Я желаю сделать вам предложение, от которого любой из вас вправе отказаться.
Вампиры превратились в слух, а значит, в неподвижные изваяния, забывшие дышать, моргать и шевелиться. Оскар улыбнулся.
– Я знаю, – сказал он, – все мои младшие блюдут Сумеречный Кодекс. Верю, что вы – чистые души. И предлагаю вам его нарушить. Этот грех будет на моей душе – и я принимаю его ради дел живых. Его слова выбили меня из полубездумного блаженства. У меня мороз пополз по коже.
– Сумерки кончаются с рассветом, – говорю. – Неужели вы делаете человеческую политику, Князь?
– Ради Междугорья, которое по-прежнему является нашей родиной, ради чести короны, ради моего друга-некроманта, – сказал Оскар, обводя своих младших взором. – Наш король – темный государь, признавший Дар. Разве этого мало? Разве дружбы некроманта детям Сумерек может быть мало?
Вампиры обернулись ко мне. Мне стало жарко от их Силы. Прошла минута гробовой тишины.
– Я с вами, мой Князь, и с темным государем, – нарушила молчание лунная дева, сидящая у ног Оскара, и он легко погладил ее по голове. – Я с вами, мой клан с вами.
– Я с вами, Князь, и с темным государем, – почти тут же повторил темноволосый вампир и, приподняв полу плаща Оскара, коснулся ее устами. – Я – ваша кровь и ваша Сила. Мой клан с вами.
Потом другие вампиры говорили примерно эти же фразы, а я наблюдал за этим ритуалом, который наверняка никогда прежде не происходил в присутствии живых, – смотрел, замирая от какого-то странного чувства, почти болезненного. Может – от восторга перед Оскаром: я видел, что его младшие пошли бы ради него на все.
Я тогда еще не осознал сути ритуала до конца. А суть была в том, что косвенно присягали и мне – и это было вправду беспрецедентно.
– Я благодарен вам за доверие, дети, – сказал Оскар, когда высказался последний вампир, имеющий в Сумерках право голоса. – Теперь послушайте. Я предлагаю вам охотиться в этом замке. – Он указал рукой. – Его название Скальный Приют. Вы возьмете жизни, принадлежащие нам, жизни, принадлежащие Предопределенности, и жизни, которые могли бы продолжаться, – вне Кодекса. Возьмете всю стражу, всех солдат, свиту герцога Роджера, мужчин из свиты королевы и тех, кто попытается схватиться за оружие. Если вам захочется взять еще чью-нибудь жизнь – я дарю ее вам. Запрещены только сам Роджер, королева и наследный принц. Надлежит оставить их в мире живых. Это важно. Если понадобится запереть их – сделайте это.
Вампиры обозначили поклоны, похожие на церемонные поклоны живых придворных, получивших приказ. Многие из них улыбались, а некоторые откровенно улыбались мне.
– Хорошо, – закончил Оскар. – После этого зажгите свечи, зажгите факелы и отоприте ворота. Идите и помните – я беру грех на свою душу.
Они взлетели почти одновременно. Ночь снова наполнил шелест их крыльев. Вампиры унесли холод с собой – снова запахло августом, и Питера перестало знобить. Он выпустил мою руку.
Оскар подошел ко мне. Он изменился и теперь выглядел привычно – просто сердечный друг Оскар в целом облаке блонд и с безупречными локонами едва ли не по пояс. Я невольно улыбнулся.
– Те, кому удастся выжить в этом замке этой ночью, мой дорогой государь, – сказал Оскар, – никогда не забудут своих удивительных переживаний. Грядет ночь смертного страха. Если вы позволите мне высказать свое мнение насчет человеческих дел, то, по-моему, те, кто предал своего короля, честно это заслужили.
– А вы, – говорю, – жестокосердны, Оскар.
Он усмехнулся еле заметно.
– Что вы, мой драгоценный государь, я необыкновенно добр. Я всего лишь думаю о некромантах-предателях из Святого Ордена и о том, что на вашем престоле мог бы оказаться Роджер. И о том и о другом я, поверьте, думаю с ужасом.
Питер сходил за лошадьми и привел в поводу наши чучела. Скелеты приехали следом.
Кадавры отвратительно выглядели после вампиров – этакая неуклюжая имитация жизни. Но так всегда бывает, ничего не поделаешь. Я только старался особенно не разглядывать своих гвардейцев, которые торчали в седлах окоченелыми трупами: издержки некромантии, что еще скажешь. Мы собирались к замку.
Я думал, что Оскар полетит за лошадьми нетопырем или расстелится туманом, но, видимо, обычная чара унизила бы его княжеское достоинство, а может, он просто был в настроении показывать мне свои возможности. Он поднял себе коня.
Потрясающее зрелище.
Бледный свет ущербной луны, ленты тумана, ночной ветер – все это смешалось в какую-то мерцающую тень, в облако зеленовато-серебряного сияния. А потом облако начало медленно спадать, принимать четкие очертания и обретать призрачную Сумеречную плоть, превращаясь в белую или седую лошадь с горящими рысьими очами и клочьями тумана вместо гривы и хвоста.
Ну что скажешь. Я загляделся. Оглянулся на Питера, когда Оскар уже вскочил в седло.
Питер разговаривал с юным вампиром – хотя человеческое слово «разговаривал» не слишком точно описывает их поведение. Питер стоял, привалившись спиной к стволу сосны, опустив руки и выпустив поводья коня, застывшего рядом пыльным истуканом. Физиономия моего бродяги выражала то болезненное наслаждение, в какое всегда впадают живые под вампирской властью, – но глаза у него блестели, из чего я заключил, что мыслить он способен и транс не окончателен. Хорошо, подумал я. А то следовало бы выдрать вампира за уши.
А может, и так следует: не годится тискать слугу темного государя как потенциальную добычу – а вампир держал голову Питера в ладонях. Опасные, прах побери, игрушки!
Оскар усмехнулся. А я прислушался.
– …нравишься мне, – говорил вампир, и Сила исходила от него волнами. – Сегодня Князь позволил нам охотиться вне Кодекса – и у меня есть желание искупить будущий грех добрым делом. Твоя душа принадлежит Предопределенности, дружок. Тебе суждено покинуть сей мир в боли и муках – я могу тебе помочь…
– Отвали! – пробормотал Питер еле слышно, но вполне выразительно. И даже слегка дернулся, пытаясь освободиться.
– Дурачок, – мурлыкал вампир. – Я же даю тебе шанс уйти блаженно – это будет как сон после сплошной любви, давай, решайся…
– Да отвали, ты… – Питер чуть-чуть мотнул головой. – Без сопливых скользко…
Оскар откровенно рассмеялся. Ничего себе!
– Эй, дети Сумерек! – рявкаю. – Может, хватит уже забавляться моим слугой?! Ты, неумерший, отпусти его, быстро!
Вампир тут же отдернул руки. Питер, придя в себя почти в тот же миг, оттолкнул его в сторону и хмуро заявил Оскару:
– Господин Князь, скажите этому, чтоб не вязался ко мне! Ему сказали в замок лететь, а он тут застрял, спасатель, подумаешь… – и покосился на меня, узнать, на чьей я стороне. Я с удовольствием отметил, что он вовсе не испуган.
– Поехали, Питер, – говорю. Мне, прости Господи, тоже сделалось смешно. – Если ты уверен, что не хочешь блаженной смерти, конечно. Смотри, такой случай может больше и не представиться.
– Да ладно, государь, – говорит, садясь верхом. – Обойдусь как-нибудь так… А этот хлыщ – не Клод, и нечего цепляться. Помру когда помру, не его дело.
– Наверное, напрасно, – заметил Оскар.
– Не слушай их, Питер, – говорю. – Мы еще живы.
Он радостно кивнул. И мы направились к замку во главе отряда мертвой гвардии. Молодой вампир, перекинувшись совой, нас обогнал.
А факелы на стенах горели, и ворота были открыты настежь.
Забавно…
Та ночь начиналась так захватывающе интересно, так прекрасно и так удивительно, что я ухитрился напрочь позабыть, ради чего все это делается. А когда въехали в ворота замка – вспомнил, да так, что виски заломило.
Младшие Оскара хорошо тут порезвились. У подъемных ворот, рядом с бочкой, в которой горела смола, я увидел первых солдат королевы. Они выглядели как задремавшие на посту – сидели и полулежали в удобных позах, с умиротворенными лицами. Маленький конюший Розамунды, в плаще с ее гербом, сидел на ступеньках башни, прислонившись к стене, с беретом на коленях, запрокинув голову, и улыбался нежной детской улыбкой. Отметки клыков на его открытой шее выглядели как пара багровых родинок. Громилы Роджера валялись у кордегардии, как упившиеся – с блаженными рожами, обнимая камни мощеного двора. Камеристка в ночном чепце, укутанная в шаль, свернулась клубочком у входа в донжон. Сонное царство. Только лица у всех спящих без кровинки и тела уж слишком расслаблены.
И почему-то эта мирная картина выглядела куда злее, чем поле боя. Питер даже шепнул: «Кошмар какой», – я его понял. А Оскар безмятежно улыбнулся и говорит:
– Молодцы. Взгляните, ваше прекрасное величество, какая чистая работа. Они никого не заставили страдать. Все эти люди умерли счастливыми – кто из живых солдат может похвастаться такой гуманностью по отношению к врагам?
А Питер мотнул головой и возразил:
– Ну не все, я скажу…
Я проследил его взгляд. Лужа крови. Нда-с… Из растерзанного горла какого-то вояки – эффектно.
– Фи, – сказал Оскар. – Он, вероятно, попытался поднять тревогу, или сопротивлялся, или был пьян… Дети Сумерек не любят крови, разбавленной вином.
– Я тоже, – говорю. – А где же виновники торжества?
Вампиры постепенно собирались во дворе – жутковато было смотреть, как их тела туманом просачиваются сквозь каменную кладку. Ночную тишину нарушал вой сторожевых собак, и в конюшнях беспокоились лошади. Люди, населявшие замок, большей частью умерли – но животные уцелели, они не интересуют неумерших.
Статная дева бледной призрачной красоты, с льняными кудрями и в платье из льняного полотна, тканного золотом, подошла к Оскару и присела в глубоком светском поклоне. Оскар ответил ей дружеским кивком, а мне сказал:
– Это Луиза, мой дорогой государь, милейшая хранительница здешнего кладбища. Мы с вами обязаны событиями сегодняшней ночи именно ей. Как чувствует себя ее прекрасное величество, дитя мое?
– Мои младшие охраняют двери в опочивальню государыни, Князь, – ответила Луиза, бросив на меня быстрый виноватый взгляд. – Государыня здорова… И герцог тоже там…
Я спрыгнул с коня и пошел к дверям в жилые покои – наверное, быстро, потому что Питер почти бежал, чтобы поспеть за мной. Вампиры расступались и раскланивались, как живые придворные.
Я заметил, что многим из них очень весело. Мой Дар, рвавшийся из меня, как пламя из светильника, опьянил их, будто хорошее вино, – я еще успел заметить девочку-вампира, коснувшуюся моего рукава и облизавшую пальчики.
Но это, в сущности, не имело значения.
Внутренние покои освещало такое множество свечей, что от их пламени стало жарко. И яркий свет заливал сцены, далеко не такие спокойные, как во дворе.
Здесь кое-кто, похоже, успел вынуть из ножен клинок. Стражник в гостиной, я полагаю, ранил вампира – его меч, валявшийся рядом, был перемазан черной кровью, а горло разорвано так, что в ране виднелась белая кость. Я еще подумал, что вампир, вероятно, здорово разозлился, – и открыл дверь в маленький кабинет.
И понял, что означает странное выражение «зрелище оглушило». Потому что от того, что я там увидел, звуки и вправду странно отодвинулись, будто к ушам прижали подушки.
Потому что пожилая дама с лицом, искаженным неописуемым ужасом, одетая в залитую кровью рубашку, нижнюю юбку, чепец и шаль, лежащая в кресле возле камина, была – королева-вдова. Моя мать.
Я смотрел на нее и думал, что уж ее-то тут быть не могло. И пол под моими ногами качался.
Питер, наверное, испугался моего лица, потому что начал меня тормошить. Я его отстранил и обернулся к Оскару. Оскар смотрел на труп и качал головой.
– Штандарта королевы-вдовы на воротах не было, – говорю. – И нигде не было. Она приехала инкогнито.
– Это ничего не меняет, – молвил Оскар тоном, не предвещающим никому ничего хорошего. Нагнулся к телу моей матери, тронул рану и поднес к глазам пальцы в ее крови. И позвал: – Рейнольд!
Названный вышел из стены, зажимая платком плечо, – и, встретившись взглядом со своим Князем, упал на колени, так, впрочем, и продолжая держаться за плечо. Совсем юный вампирчик, рыжеволосый, с несколько неправильным для неумершего, вдобавок осунувшимся лицом, что искупалось прекрасными очами – настоящие горные изумруды в золотой оправе. От его глаз по белой коже тянулись темные полосы.
– Это труп королевы-вдовы, Рейнольд, – сообщил Оскар сплошным льдом. – О чем вы думали?
Эти темные полосы были следами слез. Вернее – черной крови, которая текла из глаз Рейнольда, как человеческие слезы. Век живи – век учись: я впервые видел, как плачет вампир. Я еще подумал, что это любопытно с точки зрения моей науки – отстраненно. Питер смотрел на вампира с тенью сочувствия.
– О Князь, и вы, темный государь! – взмолился Рейнольд. – Простите меня! Я не знал старшую государыню в лицо…
– Для чего вам понадобилась жизнь этой женщины? – холодно спросил Оскар.
– Я не хотел, я только прошел через эту комнату. – Рейнольд совсем по-человечески всхлипнул и размазал кровь по лицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Вампиры превратились в слух, а значит, в неподвижные изваяния, забывшие дышать, моргать и шевелиться. Оскар улыбнулся.
– Я знаю, – сказал он, – все мои младшие блюдут Сумеречный Кодекс. Верю, что вы – чистые души. И предлагаю вам его нарушить. Этот грех будет на моей душе – и я принимаю его ради дел живых. Его слова выбили меня из полубездумного блаженства. У меня мороз пополз по коже.
– Сумерки кончаются с рассветом, – говорю. – Неужели вы делаете человеческую политику, Князь?
– Ради Междугорья, которое по-прежнему является нашей родиной, ради чести короны, ради моего друга-некроманта, – сказал Оскар, обводя своих младших взором. – Наш король – темный государь, признавший Дар. Разве этого мало? Разве дружбы некроманта детям Сумерек может быть мало?
Вампиры обернулись ко мне. Мне стало жарко от их Силы. Прошла минута гробовой тишины.
– Я с вами, мой Князь, и с темным государем, – нарушила молчание лунная дева, сидящая у ног Оскара, и он легко погладил ее по голове. – Я с вами, мой клан с вами.
– Я с вами, Князь, и с темным государем, – почти тут же повторил темноволосый вампир и, приподняв полу плаща Оскара, коснулся ее устами. – Я – ваша кровь и ваша Сила. Мой клан с вами.
Потом другие вампиры говорили примерно эти же фразы, а я наблюдал за этим ритуалом, который наверняка никогда прежде не происходил в присутствии живых, – смотрел, замирая от какого-то странного чувства, почти болезненного. Может – от восторга перед Оскаром: я видел, что его младшие пошли бы ради него на все.
Я тогда еще не осознал сути ритуала до конца. А суть была в том, что косвенно присягали и мне – и это было вправду беспрецедентно.
– Я благодарен вам за доверие, дети, – сказал Оскар, когда высказался последний вампир, имеющий в Сумерках право голоса. – Теперь послушайте. Я предлагаю вам охотиться в этом замке. – Он указал рукой. – Его название Скальный Приют. Вы возьмете жизни, принадлежащие нам, жизни, принадлежащие Предопределенности, и жизни, которые могли бы продолжаться, – вне Кодекса. Возьмете всю стражу, всех солдат, свиту герцога Роджера, мужчин из свиты королевы и тех, кто попытается схватиться за оружие. Если вам захочется взять еще чью-нибудь жизнь – я дарю ее вам. Запрещены только сам Роджер, королева и наследный принц. Надлежит оставить их в мире живых. Это важно. Если понадобится запереть их – сделайте это.
Вампиры обозначили поклоны, похожие на церемонные поклоны живых придворных, получивших приказ. Многие из них улыбались, а некоторые откровенно улыбались мне.
– Хорошо, – закончил Оскар. – После этого зажгите свечи, зажгите факелы и отоприте ворота. Идите и помните – я беру грех на свою душу.
Они взлетели почти одновременно. Ночь снова наполнил шелест их крыльев. Вампиры унесли холод с собой – снова запахло августом, и Питера перестало знобить. Он выпустил мою руку.
Оскар подошел ко мне. Он изменился и теперь выглядел привычно – просто сердечный друг Оскар в целом облаке блонд и с безупречными локонами едва ли не по пояс. Я невольно улыбнулся.
– Те, кому удастся выжить в этом замке этой ночью, мой дорогой государь, – сказал Оскар, – никогда не забудут своих удивительных переживаний. Грядет ночь смертного страха. Если вы позволите мне высказать свое мнение насчет человеческих дел, то, по-моему, те, кто предал своего короля, честно это заслужили.
– А вы, – говорю, – жестокосердны, Оскар.
Он усмехнулся еле заметно.
– Что вы, мой драгоценный государь, я необыкновенно добр. Я всего лишь думаю о некромантах-предателях из Святого Ордена и о том, что на вашем престоле мог бы оказаться Роджер. И о том и о другом я, поверьте, думаю с ужасом.
Питер сходил за лошадьми и привел в поводу наши чучела. Скелеты приехали следом.
Кадавры отвратительно выглядели после вампиров – этакая неуклюжая имитация жизни. Но так всегда бывает, ничего не поделаешь. Я только старался особенно не разглядывать своих гвардейцев, которые торчали в седлах окоченелыми трупами: издержки некромантии, что еще скажешь. Мы собирались к замку.
Я думал, что Оскар полетит за лошадьми нетопырем или расстелится туманом, но, видимо, обычная чара унизила бы его княжеское достоинство, а может, он просто был в настроении показывать мне свои возможности. Он поднял себе коня.
Потрясающее зрелище.
Бледный свет ущербной луны, ленты тумана, ночной ветер – все это смешалось в какую-то мерцающую тень, в облако зеленовато-серебряного сияния. А потом облако начало медленно спадать, принимать четкие очертания и обретать призрачную Сумеречную плоть, превращаясь в белую или седую лошадь с горящими рысьими очами и клочьями тумана вместо гривы и хвоста.
Ну что скажешь. Я загляделся. Оглянулся на Питера, когда Оскар уже вскочил в седло.
Питер разговаривал с юным вампиром – хотя человеческое слово «разговаривал» не слишком точно описывает их поведение. Питер стоял, привалившись спиной к стволу сосны, опустив руки и выпустив поводья коня, застывшего рядом пыльным истуканом. Физиономия моего бродяги выражала то болезненное наслаждение, в какое всегда впадают живые под вампирской властью, – но глаза у него блестели, из чего я заключил, что мыслить он способен и транс не окончателен. Хорошо, подумал я. А то следовало бы выдрать вампира за уши.
А может, и так следует: не годится тискать слугу темного государя как потенциальную добычу – а вампир держал голову Питера в ладонях. Опасные, прах побери, игрушки!
Оскар усмехнулся. А я прислушался.
– …нравишься мне, – говорил вампир, и Сила исходила от него волнами. – Сегодня Князь позволил нам охотиться вне Кодекса – и у меня есть желание искупить будущий грех добрым делом. Твоя душа принадлежит Предопределенности, дружок. Тебе суждено покинуть сей мир в боли и муках – я могу тебе помочь…
– Отвали! – пробормотал Питер еле слышно, но вполне выразительно. И даже слегка дернулся, пытаясь освободиться.
– Дурачок, – мурлыкал вампир. – Я же даю тебе шанс уйти блаженно – это будет как сон после сплошной любви, давай, решайся…
– Да отвали, ты… – Питер чуть-чуть мотнул головой. – Без сопливых скользко…
Оскар откровенно рассмеялся. Ничего себе!
– Эй, дети Сумерек! – рявкаю. – Может, хватит уже забавляться моим слугой?! Ты, неумерший, отпусти его, быстро!
Вампир тут же отдернул руки. Питер, придя в себя почти в тот же миг, оттолкнул его в сторону и хмуро заявил Оскару:
– Господин Князь, скажите этому, чтоб не вязался ко мне! Ему сказали в замок лететь, а он тут застрял, спасатель, подумаешь… – и покосился на меня, узнать, на чьей я стороне. Я с удовольствием отметил, что он вовсе не испуган.
– Поехали, Питер, – говорю. Мне, прости Господи, тоже сделалось смешно. – Если ты уверен, что не хочешь блаженной смерти, конечно. Смотри, такой случай может больше и не представиться.
– Да ладно, государь, – говорит, садясь верхом. – Обойдусь как-нибудь так… А этот хлыщ – не Клод, и нечего цепляться. Помру когда помру, не его дело.
– Наверное, напрасно, – заметил Оскар.
– Не слушай их, Питер, – говорю. – Мы еще живы.
Он радостно кивнул. И мы направились к замку во главе отряда мертвой гвардии. Молодой вампир, перекинувшись совой, нас обогнал.
А факелы на стенах горели, и ворота были открыты настежь.
Забавно…
Та ночь начиналась так захватывающе интересно, так прекрасно и так удивительно, что я ухитрился напрочь позабыть, ради чего все это делается. А когда въехали в ворота замка – вспомнил, да так, что виски заломило.
Младшие Оскара хорошо тут порезвились. У подъемных ворот, рядом с бочкой, в которой горела смола, я увидел первых солдат королевы. Они выглядели как задремавшие на посту – сидели и полулежали в удобных позах, с умиротворенными лицами. Маленький конюший Розамунды, в плаще с ее гербом, сидел на ступеньках башни, прислонившись к стене, с беретом на коленях, запрокинув голову, и улыбался нежной детской улыбкой. Отметки клыков на его открытой шее выглядели как пара багровых родинок. Громилы Роджера валялись у кордегардии, как упившиеся – с блаженными рожами, обнимая камни мощеного двора. Камеристка в ночном чепце, укутанная в шаль, свернулась клубочком у входа в донжон. Сонное царство. Только лица у всех спящих без кровинки и тела уж слишком расслаблены.
И почему-то эта мирная картина выглядела куда злее, чем поле боя. Питер даже шепнул: «Кошмар какой», – я его понял. А Оскар безмятежно улыбнулся и говорит:
– Молодцы. Взгляните, ваше прекрасное величество, какая чистая работа. Они никого не заставили страдать. Все эти люди умерли счастливыми – кто из живых солдат может похвастаться такой гуманностью по отношению к врагам?
А Питер мотнул головой и возразил:
– Ну не все, я скажу…
Я проследил его взгляд. Лужа крови. Нда-с… Из растерзанного горла какого-то вояки – эффектно.
– Фи, – сказал Оскар. – Он, вероятно, попытался поднять тревогу, или сопротивлялся, или был пьян… Дети Сумерек не любят крови, разбавленной вином.
– Я тоже, – говорю. – А где же виновники торжества?
Вампиры постепенно собирались во дворе – жутковато было смотреть, как их тела туманом просачиваются сквозь каменную кладку. Ночную тишину нарушал вой сторожевых собак, и в конюшнях беспокоились лошади. Люди, населявшие замок, большей частью умерли – но животные уцелели, они не интересуют неумерших.
Статная дева бледной призрачной красоты, с льняными кудрями и в платье из льняного полотна, тканного золотом, подошла к Оскару и присела в глубоком светском поклоне. Оскар ответил ей дружеским кивком, а мне сказал:
– Это Луиза, мой дорогой государь, милейшая хранительница здешнего кладбища. Мы с вами обязаны событиями сегодняшней ночи именно ей. Как чувствует себя ее прекрасное величество, дитя мое?
– Мои младшие охраняют двери в опочивальню государыни, Князь, – ответила Луиза, бросив на меня быстрый виноватый взгляд. – Государыня здорова… И герцог тоже там…
Я спрыгнул с коня и пошел к дверям в жилые покои – наверное, быстро, потому что Питер почти бежал, чтобы поспеть за мной. Вампиры расступались и раскланивались, как живые придворные.
Я заметил, что многим из них очень весело. Мой Дар, рвавшийся из меня, как пламя из светильника, опьянил их, будто хорошее вино, – я еще успел заметить девочку-вампира, коснувшуюся моего рукава и облизавшую пальчики.
Но это, в сущности, не имело значения.
Внутренние покои освещало такое множество свечей, что от их пламени стало жарко. И яркий свет заливал сцены, далеко не такие спокойные, как во дворе.
Здесь кое-кто, похоже, успел вынуть из ножен клинок. Стражник в гостиной, я полагаю, ранил вампира – его меч, валявшийся рядом, был перемазан черной кровью, а горло разорвано так, что в ране виднелась белая кость. Я еще подумал, что вампир, вероятно, здорово разозлился, – и открыл дверь в маленький кабинет.
И понял, что означает странное выражение «зрелище оглушило». Потому что от того, что я там увидел, звуки и вправду странно отодвинулись, будто к ушам прижали подушки.
Потому что пожилая дама с лицом, искаженным неописуемым ужасом, одетая в залитую кровью рубашку, нижнюю юбку, чепец и шаль, лежащая в кресле возле камина, была – королева-вдова. Моя мать.
Я смотрел на нее и думал, что уж ее-то тут быть не могло. И пол под моими ногами качался.
Питер, наверное, испугался моего лица, потому что начал меня тормошить. Я его отстранил и обернулся к Оскару. Оскар смотрел на труп и качал головой.
– Штандарта королевы-вдовы на воротах не было, – говорю. – И нигде не было. Она приехала инкогнито.
– Это ничего не меняет, – молвил Оскар тоном, не предвещающим никому ничего хорошего. Нагнулся к телу моей матери, тронул рану и поднес к глазам пальцы в ее крови. И позвал: – Рейнольд!
Названный вышел из стены, зажимая платком плечо, – и, встретившись взглядом со своим Князем, упал на колени, так, впрочем, и продолжая держаться за плечо. Совсем юный вампирчик, рыжеволосый, с несколько неправильным для неумершего, вдобавок осунувшимся лицом, что искупалось прекрасными очами – настоящие горные изумруды в золотой оправе. От его глаз по белой коже тянулись темные полосы.
– Это труп королевы-вдовы, Рейнольд, – сообщил Оскар сплошным льдом. – О чем вы думали?
Эти темные полосы были следами слез. Вернее – черной крови, которая текла из глаз Рейнольда, как человеческие слезы. Век живи – век учись: я впервые видел, как плачет вампир. Я еще подумал, что это любопытно с точки зрения моей науки – отстраненно. Питер смотрел на вампира с тенью сочувствия.
– О Князь, и вы, темный государь! – взмолился Рейнольд. – Простите меня! Я не знал старшую государыню в лицо…
– Для чего вам понадобилась жизнь этой женщины? – холодно спросил Оскар.
– Я не хотел, я только прошел через эту комнату. – Рейнольд совсем по-человечески всхлипнул и размазал кровь по лицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41