. - Умоляю, верните мне моего мальчика! Не дурачьте
меня больше!..
Кэллахен мягко взял его голову обеими руками.
- Помолимся, - сказал он, чувствуя всхлипывания Глика.
"Боже, утешь этого человека и его жену в горести их. Очисти ребенка в
водах крещения и дай ему жизнь новую. Да присоединимся мы однажды к нему и
разделим навеки небесные радости. Молим об этом именем Иисуса, аминь".
Он поднял голову и увидел, что Марджори Глик упала в обморок.
Когда все ушли, Майк Райсон вернулся и устроился на краю еще не
засыпанной могилы доесть последний бутерброд и дождаться Рояла Сноу.
Время подходило к пяти часам. Тени удлинились, на западе солнце уже
скользило по верхушкам дубов. Этот скот Роял обещал вернуться не позднее
четверти пятого, и где же он теперь?
Бутерброд был его любимый, с сыром. Нелюбимых у него не бывало - это
одно из преимуществ холостяцкой жизни. Покончив с бутербродом, он отряхнул
руки, сбрасывая крошки в могилу.
Кто-то за ним следил.
Он ощутил это вдруг и наверное. Он осмотрел кладбище расширенными
глазами.
- Роял! Это ты, Роял?
Никакого ответа. Ветер вздыхал в деревьях, заставляя их таинственно
шелестеть. В колышущейся тени ильмов у стены виднелось надгробье Губерта
Марстена - и Майку вдруг вспомнилась собака Вина, висящая на железных
воротах.
Глаза пустые и бесстрастные. Следят.
Успеть до темноты.
Он вскочил на ноги, словно кто-то громко окликнул его.
- Черт тебя побери, Роял.
Он сказал это вслух, но тихо. Он больше не думал, что Роял где-то
здесь или что он вообще вернется. Майку придется закапывать могилу в
одиночестве, и это займет много времени.
Может быть - до полной темноты.
Он принялся за работу, не пытаясь понять причину охватившего его
ужаса, не пытаясь разобраться, почему не беспокоившая его никогда прежде
работа теперь так пугала.
Двигаясь быстро и рассчетливо, он поднял с земли фальшивую траву и
отнес ее в машину за воротами. Как только он вышел за пределы кладбища,
отвратительное ощущение слежки исчезло.
Он взял в машине лопату, вернулся назад - и заколебался. Открытая
могила как будто насмехалась над ним.
Оказалось, ощущение слежки пропадает, когда он не видит гроба. Перед
глазами вдруг предстал Дэнни Глик, лежащий там на маленькой сатиновой
подушке с открытыми глазами. Нет - это глупо. Глаза закрыли. Даже
заклеили. Сколько раз он видел, как Карл Формен это делает. "Кому же
захочется, чтобы труп подмигивал прихожанам, а?" - как-то сказал Карл.
Он набрал земли на лопату и бросил вниз. С тяжелым стуком земля упала
на полированное красное дерево - и Майк вздрогнул. От этого звука ему
стало тошно. Он выпрямился и рассеянно взглянул на разбросанные цветы.
Чертовское расточительство. Если вам некуда девать деньги, отдайте их на
борьбу с раком или какому-нибудь дамскому обществу, в конце концов. Хоть
какая-то польза будет.
Он бросил еще лопату земли и опять остановился.
Еще одно расточительство - гроб. Отличное красное дерево, тысяча
зелененьких, не меньше, а он здесь забрасывает его грязью. У Гликов не
больше денег, чем у других, да и кто же заведет похоронную страховку на
ребенка? Миль за шесть, наверное, ездили за ящиком, чтобы зарыть его потом
в землю.
Еще лопата. Снова этот жуткий стук. Теперь земля почти закрывала
гроб, но красное дерево просвечивало чуть ли не с упреком.
Брось смотреть на меня.
Тени уже сделались очень длинными. Он поднял глаза - и увидел Марстен
Хауз с плотно закрытыми ставнями. Восточная стена - та, что первой
здоровается с солнцем, - смотрела на железные кладбищенские ворота, где
Док...
Он заставил себя бросить еще одну лопату земли.
Стук...
Часть земли соскользнула по бокам гроба, засыпаясь внутрь петель.
Теперь, если кто-нибудь откроет крышку, раздастся резкий скрежущий звук,
как от двери гробницы.
Не смотри на меня!
Он наклонился за следующей порцией земли. Мысли ворочались непривычно
тяжело и вяло. Где это он читал о том техасском нефтяном короле, который
завещал похоронить себя в новом "кадиллаке"? И ведь похоронили же. В
машине за тыщи баксов, подъемным краном опускали.
Вдруг он пошатнулся и чуть не упал, слабо тряся головой. Кажется, он
впал в какой-то транс. Чувство слежки усилилось. Он взглянул на небо и
испугался - так мало там было света. Освещенным оставался только верхний
этаж Марстен Хауза. На часах десять минут седьмого. Господи Иисусе, за
целый час он бросил в яму только полдюжины лопат земли!
Майк взялся за работу, заставляя себя не думать. Земля уже не
стучала, крышка гроба скрылась из глаз, и почва осыпалась по сторонам
бурными ручейками, доходя уже почти до замка.
Он бросил еще две лопаты и остановился.
До замка?
Да зачем, во имя Бога, ставить замок на гроб? Они что, думают,
кто-нибудь захочет внутрь? Надо полагать, так. Не воображают же они, что
кто-то попытается выбраться наружу...
- Брось на меня таращиться, - сказал Майк Райсон вслух и вдруг
почувствовал, что у него в горле застрял комок и наполнило внезапное
желание бежать, бежать прочь отсюда, бежать всю дорогу до города! Ему
понадобилось огромное усилие, чтобы подавить этот порыв. Чепуха! С кем
такого не бывает, если работаешь один на кладбище. Как в дрянном фильме
ужасов - засыпать землей двенадцатилетнего мальчишку с широко открытыми
глазами...
- Бог мой, да прекрати же! - закричал он и бросил дикий взгляд на
Марстен Хауз. Теперь освещенной оставалась только крыша. Было четверть
седьмого.
Он яростно взялся за работу, стараясь ни о чем не думать.
Но впечатление слежки все усиливалось, и каждый раз лопата казалась
тяжелее, чем в предыдущий. Крышка гроба была теперь совсем засыпана, но
форма еще угадывалась.
Ни с того ни с сего в голове у него заскользили строки католической
молитвы за умерших. Он слышал, когда обедал у ручья, как Кэллахен
произносил ее. И беспомощные крики отца мальчика тоже слышал.
"Помолимся за нашего брата Господу нашему Иисусу Христу, который
сказал..."
("О отец мой, снизойди ко мне".)
Он остановился и тупо взглянул на могилу. Тени близившейся ночи уже
сползали в нее, как стервятники на падаль. Могила оставалась глубокой. Ему
ни за что не зарыть ее до темноты.
"Я - воскресение и жизнь. Верующий в меня будет жить..."
("Повелитель Мух, снизойди ко мне".)
Да, конечно, глаза открыты. Вот почему он чувствует слежку. Карл
пожалел на них клея, и они распахнулись, и мальчишка Гликов смотрит из
гроба. С этим надо что-то делать.
"...любой, кто верует в меня, никогда не претерпит смерти вечной..."
("Я принес жертву тебе. Левой рукой я принес ее".)
Майк Райсон вдруг прыгнул в могилу и принялся как безумный
раскапывать ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47