— Я тебе говорю, что я уже в порядке.
— Извини меня, но я тебе не верю.
Он провел рукой по лицу.
— Господи, да разве я прошу чего-то сверхъестественного? Я только хочу взглянуть, что там у тебя в папке.
— Укажи хотя бы одну вескую причину, по которой я должна ее тебе показать.
Сив взглянул на нее и она поразилась холоду, которым повеяло от его лица. — Диана, — промолвил он, — человек, напавший на меня, — убийца моего брата.
— Что? С чего ты это взял?
— Потому что я видел ту штуку, — ответил он, внезапно почувствовав усталость и боль, которой не было минуту назад. — Ты была права. Именно железным веером, таким, как в твоей книге, этот гад отсек Дому голову. И именно это же самое он хотел проделать со мной.
Диана стояла, будто пригвожденная к линолиевому полу. У нее даже закружилась голова, как тогда, когда она сорвалась с аттракциона, на котором столько раз каталась ребенком, приезжая на Кони-Айленд.
— Господи Иисусе, — прошептал он. — Что это значит?
— Дай мне посмотреть ту папку, — попросил Сив, — может, я и смогу тебе ответить.
Все горело у него внутри, когда он взял в руки папку, в которой содержалась информация, которая сразу отбросит его назад, в прошлое, в несчастную Камбоджу, истекающую кровью Камбоджу, где горы черепов громоздились на той земле, где когда-то прекрасная сеть ирригационных сооружений несла жизнь в иссохшую почву.
Сверху лежала справка из их собственной лаборатории и, на первый взгляд, она не порадовала Сива. На тысячедолларовой купюре, которую убийца положил на блюдо для пожертвований в церкви, были отпечатки пальцев, но настолько смазанные, что идентифицировать их не представлялось возможности.
Другие бумаги более обнадеживали. Состав, который Сив обнаружил зажатым в пальцах Доминика, идентичен тому, который используется для изготовления масок, воспроизводящих черты лица исторических персонажей. Кроме того, лаборатория обнаружила на купюре следы порошка, использующегося для женского макияжа, производства известной французской парфюмерной фирмы.
Весьма интересно, подумал Сив. Он надел маску, нападая на Дома. Зачем? Очевидно, Дом знал его или встречал его когда-то. Понятно, где, подумал Сив. В Камбодже.
Он обратился к материалу, предоставленному Нью-Ханаанской полицией. Там было два отчета коронера: один по делу Дома, другой — по делу Аль Декордиа, человека, найденного в канаве за городом. Отчеты подтвердили подозрение Сива в том, что Дом и Декордиа были убиты одним и тем же человеком, который в обоих случаях воспользовался одним и тем же оружием. Кровоподтеки по краям одной, большой раны, странные гофрированные края раны, — все это убедительно свидетельствовало в пользу этого предположения.
Единственная разница заключалась в том, что у Дома были сломаны пальцы, и отчет тоже прояснил, в чем тут дело. Коронер обнаружил частицы резинового состава под ногтями сломанных пальцев. Это говорило о том, что Дом содрал часть маски с лица нападавшего и этот убийца из осторожности должен был сломать ему пальцы, чтобы выдрать из его хватки улику.
Доклад также подтвердил, что Аль Декордиа был убит где-то от тридцати шести до сорока восьми часов до того, как был убит Дом. Это могло означать, что здесь орудовал либо маньяк-убийца, либо эти два убийства связаны между собой.
Сив опять вернулся к тому листу, где говорилось о том, что пудра для макияжа была французского производства.
Поднял глаза на свою помощницу.
— Диана, — сказал он, — ты ангел!
— Возможно, — отозвалась она. — Только вопрос в том, не помогаю ли я дьяволу.
— О чем ты?
— Босс, ты совсем зациклился на убийстве твоего брата. Посмотри на себя: чуть живой, а все не можешь остановиться, даже чтобы перевести дух.
— Некогда, — буркнул он.
— Но ты понял, что я имею в виду?
— Не понял, но это не важно. — Он указал рукой на шкафчик. — Дай мне записку, которую я обнаружил на теле Дома. Такая записка, сделанная от руки. Ты найдешь ее в моем бумажнике. — Если он помнил правильно, адрес на ней тоже во Франции. Совпадение?
Диана подошла к шкафчику, порылась в бумажнике Сива.
— Ты мне ее не показывал. Это она? — В руке ее была бумажка.
— Что с тобой?
Казалось, ей не хватает воздуха.
— Диана?
Она подала ему бумажку с именем Сутан и адресом, на которой Дом написал: Спасен?
— Когда ты разглядывал тело Декордиа, детектив Блокер дал мне посмотреть записную книжку Декордиа. Тот же самый почерк!
Сив посмотрел на записку с такой опаской, словно она уже начала гореть.
— Ну, как в этом можно быть уверенной?
Диана достала что-то из своей записной книжки. — И еще. Блокер дал мне одну из визиток Декордиа, которые он взял из его бумажника. И как-то так получилось, что он в суматохе забыл ее у меня забрать, да и я совсем про нее забыла. А карточка интересная: на обратной стороне кое-что накарябано. Как только я увидела твою записку, я сразу же вспомнила о своей, а там и еще одна ниточка потянулась. Взгляни. — Она приставила их друг к дружке и показала Сиву. — Видишь, как буквы характерно наклонены назад? Вот этим почерком были исписаны и страницы записной книжки Декордиа. Никакого сомнения не может быть: он написал записку, которую ты нашел в кармане брата.
Она права, подумал Сив. И это означает, что между Декордиа и Домом были какие-то контакты. Вот она, связь!
— А какая, ты говоришь, еще есть ниточка?
Диана кивнула.
— Вот посмотри, это написано рукой Декордиа: «Восточно-Азиатское благотворительное общество» и номер телефона.
— Ну и что? — спросил Сив. — Ты знаешь это общество?
— Вот то-то и оно! — сказала Диана. — Никогда о таком не слыхала. А я, между прочим, знаю все 27 благотворительных обществ, что существуют в Чайна-Тауне, босс.
— Так, значит, Восточно-Азиатское благотворительное общество не существует?
— Да, это липа, — ответила Диана. — Но номер телефона-то настоящий! И этот номер написан на телефонном аппарате, установленном в офисе на Дойерс-стрит, куда тебя тогда привел Питер Чанг.
* * *
Листья падали — желтые, красные и золотые — кружась в сонном солнечном свете. Снег несло сквозь голые сучья деревьев. Аликс была в полудреме, в каком-то странном состоянии между сном и наркотическим трансом, когда все кажется таким четким и облеченным глубоким значением.
Когда она вынырнула на мгновение из омута снотворного, которым ее накачали, это было, как кошмар, который ее как-то раз мучил: какое-то смутное ощущение угрозы и желание предупредить других криком. Открываешь рот, а оказывается, ты — нем.
Но на этот раз все было реальностью.
Она вся замотана в бинты, и ощущение ужасной боли, будто все лицо окунули в кислоту. Аликс осознала, что лежит на спине, к ее руке прикреплены трубки с питательной жидкостью. Она ничего не видит и онемела.
Опять нырнула в сон и очутилась вновь в Огайо, и она снова — десятилетняя девочка с косичками, слышит пьяные голоса родителей, непристойные ругательства. И, не в силах больше выносить эту атмосферу пьянства и враждебности, она крадет из бумажника отца двадцать долларов и бежит из дома. Садится на автобус и уезжает...
Но затем воздействие снотворного ослабляется и вновь она оказывается во власти недавнего жуткого переживания. Она вновь борется со страшным существом, наделенным ужасающей силой, и вот-вот захлебнется в собственной крови. Она пытается закричать.
Дергается в конвульсиях, и кто-то хватает ее за руку.
— Мам!
Дэнни? А, это Дэнни! Чувство облегчения омывает ее всю, прогоняя ее ужас и ее боль. Милый сынок!
— Вообще-то мне нельзя с тобою находиться, — шепчет ей Дэнни на самое ухо, и она сразу же представила его себе: рослого, сильного, и, наверно, испуганного. — Никому пока нельзя.
Она крепко сжимает его руку, не желая отпускать от себя свое сокровище.
— Крис должен был лететь во Францию за телом брата. С ним все в порядке.
И совсем некому за тобой приглядеть, подумала она. Волна неприкаянности накатила на нее. Где она, ее семья, мысли о которой всегда были так важны для нее?
— Я сейчас живу в доме одного мужика по имени Макс Стейнер. Он старый друг Криса. Юрист. Со мной все в ажуре. Не волнуйся.
Он такой мужественный. Она сжала его руку. Как же ей узнать, что с ней, насколько серьезно ее ранение, как она будет выглядеть, когда с лица снимут бинты? Горло жгло от невысказанных вопросов.
— Я так хочу, чтобы ты скорее поправлялась. О да, Дэнни. И я очень хочу.
— Вчера после школы я выкатил свой велик и рванул туда, к бассейну, на твое любимое место. Погода была просто потрясная, прямо, как в июне. Там было полно народу: кто на велике, кто со скейтбордом, кто просто так бегает. И музыка везде, будто у всех праздник.
О Дэнни, прошу тебя, будь осторожен. Ведь это все-таки Нью-Йорк! Уж больно ты самостоятельный! Как это он сказал? Не волнуйся. Со мной все в ажуре.
Снова проваливается в никуда, скользит сквозь уровни времени. Она вновь на автобусе, покидает пригород Колумбуса с его мрачными реалиями взрослой жизни. Позади остается грубость и резкость матери, придирчивость и хамство отца, вечные пьяные драки между ними, которые неизменно кончались истерикой и слезами.
Автобус идет на юг по Шоссе 33. Она обхватила руками колени, упершись подошвами своих кроссовок в спинку переднего кресла, жуя резинку. За окнами автобуса кружатся в порывах ветра желтые, красные и золотые листья, застревают в канавах охапками, как какой-то экзотический перец.
В Сирклевилле она прилепила комочек жевательной резинки к низу ее сидения, сошла с автобуса и прошла пешком последние полторы мили, засунув руки в карманы брючек.
Осенний ветер разрумянил ее щеки, небо заволокло тучи, похожие на ватное одеяло. Последний километр она, как всегда, бежала. И с разбега влетела на шаткие ступеньки дедушкиного дома, где ей всегда рады. Первый раз она пожаловала сюда без приглашения в возрасте восьми лет, и с тех пор у нее никогда не спрашивали причин ее приезда.
На следующий день дедушка взял ее на ежегодный Праздник Тыквы, где они, смеясь, смотрели парад запряженных лошадьми старых экипажей, ели традиционный тыквенный пирог и запивали его шипучим яблочным сидром, любовались выставленными на конкурс тыквами величиной чуть ли не с дедушкин дом.
Ночью, после того, как он уложил ее спать, она лежала в кровати, натянув ватное одеяло до подбородка, любовалась луной, плывущей в ясном ночном небе, а когда заснула, ей приснилась лестница из звезд, ведущая в самое небо.
Внезапно очнувшись, будто от удара кулака безотрадного настоящего, вся в поту, она почувствовала такое острое желание вновь быть ребенком, свободным от повседневных забот, от вечного беспокойства о Дэнни, от всякой ответственности. Ей хотелось унестись в ту ночь, подниматься по лестнице из звезд, чувствовать заботу и ласку дедушки.
Отчего это? — думала она. Может, оттого, что она, не желая того, стала матерью? Интересно, женщины, которые сознательно заводят ребенка, когда-нибудь чувствуют нечто подобное тому, что чувствует она? Интересно, а они сделали бы этот роковой шаг, если бы вернулись в исходную позицию?
Но затем она почувствовала, как сила Дэнни переливается в нее, почувствовала его рядом с собой. Вспомнила, как он устраивался рядом с ней, свернувшись клубочком. Какой он был смешной, когда впервые появился на свет: маленький, красный и горластый, — и возблагодарила бога за него, за это маленькое чудо, бывшее частью ее.
Она опять уснула и, пробудившись, почувствовала, что рядом с ней кто-то есть. Кто же? Дэнни? Кристофер? Она почему-то забыла, что сын говорил ей, что Кристофер во Франции.
— Аликс?
Голос. Знакомый голос. Она сделала умственное усилие, пытаясь вспомнить лицо человека, который говорил таким голосом.
— Милая? Ты проснулась?
Ужасно знакомый голос. Кто же это?
— Милая, это я, Дик. — О Господи, подумала она, потрясенная, да это же мой бывший муж! — Я прослышал о том, что с тобой случилось. Боже, как я сочувствую тебе. И, знаешь, я чувствую, будто это моя вина за то, что произошло с тобой. Если бы я не бросил тебя... Но с этим отныне все покончено. Я вернулся, и навсегда. Я буду очень заботиться о тебе, ты сама увидишь. Я люблю тебя, детка. Я ведь всегда любил, ты знаешь.
* * *
Сив вспомнил: Искусство войны есть искусство обмана.
— Надо поскорее выбираться из этой больницы, — сказал он.
— И куда же ты собираешься направиться? — спросила Диана.
Но ведь война кончилась тринадцать лет назад. Опять вспомнилось то имя: Сутан Сирик. И тот адрес: Ницца, бульвар Виктора Гюго, д. 67.
Она положила ему руку на плечо.
— Никуда ты не поедешь.
Надо перестать обманывать себя, подумал он. Война никогда не кончается. Для меня, и, конечно, для него.
— Ты ничего не понимаешь, — сказал он, отмахиваясь от ее попыток удержать его. — Здесь мы не найдем ответа на свои вопросы. Дракон убит. Моя единственная зацепка превратилась в пыль.
— Конечно, Чана не вернешь, — согласилась Диана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92