Дурак. Что-то здесь вокруг не то, что-то не в порядке, и ты это чувствуешь. Ты не в прошлом, в него нельзя вернуться. Ты в современности, в своем мире, только в редко посещаемом уголке. Думай.
Трайнис всмотрелся в бывший фиолетовый холм, вспоминая относительное расположение следующего ориентира. И понял, что забыл даже цвет следующей опорной точки, нацарапанной ножом на крышке контейнера. Как же так, ведь еще вчера весь путь знал наизусть! Он опустился на корточках, сжал ладонями голову, вспоминая, — без толку. Что-то со мной происходит. Что-то не очень хорошее. Он сидел, не шевелясь. Сколько мы смогли бы прожить на Камее, ведя нехитрое натуральное хозяйство, зная, что где-то среди звезд ночного неба затерялась Земля со всей ее цивилизацией? Если бы нашли способ добывать пищу, воду, построили бы жилье? Да, пожалуй, здесь вполне можно жить. Но чем заниматься? Просто жить — поить себя и кормить? Основать собственную цивилизацию? Женщин нет. Добывать огонь трением и мастерить луки, зная, что где-то звездолеты пронзают пространство? Бред. Ах да, тут же затаились коварные псевдоноогенные феномены... Нет, цивилизацию не успеем построить. Санкционирует СКАД очередную экспедицию, и заберут нас, тепленьких, или псевдоноогенные феномены подсуетятся.
Выстрел вяло и глухо донесся из-под полога леса из невообразимого далека. Трайнис вздрогнул, вскочил, повертел головой и ринулся обратно — вниз. Кубарем скатился с травяного склона. Запутавшись в колтунах травы, грохнулся в мелеющее озерко, опять промокнув с головы до ног, разбрасывая брызги выбежал на склон перед пещерой. Заметался. Вокруг ничего не изменилось, ничто не подсказывало, куда бежать. Он заставил себя успокоиться и обратился в слух. Проклятая тишина полузапрещенной планеты с готовностью напомнила о себе. Кажется, за эти два дня можно было научиться различать несколько типов тишины. Просто тишина. Сонная дневная тишина. Внимательная ночная тишина. Иррациональная тишина какого-нибудь странного места. Два дня? Да мы здесь неделю! Спокойно. Ромка либо защищается, либо дает сигнал Лядову, либо зовет меня. Но меня он звать не должен — договорились при нахождении следов Лядова встретиться под скалой, чтобы отправиться искать вдвоем. А если Ромка нашел Славу, а тот, допустим, подвернул ногу, и выстрел действительно сигнал идти на помощь? На нападение не похоже — стрельба была бы беспорядочной. А если Ромка успел сделать только один выстрел? Трайнис неуверенно замер, огляделся. Чего тогда стоят все эти тренажеры и симуляторы? Эх ты, десантник, псевдоподия цивилизации.
В задумчивости он прошелся взад-вперед. В ботинках чавкало — Трайнис не замечал. Он решил ждать здесь. Если в течение, скажем, получаса... нет, пятнадцати минут никто не появится, он пойдет в лес искать Лядова. И Вадковского. Обоих. Черт, я действительно остался один. Пожалуй, дубину надо выломать.
Он набрал грудь воздуха и крикнул:
— Слава! Роман!
Получилось неожиданно громко и, кажется, отчаянно. Наверное, поэтому громко. Даже некое подобие эха толкнулось между лесом и каменным пригорком. Дневная тишина заволновалась и очень быстро восстановила свои владения — никто не отозвался.
Трайнис уселся на камень рядом с сохнущим комбинезоном и стал ждать.
Спину жгло.
На исходе отмерянных пятнадцати минут — Трайнис механически считал про себя, шевеля губами, не вдумываясь в цифры, — растерянный Вадковский медленно вышел из леса. На нем лица не было. Трайнис не пошевелился, просто смотрел на него. Остановившись под деревом, Вадковский издали молча покачал головой.
Приблизившись, Роман осторожно положил пистолет на камни и безучастно сел на свой комбинезон.
Трайнис смотрел на его голые исцарапанные ноги. Бегал напролом по траве. А она здесь хлеще нашей осоки.
— Ни следа, — сказал Вадковский. — Вообще пусто.
— Может быть, ушел по зарубкам назад? — сказал Трайнис, чтобы хоть что-то сказать.
— Тогда почему не предупредил? — вяло отозвался Вадковский. — Если ушел в новом направлении, должен был сделать ориентиры для нас. Наверху что? — Вадковский посмотрел пустыми глазами.
Трайнис подумал и сказал:
— Ничего.
Оба поняли, что каждый имеет ввиду и поляну-ориентир тоже.
— Есть хочешь? — проронил Вадковский.
— Нет.
— Пошли искать.
Молча натянули недосохшие комбинезоны. Надевать их было трудно и неприятно — материал лип к телу. Дискомфорт на Камее стал уже привычным. Говорят, от привычки до счастья рукой подать.
На плотном влажном песке в пещере нацарапали сообщение Лядову, чтобы ждал их до заката. Рассовали пищевые концентраты и фляги по карманам. Закопали одну «воду» и одно «мясо» в дальнем углу пещеры, поставили сверху пустой контейнер.
Искать решили «маятником», с каждым периодом углубляясь в лес шагов на тридцать — предел прямой видимости в чаще.
Обогнули холм по границе леса — никаких следов. Зелень была девственно непотревоженной, ни сломанной ветки, ни зарубок. Отошли на тридцать шагов в чащу и пошли по обратной дуге, держась в виду вершины, мелькавшей среди верхушек деревьев. Внимательно смотрели по сторонам, под ноги, звали Лядова, останавливались каждые несколько минут и напряженно вслушивались. Сейчас они были благодарны ненормальной тишине Камеи — слабый звук мог долететь издалека. Но зеленые сумерки молчали абсолютно.
Вторая дуга была длиннее и заняла больше времени. Солнце стояло над чащобой, прожигая болотистый сумрак горячими желтыми лучами, густо-зеленые — в черноту — тени змеями уползли в низины, залегли меж корней. Воздух сгущался, сверху покрывалом медленно опускалась жара. Лица блестели от пота. Дышалось тяжело, как в парилке.
Коротко посовещались, и Вадковский выстрелил в воздух. Эха не было. Звук схлопнулся, захлебнувшись среди шершавых колонн. После выстрела долго прислушивались, боясь шевельнуться.
Тихо, никого.
Углубились в чащу еще на тридцать шагов.
Третью дугу начали с беспокойством — вершина скалы скрылась. Без ориентиров заблудиться можно было запросто.
Плыли навстречу надоевшие стволы. Почему-то воспринимались они не деревьями, а бутафорскими колоннами, покрытыми корой.
— Слушай, Рома, — нарушил сдвоенный волнообразный шорох шагов Трайнис.
— М-м? — Вадковский не обернулся. Голова его мерно поворачивалась слева направо, справа налево. Он шел как заведенный.
— Может, быть у Славки... ну, затмение, что ли. Видел, какой он бывает иногда?
— Я не врач, — ответил Вадковский, помолчав. — Это могут быть обезьяны.
— Да, конечно. Я хочу сказать, что он может повести себя неадекватно. Не обязательно уйти куда-то. Может спрятаться рядом. А эти зверюги не могли не оставить следов.
— Стой. — Вадковский замер, растопыренной ладонью тормозя Трайниса. Обернулся, посмотрел отчаянно. — Не шурши!
Медленно повернул голову в сторону невидимого холма с каменным зубцом на макушке.
Не разобрав ни слов, ни кому принадлежит голос — слышно было на пределе, — они поняли: их зовут. Голос смолк, раздались слабые пустотелые удары. Кто-то бил чем-то тяжелым в дно раскрытого контейнера. Причем условным кодом — «иди сюда».
Вадковский облегченно уронил руки, будто все это время нес тяжелую ношу.
— Уши надеру, — с изуверской улыбкой ласково сказал он. Достал пистолет и выстрелил вверх. В далеком переплетении ветвей коротко треснуло, посыпалась кора.
Они бросились обратно напролом. Бежали напрямую, на звук. В контейнер продолжали стучать. Бег под звуки тамтама среди мелькающих стволов, теней и столбов света создавал неповторимое ощущение чего-то африканского. Стук становился все слышнее и внезапно прекратился, и голос Лядова явственно позвал:
— Рома! Гинтас!
Трайнису показалось, что голос Лядова бодр и даже весел.
Вновь забухали удары.
Задыхаясь, они вылетели к подножию осыпи. Остановились, ослепленные сиянием солнечного света на серых и белых, совершенно просохших камнях. Под стеной перед пещерой стоял Лядов и самозабвенно колотил булыжником в дно контейнера.
Трайнис с Вадковским переглянулись. Лядов на самом деле был весел. И на вид совершенно здоров. Даже тень усталости исчезла.
Заметив ребят, Лядов небрежно отбросил загрохотавшие на камнях обе детали средства связи — Трайпис и Вадковский с недоумением проводили взглядами закувыркавшийся под уклон контейнер — и побежал навстречу, лихо прыгая по валунам и через овраги.
— Куда ты пропал, чудило? — Трайнис никогда раньше не использовал таких слов.
— Славка, что за игры? — Вадковский был сумрачен. — А если бы мы сами заблудились, тебя разыскивая?
Вадковский бегло осматривал Лядова на предмет новых переломов, кровоподтеков, укусов, бог знает чего еще, но перед ними стоял жизнерадостный, вполне здоровый парень, облаченный в донельзя заношенный комбинезон.
Лядов невпопад кивал, отмахивался. Глаза его сияли.
— Погоди ты, Рома. Я опять виноват, знаю. Ребята, вы не поверите, кажется, я нашел то, что искал. Я понял, наконец, что искал.
Вадковский смягчился, посмотрел Лядову в лицо.
— По тебе заметно. Но выговор я тебе объявляю, вот такого размера.
— Валяй. Согласен даже на карцер. Пойдемте. — Лядов приглашающе махнул рукой и, не дожидаясь, начал подниматься по склону. Обернулся — ребята стояли. — Пойдем.
Трайнис скорчил озадаченную физиономию и двинулся следом. Он уже боялся оставлять Лядова одного.
— Слава, ты ушел в дождь? — спросил Трайнис.
— Что? Так получилось. Я мог не успеть. Надо было как можно скорее оказаться на верхней точке вала.
— Прости, не понял.
— Гинтас, я не могу объяснить. Сам не понимаю. Я увидел... Подожди, думаю, сейчас все станет ясно. Или... или ничего.
— Ты уже не уверен? — бросил ему в спину Вадковский. Секунду постоял, глядя на пружинистую уверенную походку вчерашнего смурного доходяги, внимательно огляделся, заново вслушиваясь в молчание планеты. На секунду ему показалось, что он проснулся. Разгадка начала стремительно складываться из кусочков рассеянной по поверхности планеты мозаики, из всего увиденного здесь за эти бесконечные два дня. И опять что-то помешало. Наметившийся рисунок исчез под порывом ветра. Снова только камни, деревья, кусочек неба. Чистенько, пусто. Опасно. Где может быть такое сочетание? Тень задумчивости легла ему на лицо.
Вадковский поспешил за друзьями. Трайнис и Лядов уже подходили к правому краю каменной стены, туда, где начинался крутой подъем на холм, а оттуда на вал.
Лядов нетерпеливо обернулся и полез по склону, хватаясь за пучки травы.
— Слава, как рука? — Трайнис едва поспевал за ним.
— Порядок. Через неделю смогу сделать стойку, — пыхтел Лядов.
Вадковский молча лез следом. Он вдруг сообразил, что Лядов ведет их взглянуть не на следующую поляну с цветами, точнее с бабочками. Иначе почему они не взяли всю еду и, самое главное, контейнер с картой? Значит речь о возвращении не идет.
Трайнис обернулся. Вадковский рывками поднимался, догоняя. Лицо его было неожиданно мрачным. Пожалуй, и я испугался бы сюрпризов от Лядова. После всего.
Лядов ловко скользнул мимо пика Отчаяния и вышел на вал.
Толкаясь, Вадковский и Трайнис встали рядом, покосились на Лядова — тот смотрел вдоль вала вдаль.
Вал как вал. Потрепанный после бури. На середине выжженное угольное пятно, во все стороны разметан дерн. Ого! Вовремя вчера ушли. Может быть, Славка последнюю фиолетовую бабочку разглядел с такого расстояния? Лицо Лядова было снова таким, будто он слышал и видел что-то свое — глаза сейчас пронзят невидимую преграду, губы приоткрыты.
— Не на меня смотрите, — прошептал он. — Неужели не видите?
То ли яркий солнечный свет, то ли влажное марево помешало в первый раз. Но теперь они увидели — по валу кто-то двигался. Было далеко, и одежда идущего странно сливалась с солнечными бликами. Некто на мгновение растворялся в солнечном свете — то низ фигуры размывался, сливаясь с ярко освященной травой или стволом, то верх. Почему-то было трудно всматриваться.
Трайнис зажмурился, потер глаза.
Вадковский сквозь подступившие слезы стремился разглядеть. Спохватившись, он потянулся к пистолету.
— Нет, что ты. — Лядов оглянулся удивленно.
Вадковский, сам не зная почему, послушался. Хотя все в нем протестовало — кто-то неизвестный приближается, а они покорно ждут.
Было уже ясно, что это человек. На стерильной Камее встреча с себе подобным выглядела необычнее, чем нахождение под кустом изумрудных скрижалей или пиратского сундука с самоцветами.
— Ну вот и люди, — нерадостно произнес Вадковский. Он оглянулся, на предмет внезапного отступления. Он больше не верил Камее.
Человек приближался.
Молодой мужчина, парень постарше их, с выражением недоступной значительности на лице — словно на ходу обдумывает судьбы мира. Или только в глазах? Вадковский удивился — какая еще значительность? На самом деле — просветленное лицо романтика. Именно так выглядит оседлавший пегаса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52