— Осталось выпить вина и пострелять. Что у тебя там еще в сумке?
Лядов не слушал:
— А все остальное... — Сейчас он был задумчив, почти суров. — Как будто снова чего-то жду. Кстати, — кивок в сторону сумки, — можно еще покурить.
— Вот и у меня пока не укладывается, — сказал Трайнис. Запрокинув голову, он гулко глотал из прозрачной фляги. Сверкающий огненный блик прыгал на бурлящем содержимом, штопором уходящем из горлышка.
Гинтас отбросил флягу и упал на подстилку с блаженной улыбкой:
— Как мало нам надо. Даже обидно.
— Надеюсь, теперь ты понимаешь члена заштатного авиаклуба, — сказал Лядов.
— Пожалуй. Но спать все же лучше в постели.
— Скажи спасибо, что здесь сухо, лето и комаров нет.
— Спасибо! — крикнул Вадковский во все горло.
Коротко плеснуло эхо.
— На неизвестных планетах самое опасное — комары, точно, — заметил Трайнис и положил руки под затылок. Взгляд его безмятежно воспарил к освещенным костром далеким сросшимся кронам. Показалось, на стволе обязательно должна появиться любопытная белка, взирающая на людей черными бусинками глаз. Задумчиво добавил: — А я действительно чувствовал бы себя здесь гораздо спокойнее с компасом.
— И с постелью. — сказал Вадковский. — А так же с глайдером, кабиной т-порта... Так каждый сможет.
Лядов с видимым усилием привстал, снял с камня сумку и подложил под голову.
— У меня и мысли не было, чтобы отказаться от техники совсем. А неплохая идея. Молчите! Сам знаю, с автопилотом я переборщил. Я говорю в принципе.
Он покосился на костер, скупым движением подбросил несколько кусков коры. Наконец лег, сложил руки на груди и пробормотал с наслаждением:
— Сиеста.
Вадковский прикладывался к фляге, в перерывах между глотками с недоверием поглядывая на небольшую пустеющую емкость.
— Лучше бы тогда кофе как-нибудь спрессовали.
— Что, спать расхотелось? — заплывшими от усталости глазами покосился в его сторону Трайнис.
— Угу.
— Все правильно. Рацион-то самый настоящий боевой. Просто об этом никто не знает. Разве его кто-нибудь когда-нибудь ест на Земле? Кстати, экипаж, должен напомнить. Отныне продукты будем потреблять экономно. Это я вам заслуженный праздничный ужин закатил. Хороший марш-бросок получился. Полагалось, вообще-то, по одному брикету на брата и по пять глотков воды. В день.
— Ты серьезно? — удивился Вадковский.
Трайнис не отозвался.
Роман приподнялся на локтях и щурясь стал высматривать Гинтаса сквозь рвущееся вверх пламя.
— А ты подели двадцать пять километров на количество пищи, — сказал Трайнис, сонно смотря исподлобья. — Получится много-много маленьких горок, либо мало-мало горок побольше, но — через день.
Вадковский хмыкнул, поровнее разложил под собой дратву и улегся.
Беспокойные искры и белые листочки пепла, кружась и рыская, уносились к далеким кронам. Зелено-оранжевый полог леса дрожал в прозрачном мареве. Если поднять глаза, то между стволов можно увидеть ночное небо. Но без звезд. Просто темнота, пронизанная оранжевым светом костра.
— Привыкайте, господа бродяги, — сказал Трайнис. — Кстати, кто у нас часовой?
— Я! — Вадковский неожиданно для себя попытался вскочить.
— Лежи, лежи, — снисходительно позволил Трайнис. — Ты восстанавливаешься после ранения. Я дежурю первый раз.
— От тебя, Гинтас, одно беспокойство. — Вадковский сладко потянулся и некоторое время пытался улечься так, чтобы тепло костра падало на большую часть тела.
— Смотри, не вывихни руку во сне, — забеспокоился Трайнис. — Ишь как тебя колбасит.
— Гинтас, — позвал Лядов. — Ты уже который раз здесь используешь анахронизмы. Чего совсем не замечалось дома. Откуда?
— Да? — Трайнис удивленно прислушался к себе. — Разве? Не замечаю.
Лядов смотрел на него со своей лежанки.
— Нет, раз ты утверждаешь, — Трайнис пожал плечами.
Они уставились друг на друга.
— Причем это мой, так сказать, период, — добавил Лядов.
— Так и хочется сказать «слишком много случайностей», — проворчал Трайнис.
— Да нет, — Лядов пожал плечами, улегся на бок и подпер щеку кулаком. Уставился в огонь. — Просто наблюдение.
Трайнис тоже перевел взгляд на огонь:
— Что приходит в голову, то и говорю.
Вадковский лениво ковырялся в углях дымящимся куском коры:
— Да вы оглядитесь. За час ни одно насекомое не прилетело на огонь. Будь тут биолог — испугался бы.
— Я не видел ни одного поваленного или гнилого дерева, — сказал Лядов.
— Возможно, это парк и его регулярно чистят, — сказал Вадковский. — Тогда все ясно. А вот комары и бабочки все же труднее окультуриваются. Вдруг их на самом деле просто нет?
— Чей парк? — спросил Лядов.
Вадковский почесал затылок.
— Хорошо. А где птицы?
Трайнис с кряхтением растер щеки, прогоняя сон. Лицо его приняло обычное для себя выражение. Отныне он совершенно не был склонен воспринимать шутки и говорить банальности.
— Для начала просто подумаем, — сказал Трайнис, из-под полуопущенных век глядя на огонь.
— Лично у меня нет сил думать, — сказал Вадковский, И нахмурился: — А еще техника дурит. Сколько раз все продублировано в космических обитаемых аппаратах? Как могут отказать все три пояса безопасности?
— Никогда не спешите с выводами, — сказал Трайнис. — Сейчас мы устали, ситуация нестандартная, волнуемся. Что можно сказать о планете, пробыв на ней несколько часов?
В каталоге ясно сказано — ноогенные феномены, необъяснимые явления. Ну вот, видимо, это они и есть... — Он замолчал неуверенно.
— И что мы сегодня видели ноогенного? — поинтересовался Вадковский. — Конкретно? Мои зарубки в лесу — пока единственный местный ноогенный феномен. То есть нечто, созданное разумом. Других я не вижу. И при чем здесь планета? Мы едва не столкнулись лоб в лоб с каким-то орбитальным мусором. А ведь это было довольно далеко от поверхности. О ближнем космосе Камеи в каталоге не сказано ничего. Орбитальный мусор — это, конечно, не ноогенный феномен, но настораживает ничтожная вероятность такого события.
— Роман, не спеши. — Трайнис был невозмутим.
— Ну ладно. — Вадковский помолчал. — Тогда, Славка, рассказывай ты. Мы на Камее уже полсуток. Может быть, в мотивах наших действий найдем ответы.
Лядов непонимающе посмотрел и ответил:
— Мне нечего рассказывать. Какая тут может быть связь? Ткнули пальцем в каталог и полетели. Нас могло куда угодно занести.
— Ну, здорово. Замечательно. Летели-летели... Еще какую-нибудь космическую чумку подхватим на межзвездных сквозняках. А зачем летели? Чья идея?
— Роман, не смешивай реальность с эмоциями. Я говорил, что имитацией побега ничего достичь нельзя, — подал голос Трайнис. Он с подозрением вертел в пальцах перед собой сорванную травинку, намереваясь сунуть ее в зубы. Осторожно прикусил. Вытаращил глаза. Усмехнулся, перекинул стебелек из угла в угол рта. — А главное — кому доказать. Себе? Мне бы хватило симулятора, если ситуация оказалась слишком сложной для моего воображения.
Вадковский обвел рукой вокруг себя. Пламя костра сначала уклонилось, а потом потянулось за его ладонью.
— Все это сейчас — эмоциональная составляющая. Всего этого не воспроизведешь на симуляторе. Знаешь почему? Надо по-настоящему разбить руку, испытать голод, согреться у костра, вдохнуть ночной воздух. Конечно, для твоих рецепторов это будет та же боль, тепло, свежесть, что и в симуляторе, но здесь, — Вадковский прикоснулся пальцами ко лбу, — ты твердо знаешь, что это все — чужое по-настоящему и происходит на самом деле. Отключение памяти о реальности в общедоступных симуляторах запрещено. Представляете, что в этом случае будет с психикой человека, надолго попавшего в исторический симулятор?
— С психикой ничего не будет. Это принцип подготовки прогрессоров, сам же рассказывал. Человек будет продолжать жить в анреале, ни о чем не подозревая, — пожал плечами Трайнис.
— Верно, верно... Поэтому я полностью принимаю концепцию Славы о частично реализуемом прошлом. Да, мы не в XX веке. Однако относительно современной Земли мы сейчас безусловно находимся в прошлом. И у нас не отключена память о современности. Что и требовалось, собственно... Отсюда Солнечную систему даже в телескоп не разглядишь. Связи нет, техники нет, никого, кроме нас, здесь нет. Наверное, правильно, что к истине ведут два пути — эмоциональный и интеллектуальный. У романтиков не меньший шанс ее достичь. И этот шанс был всегда, задолго до эпохи симуляторов и анализаторов. Слава явный романтик.
— Вы просто не умеете пользоваться симулятором, — сказал Трайнис. — Даже общедоступным. Но я согласен, симулятор не может тебе ничего подсказать в моделируемой реальности, пока ты не поймешь, чего сам хочешь.
В процессе Слава вносил коррективы, уточняя антураж эпохи. При всех неизбежных издержках его действия были адекватны цели полета, то есть естественны. Эмоциональная реальность эпохи постоянно моделировалась на ходу. А на счет взаимосвязи всего этого...
— Подожди! — Трайнис неожиданно поднял палец, лоб прорезала морщина.
— Ну все, — Вадковский положил руку на лоб, прикрыл глаза, — Гинтас думает. Интеллектуальный путь. А я посплю. У меня свой, третий путь.
— Слава, а почему ты не отключил автопилот раньше? — посветлел лицом Трайнис.
— Это когда, на старте? Ну... Я вспомнил о нем только в виду Камеи.
Не открывая глаз, Вадковский прислушался к разговору. Было не понятно куда клонит Трайнис. Глаза Романа распахнулись, он хлопнул себя ладонью по лбу и резко принял сидячее положение.
— Шальной бродяга. Метеорит!
Трайнис молчал.
Лядов, не понимая, переводил взгляд с одного на другого:
— Ну и что? Вы о чем?
— Вероятность, — пробормотал Трайнис. Взгляд его совершенно ничего не выражал, остановившись на каком-то незначительном сучке, на который Вадковский повесил тесак. — Двух невероятных событий...
— Гинтас, хочешь вина? — неожиданно спросил Слава.
Зрачки Трайниса дернулись и остановились на Лядове:
— Ты знаешь, я бы с удовольствием. Но нельзя. Теперь это НЗ. Да нет, ерунда! Сбил ты меня с толку, Рома, своим симулятором. Не может тут быть никакой закономерности. Камея выбрана случайно.
— Мы все участвовали в выборе, — заметил Вадковский, осторожно ложась обратно, словно боялся, что придется снова вскочить.
— Не пойму я, что ты хочешь этим сказать.
— Я просто развиваю мысль.
— Нельзя смешивать разные статистические случаи.
— Это как? — спросил Вадковский.
— Вот смотри: все, с чем ты повстречался в жизни, отнюдь не ждало именно тебя год, пять или семнадцать лет в пределенных местах. Ты с этим встретился случайно. А мог и встретиться.
— Согласен. Только с тобой, Гинтас, мне было бы трудно не встретиться. Но метеориты весьма редко сталкиваются с кораблями. Даже если незадолго перед этим была отключена система самозащиты.
— Нам повезло. В обоих смыслах. Теперь можешь летать вокруг Камеи хоть миллион лет до следующего раза. Все, брэк! С утра мне нужен отдохнувший экипаж. Домыслами будем заниматься завтра на ходу.
— Этот твой боевой рацион... — вздохнул Вадковский. — Слава, о чем задумался? Поделись на сон грядущий.
Лядов убрал кулак от щеки:
— Интересно, что чувствует здесь будущий прогрессор.
Вадковский усмехнулся:
— Хитрый какой. Вообще-то забавная ситуация... Я хочу получить профессию в области, пока не имеющей приложения.
— То есть? — не понял Трайнис. — Сам же рассказывал...
— Да. Подходящую планету могут открыть завтра. А пока... На Хорнее проще простого внедриться. Только зачем? Что делать прогрессору в примитивном обществе? Ненавязчиво изобрести колесо, выдумать вилку? Это лягушатник для прогрессорства. Спасать можно либо цивилизацию, либо одного человека. На Хорнее цивилизация сложится не скоро. Будущие прогрессоры проходят там практику. Но это не работа. В примитивном обществе не бывает кризисов.
— А ты сам? Что же ты хочешь им стать, раз такие сомнения?
— Это сожаление. Мне интересно все, связанное с этой темой. Подходящий мир может быть найден в любой момент. Через сто лет, а может быть — завтра.
— Угу. И тут-то вы во всеоружии...
— К сожалению, пока большинство прогрессоров — теоретики. И не так уж их много вообще. На Хорнее сейчас благоденствуют этнологи, биологи, лингвисты и социологи.
— И все они прогрессоры? — удивился Трайнис. — Эти добрейшие гуманитарии?
— Да нет же. Обычные спецы узкого профиля. Человек с каменным топором в руке не в состоянии определить, что внутри скалы в районе его стоянки находится лаборатория с меняющимся раз в полгода коллективом ученых, что вся местность вокруг нашпигована наблюдающей аппаратурой, которая активно обменивается информацией с орбитальным кораблем. Одно правило для всех землян там — не нарушать естественного хода вещей. Ну, бывает, спасают кого-то иногда. В особых случаях. Созерцателя одного спасли. Но это еще не прогрессорство.
— Кого спасли? — спросил Трайнис.
— Дикаря одного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Лядов не слушал:
— А все остальное... — Сейчас он был задумчив, почти суров. — Как будто снова чего-то жду. Кстати, — кивок в сторону сумки, — можно еще покурить.
— Вот и у меня пока не укладывается, — сказал Трайнис. Запрокинув голову, он гулко глотал из прозрачной фляги. Сверкающий огненный блик прыгал на бурлящем содержимом, штопором уходящем из горлышка.
Гинтас отбросил флягу и упал на подстилку с блаженной улыбкой:
— Как мало нам надо. Даже обидно.
— Надеюсь, теперь ты понимаешь члена заштатного авиаклуба, — сказал Лядов.
— Пожалуй. Но спать все же лучше в постели.
— Скажи спасибо, что здесь сухо, лето и комаров нет.
— Спасибо! — крикнул Вадковский во все горло.
Коротко плеснуло эхо.
— На неизвестных планетах самое опасное — комары, точно, — заметил Трайнис и положил руки под затылок. Взгляд его безмятежно воспарил к освещенным костром далеким сросшимся кронам. Показалось, на стволе обязательно должна появиться любопытная белка, взирающая на людей черными бусинками глаз. Задумчиво добавил: — А я действительно чувствовал бы себя здесь гораздо спокойнее с компасом.
— И с постелью. — сказал Вадковский. — А так же с глайдером, кабиной т-порта... Так каждый сможет.
Лядов с видимым усилием привстал, снял с камня сумку и подложил под голову.
— У меня и мысли не было, чтобы отказаться от техники совсем. А неплохая идея. Молчите! Сам знаю, с автопилотом я переборщил. Я говорю в принципе.
Он покосился на костер, скупым движением подбросил несколько кусков коры. Наконец лег, сложил руки на груди и пробормотал с наслаждением:
— Сиеста.
Вадковский прикладывался к фляге, в перерывах между глотками с недоверием поглядывая на небольшую пустеющую емкость.
— Лучше бы тогда кофе как-нибудь спрессовали.
— Что, спать расхотелось? — заплывшими от усталости глазами покосился в его сторону Трайнис.
— Угу.
— Все правильно. Рацион-то самый настоящий боевой. Просто об этом никто не знает. Разве его кто-нибудь когда-нибудь ест на Земле? Кстати, экипаж, должен напомнить. Отныне продукты будем потреблять экономно. Это я вам заслуженный праздничный ужин закатил. Хороший марш-бросок получился. Полагалось, вообще-то, по одному брикету на брата и по пять глотков воды. В день.
— Ты серьезно? — удивился Вадковский.
Трайнис не отозвался.
Роман приподнялся на локтях и щурясь стал высматривать Гинтаса сквозь рвущееся вверх пламя.
— А ты подели двадцать пять километров на количество пищи, — сказал Трайнис, сонно смотря исподлобья. — Получится много-много маленьких горок, либо мало-мало горок побольше, но — через день.
Вадковский хмыкнул, поровнее разложил под собой дратву и улегся.
Беспокойные искры и белые листочки пепла, кружась и рыская, уносились к далеким кронам. Зелено-оранжевый полог леса дрожал в прозрачном мареве. Если поднять глаза, то между стволов можно увидеть ночное небо. Но без звезд. Просто темнота, пронизанная оранжевым светом костра.
— Привыкайте, господа бродяги, — сказал Трайнис. — Кстати, кто у нас часовой?
— Я! — Вадковский неожиданно для себя попытался вскочить.
— Лежи, лежи, — снисходительно позволил Трайнис. — Ты восстанавливаешься после ранения. Я дежурю первый раз.
— От тебя, Гинтас, одно беспокойство. — Вадковский сладко потянулся и некоторое время пытался улечься так, чтобы тепло костра падало на большую часть тела.
— Смотри, не вывихни руку во сне, — забеспокоился Трайнис. — Ишь как тебя колбасит.
— Гинтас, — позвал Лядов. — Ты уже который раз здесь используешь анахронизмы. Чего совсем не замечалось дома. Откуда?
— Да? — Трайнис удивленно прислушался к себе. — Разве? Не замечаю.
Лядов смотрел на него со своей лежанки.
— Нет, раз ты утверждаешь, — Трайнис пожал плечами.
Они уставились друг на друга.
— Причем это мой, так сказать, период, — добавил Лядов.
— Так и хочется сказать «слишком много случайностей», — проворчал Трайнис.
— Да нет, — Лядов пожал плечами, улегся на бок и подпер щеку кулаком. Уставился в огонь. — Просто наблюдение.
Трайнис тоже перевел взгляд на огонь:
— Что приходит в голову, то и говорю.
Вадковский лениво ковырялся в углях дымящимся куском коры:
— Да вы оглядитесь. За час ни одно насекомое не прилетело на огонь. Будь тут биолог — испугался бы.
— Я не видел ни одного поваленного или гнилого дерева, — сказал Лядов.
— Возможно, это парк и его регулярно чистят, — сказал Вадковский. — Тогда все ясно. А вот комары и бабочки все же труднее окультуриваются. Вдруг их на самом деле просто нет?
— Чей парк? — спросил Лядов.
Вадковский почесал затылок.
— Хорошо. А где птицы?
Трайнис с кряхтением растер щеки, прогоняя сон. Лицо его приняло обычное для себя выражение. Отныне он совершенно не был склонен воспринимать шутки и говорить банальности.
— Для начала просто подумаем, — сказал Трайнис, из-под полуопущенных век глядя на огонь.
— Лично у меня нет сил думать, — сказал Вадковский, И нахмурился: — А еще техника дурит. Сколько раз все продублировано в космических обитаемых аппаратах? Как могут отказать все три пояса безопасности?
— Никогда не спешите с выводами, — сказал Трайнис. — Сейчас мы устали, ситуация нестандартная, волнуемся. Что можно сказать о планете, пробыв на ней несколько часов?
В каталоге ясно сказано — ноогенные феномены, необъяснимые явления. Ну вот, видимо, это они и есть... — Он замолчал неуверенно.
— И что мы сегодня видели ноогенного? — поинтересовался Вадковский. — Конкретно? Мои зарубки в лесу — пока единственный местный ноогенный феномен. То есть нечто, созданное разумом. Других я не вижу. И при чем здесь планета? Мы едва не столкнулись лоб в лоб с каким-то орбитальным мусором. А ведь это было довольно далеко от поверхности. О ближнем космосе Камеи в каталоге не сказано ничего. Орбитальный мусор — это, конечно, не ноогенный феномен, но настораживает ничтожная вероятность такого события.
— Роман, не спеши. — Трайнис был невозмутим.
— Ну ладно. — Вадковский помолчал. — Тогда, Славка, рассказывай ты. Мы на Камее уже полсуток. Может быть, в мотивах наших действий найдем ответы.
Лядов непонимающе посмотрел и ответил:
— Мне нечего рассказывать. Какая тут может быть связь? Ткнули пальцем в каталог и полетели. Нас могло куда угодно занести.
— Ну, здорово. Замечательно. Летели-летели... Еще какую-нибудь космическую чумку подхватим на межзвездных сквозняках. А зачем летели? Чья идея?
— Роман, не смешивай реальность с эмоциями. Я говорил, что имитацией побега ничего достичь нельзя, — подал голос Трайнис. Он с подозрением вертел в пальцах перед собой сорванную травинку, намереваясь сунуть ее в зубы. Осторожно прикусил. Вытаращил глаза. Усмехнулся, перекинул стебелек из угла в угол рта. — А главное — кому доказать. Себе? Мне бы хватило симулятора, если ситуация оказалась слишком сложной для моего воображения.
Вадковский обвел рукой вокруг себя. Пламя костра сначала уклонилось, а потом потянулось за его ладонью.
— Все это сейчас — эмоциональная составляющая. Всего этого не воспроизведешь на симуляторе. Знаешь почему? Надо по-настоящему разбить руку, испытать голод, согреться у костра, вдохнуть ночной воздух. Конечно, для твоих рецепторов это будет та же боль, тепло, свежесть, что и в симуляторе, но здесь, — Вадковский прикоснулся пальцами ко лбу, — ты твердо знаешь, что это все — чужое по-настоящему и происходит на самом деле. Отключение памяти о реальности в общедоступных симуляторах запрещено. Представляете, что в этом случае будет с психикой человека, надолго попавшего в исторический симулятор?
— С психикой ничего не будет. Это принцип подготовки прогрессоров, сам же рассказывал. Человек будет продолжать жить в анреале, ни о чем не подозревая, — пожал плечами Трайнис.
— Верно, верно... Поэтому я полностью принимаю концепцию Славы о частично реализуемом прошлом. Да, мы не в XX веке. Однако относительно современной Земли мы сейчас безусловно находимся в прошлом. И у нас не отключена память о современности. Что и требовалось, собственно... Отсюда Солнечную систему даже в телескоп не разглядишь. Связи нет, техники нет, никого, кроме нас, здесь нет. Наверное, правильно, что к истине ведут два пути — эмоциональный и интеллектуальный. У романтиков не меньший шанс ее достичь. И этот шанс был всегда, задолго до эпохи симуляторов и анализаторов. Слава явный романтик.
— Вы просто не умеете пользоваться симулятором, — сказал Трайнис. — Даже общедоступным. Но я согласен, симулятор не может тебе ничего подсказать в моделируемой реальности, пока ты не поймешь, чего сам хочешь.
В процессе Слава вносил коррективы, уточняя антураж эпохи. При всех неизбежных издержках его действия были адекватны цели полета, то есть естественны. Эмоциональная реальность эпохи постоянно моделировалась на ходу. А на счет взаимосвязи всего этого...
— Подожди! — Трайнис неожиданно поднял палец, лоб прорезала морщина.
— Ну все, — Вадковский положил руку на лоб, прикрыл глаза, — Гинтас думает. Интеллектуальный путь. А я посплю. У меня свой, третий путь.
— Слава, а почему ты не отключил автопилот раньше? — посветлел лицом Трайнис.
— Это когда, на старте? Ну... Я вспомнил о нем только в виду Камеи.
Не открывая глаз, Вадковский прислушался к разговору. Было не понятно куда клонит Трайнис. Глаза Романа распахнулись, он хлопнул себя ладонью по лбу и резко принял сидячее положение.
— Шальной бродяга. Метеорит!
Трайнис молчал.
Лядов, не понимая, переводил взгляд с одного на другого:
— Ну и что? Вы о чем?
— Вероятность, — пробормотал Трайнис. Взгляд его совершенно ничего не выражал, остановившись на каком-то незначительном сучке, на который Вадковский повесил тесак. — Двух невероятных событий...
— Гинтас, хочешь вина? — неожиданно спросил Слава.
Зрачки Трайниса дернулись и остановились на Лядове:
— Ты знаешь, я бы с удовольствием. Но нельзя. Теперь это НЗ. Да нет, ерунда! Сбил ты меня с толку, Рома, своим симулятором. Не может тут быть никакой закономерности. Камея выбрана случайно.
— Мы все участвовали в выборе, — заметил Вадковский, осторожно ложась обратно, словно боялся, что придется снова вскочить.
— Не пойму я, что ты хочешь этим сказать.
— Я просто развиваю мысль.
— Нельзя смешивать разные статистические случаи.
— Это как? — спросил Вадковский.
— Вот смотри: все, с чем ты повстречался в жизни, отнюдь не ждало именно тебя год, пять или семнадцать лет в пределенных местах. Ты с этим встретился случайно. А мог и встретиться.
— Согласен. Только с тобой, Гинтас, мне было бы трудно не встретиться. Но метеориты весьма редко сталкиваются с кораблями. Даже если незадолго перед этим была отключена система самозащиты.
— Нам повезло. В обоих смыслах. Теперь можешь летать вокруг Камеи хоть миллион лет до следующего раза. Все, брэк! С утра мне нужен отдохнувший экипаж. Домыслами будем заниматься завтра на ходу.
— Этот твой боевой рацион... — вздохнул Вадковский. — Слава, о чем задумался? Поделись на сон грядущий.
Лядов убрал кулак от щеки:
— Интересно, что чувствует здесь будущий прогрессор.
Вадковский усмехнулся:
— Хитрый какой. Вообще-то забавная ситуация... Я хочу получить профессию в области, пока не имеющей приложения.
— То есть? — не понял Трайнис. — Сам же рассказывал...
— Да. Подходящую планету могут открыть завтра. А пока... На Хорнее проще простого внедриться. Только зачем? Что делать прогрессору в примитивном обществе? Ненавязчиво изобрести колесо, выдумать вилку? Это лягушатник для прогрессорства. Спасать можно либо цивилизацию, либо одного человека. На Хорнее цивилизация сложится не скоро. Будущие прогрессоры проходят там практику. Но это не работа. В примитивном обществе не бывает кризисов.
— А ты сам? Что же ты хочешь им стать, раз такие сомнения?
— Это сожаление. Мне интересно все, связанное с этой темой. Подходящий мир может быть найден в любой момент. Через сто лет, а может быть — завтра.
— Угу. И тут-то вы во всеоружии...
— К сожалению, пока большинство прогрессоров — теоретики. И не так уж их много вообще. На Хорнее сейчас благоденствуют этнологи, биологи, лингвисты и социологи.
— И все они прогрессоры? — удивился Трайнис. — Эти добрейшие гуманитарии?
— Да нет же. Обычные спецы узкого профиля. Человек с каменным топором в руке не в состоянии определить, что внутри скалы в районе его стоянки находится лаборатория с меняющимся раз в полгода коллективом ученых, что вся местность вокруг нашпигована наблюдающей аппаратурой, которая активно обменивается информацией с орбитальным кораблем. Одно правило для всех землян там — не нарушать естественного хода вещей. Ну, бывает, спасают кого-то иногда. В особых случаях. Созерцателя одного спасли. Но это еще не прогрессорство.
— Кого спасли? — спросил Трайнис.
— Дикаря одного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52