На первый взгляд, это место не имеет ничего общего с войной. Но затем он вспоминает слова Вергилия о том, что теперь война подошла к порогу Камбоджи. Никсон и Киссинджер знают об этом. Может, и генерал Абраме тоже знает, хотя, если судить по словам Волшебника, может, и не знает.
По мере их приближения к Меконгу они оставляют позади низменные, покрытые водой рисовые поля и возвращаются в более привычные им джунгли. Но теперь они не единственные ночные хищники. В этой части страны водятся тигры.
Их коричнево-зеленый, удушающе тесный мир кажется маленьким, как жемчужина, инкапсулированная в радужное тело какого-то жуткого морского животного. Они одни, отторгнутые от всего остального человечества, четыре дня и четыре ночи бродя по стране, которую, по словам Доминика, давно покинул Бог.
Кроме жары и влажности, есть еще нечто, давящее на психику в диких местах, через которые лежит их путь, и Терри буквально физически чувствует этот груз на своих плечах. Он ощущает себя сиротой без семьи и даже без утешения, которые могут дать воспоминания. Как будто эти проклятые места, этот воплощенный зеленый ад, задались целью высосать из него жизнь.
За густыми зарослями струится река. Они поворачивают к северу, следуя за ее змеиными извивами, и, наконец, выходят к скрипучему причалу. К нему привязано несколько лодок, но никого из людей поблизости нет.
Они тщательно обыскивают окрестности, затем, не найдя никого, забирают лодки и через семь минут причаливают к противоположному берегу и продолжают свой путь.
Теперь, когда до Ангкора им осталось идти не более трех дней, Вергилий особенно озабочен тем, чтобы избежать столкновения с враждебными отрядами. На своем пути они встречают несколько северо-вьетнамских и камбоджийских конвоев, но, заметив их заблаговременно, осторожно их минуют.
Дикие джунгли простираются во все стороны. Луна на ущербе, муссон постепенно захватывает окрестности. Влажность все повышается и повышается, и создается впечатление, что уже давно идет дождь. Тьма вокруг просто кромешная.
Один раз Терри слышит рядом рычание. Он останавливает отряд и вслушивается во тьму джунглей, где скрывается зверь. Наконец до него доносится его запах, что означает, что они находятся с подветренной стороны от тигра. Он дает знак двигаться дальше.
Под утро, когда весь отряд уснул, Вергилий и Терри потихоньку переговариваются.
— Так ты обдумываешь ту проблему? — спрашивает Вергилий.
— Какую? Как остаться живым и не свихнуться?
— Очень смешно. Я имею в виду, как действовать, общаясь с тем Французом, о котором я тебе говорил, и его азиатами.
Терри задумчиво разгрыз витаминную таблетку. — Обдумываю потихоньку. Но многого не придумаешь с такой скудной информацией, которой ты снабдил меня.
— Не прибедняйся. Ты знаешь все, что надо знать, общаясь с вьетнамцами.
Терри пожал плечами. — Сомневаюсь. Но, в любом случае, речь не о них, а о Французе. Что он из себя представляет?
— А что, это так важно знать?
— Конечно, важно. Его стратегия тесно связана с его личностью, а личность оказывает влияние на взгляды его подчиненных и, следовательно, на их действия, которые мы должны предвидеть.
Волшебник посмотрел на него с уважением.
— Да ты у нас психолог, Мясник. С моей стороны глупо недооценивать в тебе это качество. — Он кивает головой, словно в подтверждение своих слов. — Ну ладно. Беда с этим Французом заключается в том, что он настолько радикально настроенный человек, что даже в его собственной стране у него были неприятности на этой почве. Многие там отказываются иметь с ним что-либо общее. Он там своего рода пария. Но, как ни странно, весьма влиятельный человек. И вот периодически они его направляют сюда, где он создал проблему номер один.
— Это каким образом?
— Здесь он в своей стихии. — Вергилий закашлялся и глотнул воды из фляги. — Ты слыхал про Красных Кхмеров?
— Головорезы, кажется? Бандиты и преступники, отбросы общества.
Вергилий пожал плечами.
— И да, и нет. Пожалуй, они действительно такими считались, когда начинали. Но не сейчас. Француз радикализовал их, придал их движению политическую окраску, и, таким образом, они получили свою нишу в мироздании, откуда они наносят свои удары, одновременно требуя, чтобы их признали как законную политическую силу. Теперь они крайне левое крыло, находящееся в оппозиции режиму Сианука. И вообще новоявленные борцы за свободу Камбоджи. Ну, если и не все они, то, во всяком случае, их лидер, некий Салот Cap, в полном смысле детище этого Француза. С этим псом лучше не встречаться на узенькой дорожке, особенно одному и без оружия.
— С кем: с Французом или с Салот Саром?
Волшебник рассмеялся.
— Вообще-то я имел в виду Салот Сара, но, коль уж ты так поставил вопрос, то могу сказать, что это определение распространяется на обоих. Оба они крайне опасны. Француз, к тому же, еще и умница, в придачу. Полюбуйся, что он сотворил здесь, в этих вонючих джунглях! Фактически, из ничего, прямо-таки из говна, сделал влиятельную политическую силу. Но, с другой стороны, этого Салот Сара и самого отличает прямо-таки дьявольская природная хитрость. С ним тоже шутки плохи.
У Терри появилось какое-то отсутствующее выражение на лице.
— Значит надо полагать, что Француза охраняют Красные Кхмеры?
— Да.
— А что у него есть такого, что тебе позарез нужно?
— То, что они здесь называют седьмым кругом ада, — ответил Вергилий. — Слезы мака.
Долгое время Терри ничего не говорит, только смотрит в туманную даль. Наконец, прерывает затянувшуюся паузу:
— А какая связь между Французом и опиумом?
— Не опиумом. Героином. — Вергилий вскрывает дыню, начинает резать ее на тоненькие ломтики боевым ножом. — Я уже тебе говорил, что Француз — умница. По словам Муна, он наладил связь с бирманцами и через них контролирует путепровод, по которому наши ребята снабжаются героинчиком.
— Новый способ убивать нас.
— Новый, — соглашается Вергилий, закладывая кусочек дыни себе в рот. — И, к тому же, радикальный.
Как раненый бегемот, переваливаясь, вползает хмурый день. Беспрестанная капель с листьев приветствует его запоздалый приход. Они приканчивают дыню и Вергилий выбрасывает корки.
— Значит, тебе нужен этот путепровод, — резюмирует Терри. — Так?
— Если опустить несущественные детали, так. Терри подымает глаза на Волшебника.
— Ты мне лгал, — говорит он. — Все это время ты действовал с фальшивой, личиной. — В голосе его нет обиды или горечи, в нем звучат, скорее, уважительные и даже благоговейные нотки. — И вовсе ты не из спецназа, и эта операция наша вовсе не в духе Дэниэла Буна. Майкл Эйланд понятия не имеет, где мы сейчас находимся, и уж, конечно, не планировал нашу экспедицию.
Вергилий пожимает плечами, не говоря ни слова.
— Переправка наркотиков не может быть отражена в планах работы медсанчасти войск спецназа. Она вообще не может быть частью работы какой-либо известной мне службы. — Как альпинист, выискивающий в горе место, куда можно поставить ногу при подъеме, так и Терри ищет в лице Волшебника намеков на то, как он воспринимает этот разговор. — Так на кого же ты работаешь, Вергилий?
Вонь гниющих растений так сильна, что, кажется, покрывает слизистую оболочку носа и мягкого нёба во рту какой-то противной пленкой. Еда становится неприятной работой, переставая доставлять удовольствие.
— Это не имеет никакого значения.
— Но героин имеет, Вергилий. Во всяком случае, в этой стране. Это мерзкое и паскудное зло.
— Согласен. И тебе следует гордиться тем, что ты участвуешь в этой экспедиции. Хочешь знать, почему?
— Что я хочу знать, так это то, каким образом ты собираешься использовать путепровод, когда заберешь его у Француза?
Вергилий прижался затылком к стволу дерева.
— Тебе надо бы в шахматы играть. Мясник. Никогда не встречал человека, думающего на столько ходов вперед.
— Я хочу ответа на свой вопрос.
— Хорошо. Взяв контроль над путепроводом, мы завернем его назад. Пусть коммунисты сами жрут эту гадость.
Терри молчит так долго, что Вергилий начинает беспокойно ерзать.
— Я так и слышу, как шестеренки у тебя в мозгу скрежещут. О чем ты думаешь?
— О том, сколько денег можно наскрести с этого говна.
— Ну и?
— Кому барыш достанется? Волшебник вытер руки о свои брюки.
— Знаешь, в чем твоя беда? Ты задаешь слишком много вопросов.
— Я не хочу принимать в этом участие, — отрезал Терри.
— Что?
— Ты меня слышал. Может, я поверил половине того, что ты тут мне наговорил, а, может, вовсе не поверил. В любом случае, это не так важно. Я выхожу из дела.
Лицо Вергилия посуровело.
— Послушай, приятель, когда ты записывался ко мне, ты записался на полный курс. В середине семестра не выходят.
— Еще как выходят! Выхожу к чертовой матери!
Волшебник пожимает плечами.
— Захотелось пулю в затылок?
— И кто же меня пристрелит? Ты, что ли? Прямо перед строем?
— Ты знаешь, что бывает за дезертирство в боевой обстановке?
— А ты знаешь, что такое объясняться с военным трибуналом? Когда все члены отряда дают показания? Можешь ты позволить роскошь придания этой секретной операции гласности?
— Все это так, — согласился Вергилий. — Только до трибунала дело не дойдет. Здесь, в этих диких краях, я царь и бог. Мясник. В руках моих ваша жизнь и смерть, и никто в отряде не может отрицать этого. — Он широко улыбнулся. — Похоже, у тебя нет выбора. Если ты, конечно, сам смерти не жаждешь.
Терри понимает, что Волшебник прав, но он также полагает, что возможен и третий выход из данной ситуации, кроме участия в деле на условиях Волшебника и получения пули в затылок.
— Хорошо, — говорит он. — Ты хочешь, чтобы я остался, я и остаюсь. Но я согласен остаться только в качестве полноправного партнера, Вергилий, ныне и присно и во веки веков. Какую бы сделку ты не замыслил, ты будешь должен держать и меня в курсе, поскольку я буду на этом путепроводе объездчиком. И я должен быть уверен, что ты говоришь мне только правду, и что никто не надувает меня по части доходов.
Волшебник смотрит на него во все глаза. — А ты серьезный мужик, чтоб тебя приподняло и шлепнуло!
— Серьезный, как покойник. — Его взгляд перемещается на несколько сантиметров выше головы Волшебника. — Кстати о покойниках, — добавляет он вполголоса, — не шевелись.
— Что там такое?
— Хануман, — отвечает Терри, не сводя глаз с маленькой зеленой змейки. — Висит у тебя прямо над головой. — Глаза у змейки ярко желтые, разорванные посередине черной вертикальной полоской.
— Убей ее. — Неужели он не ослышался и в голосе Вергилия в самом деле дрожь испуга? — Я слышал о ней немало страшных историй.
— Я тоже, — говорит Терри. — По словам Муна, она умеет летать с дерева на дерево, как обезьяна. Поэтому ее и назвали в честь злобного бога-обезьяны Ханумана.
— Не читай мне лекций о кхмерском фольклоре, а поскорей убей ее, черт тебя побери! Ненавижу змей, мать их так!
— Тихо, тихо, — успокаивает его Терри. Его рука стискивает рукоятку ножа. Вот он уже вынут из ножен и блестит перед лицом Вергилия, будто отражая свет фонаря. И вот он исчезает из поля зрения, и Вергилий слышит короткое шипение, быстро прерванное. И затем две половинки ханумана падают ему на колени.
С диким криком Вергилий вскакивает, втаптывает змею в грязную землю, на которой он только что сидел.
— Да не беснуйся ты, — урезонивает его Терри. — Она мертвая.
Втоптав ханумана, Вергилий переводит дух.
— Теперь мертвая. — Он поднимает глаза на Терри. — Так ты поможешь мне с янычарами Француза? Эти Красные Кхмеры выродки, каких мало.
— Я буду помогать тебе до скончания века, — обещает Терри, вкладывая нож в ножны, — если ты будешь со мной честен.
— Заметано. — Вергилий протягивает ему руку. Терри смотрит на нее и улыбается, как и сам Вергилий недавно улыбался северовьетнамскому полковнику.
* * *
Каменное лицо бога Вишну вырастает из джунглей. Оно — воплощенная вера; оно — само время. Подымаясь прямо в сомкнувшиеся кроны деревьев, оно исполнено космического духа истории.
Ползучие растения венчают благородное чело, спускаясь причудливыми завитками мимо всевидящих глаз, потрескавшегося и облупившегося носа, толстых, изъеденных лишайниками губ.
— Ангкор Уат, — говорит Волшебник.
Отряд ПИСК останавливается, потрясенный зрелищем. Изнеможение, порожденное физической усталостью и всем пережитым за эти дни, исчезает перед лицом индуистского бога всего сущего. Шелковичные и фиговые деревья высотой в многоэтажный дом и с корявыми стволами, перевитыми лианами, как бицепсы штангиста — венами, обступили храм со всех сторон, как воины неприятельской армии, лезущие на приступ.
Сами многовековые стены храма все в трещинах, как губы боксера после трудного матча, и ненасытные корни растений, выросших на каменном фундаменте из семян, занесенных птицами, продолжают разрушать стены.
Разрушительная работа джунглей идет здесь еще более стремительными темпами, чем где бы то ни было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
По мере их приближения к Меконгу они оставляют позади низменные, покрытые водой рисовые поля и возвращаются в более привычные им джунгли. Но теперь они не единственные ночные хищники. В этой части страны водятся тигры.
Их коричнево-зеленый, удушающе тесный мир кажется маленьким, как жемчужина, инкапсулированная в радужное тело какого-то жуткого морского животного. Они одни, отторгнутые от всего остального человечества, четыре дня и четыре ночи бродя по стране, которую, по словам Доминика, давно покинул Бог.
Кроме жары и влажности, есть еще нечто, давящее на психику в диких местах, через которые лежит их путь, и Терри буквально физически чувствует этот груз на своих плечах. Он ощущает себя сиротой без семьи и даже без утешения, которые могут дать воспоминания. Как будто эти проклятые места, этот воплощенный зеленый ад, задались целью высосать из него жизнь.
За густыми зарослями струится река. Они поворачивают к северу, следуя за ее змеиными извивами, и, наконец, выходят к скрипучему причалу. К нему привязано несколько лодок, но никого из людей поблизости нет.
Они тщательно обыскивают окрестности, затем, не найдя никого, забирают лодки и через семь минут причаливают к противоположному берегу и продолжают свой путь.
Теперь, когда до Ангкора им осталось идти не более трех дней, Вергилий особенно озабочен тем, чтобы избежать столкновения с враждебными отрядами. На своем пути они встречают несколько северо-вьетнамских и камбоджийских конвоев, но, заметив их заблаговременно, осторожно их минуют.
Дикие джунгли простираются во все стороны. Луна на ущербе, муссон постепенно захватывает окрестности. Влажность все повышается и повышается, и создается впечатление, что уже давно идет дождь. Тьма вокруг просто кромешная.
Один раз Терри слышит рядом рычание. Он останавливает отряд и вслушивается во тьму джунглей, где скрывается зверь. Наконец до него доносится его запах, что означает, что они находятся с подветренной стороны от тигра. Он дает знак двигаться дальше.
Под утро, когда весь отряд уснул, Вергилий и Терри потихоньку переговариваются.
— Так ты обдумываешь ту проблему? — спрашивает Вергилий.
— Какую? Как остаться живым и не свихнуться?
— Очень смешно. Я имею в виду, как действовать, общаясь с тем Французом, о котором я тебе говорил, и его азиатами.
Терри задумчиво разгрыз витаминную таблетку. — Обдумываю потихоньку. Но многого не придумаешь с такой скудной информацией, которой ты снабдил меня.
— Не прибедняйся. Ты знаешь все, что надо знать, общаясь с вьетнамцами.
Терри пожал плечами. — Сомневаюсь. Но, в любом случае, речь не о них, а о Французе. Что он из себя представляет?
— А что, это так важно знать?
— Конечно, важно. Его стратегия тесно связана с его личностью, а личность оказывает влияние на взгляды его подчиненных и, следовательно, на их действия, которые мы должны предвидеть.
Волшебник посмотрел на него с уважением.
— Да ты у нас психолог, Мясник. С моей стороны глупо недооценивать в тебе это качество. — Он кивает головой, словно в подтверждение своих слов. — Ну ладно. Беда с этим Французом заключается в том, что он настолько радикально настроенный человек, что даже в его собственной стране у него были неприятности на этой почве. Многие там отказываются иметь с ним что-либо общее. Он там своего рода пария. Но, как ни странно, весьма влиятельный человек. И вот периодически они его направляют сюда, где он создал проблему номер один.
— Это каким образом?
— Здесь он в своей стихии. — Вергилий закашлялся и глотнул воды из фляги. — Ты слыхал про Красных Кхмеров?
— Головорезы, кажется? Бандиты и преступники, отбросы общества.
Вергилий пожал плечами.
— И да, и нет. Пожалуй, они действительно такими считались, когда начинали. Но не сейчас. Француз радикализовал их, придал их движению политическую окраску, и, таким образом, они получили свою нишу в мироздании, откуда они наносят свои удары, одновременно требуя, чтобы их признали как законную политическую силу. Теперь они крайне левое крыло, находящееся в оппозиции режиму Сианука. И вообще новоявленные борцы за свободу Камбоджи. Ну, если и не все они, то, во всяком случае, их лидер, некий Салот Cap, в полном смысле детище этого Француза. С этим псом лучше не встречаться на узенькой дорожке, особенно одному и без оружия.
— С кем: с Французом или с Салот Саром?
Волшебник рассмеялся.
— Вообще-то я имел в виду Салот Сара, но, коль уж ты так поставил вопрос, то могу сказать, что это определение распространяется на обоих. Оба они крайне опасны. Француз, к тому же, еще и умница, в придачу. Полюбуйся, что он сотворил здесь, в этих вонючих джунглях! Фактически, из ничего, прямо-таки из говна, сделал влиятельную политическую силу. Но, с другой стороны, этого Салот Сара и самого отличает прямо-таки дьявольская природная хитрость. С ним тоже шутки плохи.
У Терри появилось какое-то отсутствующее выражение на лице.
— Значит надо полагать, что Француза охраняют Красные Кхмеры?
— Да.
— А что у него есть такого, что тебе позарез нужно?
— То, что они здесь называют седьмым кругом ада, — ответил Вергилий. — Слезы мака.
Долгое время Терри ничего не говорит, только смотрит в туманную даль. Наконец, прерывает затянувшуюся паузу:
— А какая связь между Французом и опиумом?
— Не опиумом. Героином. — Вергилий вскрывает дыню, начинает резать ее на тоненькие ломтики боевым ножом. — Я уже тебе говорил, что Француз — умница. По словам Муна, он наладил связь с бирманцами и через них контролирует путепровод, по которому наши ребята снабжаются героинчиком.
— Новый способ убивать нас.
— Новый, — соглашается Вергилий, закладывая кусочек дыни себе в рот. — И, к тому же, радикальный.
Как раненый бегемот, переваливаясь, вползает хмурый день. Беспрестанная капель с листьев приветствует его запоздалый приход. Они приканчивают дыню и Вергилий выбрасывает корки.
— Значит, тебе нужен этот путепровод, — резюмирует Терри. — Так?
— Если опустить несущественные детали, так. Терри подымает глаза на Волшебника.
— Ты мне лгал, — говорит он. — Все это время ты действовал с фальшивой, личиной. — В голосе его нет обиды или горечи, в нем звучат, скорее, уважительные и даже благоговейные нотки. — И вовсе ты не из спецназа, и эта операция наша вовсе не в духе Дэниэла Буна. Майкл Эйланд понятия не имеет, где мы сейчас находимся, и уж, конечно, не планировал нашу экспедицию.
Вергилий пожимает плечами, не говоря ни слова.
— Переправка наркотиков не может быть отражена в планах работы медсанчасти войск спецназа. Она вообще не может быть частью работы какой-либо известной мне службы. — Как альпинист, выискивающий в горе место, куда можно поставить ногу при подъеме, так и Терри ищет в лице Волшебника намеков на то, как он воспринимает этот разговор. — Так на кого же ты работаешь, Вергилий?
Вонь гниющих растений так сильна, что, кажется, покрывает слизистую оболочку носа и мягкого нёба во рту какой-то противной пленкой. Еда становится неприятной работой, переставая доставлять удовольствие.
— Это не имеет никакого значения.
— Но героин имеет, Вергилий. Во всяком случае, в этой стране. Это мерзкое и паскудное зло.
— Согласен. И тебе следует гордиться тем, что ты участвуешь в этой экспедиции. Хочешь знать, почему?
— Что я хочу знать, так это то, каким образом ты собираешься использовать путепровод, когда заберешь его у Француза?
Вергилий прижался затылком к стволу дерева.
— Тебе надо бы в шахматы играть. Мясник. Никогда не встречал человека, думающего на столько ходов вперед.
— Я хочу ответа на свой вопрос.
— Хорошо. Взяв контроль над путепроводом, мы завернем его назад. Пусть коммунисты сами жрут эту гадость.
Терри молчит так долго, что Вергилий начинает беспокойно ерзать.
— Я так и слышу, как шестеренки у тебя в мозгу скрежещут. О чем ты думаешь?
— О том, сколько денег можно наскрести с этого говна.
— Ну и?
— Кому барыш достанется? Волшебник вытер руки о свои брюки.
— Знаешь, в чем твоя беда? Ты задаешь слишком много вопросов.
— Я не хочу принимать в этом участие, — отрезал Терри.
— Что?
— Ты меня слышал. Может, я поверил половине того, что ты тут мне наговорил, а, может, вовсе не поверил. В любом случае, это не так важно. Я выхожу из дела.
Лицо Вергилия посуровело.
— Послушай, приятель, когда ты записывался ко мне, ты записался на полный курс. В середине семестра не выходят.
— Еще как выходят! Выхожу к чертовой матери!
Волшебник пожимает плечами.
— Захотелось пулю в затылок?
— И кто же меня пристрелит? Ты, что ли? Прямо перед строем?
— Ты знаешь, что бывает за дезертирство в боевой обстановке?
— А ты знаешь, что такое объясняться с военным трибуналом? Когда все члены отряда дают показания? Можешь ты позволить роскошь придания этой секретной операции гласности?
— Все это так, — согласился Вергилий. — Только до трибунала дело не дойдет. Здесь, в этих диких краях, я царь и бог. Мясник. В руках моих ваша жизнь и смерть, и никто в отряде не может отрицать этого. — Он широко улыбнулся. — Похоже, у тебя нет выбора. Если ты, конечно, сам смерти не жаждешь.
Терри понимает, что Волшебник прав, но он также полагает, что возможен и третий выход из данной ситуации, кроме участия в деле на условиях Волшебника и получения пули в затылок.
— Хорошо, — говорит он. — Ты хочешь, чтобы я остался, я и остаюсь. Но я согласен остаться только в качестве полноправного партнера, Вергилий, ныне и присно и во веки веков. Какую бы сделку ты не замыслил, ты будешь должен держать и меня в курсе, поскольку я буду на этом путепроводе объездчиком. И я должен быть уверен, что ты говоришь мне только правду, и что никто не надувает меня по части доходов.
Волшебник смотрит на него во все глаза. — А ты серьезный мужик, чтоб тебя приподняло и шлепнуло!
— Серьезный, как покойник. — Его взгляд перемещается на несколько сантиметров выше головы Волшебника. — Кстати о покойниках, — добавляет он вполголоса, — не шевелись.
— Что там такое?
— Хануман, — отвечает Терри, не сводя глаз с маленькой зеленой змейки. — Висит у тебя прямо над головой. — Глаза у змейки ярко желтые, разорванные посередине черной вертикальной полоской.
— Убей ее. — Неужели он не ослышался и в голосе Вергилия в самом деле дрожь испуга? — Я слышал о ней немало страшных историй.
— Я тоже, — говорит Терри. — По словам Муна, она умеет летать с дерева на дерево, как обезьяна. Поэтому ее и назвали в честь злобного бога-обезьяны Ханумана.
— Не читай мне лекций о кхмерском фольклоре, а поскорей убей ее, черт тебя побери! Ненавижу змей, мать их так!
— Тихо, тихо, — успокаивает его Терри. Его рука стискивает рукоятку ножа. Вот он уже вынут из ножен и блестит перед лицом Вергилия, будто отражая свет фонаря. И вот он исчезает из поля зрения, и Вергилий слышит короткое шипение, быстро прерванное. И затем две половинки ханумана падают ему на колени.
С диким криком Вергилий вскакивает, втаптывает змею в грязную землю, на которой он только что сидел.
— Да не беснуйся ты, — урезонивает его Терри. — Она мертвая.
Втоптав ханумана, Вергилий переводит дух.
— Теперь мертвая. — Он поднимает глаза на Терри. — Так ты поможешь мне с янычарами Француза? Эти Красные Кхмеры выродки, каких мало.
— Я буду помогать тебе до скончания века, — обещает Терри, вкладывая нож в ножны, — если ты будешь со мной честен.
— Заметано. — Вергилий протягивает ему руку. Терри смотрит на нее и улыбается, как и сам Вергилий недавно улыбался северовьетнамскому полковнику.
* * *
Каменное лицо бога Вишну вырастает из джунглей. Оно — воплощенная вера; оно — само время. Подымаясь прямо в сомкнувшиеся кроны деревьев, оно исполнено космического духа истории.
Ползучие растения венчают благородное чело, спускаясь причудливыми завитками мимо всевидящих глаз, потрескавшегося и облупившегося носа, толстых, изъеденных лишайниками губ.
— Ангкор Уат, — говорит Волшебник.
Отряд ПИСК останавливается, потрясенный зрелищем. Изнеможение, порожденное физической усталостью и всем пережитым за эти дни, исчезает перед лицом индуистского бога всего сущего. Шелковичные и фиговые деревья высотой в многоэтажный дом и с корявыми стволами, перевитыми лианами, как бицепсы штангиста — венами, обступили храм со всех сторон, как воины неприятельской армии, лезущие на приступ.
Сами многовековые стены храма все в трещинах, как губы боксера после трудного матча, и ненасытные корни растений, выросших на каменном фундаменте из семян, занесенных птицами, продолжают разрушать стены.
Разрушительная работа джунглей идет здесь еще более стремительными темпами, чем где бы то ни было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92