Так что я выспался, и спина моя утром не болела. И Нарцисс помог мне застегнуть на плечах панцирь который наконец, сделали как следует по моей скособоченной фигуре, а потом пошел со мной.
Когда я спустился в главный зал, на меня смотрели. Жадно смотрели – впивались взглядами, искали на моем лице следы действия яда, я полагаю. И дядюшка улыбался нежно и умиротворенно. Как будто уже стоял у моего гроба, сердечный. Тем более – Нарцисс выглядел так спокойненько. И дядя опять недосчитал – я думаю, принял это спокойствие за чувство исполненного долга.
Я решил своим родственникам удовольствия не портить.
– За ночлег благодарен, – говорю. – Но завтракать не останусь. Нездоровится, есть не хочется. Думаю скорее вернуться домой и в библиотеке порыться.
Дядюшка так расплылся… И кузен Вениамин улыбнулся мне сердечно – впервые в жизни. И я подумал, что хорошо быть умирающим – все тебя очень любят напоследок.
– Я, – говорю, – хотел бы вас видеть в столице, дядя. Совет – послезавтра, будьте.
Он так поклонился… И так ласково смотрел… У него в глазах горящими буквами мерцало: «Хорошо, если к Совету ты не сдохнешь. Но одной ногой уже будешь в могиле, это точно».
– Пусть, – говорю, – ваш конюший меня сопровождает. Он мне понравился.
А дядя сделал якобы понимающую мину:
– Да на здоровье, хе-хе. Что с меня, убудет?
И нас проводили. Я раскашлялся, когда садился на коня, – в горле еще першило. И дядина свита аж замерла, пока кашель не прошел, – «ну!» – но потом разочаровалась. А премьеру и жандарму, натурально, ни о чем не рассказали, и они просто ехали поодаль от меня и обсуждали вино и девок.
Рыжий жеребчик Нарцисса боялся моих мертвецов не меньше, чем его хозяин. Но Нарцисс все равно старался держаться рядом. Мое доверие ему льстило… Бедный дурачок.
В столицу мы прибыли к вечеру. Столица впервые увидала Нарцисса в моей свите, так что горожане о нем первый раз сказали «королевская подстилка» и «светская сучка». Но он если и расслышал, то к себе не отнес.
Из-за свойственного ему исключительного легкомыслия.
Не буду утомлять вас рассказом о том, как устраивал Нарцисса в своих покоях. Довольно того, что он был впечатлительный, а я решил, что он будет жить со мной. Если мне захочется разговаривать с живым человеком, то пусть он будет рядом. И больше я ничего не желал принять в расчет. Ну да, да – неблагодарный тиран.
Я хотел, чтоб Нарцисс привык быстрее, чем он мог привыкнуть. А он грохнулся в обморок, когда увидел Оскара, выходящего из зеркала. Господи, прости…
Оскар, гадюка могильная, улыбнулся ему во все клыки. А мне сказал:
– Мне искренне жаль, ваше прекрасное величество, что мое появление вызвало такую прискорбную реакцию – у современных молодых людей нервы, к сожалению, слабы, как у барышень. Уверяю вас, что менее всего мне хотелось наносить ущерб благополучию вашей игрушки, мой дорогой государь, тем более такой изящной.
– Не пугайте его больше, Князь, – говорю. – Вот что мне теперь делать?..
Оскар чуть пожал плечами и тронул лоб Нарцисса своими ледяными пальцами – тот действительно пришел в себя моментально. И вцепился в мои руки, как в последнюю надежду, явно совсем забыв, что я – некромант и его король.
А вампир был настолько циничен, что заметил:
– Видите, мой бесценный государь, я, безусловно, ужасен, зато вы уже совершенно безопасны и близки.
И снова оказался прав, как всегда. Потому что Нарцисс с тех пор уже никогда не только не боялся, но и не смущался в моем присутствии. Правда, очень удивлялся иногда… Но это уже пустяки. И не смел спорить. Ни с чем, что бы я ни приказал. Я же его король – это в его головенке было равно примерно Богу.
Преданный, как легавый щенок. И это именно его потом честил предателем и встречный и поперечный.
Большой Совет, помню, изрядно меня позабавил.
Дядюшка прибыл в черном. В шикарном костюме – черный бархат и золотые галуны. Вроде как траур по случаю моего нездоровья.
Хотя я к тому моменту уже успел окончательно поправиться.
Принц Марк сел напротив меня и все заглядывал мне в лицо. Холодный пот искал или ждал, когда у меня глаза вытекут, – так весело… А кузен Вениамин, бледный, хмурый, грыз перо и нервничал. Он, мне кажется, понял раньше своего батюшки.
А я беседовал с премьером и с канцлером о наших внутренних делах, так – не торопясь. Счета сводили, смету прикидывали на нынешнюю зиму, обсуждали какие-то пустяки: цех столичных кузнецов просит высочайшего позволения вывешивать штандарты с двумя языками пламени вместо одного, а бургомистр предлагает запретить подмешивать старое варенье в новое…
К концу Совета мои дорогие родственники сами нездорово выглядели.
И когда я отпустил свиту, а им сказал: «Задержитесь на минутку» – они стали совсем зеленые. Как огурцы. И дядюшка пролепетал:
– Дорогой племянничек, что-то случилось?
– У вашего конюшего, – говорю, – колечко было с агатом… Вы бы, дядюшка, меня познакомили с ювелиром, хочу у него колье для жены заказать.
Утро, я припоминаю, морозное стояло, уже и иней лежал на траве – октябрь к концу, – в зале прохладно, а с принца Марка пот полил в три ручья.
– Мой, – лепечет, – перстень… старинный… я его, вроде бы… то есть – какой перстень?
– Системы, – говорю, – «кошка сдохла, хвост облез».
И тут мой кузен Вениамин процедил сквозь зубы слово – я удивился, откуда он такие знает. А принц Марк сел. Когда сидишь, не так заметно, что колени дрожат.
А я щелкнул пальцами гвардейцам. И говорю:
– Что с вами делать, дядя? Вы старше, вы политик – вот, совета спрашиваю. Казнить вас за государственную измену не могу – огласки не хочу. Будут болтать, что лью родную кровь. Так что предоставляю на выбор: первый вариант – вы этот перстень сами используете. Вроде как приболели и оттого умерли. Второй – я вас вместе с двоюродным братцем уютно устраиваю в небольшом помещении с крепкой дверью. И не в Башне Благочестия, а в Орлином Гнезде, к примеру. Или в Каменном Клинке. А ключ выбрасываю. Вроде вы переехали.
Тут у него и челюсть затряслась, и оттого он ничего мне не ответил. А кузен Вениамин прошипел:
– Ты, Дольф, грязная скотина. Пятно на родовом гербе. Можешь меня убить за эти слова, но я просто всю жизнь мечтал тебе это сказать.
Я ему улыбнулся.
– Вениамин, – говорю, – я так рад, что исполнил твою заветную мечту. Если ты мечтал сообщить мне еще что-то – не стесняйся, пожалуйста. Только поторапливайся, потому что я уже сам все решил. Без дядиных советов.
– Убить моего отца? – спрашивает. С ненавистью и мукой на физиономии.
– Ну почему же, – говорю, – только отца? Ты считаешь, братец, что ты совсем ни при чем в этой истории? Твой батюшка, как я понимаю, ведь не в пользу моего сынка интриговал, а в свою собственную, в обход младенчика, да? Бедняжечку Людвига ведь тоже, наверное, убить собирались? Так что это вся ваша фамилия, братец мой, узурпаторы. Несостоявшиеся.
– Племянничек! – лепечет принц Марк. – Да что ты такое говоришь! Не слушай моего олуха, он ничего ре понимает!
– Он-то, – говорю, – может, и не понимает, а я пока еще кое-что понимаю, дядя. Мне этот скандал нужен, как зубная боль, но что поделаешь… Значит, так. Вы едете в Каменный Клинок. С моим личным эскортом. И там вас удобно размещают. А поскольку стража может отвлечься, перепиться или продаться, дверь в ваши покои я велю замуровать. Наглухо. Замешав цемент на яичных белках, чтобы тараном было не пробить. Оставив только дырку для еды и дырку для параши. Будет уютно.
Теперь кузен Вениамин сел. А дядюшка сорвался со стула и грохнулся на колени с классическим воплем:
– Помилуйте, государь!
– Я помиловал, – говорю. – Живите на здоровье. Я даже ваши земли не конфискую. У вас же, дядюшка, старшая дочь замужем? Вот ее детки и унаследуют. Такой я добрый. Мог бы и себе забрать. Ведь половина ваших угодий – мое потенциальное наследство, между прочим…
Тогда дядюшка разрыдался. А кузен Вениамин завопил:
– Я же говорил, батюшка, нельзя поручать это конюшему! Идиот, подонок, предатель! Гадина неблагодарная! Мы его приблизили, в рыцари посвятили, доверились, а он!..
– Ладно, – говорю, – хватит. Увести.
И когда их мертвецы уводили во двор, где ждала крытая карета с мертвой стражей, Вениамин орал, дядя рыдал, а двор промокал платочками уголки глаз. А я жалел, что не заткнул Вениамину пасть, потому что он своими воплями создавал мне будущие проблемы.
В столице потом это основательно обсудили. Жалели принца Марка: еще бы, он так напоминал покойного государя Гуго! Жалели кузена Вениамина – особенно дамы. Возмущались моей жестокостью. Забавно.
То, что эти двое хотели убить меня, своего короля, которому присягали, и родственника, кстати, как будто не считается. Убийство некроманта – это, вроде бы, и не убийство вовсе. А подлость в этом вопросе – это вовсе и не подлость, а военная хитрость. Дивная логика.
Ведь моего Нарцисса двор и остальные мои подданные сходу возненавидели не намного слабее, чем ненавидели меня. Его престарелый батюшка времени и сил не пожалел, падла: съездил в столицу, чтобы официально его проклясть. Бедный дурачок потом всю ночь проревел, и я никак не мог его утешить. Он же – предатель. А все из-за того, что парень не посмел нарушить присягу.
Логику толпы я никогда понять не мог. Поэтому полагаю, что с толпы тоже берут Те Самые Силы. Только уж совершенно на халяву – ничего толпе взамен не давая.
Кроме, разве что, чувства превосходства…
И все-таки эта зима оказалась почти счастливой для меня. Я уже привык к хлопотам, к трудностям, к одиночеству, к общей ненависти – и даже крохотный подарочек от судьбы принял с благодарностью.
Крохотный подарочек – общество Нарцисса.
Насчет него я никогда не обольщался. Мой золотой цветочек не годился в товарищи. Хлопот он мне принес втрое больше, чем удовольствия. Он был чудесный слушатель и никакой собеседник. Он никак не мог привыкнуть к моей свите. Он все время меня за кого-нибудь просил – добрая душа – и мешал работать. Он меня совершенно не понимал. С тех пор как он у меня поселился, я все время дико боялся, что с ним случится беда. Будто у меня без того забот было мало.
Но он на свой лад любил меня и был мне предан. И это все искупало. Все его глупости.
Переменчивые очи достались Нарциссу совсем некстати. Из-за них он всем казался более значимой фигурой, чем был на самом деле.
Двор считал его изощренным развратником… Господи, прости! Какой там разврат! Особенно после Беатрисы. Да он до глубины души не признавал ничего неприличного! Тискал я его – да, но этим наш утонченный разврат и ограничивался. Да его все бы тискали, а в замке Марка так и было, не сомневаюсь.
Все говорили, что Нарцисс мне продался. Ну конечно. Уже. Балованный аристократик, он понятия не имел, что такое нужда, и был по глупости своей бескорыстен до абсурда. Я дал ему титул, дал. И земли подарил, как обещал. Он сказал: «Государь, я вам очень признателен». Он всегда жил на всем готовом, и в его головенку не вмещалась разница между тысячей золотых и сотней тысяч.
Зато он знал, что хорошенький. Вот это – да, точно. Если где-нибудь поблизости оказывалось зеркало, полированное дерево, темное стекло – он туда поминутно косился. Себя мог созерцать часами, не реже, чем придворная кокетка. Тогда, в замке Марка, моего общества боялся до трясучки, о моих извращенных наклонностях и подумать не мог без тошноты, но все равно оскорбился, что его дивная наружность на кого-то не произвела впечатления. Перехвалили мальчика. А что он действительно любил – так это тряпки и цацки, подчеркивающие его потрясающую красоту. Мне никогда не было дела до этого барахла, но Нарциссу я дарил драгоценности. Потому что тут он не ограничивался официальной признательностью – тут он на шею прыгал. Мои скромные радости… И он ходил расфуфыренный, как королевский фазан, – в жемчугах, бриллиантах и золотом шитье. Бесил придворных соколов своим роскошным опереньем безмерно, но не мог же я лишить его невинных удовольствий… И себя заодно…
Его, конечно, никто не смел вызвать на поединок – я же взбешусь. Но соколы не оставляли надежды его спровоцировать. Сначала тяжело шло: Нарцисс был поразительно покладист, когда дело касалось лично его души. Его называли предателем, развратником и продажной шкурой в глаза, он только усмехался, и пожимал плечами, и говорил, что это чушь. Зато вскоре они обнаружили, что мой кроткий ангелочек встает на дыбы, если речь заходит обо мне – Нарцисс считал святым долгом защищать честь своего короля. И милейшие дворяне моментально вычислили, как его можно прикончить без всяких будущих проблем, – о, как я потом благодарил Бога за присутствие во дворце Бернарда, который все знает и на всех стучит!
Бернард явился, когда я сидел в библиотеке – искал способы мысленных приказов мертвым. Я удивился (он обычно мне не мешал), но выслушал. Повезло мне.
А Бернард сказал:
– Уж вы простите мне, ваше прекрасное величество, да только я подумал, что вам, может быть, любопытно узнать… Господин Нарцисс с графом Полем вроде как собираются устроить поединок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Когда я спустился в главный зал, на меня смотрели. Жадно смотрели – впивались взглядами, искали на моем лице следы действия яда, я полагаю. И дядюшка улыбался нежно и умиротворенно. Как будто уже стоял у моего гроба, сердечный. Тем более – Нарцисс выглядел так спокойненько. И дядя опять недосчитал – я думаю, принял это спокойствие за чувство исполненного долга.
Я решил своим родственникам удовольствия не портить.
– За ночлег благодарен, – говорю. – Но завтракать не останусь. Нездоровится, есть не хочется. Думаю скорее вернуться домой и в библиотеке порыться.
Дядюшка так расплылся… И кузен Вениамин улыбнулся мне сердечно – впервые в жизни. И я подумал, что хорошо быть умирающим – все тебя очень любят напоследок.
– Я, – говорю, – хотел бы вас видеть в столице, дядя. Совет – послезавтра, будьте.
Он так поклонился… И так ласково смотрел… У него в глазах горящими буквами мерцало: «Хорошо, если к Совету ты не сдохнешь. Но одной ногой уже будешь в могиле, это точно».
– Пусть, – говорю, – ваш конюший меня сопровождает. Он мне понравился.
А дядя сделал якобы понимающую мину:
– Да на здоровье, хе-хе. Что с меня, убудет?
И нас проводили. Я раскашлялся, когда садился на коня, – в горле еще першило. И дядина свита аж замерла, пока кашель не прошел, – «ну!» – но потом разочаровалась. А премьеру и жандарму, натурально, ни о чем не рассказали, и они просто ехали поодаль от меня и обсуждали вино и девок.
Рыжий жеребчик Нарцисса боялся моих мертвецов не меньше, чем его хозяин. Но Нарцисс все равно старался держаться рядом. Мое доверие ему льстило… Бедный дурачок.
В столицу мы прибыли к вечеру. Столица впервые увидала Нарцисса в моей свите, так что горожане о нем первый раз сказали «королевская подстилка» и «светская сучка». Но он если и расслышал, то к себе не отнес.
Из-за свойственного ему исключительного легкомыслия.
Не буду утомлять вас рассказом о том, как устраивал Нарцисса в своих покоях. Довольно того, что он был впечатлительный, а я решил, что он будет жить со мной. Если мне захочется разговаривать с живым человеком, то пусть он будет рядом. И больше я ничего не желал принять в расчет. Ну да, да – неблагодарный тиран.
Я хотел, чтоб Нарцисс привык быстрее, чем он мог привыкнуть. А он грохнулся в обморок, когда увидел Оскара, выходящего из зеркала. Господи, прости…
Оскар, гадюка могильная, улыбнулся ему во все клыки. А мне сказал:
– Мне искренне жаль, ваше прекрасное величество, что мое появление вызвало такую прискорбную реакцию – у современных молодых людей нервы, к сожалению, слабы, как у барышень. Уверяю вас, что менее всего мне хотелось наносить ущерб благополучию вашей игрушки, мой дорогой государь, тем более такой изящной.
– Не пугайте его больше, Князь, – говорю. – Вот что мне теперь делать?..
Оскар чуть пожал плечами и тронул лоб Нарцисса своими ледяными пальцами – тот действительно пришел в себя моментально. И вцепился в мои руки, как в последнюю надежду, явно совсем забыв, что я – некромант и его король.
А вампир был настолько циничен, что заметил:
– Видите, мой бесценный государь, я, безусловно, ужасен, зато вы уже совершенно безопасны и близки.
И снова оказался прав, как всегда. Потому что Нарцисс с тех пор уже никогда не только не боялся, но и не смущался в моем присутствии. Правда, очень удивлялся иногда… Но это уже пустяки. И не смел спорить. Ни с чем, что бы я ни приказал. Я же его король – это в его головенке было равно примерно Богу.
Преданный, как легавый щенок. И это именно его потом честил предателем и встречный и поперечный.
Большой Совет, помню, изрядно меня позабавил.
Дядюшка прибыл в черном. В шикарном костюме – черный бархат и золотые галуны. Вроде как траур по случаю моего нездоровья.
Хотя я к тому моменту уже успел окончательно поправиться.
Принц Марк сел напротив меня и все заглядывал мне в лицо. Холодный пот искал или ждал, когда у меня глаза вытекут, – так весело… А кузен Вениамин, бледный, хмурый, грыз перо и нервничал. Он, мне кажется, понял раньше своего батюшки.
А я беседовал с премьером и с канцлером о наших внутренних делах, так – не торопясь. Счета сводили, смету прикидывали на нынешнюю зиму, обсуждали какие-то пустяки: цех столичных кузнецов просит высочайшего позволения вывешивать штандарты с двумя языками пламени вместо одного, а бургомистр предлагает запретить подмешивать старое варенье в новое…
К концу Совета мои дорогие родственники сами нездорово выглядели.
И когда я отпустил свиту, а им сказал: «Задержитесь на минутку» – они стали совсем зеленые. Как огурцы. И дядюшка пролепетал:
– Дорогой племянничек, что-то случилось?
– У вашего конюшего, – говорю, – колечко было с агатом… Вы бы, дядюшка, меня познакомили с ювелиром, хочу у него колье для жены заказать.
Утро, я припоминаю, морозное стояло, уже и иней лежал на траве – октябрь к концу, – в зале прохладно, а с принца Марка пот полил в три ручья.
– Мой, – лепечет, – перстень… старинный… я его, вроде бы… то есть – какой перстень?
– Системы, – говорю, – «кошка сдохла, хвост облез».
И тут мой кузен Вениамин процедил сквозь зубы слово – я удивился, откуда он такие знает. А принц Марк сел. Когда сидишь, не так заметно, что колени дрожат.
А я щелкнул пальцами гвардейцам. И говорю:
– Что с вами делать, дядя? Вы старше, вы политик – вот, совета спрашиваю. Казнить вас за государственную измену не могу – огласки не хочу. Будут болтать, что лью родную кровь. Так что предоставляю на выбор: первый вариант – вы этот перстень сами используете. Вроде как приболели и оттого умерли. Второй – я вас вместе с двоюродным братцем уютно устраиваю в небольшом помещении с крепкой дверью. И не в Башне Благочестия, а в Орлином Гнезде, к примеру. Или в Каменном Клинке. А ключ выбрасываю. Вроде вы переехали.
Тут у него и челюсть затряслась, и оттого он ничего мне не ответил. А кузен Вениамин прошипел:
– Ты, Дольф, грязная скотина. Пятно на родовом гербе. Можешь меня убить за эти слова, но я просто всю жизнь мечтал тебе это сказать.
Я ему улыбнулся.
– Вениамин, – говорю, – я так рад, что исполнил твою заветную мечту. Если ты мечтал сообщить мне еще что-то – не стесняйся, пожалуйста. Только поторапливайся, потому что я уже сам все решил. Без дядиных советов.
– Убить моего отца? – спрашивает. С ненавистью и мукой на физиономии.
– Ну почему же, – говорю, – только отца? Ты считаешь, братец, что ты совсем ни при чем в этой истории? Твой батюшка, как я понимаю, ведь не в пользу моего сынка интриговал, а в свою собственную, в обход младенчика, да? Бедняжечку Людвига ведь тоже, наверное, убить собирались? Так что это вся ваша фамилия, братец мой, узурпаторы. Несостоявшиеся.
– Племянничек! – лепечет принц Марк. – Да что ты такое говоришь! Не слушай моего олуха, он ничего ре понимает!
– Он-то, – говорю, – может, и не понимает, а я пока еще кое-что понимаю, дядя. Мне этот скандал нужен, как зубная боль, но что поделаешь… Значит, так. Вы едете в Каменный Клинок. С моим личным эскортом. И там вас удобно размещают. А поскольку стража может отвлечься, перепиться или продаться, дверь в ваши покои я велю замуровать. Наглухо. Замешав цемент на яичных белках, чтобы тараном было не пробить. Оставив только дырку для еды и дырку для параши. Будет уютно.
Теперь кузен Вениамин сел. А дядюшка сорвался со стула и грохнулся на колени с классическим воплем:
– Помилуйте, государь!
– Я помиловал, – говорю. – Живите на здоровье. Я даже ваши земли не конфискую. У вас же, дядюшка, старшая дочь замужем? Вот ее детки и унаследуют. Такой я добрый. Мог бы и себе забрать. Ведь половина ваших угодий – мое потенциальное наследство, между прочим…
Тогда дядюшка разрыдался. А кузен Вениамин завопил:
– Я же говорил, батюшка, нельзя поручать это конюшему! Идиот, подонок, предатель! Гадина неблагодарная! Мы его приблизили, в рыцари посвятили, доверились, а он!..
– Ладно, – говорю, – хватит. Увести.
И когда их мертвецы уводили во двор, где ждала крытая карета с мертвой стражей, Вениамин орал, дядя рыдал, а двор промокал платочками уголки глаз. А я жалел, что не заткнул Вениамину пасть, потому что он своими воплями создавал мне будущие проблемы.
В столице потом это основательно обсудили. Жалели принца Марка: еще бы, он так напоминал покойного государя Гуго! Жалели кузена Вениамина – особенно дамы. Возмущались моей жестокостью. Забавно.
То, что эти двое хотели убить меня, своего короля, которому присягали, и родственника, кстати, как будто не считается. Убийство некроманта – это, вроде бы, и не убийство вовсе. А подлость в этом вопросе – это вовсе и не подлость, а военная хитрость. Дивная логика.
Ведь моего Нарцисса двор и остальные мои подданные сходу возненавидели не намного слабее, чем ненавидели меня. Его престарелый батюшка времени и сил не пожалел, падла: съездил в столицу, чтобы официально его проклясть. Бедный дурачок потом всю ночь проревел, и я никак не мог его утешить. Он же – предатель. А все из-за того, что парень не посмел нарушить присягу.
Логику толпы я никогда понять не мог. Поэтому полагаю, что с толпы тоже берут Те Самые Силы. Только уж совершенно на халяву – ничего толпе взамен не давая.
Кроме, разве что, чувства превосходства…
И все-таки эта зима оказалась почти счастливой для меня. Я уже привык к хлопотам, к трудностям, к одиночеству, к общей ненависти – и даже крохотный подарочек от судьбы принял с благодарностью.
Крохотный подарочек – общество Нарцисса.
Насчет него я никогда не обольщался. Мой золотой цветочек не годился в товарищи. Хлопот он мне принес втрое больше, чем удовольствия. Он был чудесный слушатель и никакой собеседник. Он никак не мог привыкнуть к моей свите. Он все время меня за кого-нибудь просил – добрая душа – и мешал работать. Он меня совершенно не понимал. С тех пор как он у меня поселился, я все время дико боялся, что с ним случится беда. Будто у меня без того забот было мало.
Но он на свой лад любил меня и был мне предан. И это все искупало. Все его глупости.
Переменчивые очи достались Нарциссу совсем некстати. Из-за них он всем казался более значимой фигурой, чем был на самом деле.
Двор считал его изощренным развратником… Господи, прости! Какой там разврат! Особенно после Беатрисы. Да он до глубины души не признавал ничего неприличного! Тискал я его – да, но этим наш утонченный разврат и ограничивался. Да его все бы тискали, а в замке Марка так и было, не сомневаюсь.
Все говорили, что Нарцисс мне продался. Ну конечно. Уже. Балованный аристократик, он понятия не имел, что такое нужда, и был по глупости своей бескорыстен до абсурда. Я дал ему титул, дал. И земли подарил, как обещал. Он сказал: «Государь, я вам очень признателен». Он всегда жил на всем готовом, и в его головенку не вмещалась разница между тысячей золотых и сотней тысяч.
Зато он знал, что хорошенький. Вот это – да, точно. Если где-нибудь поблизости оказывалось зеркало, полированное дерево, темное стекло – он туда поминутно косился. Себя мог созерцать часами, не реже, чем придворная кокетка. Тогда, в замке Марка, моего общества боялся до трясучки, о моих извращенных наклонностях и подумать не мог без тошноты, но все равно оскорбился, что его дивная наружность на кого-то не произвела впечатления. Перехвалили мальчика. А что он действительно любил – так это тряпки и цацки, подчеркивающие его потрясающую красоту. Мне никогда не было дела до этого барахла, но Нарциссу я дарил драгоценности. Потому что тут он не ограничивался официальной признательностью – тут он на шею прыгал. Мои скромные радости… И он ходил расфуфыренный, как королевский фазан, – в жемчугах, бриллиантах и золотом шитье. Бесил придворных соколов своим роскошным опереньем безмерно, но не мог же я лишить его невинных удовольствий… И себя заодно…
Его, конечно, никто не смел вызвать на поединок – я же взбешусь. Но соколы не оставляли надежды его спровоцировать. Сначала тяжело шло: Нарцисс был поразительно покладист, когда дело касалось лично его души. Его называли предателем, развратником и продажной шкурой в глаза, он только усмехался, и пожимал плечами, и говорил, что это чушь. Зато вскоре они обнаружили, что мой кроткий ангелочек встает на дыбы, если речь заходит обо мне – Нарцисс считал святым долгом защищать честь своего короля. И милейшие дворяне моментально вычислили, как его можно прикончить без всяких будущих проблем, – о, как я потом благодарил Бога за присутствие во дворце Бернарда, который все знает и на всех стучит!
Бернард явился, когда я сидел в библиотеке – искал способы мысленных приказов мертвым. Я удивился (он обычно мне не мешал), но выслушал. Повезло мне.
А Бернард сказал:
– Уж вы простите мне, ваше прекрасное величество, да только я подумал, что вам, может быть, любопытно узнать… Господин Нарцисс с графом Полем вроде как собираются устроить поединок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41