Трайнис негромко сказал:
— Экипаж, внимание.
Сразу стало тихо. Только костер шептался со звездами.
Вадковский пробежал глазами по двум провалам черноты, пронизанным оранжевым светом и пляшущими искорками — справа и слева от костра, — и понял, на что отозвался его внутренний сторож. В окружающей холм чаще, в черноте у подножия стволов неровной цепью горели слабые многочисленные огоньки холодного цвета — то ли голубые, то ли зеленоватые.
Толкнулось в груди сердце, и застучало часто-часто. В пещерке сразу стало тесно. Время бросилось вперед.
Короткий шорох, и вот уже Трайнис держит тесак, пригнувшись, стоя на одном колене, у Вадковского в руках пистолет. Роман вскочил на корточки, судорожно нахлопывая по карманам запасную обойму, а Лядов зачем-то схватил пустую бутылку за горлышко и примеривается ударить донышком о камень.
— Слава, прижмись к стене.
Лядов проворно откатился, со звоном разлетелась бутылка.
— Тихо! — страшным шепотом приказал Трайнис, обернувшись.
У Лядова в руке сверкала неровными стеклянными зубцами опасная на вид... розочка, — пришел на ум неожиданный эпитет.
— Это оружие, — прошептал Лядов.
— У тебя нож есть.
— Им карандаши хорошо точить.
— Быстро! Поджигаем кору, раскидываем веером! — крикнул Вадковский.
— Делаем! — напряженным высоким голосом отозвался Трайнис.
Аккуратно сложенная поленница была в миг разорена.
Костер заволновался, заметались в оранжевом подсвеченном дымном воздухе тени великанов.
Огненные клочья полетели из пещеры во все стороны. Падая на склон, они отскакивали и словно взрывались, разбрасывая искры. На склоне посветлело. Затрещала в огне оттаявшая трава.
Цепочка огней среди стволов перегруппировалась.
Что там такое? Вадковский замер, всматриваясь изо всех сил. Но огоньки строго держались черты леса, не выходя на открытый склон. Иногда они медленно двигались, гасли, неожиданно появлялись в другом месте.
Трайнис принялся лихорадочно скручивать что-то трубчатое из целого куска коры. Скрутив, сунул конец полученной трубки в огонь.
— Правильно, — сказал Лядов, схватился за ближайший кусок — и выпустил из рук, закусив губу.
Вадковский отстранил его, подобрал неровное коричневое полотнище, посмотрел вопросительно.
— Факелы, — пробормотал Лядов, моршась и оглаживая плечо.
Трайнис поднялся, упираясь макушкой в потолок пещеры, сказал: «Осторожно», все пригнулись, замахнулся горящей палкой и швырнул взревевший сноп огня вверх, к звездному небу.
Перелетев склон, факел в облаке искр упал рядом с крайним деревом. Темный, льдисто блестящий ствол осветился дрожащим светом.
— Лес не подожги!
Трайнис, покачивая следующим зажженным факелом, взглянул на Романа.
— А может, так оно лучше будет. Что мы теряем?
Вадковский не нашелся что ответить. С одной стороны, конечно, хорошо, если огонь погонит зверей прочь. С другой — затевать лесной пожар рядом с местом стоянки, да еще ночью, когда темнота скрыла пути отхода. «Впрочем, я же днем проводил рекогносцировку с Обезьяньего холма. Совсем забыл — словно это было неделю назад. Путь есть». Вадковский оглянулся и посмотрел вверх, мысленно проникая сквозь скальную толщу.
Коротко рявкнуло над ухом пламя. Чертя во тьме огненную синусоиду, волнообразно шурша, полетел по дуге второй сноп огня. Трайнис направил его на другую часть склона. Удар, развесистый куст искр. Прогоревшая часть факела разлетелась на куски, россыпь язычков пламени мерцающим пятном усеяла подножие горы.
Вадковский застыл, не доделав факел. Разглядывал хаотично разбросанные очаги огня на склоне — те спокойно горели, освещая траву и камни вокруг. Склон был пуст, никто не подкрадывался к пещере, пользуясь темнотой. Они же не парные, вдруг дошло до Романа. Как светлячки.
— Что стал, Рома? — бросил Трайнис. — Давай еще!
— Стойте. Это не глаза.
— Глаза?
— Это не звери. Ты видишь парные огни?
— Но это не насекомые. Почему они не летят на огонь?
— Пусть хоть призраки, лишь бы не обезьяны.
— У обезьян, мне кажется, отсвет глазного дна должен быть красным, — сказал Лядов. Но вспомнив про зеленовато-черную кровь кошмарных тварей, быстро добавил: — В любом случае отсвет должен быть парным.
Движения Трайниса замедлились. Он посмотрел на голубоватые огоньки.
— Пожалуй, вы правы.
Руки его медленно, механически докручивали очередной факел.
Огоньки как ни в чем не бывало светились в чаще, неровной искрящейся полосой опоясывая подножие холма. Висели неподвижно, подмигивали, плавно двигались, исчезали, появлялись. Расшвыривание горящей коры никакого влияния на их поведение не оказало.
Движение рук Трайниса вдруг ускорилось и он сунул готовый факел в костер.
— Тогда почему все они висят примерно на одном расстоянии от земли? Как раз на уровне морды прямоходящего.
Вадковский сказал:
— Гинтас, планета чужая. Может быть, это местные огни Эльма, крошечные шаровые молнии, светобоящиеся светлячки... что угодно.
— Эльфы, — угрюмо кивнул Лядов. — Местные.
— Я знаю, что это, — твердо сказал Вадковский.
— Что же? — с подозрением спросил Трайнис.
— Это типичный псевдоноогенный феномен.
— Не вижу в нем ничего разумного. Вот если бы огни сложились в транспарант: «Привет вам, братья по разуму».
— «Привет тебе, Рома», — сказал Лядов.
— Ага. Привет тебе, Рома, от светлячков.
— Дети, — вздохнул Вадковский. — Сущие дети.
Трайнис вытащил занявшийся факел из огня, замахнулся — Лядов и Вадковский прижались к стене.
Внезапно огоньки засуетились все разом и стали исчезать один за другим.
В крошечной пещерке повисла недоуменная тишина. Трещал и чадил замерший в воздухе факел. Огоньки в лесу гасли быстро, как от цепной реакции.
— Как будто услышали, — прошептал Лядов.
— Бред, — сказал Трайнис, во все глаза смотря на склон. Но ни чья-то фигура, ни тень не потревожили разбросанные по склону, уже начинавшие гаснуть многочисленные язычки пламени. Если что и находилось среди деревьев вокруг холма, то теперь оно быстро удалялось прочь, в глубь чащи. Трайнис неуверенно бросил факел в начавший утихать костер.
Еще с час сидели, прислушивались, выжидали, готовые ко всему. Непонятное происшествие подействовало не слабее, чем дневная стычка на Обезьяньем холме. Сложность системы — все уже не сговариваясь использовали этот термин Вад-ковского — происходящего на Камее незаметно превзошла некий порог, за которым простые объяснения казались дилетантством.
Факелы, разбросанные по склону, догорели.
Невероятно слипались глаза. Трайнис клевал носом перед костром, то и дело роняя на грудь голову. Скоро будут сутки, как они в пути. Сутки?.. Кажется, прошла уже неделя. Как-то начинаешь понимать людей, могущих спать стоя с открытыми глазами. В конце концов Трайнис яростно потер ладонями лицо, открыл контейнер и дал каждому выпить по глотку воды из аварийного запаса.
— Слава, поспи, — не оборачиваясь, чтобы скрыть зевок, сказал Трайнис.
— Уже спит, — ответил Вадковский.
Трайнис обернулся.
Лядов лежал на остатках поленницы с медленно кренящейся флягой в руке. Приоткрытые сухие губы, на усталом лице умиротворение, как после честно выполненного дела.
— Ты тоже ложись, Ромка. Разбужу. — Трайнис осторожно забрал флягу из безвольных Славиных пальцев.
— Потерпим, — весело сказал Вадковский. Оторвав кусок подкладки комбинезона, он принялся протирать пистолет, поглядывая наружу. — Враг, понимаешь, не дремлет.
Трайнис посмотрел на Вадковского: покрасневшие глаза, осунувшееся лицо. Прежний веселый Роман слабо угадывался сквозь грязь и усталость. Ушла беззаботность, появилась холодная деловитость. «А ведь ему нравится», — с удивлением подумал Трайнис. Похоже, человек занимается своим делом. И где? Не на комфортной Земле, а на мало кому известной планете — в грязи, холоде и опасности.
На Трайниса опять накатило ощущение неуместности, невозможности происходящего. «Я старше обоих на два года. Мы, конечно, уже не дети, но, ей-богу, то, что сейчас происходит, недопустимо. Нельзя тыкать человека в оборотную сторону жизни. Почему нельзя? А чтобы не повторил он то, что давно перемелено и поглощено историей. Ни к чему это. Поэтому, наверное, и закрыта генетическая память — зря стараются ее взломать экзистенциалисты. Человеческая история замешана на боли и крови. Доброе надо помнить, а главное — не помнить зла. Не сможет сделать ничего толкового человек, отягощенный кровавой памятью предков. Не выдержит. Да и свой предельный опыт не всегда на пользу — тоже можно сломаться, причем незаметно, однажды приняв трусость за житейский опыт, слабость — за мудрое недеяние. А мы сейчас настырно лезем именно в эту приотворенную Лядовым дверь прошлого. Ведь с ерунды все началось. Не знаю, что былсу Славки на уме, но мы с Романом просто решили развлечься по-новому, прошвырнуться на звездолете, устроить пикник в незнакомом месте. Прошвырнулись. Устроили. И увязли». Трайнис вспомнил, как неожиданно легко входило лезвие тесака в шею обезьяны-рептилии. Желудок мгновенно подпрыгнул к горлу. Трайнис сплюнул в костер горькую слюну и совершенно ясно увидел, что он был прав, сделав самый первый заход на симулятор, когда он получил полное медицинское подтверждение пригодности к работе пилотом дальнего космоса. Так ведь недоволен остался, прошел еще десять тестов на смежные профессии. Все искал себя. Даже напросился по знакомству — через дядю Кирилла — в настоящий, правда совершенно неопасный, плановый рейд в связке десантников. Но теперь тот рейд можно с чистым сердцем не считать. Так, прогулка с друзьями по лужайке среди кроликов. Даже нет — просмотр фильма в мягком кресле и домашних тапочках это был. Десантником надо быть везде, а не только за броней штурмового глайдера. Похоже, я слишком люблю надежность и совершенство во всем. Надежные друзья, надежная техника, надежный мир. Надежная Земля. С десантом не сложится, это ясно. Он прислушался к этой мысли. Легкое огорчение трепыхалось где-то на задворках. Ничего, потерпишь. Своим делом надо заниматься. Затерянный на чужой планете, перед одиноким костром, оставив за спиной не одно смертельно опасное мгновение, человек получает способность мыслить быстро и конкретно, испытывать только сильные, безусловно искренние чувства. Что ж, техника подвела. Зато дружба выдержала. В груди потеплело, словно он глотнул вина. Но не дай бог всем проверять дружбу таким способом — может не выдержать. Лучше просто дружить. Ладно, не расслабляться. Дружбу, будем считать, проверили. Осталось проверить мир. Не верю, что мы так и будем идти и идти по бесконечной чаще, как по чужому сну. Трайнис потер глаза, заплывшие тяжелыми веками, и сурово уставился в темноту.
Вадковский звякнул железом и тоже стал смотреть в ночь.
Так они сидели, смотря мимо костра каждый на свою половину склона. Там слабо тлели редкие искры сгоревших факелов.
— Ромка, потрави что-нибудь, а то усну.
Вадковский, позевывая, начал рассказывать. Кажется, начал он с самого детства. У Трайниса не было сил вслушиваться. Просто было приятно слышать человеческий голос. А если бы даже вслушивался, все равно пропустил бы половину — то и дело на мгновение проваливался в сон.
Вадковский замолчал, Трайнис как раз вынырнул из омута сладких сновидений, повернул голову.
Вадковский, сонно помаргивая, глядел в ответ.
— Ты как? — спросил Трайнис.
Вадковский закрыл глаза, кивнул и голова упала на грудь. Он ровно засопел. Трайнис протянул руку, потряс Романа за плечо. Тот сразу вскинулся, метнул вокруг молниеносный взгляд. Узнал, чуть расслабился.
— Наверное, так чувствует себя обесточенный кибер, — невнятно сказал Вадковский. Со стоном поднялся на затекших ногах. — Не могу больше. Пойду освежусь.
Он шагнул из пещеры в темноту. Тут же раздался его крик:
— Гинтас!
— Что?!
Сон как влажной тряпкой стерли.
— Мороз исчез. И звезды... гаснут.
У Трайниса жутко ухнуло сердце, и он вскочил, ударившись о потолок пещеры.
Прижавшись плечом к плечу, держа руки на пистолете и тесаке соответственно, то и дело расталкивая друг друга, они следили за тем, как умирает костер. Распался на угольки последний кусок коры. Все было сожжено. Несколько полотнищ остались в подстилке на холодном песчаном полу — два больших куска под спящим Лядовым и по маленькому кусочку под каждым из них. Угольки гасли, пуская струйки дыма, синие язычки пламени нервно и обреченно перебегали по кострищу. Все покрывал легкий пепел.
Костер погас. Без костра пещера сразу остыла.
Через остывающее кострище потек утренний воздух — свежий, сырой, зябкий. Но не мороз. Куда-то делась антарктическая стужа. Это не радовало — спать хотелось так, что было все равно.
Серыми призраками медленно проступали из небытия темноты склон и угрюмая стена леса. Небо бледнело, горели только несколько крупных звезд на западе.
— Рома, мы пережили, — прошептал Трайнис.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
— Экипаж, внимание.
Сразу стало тихо. Только костер шептался со звездами.
Вадковский пробежал глазами по двум провалам черноты, пронизанным оранжевым светом и пляшущими искорками — справа и слева от костра, — и понял, на что отозвался его внутренний сторож. В окружающей холм чаще, в черноте у подножия стволов неровной цепью горели слабые многочисленные огоньки холодного цвета — то ли голубые, то ли зеленоватые.
Толкнулось в груди сердце, и застучало часто-часто. В пещерке сразу стало тесно. Время бросилось вперед.
Короткий шорох, и вот уже Трайнис держит тесак, пригнувшись, стоя на одном колене, у Вадковского в руках пистолет. Роман вскочил на корточки, судорожно нахлопывая по карманам запасную обойму, а Лядов зачем-то схватил пустую бутылку за горлышко и примеривается ударить донышком о камень.
— Слава, прижмись к стене.
Лядов проворно откатился, со звоном разлетелась бутылка.
— Тихо! — страшным шепотом приказал Трайнис, обернувшись.
У Лядова в руке сверкала неровными стеклянными зубцами опасная на вид... розочка, — пришел на ум неожиданный эпитет.
— Это оружие, — прошептал Лядов.
— У тебя нож есть.
— Им карандаши хорошо точить.
— Быстро! Поджигаем кору, раскидываем веером! — крикнул Вадковский.
— Делаем! — напряженным высоким голосом отозвался Трайнис.
Аккуратно сложенная поленница была в миг разорена.
Костер заволновался, заметались в оранжевом подсвеченном дымном воздухе тени великанов.
Огненные клочья полетели из пещеры во все стороны. Падая на склон, они отскакивали и словно взрывались, разбрасывая искры. На склоне посветлело. Затрещала в огне оттаявшая трава.
Цепочка огней среди стволов перегруппировалась.
Что там такое? Вадковский замер, всматриваясь изо всех сил. Но огоньки строго держались черты леса, не выходя на открытый склон. Иногда они медленно двигались, гасли, неожиданно появлялись в другом месте.
Трайнис принялся лихорадочно скручивать что-то трубчатое из целого куска коры. Скрутив, сунул конец полученной трубки в огонь.
— Правильно, — сказал Лядов, схватился за ближайший кусок — и выпустил из рук, закусив губу.
Вадковский отстранил его, подобрал неровное коричневое полотнище, посмотрел вопросительно.
— Факелы, — пробормотал Лядов, моршась и оглаживая плечо.
Трайнис поднялся, упираясь макушкой в потолок пещеры, сказал: «Осторожно», все пригнулись, замахнулся горящей палкой и швырнул взревевший сноп огня вверх, к звездному небу.
Перелетев склон, факел в облаке искр упал рядом с крайним деревом. Темный, льдисто блестящий ствол осветился дрожащим светом.
— Лес не подожги!
Трайнис, покачивая следующим зажженным факелом, взглянул на Романа.
— А может, так оно лучше будет. Что мы теряем?
Вадковский не нашелся что ответить. С одной стороны, конечно, хорошо, если огонь погонит зверей прочь. С другой — затевать лесной пожар рядом с местом стоянки, да еще ночью, когда темнота скрыла пути отхода. «Впрочем, я же днем проводил рекогносцировку с Обезьяньего холма. Совсем забыл — словно это было неделю назад. Путь есть». Вадковский оглянулся и посмотрел вверх, мысленно проникая сквозь скальную толщу.
Коротко рявкнуло над ухом пламя. Чертя во тьме огненную синусоиду, волнообразно шурша, полетел по дуге второй сноп огня. Трайнис направил его на другую часть склона. Удар, развесистый куст искр. Прогоревшая часть факела разлетелась на куски, россыпь язычков пламени мерцающим пятном усеяла подножие горы.
Вадковский застыл, не доделав факел. Разглядывал хаотично разбросанные очаги огня на склоне — те спокойно горели, освещая траву и камни вокруг. Склон был пуст, никто не подкрадывался к пещере, пользуясь темнотой. Они же не парные, вдруг дошло до Романа. Как светлячки.
— Что стал, Рома? — бросил Трайнис. — Давай еще!
— Стойте. Это не глаза.
— Глаза?
— Это не звери. Ты видишь парные огни?
— Но это не насекомые. Почему они не летят на огонь?
— Пусть хоть призраки, лишь бы не обезьяны.
— У обезьян, мне кажется, отсвет глазного дна должен быть красным, — сказал Лядов. Но вспомнив про зеленовато-черную кровь кошмарных тварей, быстро добавил: — В любом случае отсвет должен быть парным.
Движения Трайниса замедлились. Он посмотрел на голубоватые огоньки.
— Пожалуй, вы правы.
Руки его медленно, механически докручивали очередной факел.
Огоньки как ни в чем не бывало светились в чаще, неровной искрящейся полосой опоясывая подножие холма. Висели неподвижно, подмигивали, плавно двигались, исчезали, появлялись. Расшвыривание горящей коры никакого влияния на их поведение не оказало.
Движение рук Трайниса вдруг ускорилось и он сунул готовый факел в костер.
— Тогда почему все они висят примерно на одном расстоянии от земли? Как раз на уровне морды прямоходящего.
Вадковский сказал:
— Гинтас, планета чужая. Может быть, это местные огни Эльма, крошечные шаровые молнии, светобоящиеся светлячки... что угодно.
— Эльфы, — угрюмо кивнул Лядов. — Местные.
— Я знаю, что это, — твердо сказал Вадковский.
— Что же? — с подозрением спросил Трайнис.
— Это типичный псевдоноогенный феномен.
— Не вижу в нем ничего разумного. Вот если бы огни сложились в транспарант: «Привет вам, братья по разуму».
— «Привет тебе, Рома», — сказал Лядов.
— Ага. Привет тебе, Рома, от светлячков.
— Дети, — вздохнул Вадковский. — Сущие дети.
Трайнис вытащил занявшийся факел из огня, замахнулся — Лядов и Вадковский прижались к стене.
Внезапно огоньки засуетились все разом и стали исчезать один за другим.
В крошечной пещерке повисла недоуменная тишина. Трещал и чадил замерший в воздухе факел. Огоньки в лесу гасли быстро, как от цепной реакции.
— Как будто услышали, — прошептал Лядов.
— Бред, — сказал Трайнис, во все глаза смотря на склон. Но ни чья-то фигура, ни тень не потревожили разбросанные по склону, уже начинавшие гаснуть многочисленные язычки пламени. Если что и находилось среди деревьев вокруг холма, то теперь оно быстро удалялось прочь, в глубь чащи. Трайнис неуверенно бросил факел в начавший утихать костер.
Еще с час сидели, прислушивались, выжидали, готовые ко всему. Непонятное происшествие подействовало не слабее, чем дневная стычка на Обезьяньем холме. Сложность системы — все уже не сговариваясь использовали этот термин Вад-ковского — происходящего на Камее незаметно превзошла некий порог, за которым простые объяснения казались дилетантством.
Факелы, разбросанные по склону, догорели.
Невероятно слипались глаза. Трайнис клевал носом перед костром, то и дело роняя на грудь голову. Скоро будут сутки, как они в пути. Сутки?.. Кажется, прошла уже неделя. Как-то начинаешь понимать людей, могущих спать стоя с открытыми глазами. В конце концов Трайнис яростно потер ладонями лицо, открыл контейнер и дал каждому выпить по глотку воды из аварийного запаса.
— Слава, поспи, — не оборачиваясь, чтобы скрыть зевок, сказал Трайнис.
— Уже спит, — ответил Вадковский.
Трайнис обернулся.
Лядов лежал на остатках поленницы с медленно кренящейся флягой в руке. Приоткрытые сухие губы, на усталом лице умиротворение, как после честно выполненного дела.
— Ты тоже ложись, Ромка. Разбужу. — Трайнис осторожно забрал флягу из безвольных Славиных пальцев.
— Потерпим, — весело сказал Вадковский. Оторвав кусок подкладки комбинезона, он принялся протирать пистолет, поглядывая наружу. — Враг, понимаешь, не дремлет.
Трайнис посмотрел на Вадковского: покрасневшие глаза, осунувшееся лицо. Прежний веселый Роман слабо угадывался сквозь грязь и усталость. Ушла беззаботность, появилась холодная деловитость. «А ведь ему нравится», — с удивлением подумал Трайнис. Похоже, человек занимается своим делом. И где? Не на комфортной Земле, а на мало кому известной планете — в грязи, холоде и опасности.
На Трайниса опять накатило ощущение неуместности, невозможности происходящего. «Я старше обоих на два года. Мы, конечно, уже не дети, но, ей-богу, то, что сейчас происходит, недопустимо. Нельзя тыкать человека в оборотную сторону жизни. Почему нельзя? А чтобы не повторил он то, что давно перемелено и поглощено историей. Ни к чему это. Поэтому, наверное, и закрыта генетическая память — зря стараются ее взломать экзистенциалисты. Человеческая история замешана на боли и крови. Доброе надо помнить, а главное — не помнить зла. Не сможет сделать ничего толкового человек, отягощенный кровавой памятью предков. Не выдержит. Да и свой предельный опыт не всегда на пользу — тоже можно сломаться, причем незаметно, однажды приняв трусость за житейский опыт, слабость — за мудрое недеяние. А мы сейчас настырно лезем именно в эту приотворенную Лядовым дверь прошлого. Ведь с ерунды все началось. Не знаю, что былсу Славки на уме, но мы с Романом просто решили развлечься по-новому, прошвырнуться на звездолете, устроить пикник в незнакомом месте. Прошвырнулись. Устроили. И увязли». Трайнис вспомнил, как неожиданно легко входило лезвие тесака в шею обезьяны-рептилии. Желудок мгновенно подпрыгнул к горлу. Трайнис сплюнул в костер горькую слюну и совершенно ясно увидел, что он был прав, сделав самый первый заход на симулятор, когда он получил полное медицинское подтверждение пригодности к работе пилотом дальнего космоса. Так ведь недоволен остался, прошел еще десять тестов на смежные профессии. Все искал себя. Даже напросился по знакомству — через дядю Кирилла — в настоящий, правда совершенно неопасный, плановый рейд в связке десантников. Но теперь тот рейд можно с чистым сердцем не считать. Так, прогулка с друзьями по лужайке среди кроликов. Даже нет — просмотр фильма в мягком кресле и домашних тапочках это был. Десантником надо быть везде, а не только за броней штурмового глайдера. Похоже, я слишком люблю надежность и совершенство во всем. Надежные друзья, надежная техника, надежный мир. Надежная Земля. С десантом не сложится, это ясно. Он прислушался к этой мысли. Легкое огорчение трепыхалось где-то на задворках. Ничего, потерпишь. Своим делом надо заниматься. Затерянный на чужой планете, перед одиноким костром, оставив за спиной не одно смертельно опасное мгновение, человек получает способность мыслить быстро и конкретно, испытывать только сильные, безусловно искренние чувства. Что ж, техника подвела. Зато дружба выдержала. В груди потеплело, словно он глотнул вина. Но не дай бог всем проверять дружбу таким способом — может не выдержать. Лучше просто дружить. Ладно, не расслабляться. Дружбу, будем считать, проверили. Осталось проверить мир. Не верю, что мы так и будем идти и идти по бесконечной чаще, как по чужому сну. Трайнис потер глаза, заплывшие тяжелыми веками, и сурово уставился в темноту.
Вадковский звякнул железом и тоже стал смотреть в ночь.
Так они сидели, смотря мимо костра каждый на свою половину склона. Там слабо тлели редкие искры сгоревших факелов.
— Ромка, потрави что-нибудь, а то усну.
Вадковский, позевывая, начал рассказывать. Кажется, начал он с самого детства. У Трайниса не было сил вслушиваться. Просто было приятно слышать человеческий голос. А если бы даже вслушивался, все равно пропустил бы половину — то и дело на мгновение проваливался в сон.
Вадковский замолчал, Трайнис как раз вынырнул из омута сладких сновидений, повернул голову.
Вадковский, сонно помаргивая, глядел в ответ.
— Ты как? — спросил Трайнис.
Вадковский закрыл глаза, кивнул и голова упала на грудь. Он ровно засопел. Трайнис протянул руку, потряс Романа за плечо. Тот сразу вскинулся, метнул вокруг молниеносный взгляд. Узнал, чуть расслабился.
— Наверное, так чувствует себя обесточенный кибер, — невнятно сказал Вадковский. Со стоном поднялся на затекших ногах. — Не могу больше. Пойду освежусь.
Он шагнул из пещеры в темноту. Тут же раздался его крик:
— Гинтас!
— Что?!
Сон как влажной тряпкой стерли.
— Мороз исчез. И звезды... гаснут.
У Трайниса жутко ухнуло сердце, и он вскочил, ударившись о потолок пещеры.
Прижавшись плечом к плечу, держа руки на пистолете и тесаке соответственно, то и дело расталкивая друг друга, они следили за тем, как умирает костер. Распался на угольки последний кусок коры. Все было сожжено. Несколько полотнищ остались в подстилке на холодном песчаном полу — два больших куска под спящим Лядовым и по маленькому кусочку под каждым из них. Угольки гасли, пуская струйки дыма, синие язычки пламени нервно и обреченно перебегали по кострищу. Все покрывал легкий пепел.
Костер погас. Без костра пещера сразу остыла.
Через остывающее кострище потек утренний воздух — свежий, сырой, зябкий. Но не мороз. Куда-то делась антарктическая стужа. Это не радовало — спать хотелось так, что было все равно.
Серыми призраками медленно проступали из небытия темноты склон и угрюмая стена леса. Небо бледнело, горели только несколько крупных звезд на западе.
— Рома, мы пережили, — прошептал Трайнис.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52